Текст книги "Аквариум"

Глава 13

1

В разведке есть совсем простое правило: отрыв запрещен! Если увидел, что за тобой следят, во-первых, не показывай, что ты заметил, не нервничай и не мечись. Ты дипломат. Поболтайся по городу, покружи. На операцию сегодня идти не следует. Они могут прикинуться, что бросили тебя, а на самом деле они рядом, только больше их стало, только сменили они своих людей.

В тот день, когда выявил слежку, операция запрещена. Этот закон нерушимый. А каждая операция во многих вариантах готовится. Слежка сегодня, значит, завтра повторим операцию, или через неделю, или через месяц. Но не вздумай отрываться от них! Оторвавшись даже под очень хорошим предлогом, ты показываешь им, что ты – шпион, а не простой дипломат, что ты можешь заметить тайную слежку, что тебе надо от нее зачем-то убегать. Если ты им это покажешь, от тебя не отстанут. Ты покажешь им, что ты – шпион, и этого достаточно. Тогда слежка будет преследовать тебя каждый день, тогда не дадут тебе работать. Первый раз тебе, конечно, оторваться удастся, но они тебя зачислят в разряд опасных, и больше ты никогда от них не оторвешься, за тобой они будут по тридцать человек по пятам ходить каждый день. Так что отрыв запрещен. Но не сегодня.

Сегодня у нас разрешение на отрыв. «Хрен с вашими дипломатическими карьерами, – сказал Слон, – бывают ситуации, когда Аквариум приказывает проводить операцию любой ценой. Отрывайтесь!»

Двое нас, Генка да я. Отрывайтесь, твою мать. Поди оторвись. Темно уже в Москве. Холодно. Пуста Москва. Через три дня запьет, загуляет Москва. Праздники, парады да оркестры. А сейчас перед взрывом пьяного восторга затаилась Москва. Мы с Генкой вдвоем, да тени черные за нами. Наши тени, да еще чьи-то. Мечутся тени, не прячутся. Если бы мы по одному работали, то давно бы оторвались. Отрыв запрещен, но обучаемся мы его делать.

Первый раз мы сделали рывок в Петровском пассаже. Хорошее место. Много людей было. Мы через толпу, через очереди, расталкивая, и по лесенкам крутым, и снова в толпу, черными ходами да в метро! Но тени мечутся за нами и не отстают. На Ленинских горах мы вторую попытку сделали. Тоже место хорошее. Уходит поезд, двери – щелк! Так вот, за секунду до этого щелчка надо и рвануть из вагона. Но и тени хитры.

Пуста Москва. Холодно и темно. Но Генка еще какое-то место знает. На площади Марины Расковой. Уйдем, Генка? Уйдем! Уйдем…

Сколько их, Генка, за нами сегодня? Много. Много, мать их перемать. Жаль, разойтись нам нельзя. Операция на двоих. Может, разойдемся, Генка? Превышение полномочий, нельзя. А если операцию провалим, разве это лучше? Ведет меня Генка пустыми переулками. Тут место у него давно подготовленное. Сейчас мы рванем. Но нет. Три больших парня за нами вплотную идут. Не прячутся. Это демонстративная слежка. Это слежка на психику. А кроме демонстративной слежки есть еще и тайная. Демонстративная может отстать чтобы мы бдительность потеряли, а тайная не отстанет. Сколько их сегодня за нами?

Петляем закоулками. А трое теперь открыто за нами топают. Смеются прямо в затылок. «А если побегут?» – зычный голос интересуется. «Догоним», – успокаивает другой. Хохот нам в спины.

Генка меня в бок толкает – приготовься. Я-то готов, да только мелкий снежок в воздухе кружит. Первый самый снежок. Тут бы гулять по улице да воздух хрустальный пить. Но не до воздуха нам. Отрываться пора.

Рванул меня Генка за руку, и в какую-то дверь мы влетели, тут лестницы грязные вниз да вверх да коридоры темные во все стороны. Ах, ноги не переломать бы. Вниз, вниз по лестнице. Ведра какие-то, смрад. Опять дверь. Опять лестницы да коридоры. Ху-ху-ху – Генка задыхается. Задыхается, но хорошо бежит. Большой он. Тяжело ему. Но зато в темноте он, как кот, все видит. Еще двери какие-то, тряпки, щебень да стекло битое. Вылетели мы на улицу. Я уж и не знаю где. Всю Москву исходил, а таких мест не видывал раньше. Три переулка перед нами. Генка в левый меня тянет. Хороший ты, Генка, парень. Ушли бы мы, хорошее место ты нашел. Сколько месяцев ты, Генка, по Москве топал, чтобы такой трюк подготовить? Такое место только в рамочку золотую да молодым шпионам показывать: любуйтесь, это – образец. Будете работать в Лондоне, в Нью-Йорке, в Токио – каждый такое место для себя должен иметь! Чтобы в любой момент гарантированно от полиции оторваться.

Но не выгорит нам сегодня. И место не поможет нам. Легкий снежок над Москвой. Первый самый. Липнет он к подошвам, и следы наши с Генкой, как следы первых астронавтов на Луне. Это законом подлости называется. Согласно этому нерушимому закону кусок хлеба с маслом всегда маслом вниз падает.

– Не уйдем, Генка!

– Уйдем! – тащит меня Генка за руку.

Пустая Москва. Попрятались честные граждане в свои норы. Во всей Москве Генка да я… и большие мальчики из КГБ.

– Ху-ху-ху, – Генка дышит, – не побоишься, Витька, с поезда прыгнуть?

– Нет, Генка, не побоюсь.

– Ну, тогда, Витька, поднажмем. Есть у меня шанс. Ты на операцию пойдешь, я тебя прикрою.

Бежим переулками. Бежим дворами. Если выйти на большую улицу, там следов наших не будет, да зато там все их машины. От машин не уйдешь.

Перемахнули мы через заборчик, вот станция, и электричка тормозами скрипит. Ху-ху-ху – Генка дышит. А за нами трое больших тоже дышат: ху-ху-ху. Тоже через заборчик перемахнули, как кони бешеные. Генка меня к электричке тянет. Ху-ху-ху. В последнюю дверь ввалились мы, и бегом по проходу. Ах, если бы дверь за нами захлопнулась! Но не захлопнулась она. И топот за нами конский. Ввалились и те трое в вагон. И по проходу за нами. Пролетели мы один тамбур, другой. Толкнул меня Генка вперед, а сам назад. Пошел он, как истребитель, в лобовую атаку. А я к двери. Теперь не закрылись бы двери! Массой своей бросился я на одну половину двери, а другая уж за моей спиной щелкает, и плавно поезд пошел.

Прыгать из поезда нужно задом и назад. Но это я уж потом вспомнил. А вылетел я из двери передом и вперед. Зубы нужно сжать было, но и об этом я забыл, и оттого лязгнули они как капкан, чуть не отрубив язык. Скорости было немного совсем, когда вылетел я, и высота была минимальная: платформа была вровень с вагоном. Да только подвернул ногу, падая, да руку разодрал. Ну, хрен с ней, вскочил, а последний вагон мимо меня простучал. Просвистел мимо. Быстро московские электрички скорость набирают. А тормоза уж скрипят. Это большие ребята стоп-кран сорвали. У меня учеба, но и у них учеба. Я действую, как в настоящей обстановке действовать буду, но и они учатся. У них тоже экзамены, им тоже оценки ставят. Им меня сейчас любой ценой взять надо. Ну это уж вам хрен, ребята! Рванул я к забору, да через верх. Да ходу. Ху-ху-ху. Ходу! Спасибо, Генка!

2

Уж за полночь. Поезда в метро пустые совсем. Рвал я переходами подземными да переулками темными. Теперь в метро нырнул. Тем хорошо, что машина за мной идти туда не может. В метро ребята из КГБ должны быть рядом со мной. Но пуст вагон. Поздно уже, да и оторвался я чисто. Теперь главное – обойти телекамеры. На каждой станции метро вон их сколько понатыкано. И если КГБ потеряло меня в Москве, то центральному командному пункту давно уж мое описание передали. Давно уж все телекамеры подземную Москву обшаривают.

Но и я опытен уже. Я буду выходить на станции «Измайловский парк». Тут я только четыре телекамеры выявил и их расположение четко знаю. Если находиться в последнем вагоне, то можно быстро мимо них прошмыгнуть, а там забор бетонный с узким проходом для пешеходов да десяток тропинок в густой лес. Ищи-свищи!

Первый снег под ногами поскрипывает. Но тут, на тропинках, его уж утоптали. Вечером тут пенсионеры толпами гуляют, а там, дальше, в сосняке, всегда сопляки подвыпившие. Но сейчас никого нет. Я делаю огромную петлю в лесу. Останавливаюсь и долго слушаю. Нет, не скрипит снег за моей спиной. Тут я и не стесняюсь уже, во все стороны смотрю. Обычно в шпионских романах это называется «воровато оглядываться». Да. Именно так. Стесняться мне больше некого. Оторвался чисто. Слежки за мной нет. И место тайника известно только мне. Вот оно. В глухом углу к бетонной стене прилепились десятка два гаражей. А между ними и стенкой чуть заметная щель. Мочой кругом пахнет. Это хорошо. Это означает, что в щель ту загаженную не найдется любителей лазить. Они свое дело тут, возле нее, делают и дальше спешат. Ну, а у меня работа такая.

Оглянулся я еще раз для верности и протиснулся в щель. Тут сухо и чисто. Только тесно. Мне три метра пыхтеть нужно до стыка первых двух гаражей. Там, если просунуть вперед пальцы, можно нащупать оставленный кем-то пакет. Но нелегко эти метры даются. Генка ни за что в такую щель не пролез бы. Выдохнул я и еще чуть-чуть протиснулся. Чуть отдышался. Снова глубоко выдохнул и еще вперед. Ах я, дурак! Надо ж было пальто снять перед тем, как лезть. Щель эту я давно нашел. И тогда втиснулся в нее без особого труда. Да только это дело летом было. Еще выдохнул, и еще вперед. Теперь правую руку вперед. Еще чуть вперед. Ладонь за угол. Теперь пальцы растопырить. Вверх, вниз.

О-о-о! Чья-то железная кисть стиснула мою руку и свет ослепительный в глаза ударил. Голосов тихих вокруг меня десяток, а рука как в капкане. Больно, черт побери. Ухватили меня за ноги чьи-то сильные руки и дернули. Выдернули без труда. Да за ноги и тянут. Да носом по снегу сегодняшнему, по моче вчерашней. Тут и машина легковая откуда ни возьмись тормозами визгнула, хотя и нет им доступа вроде бы в Измайловский парк. Руки мне заломили назад до хруста. Только ойкнул я. Наручники холодные щелкнули.

– Позовите консула! – так мне орать положено в подобной ситуации.

Задняя дверь машины распахнулась. Тут мне протестовать полагается: мол, не сяду в машину! Но по ногам мне здорово кто-то дал и выбил землю из-под ног, как табуретку под виселицей. Ах, сильные ребята! До чего сильные! Щелкнули зубы мои, и уж сижу на заднем сиденье меж двух Геркулесов.

– Позовите консула!

– Ты что здесь, мерзавец, делаешь?

– Позовите консула!

– Все твои действия на пленку засняты!

– Наглая провокация! Я на пленку могу заснять, как вы половое сношение с американской актрисой совершаете! Консула позовите!

– В твоей руке были секретные документы!

– Вы силой мне их впихнули! Не мои документы!

– Ты пробирался в тайник!

– Подлая выдумка! Вы поймали меня в центре города и силой засунули в эту вонючую щель! Позовите консула!

Машина, дико скрипя на поворотах, мчит меня куда-то в темноту.

– Позовите консула! – ору я.

Им это надоедать стало.

– Эй, парень, потренировался, и будет. Кончай орать!

Эти штучки я знаю. Если бы вы меня отпустили сейчас, значит, тренировка кончилась. А если вы меня не отпускаете, значит, она продолжается. И, набрав полные легкие воздуха, я завопил диким голосом:

– Консула, гады, позовите! Я невиновен! Я дипломат! Консула!!!

3

– Позовите консула!

Света они не жалеют. Два прожектора в лицо. Глазам больно до слез. Они меня усадили, и большой такой, угрюмый человек сзади встал. Нет, тут я сидеть не буду. Позовите консула! Я встаю. Но большой человек огромными ладонями вдавливает мои плечи в глубокое деревянное кресло. Подождав, пока давление на плечи ослабнет, я вновь делаю попытку встать с кресла. Тогда большой вновь вдавливает меня в кресло и помогает своим огромным рукам тяжелым ботинком. Он легко подсекает мне ногу, как в борьбе, и я падаю в кресло. Легкий удар его ботинка пришелся мне прямо по косточке. Больно. Откуда-то из-за прожекторов ко мне приплывает голос:

– Вы – шпион!

– Позовите консула. Я дипломат Союза Советских Социалистических Республик!

– Все ваши действия у тайника сняты на пленку!

– Подделка! Подлая провокация! Позовите консула!

Я делаю попытку встать. Но большой легким движением огромного ботинка слегка подсекает мне левую ногу, и я теряю равновесие. И снова мне больно. Он бьет легко, но по косточке, по той, что прямо над пяткой. Вот не думал никогда, что это может быть так больно.

– Что вы делали ночью в парке?

– Позовите консула!

Я снова встаю. И он снова бьет легко и точно. Ведь и синяков не останется, и не докажешь никому, что он меня, гад, мучил. Я снова встаю, и снова он сажает меня легким ударом. Эй, ты, большой, мы же учимся. Это учения. Зачем же так больно бить? Я снова встаю, и он снова сажает меня. Я глянул через плечо – что у него за морда? Но не разглядел ничего. Круги в глазах от прожекторов, ни черта не видно. Комната вся темная, и два прожектора. Даже не поймешь, большая комната или маленькая. Наверное, большая, потому что от прожекторов нестерпимая жара, но иногда вроде чуть ветерок тянет прохладный. В маленькой комнате так не бывает.

– Вы нарушили закон…

– Расскажите это моему консулу.

Мне больно, и мне совсем не хочется вновь получить легкий удар по косточке. Поэтому решаю повторить попытку встать еще три раза. А после буду сидеть, не вставая. Ой, как не хочется вставать с деревянного кресла. Ну, Витя, начали. Я опираюсь ногами о кирпичный пол, осторожно переношу тяжесть тела на мышцы ног и, глубоко вздохнув, толкаюсь вверх. Его удар совпадает с моим толчком. Моя левая ступня чуть подлетает вверх, и я с легким стоном вновь падаю в кресло. Жаль, что кресло не мягкое, удобнее было бы.

– От кого вы получили материалы через тайник?

– Позовите консула!

Я знаю, что тот, который бьет по ногам, сейчас учится. В будущем у него будет такая работа: стоять позади и удерживать допрашиваемого в этом глубоком деревянном кресле. Это сложная наука. Но он старательный ученик. Настойчивый. Энтузиаст. Последний его удар был сильнее предыдущих. А может быть, мне так показалось, ведь все по одному месту. В принципе, зачем я пытаюсь встать? Мне ведь можно просто сидеть и требовать консула. А пока консула не позовут, не дать им втянуть себя в разговор. Итак, я прекращаю вставать. Попытаюсь еще три раза, и все.

Следующий удар был выполнен мастерски и с большой любовью к профессии. Поэтому следующий вопрос я не понял. Знаю, что был вопрос, но не знаю какой. Несколько секунд думал, что же мне отвечать, а потом нашелся:

– Позовите консула!

Такой допрос мне начал надоедать и им тоже. И тогда большие руки вновь вдавили мои плечи в сиденье, а кто-то вставил карандаши между моих пальцев. Эти штучки я знаю. Это очень просто и очень эффективно, и вдобавок не оставляет никаких следов. Пока не сжали ладонь, я вспоминаю всю науку: первое – не закричать, второе – наслаждаться собственной болью и желать для себя еще большей боли. Это единственное спасение. Чья-то потная рука ощупала мою ладонь, поправила карандаши между моими пальцами и вдруг сжала, как тисками. Два прожектора дрогнули, задрожали и бешено закружились. Я поплыл куда-то из большой темной комнаты с кирпичным полом. Я желал себе только большей боли и смеялся над кем-то.

4

Над Москвой серое холодное утро. Ноябрь. Еще все спят. Проехала почтовая машина. Полусонный дворник метет улицу.

Я лежу на мягком сиденье, откинутом далеко назад. Москва летит мимо меня. Боковое стекло чуть приоткрыто, и морозный ветер уносит обрывки каких-то кошмаров. Я чувствую, что щеки мои не бриты, а волосы на голове слиплись. Лицо почему-то мокрое. Но мне хорошо. Меня кто-то куда-то везет на большой черной машине. Я поворачиваю голову к водителю. Это Слон. Это он меня везет.

– Товарищ полковник, я им ничего не сказал.

– Я знаю, Витя.

– Куда мы едем?

– Домой.

– Они отпустили меня?

– Да.

Я долго молчу. И вдруг мне стало страшно. Мне показалось, что я рассказал им все, когда смеялся.

– Товарищ полковник, я… раскололся?

– Нет.

– Вы уверены?

– Уверен. Я все время рядом с тобой был, даже во время ареста.

– В чем моя ошибка?

– Ошибки не было. Ты оторвался и вышел к тайнику чисто. Но место слишком хорошее. Его московское КГБ знает. Ты использовал место, которое используют настоящие иностранные шпионы. Место слишком хорошее, потому оно под постоянным контролем. Они тебя взяли как настоящего шпиона, не зная, кто ты. Но мы вмешались тут же. Арест был настоящим, а допрос – учебным.

– А Генка как?

– Генка хорошо. Его слегка помурыжили, но он тоже не раскололся. В таком деле мобилизоваться надо. Нельзя жалеть себя и нельзя мечтать о мести, тогда выдержишь что угодно. Спи. Я тебя на настоящую работу рекомендовать буду.

– А Генку?

– И Генку.

Глава 14

1

– Ты когда-нибудь был в Мытищах?

– Нет.

– Тем лучше, – Слон вдруг стал серьезным. – Слушай учебно-боевую задачу. Объект: Мытищинский ракетный завод. Задача: найти подходящего человека и завербовать его. Цель первая: получить практику настоящей вербовки. Цель вторая: выявить возможные пути, которые вражеская разведка может использовать для вербовки наших людей на объектах особой важности. Ограничения. Первое – во времени: можно использовать для вербовки только свое личное время, выходные дни и отпуска, никакого особого времени на проведение вербовки не отпущено. Второе – финансовое: можно расходовать только свои личные деньги, сколько угодно, хоть все, – ни копейки государственных денег не выделяется. Вопросы?

– Что знает об этом КГБ?

– КГБ знает, что с разрешения Отдела административных органов Центрального Комитета мы такие операции проводим постоянно и по всей Москве. Если КГБ тебя арестует, мы тебя спасем, но… за рубеж не пошлем.

– Что я могу сказать вербуемому человеку о себе и своей организации?

– Все что угодно. Кроме правды. Ты его вербуешь не от имени советского государства – это и дурак сумеет сделать, – а от собственного имени и за свои деньги.

– Значит, если я его завербую, он будет по-настоящему считаться шпионом?

– Именно так. С той разницей, что переданная им информация не уйдет за рубеж.

– Но это никак не смягчает его вины?

– Никак.

– Что же его ждет?

– Шестьдесят четвертая статья Уголовного кодекса. Разве ты этого не знаешь?

– Знаю, товарищ полковник.

– Тогда желаю тебе успеха. И помни: ты делаешь большое государственное дело. Ты не только учишься, но и помогаешь нашему государству избавляться от потенциальных предателей. Вся группа получает подобные задачи, только на других объектах. И вся академия делает то же самое. И каждый год. И последнее – распишись вот тут в получении задачи. Это вполне серьезная задача.

2

Первое правило вербовки гласит, что вначале нужно найти заданный объект. Это нетрудно. Мытищи – городок небольшой, а в нем огромный завод. Проволока колючая на роликах. Ночью завод залит морем слепящего света. Псы караульные тявкают за забором. Тут сомнений быть не может. А еще у завода соответствующее имя должно быть. Если на воротах написано, что это завод тракторной электроаппаратуры, то это может означать, что кроме военной продукции завод выпускает что-то и для тракторов, но если название ничего не выражает – «Уралмаш», «Ленинская кузница», «Серп и молот», – тут сомнения отбрасывайте: военный завод без всяких посторонних примесей.

Второе правило вербовки гласит, что прямо на объект лезть не надо. Люди из завода сами выходят. Они идут в библиотеки, в спортзалы, в рестораны, в пивные. Вокруг крупного завода должен быть район, где живут многие рабочие, где есть школы для их детей и детские сады. Где-то есть поликлиника, туристическая база, зона отдыха и тому подобное. Все это надо найти.

Третье правило вербовки гласит, что не нужно вербовать директора или главного инженера – их секретарши вербуются легче, а знают не меньше своих начальников. Но вот беда: условия учебно-боевой вербовки запрещают нам вербовать женщин. За рубежом – пожалуйста, во время тренировок – нет. Нужно найти чертежника, оператора электронной машины, хранителя секретных документов, копировальщика или кого-нибудь в этом роде.

Каждый из нас получил подобное задание и каждый готовит свой план, как перед генеральным сражением. Учебная вербовка для нас ничуть не проще боевой. Если тебя арестуют за подобным занятием в любой зарубежной стране, то расплата только одна – выгонят в Советский Союз. Если совершишь ошибку на тренировке и тебя арестует КГБ, заплатишь более высокую цену – тебя никогда не выпустят за рубеж.

На боевой работе в твоем распоряжении все твое время и практически неограниченный бюджет, позволяющий не заботиться о финансовой стороне дела, а тут экзамены проходят – по стратегии, по тактике, по вооруженным силам Соединенных Штатов, по двум иностранным языкам. Крутись как хочешь. Хочешь – к экзаменам готовься, хочешь – вербуй.

3

Прежде всего я мысленно очертил для себя зону шириной в километр вокруг огромных заводских стен. В этом пространстве я решил не вступать в контакты с потенциальными жертвами и не делать ничего, что может вызвать интерес окружающих. В этом пространстве каждый сантиметр под надзором КГБ.

Теперь жду окончания смены. Вот она. Через проходные устремился черный поток людей. Шум, топот, смех. На автобусной остановке огромные толпы. Снег скрипит. Морозная мгла вокруг фонарей. Шумит людская река. Повалил народ по кабакам да по пивным. Но это меня пока не интересует – это легкий путь, его я приберегу на случай, если другие варианты не пройдут. Мне сейчас библиотека нужна. Как ее найти? Просто. Нужно смотреть, куда очкарики валят.

Я увязался за группой очкастых, интеллигентного вида, парней. Не ошибся. Они шли в библиотеку. Нет, это не секретная библиотека. Секретная – внутри завода. Это обычная библиотека. И вход туда всем разрешен. Вот и я с группой затесался. Молоденькой библиотекарше за прилавком подмигнул, она мне улыбнулась, и я уже у книжных полок.

Теперь роюсь в книгах, смотрю за тем, кто чем интересуется. Мне нужен контакт. Вот рыжий очкарик перебирает научную фантастику. Хорошо. Подождем его. Вот он подошел к другой полке, к третьей…

– Извините, – шепчу я ему на ухо, – а где тут научная фантастика?

– Да вон там.

– Да где же?

– Иди сюда, покажу.

Хороший контакт у меня получился только на третий вечер.

– А где тут что-нибудь про космонавтов и про Циолковского?

– Да это вот тут.

– Где?

– Идите сюда, покажу.

4

Фильмы про шпионов показывают офицера разведки в блеске остроумия и красноречия. Доводы шпиона неотразимы, и жертва соглашается на его предложение. Это и есть брехня. В жизни все наоборот. Четвертое правило вербовки гласит: внимательно слушай того, кого собираешься вербовать. У каждого человека в голове есть блестящие идеи, и каждый человек больше всего в жизни страдает оттого, что его никто не слушает. Самая большая проблема в жизни для каждого человека – найти себе слушателя. Но это невозможно сделать, так как все остальные люди заняты тем же самым – поиском слушателей для себя, и потому у них просто нет времени слушать чужие бредовые идеи.

Главное в искусстве вербовать – умение внимательно слушать собеседника. Научиться слушать, не перебивая, – это гарантия успеха. Это тяжелая наука. Но только тот становится лучшим другом, кто слушает нас, не перебивая. Я нашел себе друга. Он перечитал все книги про Цандера, Циолковского, Королёва. Говоря о них, он говорил и о тех, о ком еще нельзя было писать книг – о Янгеле, Челомее, Бабакине, Стечкине. Я слушал.

В библиотеке нельзя говорить громко, да и вообще разговаривать не принято. Поэтому я слушал его на заснеженной поляне в лесу, где мы катались на лыжах. В кинотеатре, куда мы ходили смотреть «Укрощение огня», в маленьком кафе, где мы пили пиво.

5

Пятое правило вербовки гласит: выбирай правильную наживку. Я люблю клубнику. Но если я собираюсь ловить рыбу и стану кормить ее клубникой, то не поймаю ни одной рыбешки. Рыбу надо кормить тем, что она любит, – червями. Если ты хочешь стать кому-нибудь другом, не говори о клубнике, которую ты любишь. Говори о червяках, которых любит он[10]10
  Сегодня многие из нас хорошо усвоили этот принцип, впервые сформулированный в 1936 году Дейлом Карнеги в книге «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», ставшей классическим учебником успешного общения. В Советском Союзе эта книга была недоступной для широких народных масс, но находилась в спецбиблиотеках, имела гриф ДСП (для служебного пользования) и была рекомендована для изучения партийным и советским функционерам. Советская военная разведка, несомненно, взяла этот принцип из книги Карнеги; эта книга была и в нашей секретной библиотеке, во время учебы ее рекомендовали нам в качестве учебного пособия. «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей» вполне можно считать базовым курсом вербовки – именно умение расположить к себе собеседника и исподволь добиться от него желаемого поведения необходимы разведчику для проведения успешной вербовки. – Прим. автора.


[Закрыть].

Мой друг был помешан на системах подачи топлива из топливных баков в двигатели ракеты. Система подачи топлива может быть насосной или вытеснительной. На первых германских ракетах «Фау-2» для подачи обоих компонентов топлива в двигатель использовались турбонасосы. Насосная система подачи топлива, несмотря на сложность конструкции и большой вес агрегатов, позволяет получить исключительно высокую удельную тягу. Это обстоятельство заставляет нас применять насосную систему подачи в двигателях ракет-носителей, ограничив использование вытеснительной системы подачи двигателями космических аппаратов для маневров в космическом пространстве. Я внимательно слушал и соглашался.

Во время следующей встречи я имел в кармане магнитофон, выполненный в форме портсигара. Провод от магнитофона шел через рукав моего пиджака к часам, в которых был микрофон. Мы сидели в кафе и болтали о перспективах использования четырехокиси азота в качестве окислителя в паре с несимметричным диметилгидразином в качестве топлива для ракетных двигателей. Мой друг признавал токсичность этих компонентов, но считал их идеальным вариантом для использования в двигательных установках пилотируемых космических кораблей и автоматических межпланетных станций.

На следующее утро я прокрутил пленку Слону. Я допустил довольно серьезную техническую ошибку: микрофон нельзя иметь в часах, когда беседа идет в ресторане. На записи звон вилки, постоянно находившейся в левой руке, возле микрофона, был просто оглушительным, а наши голоса звучали где-то вдали. Это страшно развеселило Слона. Вдоволь посмеявшись, он серьезно спросил:

– Что он о тебе знает?

– Что меня зовут Виктор.

– А фамилия?

– Он никогда не спрашивал.

– Когда у тебя следующая встреча?

– В четверг.

– Перед встречей я организую тебе консультацию в Девятом управлении ГРУ. С тобой будет говорить настоящий офицер, который изучает американские ракетные двигатели. Он, конечно, знает многое и о наших двигателях. Офицер информации поставит тебе настоящую задачу, такую, которая его бы интересовала, если бы ты познакомился с американским ракетным инженером. Если ты вырвешь из очкарика достаточно вразумительный ответ, то считай, что тебе повезло, а ему нет.

6

Служба информация ГРУ желала знать, что мой знакомый знает о бороводородном топливе.

Мы сидим в грязной пивной, и я говорю своему другу о том, что бороводородное топливо никогда не будет применяться. Не знаю почему, но он думает, что я работаю в 4-м цехе завода. Я ему этого никогда не говорил, да и не мог говорить, ибо не знаю, что такое 4-й цех. Он долго испытующе смотрит на меня:

– Это у вас там, в четвертом, так думают. Знаю я вас, перестраховщиков. Токсичность, взрывоопасность… Это так. Но какие энергетические возможности! Вы там об этом подумали? Токсичность можно снизить, у нас этим второй цех занимается. Поверь мне, это вполне реально, и тогда перед нами откроются такие горизонты…

За соседним столиком я вижу чью-то знакомую спину. Неужели Слон? Точно. Рядом с ним еще какие-то очень внушительные личности…

7

Следующим утром Слон поздравил меня с первой вербовкой.

– Это учебная. Но ничего. Котенок, если хочет стать настоящим котом, должен начинать с птенчиков, а не с настоящих воробьев. А про бороводородное топливо забудь. Это не твоего ума дело.

– Есть забыть.

– И про очкастого забудь. Его дело с твоими отчетами и магнитофонными лентами мы передадим кому следует. Чтобы держать КГБ в узде, Центральному Комитету нужен конкретный материал о плохой работе КГБ. Где взять такой материал? Вот он, этот материал! – Слон распахивает сейф с отчетами моих товарищей о первых учебно-боевых вербовках.

И хотя я получил приказ забыть о том, что выболтал мой доверчивый знакомый, с ракетными двигателями мне пришлось столкнуться еще раз. После окончания академии нам дали возможность поговорить с конструкторами вооружений – для того, чтобы мы в общих чертах представляли проблемы советской военной промышленности. Нам показывали новейшие танки и артиллерию в Солнечногорске, еще не принятые на вооружение самолеты в Монино, ракеты в Мытищах. Целыми днями мы общались с ведущими инженерами и конструкторами – конечно, не зная их имен. Они тоже не совсем понимали, кто мы такие («какие-то хлопцы молодые из Центрального Комитета»).

И вот в один из таких дней в Мытищах нас провели через три проходных пункта, через орду контролеров и охранников. В высоком светлом ангаре нам показали зеленую тушу новой ракеты. Когда ее конструктор закончил долгий рассказ об особенностях этого изделия, я спросил, по открытой или закрытой схеме работают ракетные двигатели этой красавицы.

– Вы ракетчик? – полюбопытствовал он.

– В некотором роде…