Текст книги "Цепи свободы"

ГЛАВА ПЯТАЯ Мировая
Образованщина

«История — это ряд выдуманных событий по пово ду действительно совершёных».

Шарль Монтескье

«Мы изучили исторический процесс гораздо глубже, чем наши враги. Нас отличала от них прежде всего последовательная логичность. Мы выявили, что добродетель ничего не значит для Истории, а преступления остаются безнаказанными; но зато ничтожнейшая ошибка приводит к чудовищным последствиям и мстит за себя совершившим её до седьмого колена».

Артур Кёстлер. «Слепящая тьма»

I

Если Монтескье прозрел суть и подоплёку истории, то английский писатель Кёстлер хорошо ориентировался в своих «коленах». Настолько хорошо, что досчитал их аж до чёртовой дюжины, после чего написал весьма полезную книгу «Тринадцатое колено».

Хотя, если бы Кёстлер хотел передать суть дела, то вместо «изучения» и «выявления» просто привёл бы слова Екклесиаста: «Кто находится между живыми, то ему есть ещё надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. …Потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Еккл. IX:4,10). Вошедшая в плоть и кровь и закреплённая в генах, очевидно, в период древнего и как будто бессмысленного блуждания по пустыне, – именно эта не блещущая нравственностью мудрость была задействована «изучившими исторический процесс». Став в исторической жизни мерилом и цензом выживания – не смотря ни на что и любым способом! – мудрость эта чётко расставила моральные приоритеты, но прежде всего — их отсутствие.

Впрочем, и в России после «красного террора», гражданских войн и исхода из отечества многих миллионнов, народ начал кое-что понимать. Именно в это время по стране ходил столь же примечательный, сколь опасный для рассказчиков анекдот. Приглядываясь к событиям и особенно внимательно к собеседникам, кто-нибудь из россиян, «шутя», задавал вопрос: «Если за столом сидят шесть советских комиссаров, то, что под столом?». И, вызволяя из смущения своего не знающего что и думать собрата, сам же отвечал: «Двенадцать колен израилевых!». 48

Но вопреки исторической жизни народы России, противясь, всё же приобретали неопределённо-советские черты. Нечто похожее на «советизацию» происходило и в западных странах. Причём, не только в политических баталиях или на «передовой» идеологических столкновений, но на культурном и прочих «фронтах».

Последствия I Мировой войны были налицо. У всех было ощущение тупика социальных и политических устоев западных либеральных демократий. Не было доверия и к существующим партиям. Молодежь уходила от них либо влево, либо вправо: к социализму и коммунизму или к авторитарности и фашизму, который привлекал не только смелостью «мыслей вслух», но и конкретными предложениями решения проблем, угнетавших измученного кризисом обывателя. Проникая в самые потаённые уголки жизни, Великая Депрессия убеждала в слабости «всего», – и более всего в гнилости либеральных умозрений.

Французский писатель Дриё ла Рошель писал о фашизме: это «политическое движение, которое наиболее откровенно, наиболее радикально провозглашает великую нравственную революцию, реставрацию значения тела человека, его здоровья, достоинства, полноты, героизма, которое провозглашает необходимость защиты человека от города и от машины». 49

Схожие настроения и идеи витали в Испании. Но, витая в воздухе и не ведя к объединению партий, они не реализовывались в ясные программы и конструктивные действия.

Тем не менее, переживая судьбу своей страны, испанские фалангисты были убеждены, что именно национализм был той основой, которая может и должна объединить испанское общество и обеспечить столь желанные для испанцев политическую стабильность и мир. «Мы верим в высшую, подлинную сущность Испании. Укреплять её, поднять – вот неотложная коллективная задача всех испанцев. Достижению этой цели безоговорочно должны быть подчинены личные, групповые и классовые интересы». «Единство Испании предначертано судьбой. Всякий сепаратизм является преступлением, которого мы не потерпим», – заявляли правые патриоты.

Убеждения ла Рошеля и «горячих» испанцев разделял выдающийся норвежский писатель Кнут Гамсун, выступивший по радио с поддержкой правительству коллаборационистов и лично Видкуна Квислинга. Повсюду фашизм воспринимался молодёжью неким орденом, способным возродить в нации веру в себя, дисциплину и порядок, дающий жизни – цель, а дряхлому миру – обновление. В борьбе с «духом торгашества» постепенно заявляла о себе доминанта «сумрачного германского гения», именно они виделись главными носителями идеи обновления.

Французский политический деятель и национальный герой I Мировой войны Марсель Бюкар (после II Мировой войны «за сотрудничество с врагом» расстрелянный в Париже, как предатель), суммируя брожение умов и настроений Европы, апеллировал к опыту Великой Французской революции. Расставляя новые приоритеты, он наставлял общество: «Наша философия по своей сути противоположна философии наших предков. Наши отцы хотели свободы, мы выступаем за порядок… Они проповедовали братство, мы требуем дисциплины чувств. Они исповедовали равенство, мы утверждаем иерархию ценностей».

В отношении структуры и принципиальных основ национального движения следует сказать, что наиболее проницательные лидеры радикальных патриотов понимали: нация существует вне личностного осознавания её, но свою историческую полноту она способна реализовать лишь при совокупном участии в жизни всех личностно-коллективных свойств народа. Эта целостность, укреплённая развитой культурой и силой духа народа, и образует Страну. Но и эта же духовно-политическая общность особенно легко возбудима в периоды невнятной национальной политики государств. Единое в неприятии сепаратизма (более того – считая его преступлением против нации), народное сознание черпало энергию из эпоса, обычаев и традиций, составляющих духовное «тело» Страны, нации и народа. Для Италии источником народного вдохновения служила цивилизация Древнего Рима и период национально-освободительной борьбы Италии – Рисоджименто (1815—1870); для Испании – период мирового первенства и духовной твердыни католицизма в XVI в. Германия видела себя преемницей римского духа времён цезарей и империи Карла Великого. Но если немцы решающее значение придавали чистоте крови, то для итальянцев и испанцев важнее было духовное кредо, носившее больше культурологический, нежели национальный характер.

Подведём важный политический итог.

Положение дел в Европе в период 1919—1939 гг. было таково, что от парламентского типа правления политически вынуждены были отвернуться страны – Венгрия (Хорти, 1920), Италия (Муссолини, 1922), Португалия (Салазар, 1926), Литва (А. Сметона, 1926), Польша (Ю. Пилсудский, 1926), Югославия (король Александр, 1929), Германия (Гитлер, 1933), Австрия (Э. Дольфус, 1933), Эстония (лидер – К. Пятс, 1934), Латвия (К. Ульманис, 1934), Болгария (1923, 1934), Греция (1936), Испания (Ф. Франко, 1936—1939), Румыния (И. Антонеску, 1938).

Но прежде чем привести к знаменателю идеи столь не однозначного фашизма, обратимся к проблемам стран Старого Света и проследим начало их. Хотя бы потому, что наиболее важные исторические события, никогда не развиваясь спонтанно, ещё менее были случайными. В этом контексте понятие прошлого весьма относительно, поскольку, являясь живой тканью вечного, оно через каждое настоящее содержит в себе продолжение жизни не только в виде событий, но в горестях и надеждах человека, в его чаяниях и уверенности в себе, в духовных взлётах и падениях, когда его покидает надежда, а в душе пропадает всякая вера.

Предваряя разработки философов будущих поколений, но восходя к идеям св. Августина, Гёте писал: «Нет никакого прошлого, по которому следовало бы томиться, есть только вечно-настоящее, образующееся из расширенных элементов прошлого, и подлинное томление должно всегда быть продуктивным, чтобы созидать нечто новое и лучшее». Но чаяния и простых людей можно считать историческими, если они «делают» или просто вписываются в историю. Потому обратимся к структуре и проследим содержание некой программы, которая, «как назло», испокон веков идёт впереди всяких событий. Это позволит нам уяснить центры притяжения и центробежные силы чудовищной деформации человека в Новейшее время.

В период большевистской революции в России и попыток коммунистических переделов в Европе первой трети ХХ в. наиболее умные и циничные совратители общества (вне всякого сомнения, взявшие в расчёт жесточайшую гражданскую бойню в России) поняли: дабы внедрить политические режимы вовсе не обязательно организовывать политические восстания. Есть более надёжные средства. Если извращённое, эклектичное или хаотическое восприятие мира отторгается моралью и не способно приживиться к здоровому социуму, значит здоровое нужно «подогнать» к больному. Носителями и распространителями болезней были, как правило, наиболее экстравагантные и всё отрицающие течения.

И впрямь, немеряно расплодившиеся «футуризмы», способные прильнуть не только к культуре, но и к политике, – глубоко прорастают и распускают пышный цвет там, где повреждена или прогнила сердцевина общества, которой является духовная сущность народа. Последняя неторопливо проявляет себя в веках посредством культурной эволюции и выражает себя в созидании, как основном принципе здорового существования человека и общества. История показывает, что именно из «кладбищенской культуры» вырастают наиболее яркие и эффектные цветы, манящие ядовитым дурманом и мёртвенной красотой тех, кто не ощущает опасную близость разложения. Идеологи психической заразы «без берегов», очевидно, изучив предыдущие её проявления в «умирающих» или заживо погребённых стилях культуры и искусства, пришли к выводу, что для реализации их программы наиболее эффективными могут быть «культурные революции», черви которых зарождались бы – и это принципиально важно! – в недрах общества.

Червепускатели поняли, что главной проблемой для них являются формы классической культуры, принадлежащие, по их мнению, к «отжившему», а потому «реакционному прошлому». Главными объектами разрушения для них были (и остаются) духовная элита, религии и нации. Потому человеческие достоинства – и прежде всего аристократизм духа, благородство, честь и совесть, отнюдь не свойственные идеологам «нового общества», – стали их первой мишенью. К ним примкнули многочисленные апологеты антикультуры, невежественные приспешники, бесчисленные прихвостни и ничтожные компиляторы от околоискусства.

Однако скоро выяснилось, что присвоившие себе миссию пророков и в малой мере не обладали их даром. Политическая линия зарубежных лжепрорицателей и исполнителей «учения» проводилась параллельно тому, что творилось в России, где после «великого октября» началось тотальное наступление на «старый мир». И здесь всё сводилось к тому, чтобы, затоптав, – вымарать из истории Страны своеобразие и национальную культуру народа. Дальше – хуже.

Неразрешённые причины и трагические результаты обеих Мировых войн в значительной степени подорвали веру в прежний уклад жизни. Но этого было недостаточно «мессиям» и провозвестникам неограниченных свобод. «Грядёт революция! Она будет отличаться от всех революций прошлого. Она обратится к человеку, а не к классам, и затронет культуру, а изменение политической структуры произойдёт лишь на последней стадии. Она не нуждается в насилии для своего успеха, и подавить её насилием также не удастся», – читаем в книге одного из апологетов контркультуры Чарльза Райха «Озеленение Америки» (1970).

Конечно, Райх «весеннего разлива» конца 1960 гг. не годился в пророки, так как был всего лишь одним из длинного ряда глашатаев «культурной революции», которую правильнее было бы назвать «культурной анархией». Последняя, с тех пор не однажды сменив свой революционный антураж, во всю бушевала в Европе и США. Наиболее видным из «настоящих» пророков разрушения «старого европейского общества» был предвестник, духовный наставник Чарльза Райха и предтеча «культурного» разрушения политический шаман Антонио Грамши. Родившийся физически болезненным и морально чахлым, Грамши к тому времени давно почил, в то время как пропитанные ядом идеи его оказались на редкость живучими. Им же определены были и приоритеты «в борьбе за это»; то есть, – за развал не только «старого мира», но и всякой национальной культуры. Став главным руководством во внутренней политике России после «русской революции» 1917 г., «приоритеты Грамши» провозглашались задолго до неё, причём, не в России, а в Германии – и не только немцами…

«Всё дело в культуре, глупцы!», – надменно урезонивал Антонио Грамши своих чрезмерно прямолинейных политических единомышленников, партийных «корешей» и спесивый псевдоэлитный футуристический сброд («бомонд», по нынешнему новоязу). Итальянский коммунист раньше других понял: для того, чтобы опростить культуру, извратить этику и развратить человека, опошлить жизнь (любой) Страны и уничтожить государство, не обязательно рубить его «ствол». Достаточно пустить червоточину в его сердцевину и оно, изъеденное червями сомнения, отрицания целесообразности нравственных ценностей и устоявшихся традиций – рухнет под собственной тяжестью.

В этой связи отметим, что если для ранних марксистов (ленинцев) врагом был капитализм, то для новых марксистов «врагом стала западная культура», – пишет современный американский политолог и общественный деятель Патрик Дж. Бьюкенен, озабоченный разрушением христианских корней европейской культуры. Но «победа станет возможной, – передаёт он в своей книге «Смерть Запада» чаяния теперешних марксистов, – лишь когда в душе западного человека не останется и малой толики христианства. А это произойдёт, лишь когда новый марксизм завладеет всеми средствами массовой информации и общественными институтами», 50 – говорит Бьюкенен (впрочем, не поясняя, что именно он считает «новым марксизмом», ибо после провала революций за пределами России в 1918—1923 гг. и без того гнусный «старый» марксизм выродился в политические и идеологические пародии на идеи Маркса и Энгельса). И в самом деле, вещал современник этих событий другой Райх – тоже марксист, и ещё какой! – Вильгельм Райх: некогда «гибкие методы свелись к формулам, а научный эмпиризм – к застывшей ортодоксии. (…) Вырождаясь, научный марксизм превратился в «вульгарный марксизм». В результате этого «в пролетарских слоях населения произошёл существенный идеологический сдвиг в сторону правого крыла (то бишь, фашизма. – В. С.)», – писал Райх, боясь этого слова как чёрт ладана.51

Но, не будем тратить время на уточнение понятия «нового марксизма» и на цитаты из его апологетов и противников. В «хорошо забытом старом» отметим лишь оживление его корней, находивших подпитку в ветхозаветных ценностях. «Ствол» марксизма предсказуемо обрёл форму «золотого тельца», даже и несмотря на то (а может, именно поэтому), что некогда Моисей «…взял тельца, которого они сделали, сжёг его в огне, и стёр в прах, и рассыпал по воде, и дал пить сынам израилевым» (Исх. 32, 20).

Вильгельм Райх

Нет сомнений в том, что всё было сделано как нельзя лучше, вот только, пожалуй, пить не надо было давать… Ибо пращуры «напились», правнуки ощутили вкус золота, а потомки, переварив его, уже не представляли себе жизни без золотого истукана. Может, потому и ощерился нынешний телец «рогами» мировых ростовщиков и «суками» (в данном случае можно ставить ударение, как на первый, так и на второй слог) трансконтинентальных кампаний, после чего мир опутался финансовой паутиной, украшенной роскошной мегабанкирской кроной из золотых «ветвей» с ценными бумагами, «зеленью» и прочими «листьями». Эти-то «сучьи дети» и вознамерились определять культуру и политическую жизнь современной цивилизации.

И всё же во времена Грамши можно было только мечтать об устранении христианства даже в давно уже жиденько пуританских США, как, впрочем, и в пока ещё традиционалистской Европе. Потому отнюдь не святые «отцы глобализации», космополиты и борцы с классическими ценностями вынуждены были ютиться, где и как придётся. А когда тогдашний премьер-министр Италии Бенито Муссолини шуганул их у себя в стране, то, перепугавшись насмерть, разрушители культуры наперегонки с мафиози и коммунистами дали стрекоча в Америку. Причём разбегались не «кто куда» и не «куда попадя», а попадая туда именно, где знали, что придутся и ко столу, и к «ложке», и к должности. Для одних он был накрыт в СССР, для других – в США. Иные из борзых смельчаков намеревались сколотить его в Германии. Не худо знать, что быстрее «радетелей народа» и прочих «отцов» оказались крёстные отцы итальянской мафии. В США они нашли куда большее понимание у Правительства, нежели у итальянского диктатора. Именно там многочисленные подельники и провозвестники этических инноваций и морального «прогресса» получили надёжное, долговременное и более чем комфортное пристанище.

Хоть и рассеянная по странам, городам и весям, над сознанием и душами людей рука об руку «работала» довольно пёстрая публика. Среди неё особенно выделялись агент Коминтерна радикальный ленинец Дьердь Лукач и сбежавший от Муссолини в Россию в 1922 г. непримиримый марксист Грамши. К развлекавшимся бегами примкнули музыкальный критик Теодор Адорно и психолог Эрих Фромм, за которыми трусил (здесь не будет ошибкой ставить ударение на плюбой слог) длинный ряд менее заметных марксистов и неомарксистов. Замечу ещё, что «цвет» этой публики влился в Франкфуртскую школу, созданную в Германии явным поклонником маркиза де Сада (по Бьюкенену – «марксистом де Садом») Максом Хоркхаймером. В крепко сколоченной иешиве (буквально «сидение, заседание») марксизма они не только «учились мыслить», но использовали школу в качестве рупора ревизионистских идей, призванных обновить классику марксизма. Для чего теоретики вынуждены были отказываться от тех его положений, которые, по мнению учителей и изучателей, более не соответствовали новым историческим условиям.

В основе обновлённых идей, помимо «мировой революции» (якобы разожжённой голодным пролетарием «всех стран») и ряда других политических химер, лежит отрицание института семьи, брака и самой основы человеческого общества – нравственности. В ту же «корзину» предлагалось выбросить образование в качестве носителя традиционных ценностей, а так же «буржуазные пережитки» этического плана – моральные цензы, целомудрие и, казалось, непреходящую в веках классическую культуру. Её франкфуртские сидельцы брались, по примеру своих советских коллег и единомышленников, если не сбросить «с корабля современности», то перевернуть с ног на голову. И сделать это «нужно было» не только в России, Европе и Америке, но и во всём мире.

Понятно, что в число приоритетов ортодоксальных марксистов – пламенных борцов с тоталитарным режимом – не входило культивирование в обществах (беря шире – отечествах) личной и гражданской ответственности, равно как и прилежания в морали. Справедливо критикуя западного человека за стремление к индивидуализму, ведущего к одиночеству и бессилию, неомарксисты в нравственном плане видели решение проблем в «сбросе» сковывающих человека неврозов, которые с детства копятся от «давления родительского авторитета» (Фромм). Очевидно, из-за вредного «для дела революции» развития ума, массовому человеку не рекомендовалось так же «зарываться» и в классической культуру.

Уже в «эпоху Грамши» внимательно изучались и систематизировались по важности и первоочерёдности внедрения наиболее перспективные звенья (пока ещё не глобального) рынка, для чего необходимо было возможно большее опрощение сознания людей. Намеченный и продуманный, но ещё не принявший ударные формы, рынок этот в перспективе виделся грандиозным. Однако для успешного освоения рыночных пространств необходимо было унифицировать сознание общества, которое лишь в потребительской ипостаси может вписаться в этот «чудесный мир». Ибо чем проще обыватель, тем легче одурять его пропагандой. «Unid multa» (лат. зачем что-то ещё) – говорили древние римляне. Улещая казённым или камерным патриотизмом, – вести тем (политическим, военным, экономическим и пр.) курсом, который ему не понятен, но который для него «всё равно лучший». Реакция народов на манипуляции с сознанием не заставила себя ждать.

Послевоенная эпоха была отмечена усталостью людей от выпавших на их долю великих испытаний. Первые раздачи «хлеба и зрелищ» (лат. – panem et circenses) и относительный комфорт дали свои результаты. «Уставшие», утолив первый голод, легко поверили новым приоритетам. Насыщение становилось и средством и целью… И «святая простота» массово подкладывала «вязанки хвороста» на «костры» собственного нравственного сожжения.

По существу, к этому вели «послевоенные» Правительства, за спиной оглупляемого народа повязанные между собой международными договорами и сетью политических обязательств. Между тем именно «единомыслие в неведении», посредством лукавой политкорректности ведя общество к политическому невежеству, при определённом социальном раскладе может стать приводным ремнём диктатуры. Олицетворённое в оглуплённом и законопослушном обывателе, лояльное, но преданное (во всех смыслах) невежество поневоле питало финансовые реки, бесследно исчезавшие в «мошне» трансконтинентальных и прочих кампаний. Причём, снижение уровня жизни народов являлось лишь одной из «рек». Направленные «куда надо», они образовывали моря сверхприбылей. И происходило всё это в пику тому, что «и дураку понятно»: чем ниже развитие и культура массового человека, – тем сподручнее выворачивать наизнанку его, уж какой ни есть, кошелёк.

Такого рода «мировые» цели, диктуя средства, сажали на мель мышление и основательно заболачивали мысль. В болотах общественного недомыслия и кроются корни низкого уровня публичного образования ряда развитых стран. Ухоженные всеми средствами массового оболванивания, коряги духовного невежества образовали завалы, в которых гнили и распадались моральные и нравственные критерии. Следуя «новейшим» принципам жизни, изобретённым политическими фокусниками, отвергались «старые» достоинства и терялась культурная идентичность человека, после чего неизбежно должна была последовать утеря его самостоятельного значения и провал в исторической жизни самого общества.

На фоне общей деградации такие «мелочи» как уход от созидательного творчества, отсутствие вкуса и наивная вера в лёгкость достижения поставленных целей выглядели тогдашним «гламуром» в духе рождественских сновидений. То есть, – такими же светлыми и безмятежными, как вера в Золушку, «прекрасного принца», и подобные им сказки со счастливым концом.

«Сон разума» сменила дурь… С ловкостью уличных напёрсточников принципы европейского просвещения исподволь подменялись освещением изнанки человеческой натуры, которую сменяла глобальная пропаганда «преимуществ» потребительского, по факту, – полуживотного существования. В результате совокупного разрушения духовного и культурного бытия была вывернута наизнанку сущность мировой истории и достижения во всех сферах человеческой жизни. Так была поставлена на кон духовная культура целых народов. Над миром нависла «идея» разрушения родового уклада.

Но она была лишь промежуточной целью.

Чьей же? По какой схеме разыгрывают свой пасьянс лукавые политические, либеральные, космополитические, «деловые» и прочие мировые картёжники? И где?..