Текст книги "Совпалыч"

Сославшись на неотложные дела, мы отказались от угощения и покинули этот райский уголок.

– Полковник Синичкин обнаружил их всего месяц назад, – объяснил профессор. – Парочка целовалась на скамейке перед Большим театром, совершенно не обращая внимания на воздушную тревогу. Оказалось, что они всего третий день как знакомы. Мы предложили им работу и предоставили все необходимое. Как видите, они совершенно счастливы и, кажется, вылезают из постели, только чтобы выпить чаю.

– А в чем заключается их работа?

– Быть вместе. Мы не в силах найти этому математическое обоснование, но «совпалычи» влюбленной пары – это нечто особенное. Стоит им оказаться в разных комнатах, как в их головы начинают приходить одинаковые мысли и образы. Они разговаривают, смеются и плачут одновременно. Они дышат в унисон даже когда спят. И, судя по их отчетам, им все чаще снятся одинаковые сны.

– Остается лишь позавидовать, – я вспомнил ослепительную щиколотку колено рыжей Кирхен и вздохнул. – Это рай на земле.

– Не спешите никому завидовать, – Краснов, кажется, угадал мое настроение. – Особенно здесь. Очень скоро начнется второй этап эксперимента. Им придется надолго расстаться. Вероятно, навсегда.

– Жалко.

– Эта пара на многое способна. Два юных любящих сердца стоят целой армии.

– ?

– Этот юноша окажется через месяц в одной из европейских столиц и сведения, которые он достанет, будут важными.

– А она?

– Останется здесь, чтобы принимать его информацию. После стадии одинаковых снов данные обычно поступают без помех. И пока они будут настроены друг на друга, они не встретятся. Даже после войны.

– Они знают о том, что их ждет?

– Конечно. Я ведь сказал – они не только смеются, но и плачут одновременно.

На следующий день меня вызвал Синичкин – как выяснилось, его кабинет находился на верхнем ярусе лаборатории. Дверь туда открывалась из главного входа с турникетом, где обычно в учреждениях размещаются вахтерские, которые раньше назывались швейцарскими комнатами. Там полковник угостил меня крепким чаем, и, не откладывая в долгий ящик, приступил к делу.

– Все, что я имею право вам сейчас сказать – ваша миссия может значительно приблизить конец войны и сбережет жизни миллионов человек. Есть еще вопросы?

– Что я должен делать?

– Пока что только вернуться в Бомбей. Завтра вы в одиннадцать-тридцать вылетаете в Ленинград. А из Кронштадта поплывете на подводной лодке. Перед тем, как сойдете на берег в Арамболе, капитан лодки Беспрозванный даст вам окончательные инструкции.

– Но не быстрее ли в Индию на самолете?

– Я тоже так считаю, – нахмурился полковник. – Но профессор Краснов настоял, чтобы вас доставили именно таким путем. Ему виднее.

– Сергей Александрович, – я все же позволил себе задать еще один вопрос. – Почему я?

– Стечение ряда обстоятельств. Во-первых, мы не выпускаем из вида никого из участников ранних экспериментов Краснова. Но главное – сам профессор вас рекомендовал, еще в школе. Поэтому вас и направили в университет, и распределили в Бомбей. Нам был необходим человек в Индии. Желаю удачи.

Прощаясь на аэродроме, Александр Романович крепко пожал мою руку.

– Привет капитану Беспрозванному. И вот еще, просили вам передать. Я разжал пальцы. На ладони поблескивали два серебряных ворона, соединившие концы крыльев.

– Это от девушки из отдела симпатической связи, – сказал он. – На счастье.

Глава 4 Варсонофьевский. Вера. Явление Иваныча

Ангел без рекомендации – хуже чорта.

(Московская поговорка)

В пятницу около полудня на колокольне Малинового монастыря ударил колокол. С полузакрытыми глазами, Арсений прошлепал сквозь огромную квартиру босиком в столовую, потоптался по холодному полу, щелкнул кнопкой электрочайника и угас в кресле. От вчерашней водки еще кружилась голова, но скоро организм ожил и захотел пить, есть и курить. Триста рублей, полученные у Клейна, лежали рядом с доверху забитой пепельницей и пустой пачкой от сигарет. Супермаркет «Шорты. Шторы. Шпроты» находился за углом и работал круглосуточно.

– Сахар, молоко и сигареты, – подсчитывал Арсений, выходя из квартиры. – Это сто пятьдесят. И еще сто пятьдесят – чай для Иваныча.

Возле дома, как жаба на бережок, выбрался на тротуар пухлый фиолетовый автомобиль с темными стеклами, рядом с которым стоял сам Алексей Николаевич Дамианский, один из трех доминирующих самцов «Царь-банка».

– Здравствуйте, Романов, – Дамианский протянул руку. – Вы разве в отпуске? Или больничный взяли?

– Я, собственно, уволился неделю назад, – удивился Романов. – Вы сами ведь сказали заявление писать.

– Вот и правильно, что уволились, – сказал Дамианский. – У нас к вам предложение. Готовы обсудить?

– Наверное, – ответил Арсений. Чувство голода исчезло. – «Чего он хочет, интересно?», – подумал, глядя на галстук доминирующего.

– Хочу предложить участвовать в проекте, который, возможно, вас заинтересует, – как бы подслушав его мысли, сказал Алексей Николаевич. – Садитесь в машину, поговорим по дороге, – добавил он тоном, не терпящим ни возражений, ни дальнейшего промедления.

Вопреки обещанию поговорить, ехали молча. За окном мелькнула Сталинградская арка проспекта Роммеля. Широкоплечий водитель ловко маневрировал, пока не вырулил на шоссе, где прибавил скорости. Доминирующий отдавал по телефону распоряжения, и Арсению показалось, что о нем, клюющем носом на кожаных подушках заднего сидения, забыли. Неожиданный хохот вывел его из рассеянного состояния и заставил прислушаться.

– Клейн и Алимов? Как они сами это объясняют? Как «еще не видел»? – голос Дамианского стал серьезным и угрожающим. – Так выясни и сообщи. Идиотизм! – последнее было обращено к сидящим в машине. – Представляете, сотрудники нашего банка Алимов и Клейн этой ночью задержаны по подозрению в совершении квартирной кражи. Как вам это нравится?

Между тем, проехали дачный поселок, свернули на грунтовую дорогу и долго пробирались вдоль леса. Скоро машина остановилась перед железобетонной стеной, окруженной обвисшей колючей проволокой. «Похоже на остатки завода», – подумал Арсений.

– Скажите, – обратился к нему доминирующий, – как вы отнесетесь, если мы предложим вам здесь поработать?

– Здесь? – поежился Арсений. – На этом заводе? Разве он еще действует?

– Вы же его видите, – сказал доминирующий. – Значит, действует. Смотри здесь, – строго приказал он водителю. – В случае чего – сам знаешь.

Водитель кивнул.

– Это не завод, – Дамианский быстро шел по едва заметной тропинке вдоль обвисших гирлянд колючей проволоки.

– Когда-то здесь была военная часть. Совершенно секретный объект. Даже через шестьдесят лет стоило большого труда и невероятных денег, чтобы его купить. Ага, вот здесь… – он толкнул ногой покосившийся столбик с затертым номером. Один ржавый пролет рухнул, и доминирующий с неожиданной ловкостью пошел по лежащей проволоке, балансируя руками. – Кроме официально выплаченной балансовой стоимости, – ищущим сочувствия голосом продолжил он, – пришлось потратить на взятки…

Арсений не вслушивался и тащился следом, чувствуя, как под резиновыми подошвами пружинит густая сетка. Вскоре показалась свежая щель в стене. Протиснувшись вслед за удивительно подвижным Дамианским, он оказался внутри поросшего травой бетонного периметра, над которым со всех сторон нависал густой лес. Небольшое здание в центре было единственным строением среди кустов и ржавеющих развалин. Прямо под ногами юркнула и скрылась в траве изумрудная ящерица.

– По поводу денег. Что скажете, если мы предложим… – доминирующий профессионально сделал паузу… – порядка пяти тысяч долларов в неделю.

Арсений молчал. Теперь голова кружилась не с похмелья, а от аромата трав, в разнообразии населявших территорию завода.

– Хорошо. Можете дать ответ, когда узнаете, что именно вам придется делать, – по-своему оценил его молчание Алексей Николаевич. – Что же, сейчас узнаете. Все, пришли.

При ближайшем рассмотрении серое здание оказалось еще приземистее: крыша начиналась на высоте поднятой руки. Удивительно толстая овальная дверь с высоким, до колена, порогом была приоткрыта. Небольших размеров помещение, заставленное металлическими шкафами, бочками с песком и железной рухлядью, освещалось только за счет солнечных лучей, проникавших сквозь решетки под потолком. С облупившихся стен свисали провода, а дальний угол заполнила откровенная свалка с битым стеклом, истлевшими ватниками и уже непонятно чем. Сюрреалистическую картину дополнял растрескавшийся рояль. Судя по многочисленным пустым пузырькам под ногами, помещение относилось к разряду тех самых неопределенных мест жительства, дающих приют отверженным и беспаспортным.

– Толщина стен позволяет выдержать прямой ядерный удар, – гордо произнес Алексей Николаевич. – Надеюсь, до этого не дойдет. Не обращайте внимания, – кивнул он на мусор. – Место охраняется не хуже, чем космодром в Плесецке. Чужие сюда не попадают. Все это, – доминирующий наступил на флакон из-под одеколона, – для маскировки. Кстати, если встретите здесь бомжей, знайте, что все они в звании не ниже майора. Опытнейшие сотрудники. А теперь прошу внимательно меня выслушать, – очень серьезным тоном сказал Дамианский. – Перед вами, Романов, открываются бескрайние перспективы, по сравнению с которыми пятерка в неделю – не более чем условность. Так сказать, проявление доброй воли с нашей стороны. Прошу взглянуть сюда. Что вы видите?

Он указал на большой железный ящик, встроенный в стену. Внешне ящик был похож на огромный сейф, только без всяких признаков двери. Никаких обозначений, букв или ярлыков Арсений не заметил. Справа на уровне глаз из ящика торчала длинная ручка, похожая на рубильник.

– Это… что-то для энергоснабжения, – попытался догадаться Романов. – Электрощит какой-нибудь…

– Черта с два – электрощит, – весело заявил Дамианский. – Если честно, нам до сих пор неизвестно что это, – признался он. – Непонятен сам принцип работы этого аппарата. Вскрыть его не удалось. Собственно, я уже перехожу к делу. Запоминайте. Один раз в день нужно приезжать сюда, чтобы потянуть эту ручку. Только один раз. И все. Больше ничего не требуется.

– Алексей Николаевич, можно задать один вопрос? – Арсений подошел к ящику вплотную и погладил его холодную поверхность.

– Сколько угодно вопросов. Вы хотите знать – для чего все это?

– Да, – сказал Арсений. – Что это за ящик?

– Дело в том, что об этом ящике (кстати, мы его так и называем) известно немногое. Как я говорил, непонятен сам принцип его действия. Более того, мы не можем предугадать результат его работы. Известно только одно. Если потянуть за ручку, что-то происходит. Что-то обязательно где-то случается. Но что и где – предугадать нельзя. Все, что имею право рассказать. Теперь тяните ручку.

Романов подошел к ящику и взялся за рубильник. Краем глаза он успел заметить, что Дамианский сделал несколько шагов назад. Арсению показалось, что пение птиц снаружи, шум ветра и стрекотание насекомых разом прекратились. Тишину нарушали потрескивание мелкого мусора под ногами и громкое сопение Дамианского.

– Поехали, – неожиданно для себя произнес Арсений и слегка потянул рубильник, поддавшийся удивительно мягко, как ручка переключения передач в новеньком автомобиле. Ящик издал тончайший свист и мелко завибрировал. Свист становился громче с каждой секундой.

– Это все? – спросил Арсений и оглянулся.

Дамианский исчез. Вместе с ним растаяло в подступившей темноте и само помещение, и все что его окружало. Еще через секунду Арсений оказался на небольшой сцене, подсвеченной разноцветной рампой. Вместо футболки, джинсов и сандалий он был одет в серый пиджак с тонкой полоской, шею нежно сжимал шелковый галстук, а на ногах сверкали черные ботинки.

Попривыкнув к свету прожекторов, Арсений разглядел зрителей, и понял, что все чего-то ждут. Свист нарастал, вибрировал и срывался в неуловимые ухом пронзительные диапазоны. Ощущение страха стало сладким и липким.

– Алексей Николаевич! – крикнул Арсений, но вместо этого из его груди вынырнули слова песни:

 
Five – fifteen
I’m changing trains…
 

Зрители пришли в оживление и зашевелились. Свист сменился мягким электронным аккомпанементом, и Арсений допел куплет до конца. Мелодия была грустной и смутно знакомой. Что-то заставляло его петь эту песню, перебрасывать микрофон из руки в руку, вскидывать вверх растопыренную ладонь, пятиться назад, перемещаться влево и вправо.

Сидящие в первых рядах мужчины в строгих черных одеждах и дамы в вечерних платьях виделись не то чтобы смутно, но непривычно, как сквозь замочную скважину или полуприкрытые веки. Прищурившись, Арсений понял, что может видеть только одним глазом. Второй – не отсутствовал, но и не видел. В нем отражались лишь смутные тени, по краю плясали рваные блики и мерцали цветные огоньки, не имеющие никакого отношения к происходящему в зале. Арсений осторожно тронул этот глаз пальцем и почувствовал холод протеза. От прикосновения отблески сразу завертелись быстрее, и Арсений отдернул руку. Снова стало очень страшно.

– Алексей Николаевич! – закричал Арсений.

– Отпустите рычаг, скорее, – откуда-то из-под сцены послышался далекий голос Дамианского. Арсений ощутил холод рубильника, разжал пальцы и проснулся. Колокол Малинового монастыря ударил в последний раз.

В комнату врывались бравые ритмы Стардастера, чей диск с честным названием «Лучшее», как всем известно, разошелся шестимиллиардным тиражом и был признан иридиевым. Соседи слушали диск с утра до вечера, и это никому не мешало, так как название полностью соответствовало содержанию.

Свой сон о странном ящике Арсений не запомнил.

Припоминая вчерашний разговор о литературе, Арсений задумался о названии книги. «Хакеры третьего рейха» отражало суть, но создавало большую вероятность проблем с публикацией в силу причин понятных и простительных. Название «Хакер кармы» казалось слишком нарочитым, и к тому же с эзотерическим душком. Эзотерику Романов не любил, не без оснований предполагая в этой области большое число мистификаций. Иваныч советовал найти что-то лаконичное, но что именно, не сказал, и Арсений решил пока что об этом не думать. Триста рублей, взятые вчера у Клейна, лежали рядом с ключами от квартиры, чистой пепельницей и пустой пачкой от сигарет.

– Хлеб и сигареты, – рассудил Арсений. – Даже две пачки сигарет. Главное – чай для Иваныча.

На площадке висел легкий запах духов, круживший голову и натощак сводящий желудок.

По возвращении из магазина Романов заварил чай прямо в чашке и выхлебал его, заедая свежим лавашем. После он включил ноутбук и стал быстро печатать, сверяясь с записями в тетрадке. Через час он встал и отошел от стола. Лежа на диване, Арсений стряхивал пепел сигареты на древний паркет и сопротивлялся подкатывающим мыслям об уехавшей Вере. Он прокручивал в памяти все сказанное во время последнего телефонного разговора. Затянутый бестолковыми паузами, этот звонок не принес никаких результатов. Произнесенные слова, мгновенно пересекая тысячи километров, как будто встречали на дне океана облака ядовитых микроорганизмов и, отравленные ими, доходили до той стороны в совершенно измененном виде.

Когда они жили вместе, жена предпочитала описывать родственникам в Штатах придуманную жизнь, обеспеченную и сытую. Каждые полгода она повышала Арсения в должности, с гордостью рассказывала о приобретении посудомоечной машины и планах покупки собственной квартиры в одном из кривых московских переулков. В действительности же все было совсем не так. Недавно пришедшие в банк дельта-самцы быстро обходили его по служебной лестнице, обзаводились связями и много зарабатывали. Два месяца назад Вера отправилась в Лос-Анджелес проведать маму и не вернулась. Арсений поначалу звонил ей каждый день, слова Веры становились все суше, все реже можно было застать ее дома, и в мамином голосе все чаще слышалась смесь раздражения и жалости. Когда Вера брала трубку, она уходила от прямых ответов и старалась поскорее закончить разговор. Романов звонил отовсюду: из дома, с работы, из гостей, – в последнем случае не предупреждая хозяев о перспективе получения крупных счетов за телефон. Потом квартиру снимать стало не на что, с работы Арсения уволили, друзья оплатили его счета и закрыли перед ним двери своих домов.

…с гордостью рассказывала о приобретении посудомоечной машины и планах покупки собственной квартиры в одном из кривых московских переулков. В действительности же все было совсем не так.

Пришедшая сама собой идея написать книгу поначалу выглядела изящным и простым выходом из тупика. Просидев сутки над первой фразой и едва не лишившись рассудка, Арсений стал записывать все, что приходило в голову. Утром следующего дня он перечитывал написанное, ужасался нелепым строчкам и удалял все до последней запятой. За недолгое время первая страница перенесла насколько ледниковых периодов, стиравших с ее лица очередную текстовую жизнедеятельность, и осталась практически пустой. Все изменил переезд в новую квартиру.

Вообще-то, квартира была не очень новой, а еще точнее – даже не была квартирой. Комната в расселенном доме, окруженном строительными лесами, – вот и все, на что Арсений истратил остатки выходного пособия. Новое жилище обладало рядом значительных недостатков и примерно таким же числом несомненных достоинств. Во-первых, комнаты сдавались очень дешево. Во-вторых, дом находился в самом центре Москвы – Варсонофьевском переулке, короткой черточкой-тире соединяющем улицы Малую Лубянку и Рождественку. В-третьих, комната была просторной, а высокие потолки и большие окна мирили Романова со всеми неудобствами, которыми чревато полулегальное проживание в центре Москвы. В-четвертых, в квартире был телефон, с которого можно было звонить Вере бесплатно, потому что по всем реестрам в расселенной квартире уже никто не жил.

Незаконная жизнь доходного дома, построенного сто лет назад купцом первой гильдии Серафимом Гренкиным, началась с того момента, когда Миле Макаровой, супруге доцента Краснова – ответственного квартиросъемщика единственной нерасселенной квартиры в доме – пришла в голову гениальная идея обогащения за счет только что оставленных соседями сотен квадратных метров. Она распространила информацию по личным каналам, и через день в квартиры въезжали новые жильцы. Часть из них вскоре выезжала обратно из-за отсутствия в доме горячей воды. Прочие предпочитали принимать душ у знакомых или не принимали его вовсе. Со временем деятельная Мила договорилась о включении электроэнергии, и дом встрепенулся, словно старый инфарктник, получивший разряд в отделении интенсивной терапии.

Основная забота самопровозглашенного управдома теперь заключалась в том, чтобы дом на Варсонофьевском казался пустым и непригодным для жизни. Для этого Мила старательно сеяла хаос, разбрасывая на площадках поломанную мебель и строя баррикады из пустых коробок и газетного мусора. За ней послушно ходил беглый шахтер Кайло и периодически сбивал топором со стен древнюю вязь. Осколки мраморной лепнины Кайло расшаркивал ногами по углам или сбрасывал в лестничный пролет. Вечером он обходил все комнаты и проверял, хорошо ли натянута светомаскировка на окнах.

Владея единственной приватизированной квартирой в доме, Мила активно судилась с властями, требуя за свое выселение невозможно крупные компенсации. В незабвенном советском прошлом ответственный работник Комитета борьбы за мир, она вела войну по технологиям боевых марксистских отрядов Латинской Америки, не гнушаясь дополнять партизанские действия актами коррупции, политического шантажа и массированной пропагандой. Считалось, что старинное здание в стиле русский модерн должно было продержаться в нынешнем своем статусе еще полгода, а дальше шести месяцев никто из его нелегальных жителей в будущее не заглядывал.

Иерархия квартир была строго вертикальной. На верхнем, пятом этаже, где находилась бескрайняя квартира предприимчивой Милы, площадку украшал фикус в треснувшей кадке, на окнах сохранились дореволюционные витражи, и дверные ручки отсвечивали нечищеной медью. Кроме самой Милы и доцента Краснова, здесь жили кухарка Таня, ее жених – крепкий шахтер Кайло, детский писатель Журавлев, а также дальний родственник Милы по сестринской линии художник Барбакару. Весь четвертый этаж занимали две огромные коммуналки, отданные под съемочную площадку малоизвестному режиссеру. Творческая группа не торопилась завозить декорации и ставить свет, занимаясь таинственными «пробами». Здесь всегда было тихо.

Недра третьего этажа, в зависимости от колебаний платежеспособности и времени суток, могли вмещать от двадцати до пятидесяти человек. Жильцы представляли собой, в основном, студентов близлежащего архитектурного института, а также их друзей или друзей их друзей. Пьянствующий детский писатель Журавлев, вселившийся одним из первых, сказал однажды, что баланс постоянно живущих на третьем этаже и временно ночующих равен соотношению провожающих и отъезжающих на Киевском вокзале в дни школьных каникул. А студентки третьего курса – художницы Ниточка и Пипеточка – утверждали, что такого количества типажей для эскизов не найти даже на переполненном футбольном стадионе. Романов же не замечал почти никого, подавленный кризисом семейной жизни. Витражей на площадке третьего этажа не было, а вот медные ручки здесь еще сохранились.

Одну комнату второго этажа занимали шесть украинских строителей, остальные пустовали. Именно до этого уровня находили в себе силы подняться коррумпированные и запуганные Милой комиссии, чтобы в новом акте засвидетельствовать свершившуюся пустоту дома.

Первого этажа не было: лестница сползала в объятия огромных размеров холла. На потрескавшемся потолке виднелись следы гигантской люстры, некогда освещавшей визитеров доходного дома. Теперь же боковая дверь в маленькую швейцарскую комнату была заколочена досками, а из подвала крепко тянуло запахом крысиного царства.

Арсений поселился на третьем этаже. Через пару дней ему стало казаться, что он прожил в этой комнате всю жизнь, а еще через пару дней появился Иваныч.

Произошло это так. Романов сидел за ноутбуком и пытался исправить неблагозвучное седьмое предложение. Всего предложений в романе было восемь, и дальнейшее развитие сюжета представляло загадку: писать было не сложно, но совершенно не о чем. Он взглянул в потолок и напечатал девятое предложение: «Стены в старых обоях восходили к потолку, словно квадратное, синее в полоску солнце». Время тонкой травинкой клонилось к горизонтали пятнадцати ноль-ноль – в банке он как раз в эту пору делал небольшой перерыв, чтобы выпить кофе и съесть круассан с крыжовником. Зажав под мышкой полбатона белого и сунув в карман халата остаток пошехонского сыра и пачку сливочного масла, Арсений отправился навстречу судьбе.

На кухне сидел старичок в трикотажном спортивном костюме и потягивал чай из блюдца. На столе перед ним лежали на белоснежном платке серый хлеб и тончайшими дольками нарезанный шоколадный батончик. Обратив внимание на вошедшего Арсения, старичок отставил блюдце и отрекомендовался.

– Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Иван Иванович Харламов, к вашим услугам. Для краткости – можно Иваныч.

– Арсений… э… Александрович. Романов, – произнес опешивший Арсений. – Приятного аппетита.

– Благодарю, – вежливо ответил Иван Иванович. – Угощайтесь на здоровье. Вы, собственно, какими судьбами?

– Я здесь живу, – сказал Арсений, и аккуратно положил на краешек стола хлеб из подмышки. – А вы… тоже? Живете здесь?

– Мы все живем здесь, – старик налил Арсению полную чашку горячего чая. – Только здесь и живем. Где же еще? Или вы утверждаете, что мы живем не здесь, а там? Тогда обоснуйте.

– Ну, некоторые там живут, – обосновал Арсений, вспомнив о Вере. – Например, в книгах. Когда сочиняешь что-то, или читаешь, то непонятно что здесь, а что там – в твоем воображении.

– Это графоблудство. Правильный автор ничего не сочиняет, – строго сказал Иван Иванович. – Все должно на реальных событиях основываться. Вы, я вижу – автор?

– Да, – солгал Романов.

– Ух, ты! – обрадовался Иван Иванович. – И что же вы пишете? Надеюсь, не роман своего поколения?

– Не знаю еще, – честно ответил Арсений.

Иваныч почему-то вызывал сильное расположение, и Арсений не заметил, как за пять минут выложил старичку все – о «Царь-банке», Вере, и неподдающейся первой странице.

– Все понятно, – сделал вывод Иван Иванович, когда Арсений умолк. – Зачем тогда писать взялись? На чудо надеетесь?

– Какое чудо?

– Мало ли чудес? Регулярно случаются. Да вот хотя бы. Видите это? – Иваныч держал в руках литровую банку с водой.

– Вижу. Вы что, сейчас ее в вино превратите?

– Зачем же? Вино и в магазине продается. Но я смогу вылить вам эту воду в карман, а сыра в кармане не будет. Попробуем?

– Пожалуйста.

Оттягивая боковой карман халата, Арсений почувствовал, что от старичка у него начинает кружиться голова. Иван Иванович резко перевернул банку, и холодная вода потекла по ногам Арсения, образовав вокруг его шлепанцев солидных размеров лужу.

– Сыро, конечно, – глубокомысленно заметил Иваныч. – Но сыра, как я и обещал, в кармане нет. Вот вам и чудо. Слова не только слушать, их знать надо. И не только в лицо.

Не сходя с места, Арсений переминался с ноги на ногу, удивляясь не столько произошедшему, сколько своему совершенно спокойному к тому отношению. Как будто именно так все и должно было случиться: старичок на кухне, неожиданный разговор, лужа под ногами. Сунув руку в мокрый карман халата, Романов нашел там основную часть своего промокшего обеда.

– Должен вас разочаровать, Иван Иванович. Сыр в кармане есть! – Арсений медленно, одно за другим, будто карточный игрок, выкладывающий на стол победоносную комбинацию, положил рядом с половиной батона размякшее масло в фольге и брусок пошехонского сыра. – Вот! Сыр!

– В самом деле? – выглядящий удивленным, Иван Иванович надел очки и внимательно рассмотрел поочередно сыр, масло и хлеб. – Да, это сыр. Кажется, пошехонский сорт, неплохой.

– Вы говорили, что сыра у меня в кармане не будет, – Арсений наслаждался победой. – Вот же он, перед вами.

– Я о сырости говорил. А она к сыру прямого отношения не имеет. К тому же, я ведь не сказал, что сыра не будет на столе. Здесь много чего есть. Да вы, кстати, присоединяйтесь. Чай остывает. А с книгой, если хотите, я вам помогу.

– Поможете? – Романов почувствовал, что в его жизни опять назревают важные события. – А как?

– Я много повидал. Есть что вспомнить, детям нечего рассказать, – Иваныч, как могло показаться, шутил, но глаза его смотрели очень серьезно.

– Почему рассказать нечего?

– Когда-то нельзя было. Государственная тайна. Теперь и не поверит никто. Иных уж нет, как говорится. А те – долечиваются. Короче говоря, так. Если хотите, я буду вам рассказывать, а вы – записывать.

– Что рассказывать? – Арсений чувствовал, что порассказать старичок может немало.

– Неизвестные факты войны. Белые страницы, так сказать, – старичок хихикнул. – Я в особой лаборатории Военного Совета служил. Специальные задания, значит, выполнял. Все началось в один ненастный вечер, когда поезд доставил меня в столицу…

Когда Арсений пил вторую чашку, он уже не сомневался, что в лице Иваныча явилась сама судьба. Встреча не могла быть обычной случайностью. Старик был словоохотлив, речь его искрилась неожиданными оборотами, а обстоятельства жизни казались достойными описания не то что в книге, но даже и в кино.

– Я не претендую на гонорары, – сказал Иван Иванович. – Однако, молодой человек, бесплатно я вам помогать не стану.

– Но у меня… – Романов отряхнулся от мечтаний и ощутил отжатую влажность кармана. – Нечем вам платить.

– Много не возьму. Пачку черного чая в день, и через неделю ваша книга будет готова.

– Договорились, – Романов очень не хотел, чтобы старик в тренировочном костюме сейчас оказался очередным сновидением и унес с собою всякую надежду написать хоть что-нибудь.

Теперь Арсению оставалось только слушать и записывать воспоминания старого разведчика. Неделю подряд Иваныч заходил в одно и то же время, получал оговоренную пачку, заваривал себе невероятно крепкий чай и начинал рассказывать. Впоследствии Арсений лишь добавлял некоторые выдуманные подробности, представлявшиеся ему живописными. Текст быстро разрастался. Как и обещал старик, через неделю книга была написана.