Текст книги "Аквариум"

Глава 23

1

«Друг народа» исчез. «Друг народа» – это резидент КГБ. Главный Сосед. Все соседи из чекистского гнездышка пасмурные. У них что-то происходит. Наверное, они сами толком не понимают, что именно. Но резиденты КГБ из Вены, Женевы, Бонна и Кёльна были вызваны в Москву и почему-то не вернулись. Временно заместители правят.

Эвакуация – дело жестокое и неотвратимое. Получаешь шифровку – мол, ваш папаша не в себе, перед смертью попрощаться желает. Летишь в самолете, а рядом конвой. Чтоб не сбежал. Прибываешь в город-герой Москву, и сразу на следствие. А кто у нас ни в чем не виновен? Все виновны. Был бы человек, а дело состряпать всегда можно. Правда, не стреляют сейчас, как в тридцать седьмом. Вернее, стреляют, но не так интенсивно.

На чем «Друг народа» погорел? Откуда нам знать. Можно, конечно, слухи послушать. Да ведь слухи специальной службой распускаются, чтобы правду затемнить.

2

Так часто бывает. Открываешь бизнес и имеешь головокружительный успех. Ненадолго. То же самое с нашими коммерческими предприятиями происходит. Только начали работать – небывалая удача: вербовка, за которую Младшему лидеру предшествующий провал простили.

Младший лидер с группой обеспечивающих добывает секреты, на которые генерал-полковник Зотов, зам начальника ГРУ по информации, шлет восторженные шифровки.

Но слово «достаточно» в службе информации используется только тогда, когда качество добытой информации очень высокое. Во всех остальных случаях используется слово «недостаточно». Это точно так же, как миллиардеру еще самую малость денег недостает. И всегда будет недоставать. Как женщине не хватает нарядов. Как коллекционеру всегда недостает одного искореженного медного пятака. Дайте ему этот пятак, и коллекционеру чего-то еще после этого будет недоставать.

А Генеральному штабу всегда не хватает вражеских секретов. Сколько бы мы их ни добыли. Всегда остается что-то не до конца понятное в положении противника, в его планах, в его вооружении.

Но наши горные отели пока не дают желаемого результата. Да ведь это и нелегко. Не каждый день в маленький отель попадают люди из маленьких городков с такими звонкими именами, как Майнот или Оффут. Наша агентура в туристическом бизнесе получила тоненькие листочки с названиями мест, где практически каждый житель должен быть связан с объектами экстраординарной важности. Но результатов пока нет. Попалась рыбка в сети, и все. Попалась одна рыбка, и я ее добровольно Младшему лидеру отдал. Ему важнее иметь успех сейчас. А на мою долю не выпадает ничего.

Шифровки из Аквариума – с легким раздражением: почему Сорок первого в обеспечение не ставите? Он же сам признался, что еще не готов работать самостоятельно!

3

У наших соседей, у «друзей народа» – праздник. Несколько лет назад с советского боевого корабля бежал офицер. За ним многие резидентуры КГБ охотились, но повезло венской дипломатической резидентуре.

Она провела головокружительную провокацию. Заместитель резидента КГБ связался с американской разведкой и подбрасывал ей вполне правдоподобные секреты. А потом и в США бежать собрался. Но перед побегом попросил гарантий: хочу поговорить с беглым советским офицером, правда ли, что хорошо ему в Америке живется? Американская разведка прислала несчастного беглеца на встречу с КГБ.

Потому в КГБ и праздник.

Что ж, «друзья народа», успехов вам. Воровать людей вы здорово насобачились. Но почему вам не удалось украсть американские атомные секреты, отчего вы никогда не приносили советской промышленности ни чертежей французских противотанковых ракет, ни британских торпед, ни германских танковых двигателей? А?

4

– Виктор Богданович, вам сигнал.

Чашку кофейную – в сторону. Документы – в портфель. Портфель – в сейф. Ключ – в малый сейф. Закрывающая комбинация сегодня сменена. Это помнить надо.

– Пошли!

Четвертый шифровальщик впереди. Я следом. По бетонной лестнице вниз. В бункер. Он на кнопку сигнала жмет. Дверь щелкнула – можно открывать. Мы в небольшой бетонной комнате. Стены ее белые, шершавые. Хранят на века отпечатки поверхностей досок, из которых опалубка была сделана, когда бункер строили. Двери закрыты. Любопытные телекамеры осматривают нас. Четвертый шифровальщик входную дверь плотно задраивает. Изнутри она на герметичный люк подводной лодки похожа. Шифровальщик опускает руку под занавеску и набирает номер. Руку его я видеть не могу и не имею права. И не знаю, что он там своей рукой делает. Говорят, если ошибешься в наборе комбинации, капкан руку прищемит. Не знаю, правда это или шифровальщики шутят. Добывающему офицеру не положено знать их тайн.

Внутренняя охрана бункера наконец убедилась, что мы – свои. Главная дверь плавно, без всяких щелчков, медленно уплывает в сторону. За дверью Петя-спецназовец: заходите. КГБ свою внутреннюю охрану из офицеров пограничных войск комплектует. А ГРУ – из офицеров диверсионных батальонов и бригад. Одним выстрелом двух зайцев ГРУ убивает – и охрана надежная, и диверсантов иногда по стране на автобусе прокатить можно: вот твоя площадка десантирования, а тут тайники, тут укрытия, тут полицейские посты.

Дипломатическую резидентуру ГРУ в Вене охраняют диверсанты из 6-й гвардейской танковой армии. Это горная армия с особыми традициями. Она через Большой Хинган прорвалась на пути к Тихому океану. Она 800 километров без остановки прошла по местам, которые все теоретики считали непроходимыми для танков. Теперь 6-я гвардейская танковая армия готовится к проведению молниеносного броска через Австрию по левому незащищенному берегу Рейна к Северному морю. В сравнении с Хинганом Австрийские Альпы, конечно, просто холмы. Но и их надо умело преодолевать. Вот поэтому в Вене постоянно находятся диверсанты только из этой армии. Им впереди идти. Им дорогу расчищать своими острыми ножами.

– Здравствуйте, Виктор Богданович, – Петя меня приветствует.

– Здравствуй, здравствуй, головорез. Обленился в бункере?

– Не обленился, а озверел, – смеется Петя. – Юбку женскую шесть месяцев не видел. Даже издалека.

– Крепись. На подводных лодках хуже бывает.

По коридору – вдоль стальных дверей. Коридор десятками тяжелых портьер завешан. Так что не скажешь, длинный он или нет. Может, за следующей занавеской коридор раздваивается или уходит в сторону. Нам этого знать не положено. Дверь комнаты сигнализаторов первая слева.

В комнате с низкими потолками тоже все в занавесках серых. Говорят, это на случай пожара. Может быть, и так. Но, опять же, бываю я в этой комнате, а сколько в ней сигнализаторов стоит – понятия не имею.

В ожидании меня одна занавеска сдвинута. За ней серый ящик с аккуратной надписью: «Передал 299. Принял 41». Шифровальщик вставляет свой ключ в замочную скважину, поворачивает его и выходит из комнаты. Я вставляю свой ключ, поворачиваю его и открываю стальную дверку. За ней ряды маленьких зеленых лампочек. Одна, с номером 28, горит.

Я нажимаю кнопку сброса. Сигнальная лампочка гаснет. Одновременно гаснет сигнальная лампочка над моим сигнализатором. Она говорит шифровальщику, что какой-то сигнал получен. Но он не имеет права знать, какой именно сигнал. Это знаю только я. Это сигнал «28». Но если бы шифровальщик и узнал, что я получил сигнал «28» от агента 173-В-41-299, как он может узнать, что означает сигнал «28»?

5

Сигнал «28» означает, что агент 173-В-41-299 вызывает меня на связь, и безличная встреча состоится в первую субботу после получения сигнала. Время – между 4:30 и 4:45 утра. Место – озеро Аттерзее неподалеку от Зальцбурга.

299-й имеет целую систему сигналов и может вызывать нас на личную или безличную связь в любой момент. Каждый вариант связи разработан до мельчайших деталей и имеет свой номер. Под номером 28 кроется целый план с вариантами и запасными комбинациями.

Неуязвимость разведывательной сети ГРУ обеспечивается прежде всего тем, что количество встреч с ценной агентурой сводится к минимуму и, если возможно, – к нулю. Я работаю с 299-м агентом десять месяцев, но никогда не видел его и не увижу. Безличные встречи с ним проводятся по два-три раза в месяц, но за двадцать один год работы в ГРУ он имел только шесть личных встреч и видел в лицо только двух офицеров ГРУ. Это правильная тактика. Отсутствие личных встреч защищает нашу агентуру от наших же ошибок, а наших офицеров – от скандальных провалов и сенсационных фотографий на первых полосах газет.

При безличной встрече офицер ГРУ и его агент могут находиться в десятках километров один от другого. Никто из них не знает, где находится его собеседник. Для передачи сообщения или для обмена сообщениями мы не используем радио или телефон. Мы используем водопроводные или канализационные трубы. Иногда два специальных аппарата могут быть подключены к металлическому забору или к ограде из колючей проволоки. Эти «участки связи» заранее подбираются и проверяются обеспечивающими офицерами.

Но чаще всего для связи с ценными агентами ГРУ использует воду. Пусть полиция прослушивает эфир. Вода – лучший проводник сигналов, и гораздо менее контролируемый. Когда полиция начнет контролировать все водоемы, все реки, озера, моря и океаны, тогда мы перейдем на другие способы агентурной связи. Институт связи ГРУ что-нибудь к тому времени придумает.

6

Капли росы на сапогах. Я бреду по высокой мокрой траве к озеру. Березы да ели вокруг. Клинья еловых верхушек сплошным частоколом вокруг воды. Стенкой. Тишина звенящая. На сучок не наступить бы. Зачем шум? Шум оскорбляет эту чистую воду, эту хрустальную прозрачность неба и розовые вершины гор. Тут всегда будет тишина. И когда сюда придут бойцы СпН, грохот солдатских сапог не нарушит тишины: мягкая обувь диверсанта не стучит, как кованый сапог пехотинца. Потом тут пройдет 6-я гвардейская танковая армия. Это будет грохот и рев. Но совсем ненадолго. Вновь воцарится звенящая тишина, и маленький уютный концлагерь на берегу озера ее не нарушит. Может, я буду начальником лагеря, а может быть, обыкновенным зэком вместе с местными социалистами и борцами за мир. Так всегда было: кто Красную Армию первым приветствует или с ней о мире договориться желает, первым под ее ударами и падает.

7

Земля зарей объята. Земля восторженно приветствует восход светила. Жизнь ликует. Жизнь торжествует, готовясь встретить брызжущий водопад света, который обрушится из-за вершин гор. Вот сейчас, вот еще немного. Оглушительный щебет загремит гимном, приветствуя свет. А сейчас еще тишина. Не засверкали еще бриллиантами капли росы, не потекло еще червонное золото по склонам гор, не принес еще легкий ветер аромат диких цветов. Природа утихла в самое последнее мгновение перед взрывом восторга, радости и жизни.

Кто любуется этим? Один я. Витя-шпион. А еще мой агент под 299-м номером. Он пробирается к озеру совсем с другой стороны. Интересно, понимает ли он поэзию природы? Может ли он часами вслушиваться в ее шорохи? Сознает ли он, что сейчас мы с ним вдвоем ведем подготовку к строительству маленького концлагеря на отлогом берегу? Понимает ли этот старый дурак, что и я, и он можем стать обитателями этого самого живописного в мире лагерька? Соображает ли он, что те, кто очень близко у жерла мясорубки работают, попадают в нее чаще обычных смертных? Думает ли он своей деревянной головой, что волей случая его лагерный номер может быть очень похож на его агентурный индекс? Ни черта он не думает. Мне деваться некуда, я родился и вырос в этой системе. И от нее не убежишь. А он добровольно нам помогает, собака. Если коммунисты не поставят меня к стенке, не сожгут в крематории и не утопят в переполненной барже, а поставят концлагерем командовать, то таким добровольным помощникам я особый сектор отгорожу и кормить их не буду. Пусть по очереди друг друга пожирают – как крысы в железной бочке сжирают самую слабую первой, чуть более сильную – второй. Пусть каждый день они выясняют, кто из них самый слабый. Пусть каждый заснуть боится, чтобы его, сонного, не удушили и не съели. Вот, может, тогда поймут они, что нет на земле гармонии и быть не может. Что каждый сам себя защищать обязан. Эх, черт! Поставили бы меня начальником лагеря!

Время.

Забрасываю удочку в озеро. Моя удочка на обычные очень похожа. Разница только в том, что из ручки можно вытянуть небольшой проводок и присоединить его к часам. Часы, в свою очередь, соединены кабелем с маленькой серой коробочкой. От часов кабель идет по рукаву и опускается во внутренний карман. Циферблат моих слегка необычных часов засветился, а через минуту погас. Это значит, передача принята и записана на тонкую проволоку моего магнитофона. Волны, несущие сообщения, не распространяются в эфире. Наши сигналы распространяются только в пределах озера и за его берега не выходят. Сообщения заблаговременно записываются на магнитофон и передаются на предельной скорости. Перехватить агентурное сообщение очень трудно, даже если заранее знаешь время и место передачи и частоту. Не зная этого, перехватить передачу невозможно.

Я делаю вид, что завожу свои часы. Циферблат чуть засветился и погас: ответное сообщение передано. Пора и удочки сматывать.

Глава 24

1

– Товарищ генерал, я имел связь через воду с Двести девяносто девятым. Он сообщает, что в ближайшие месяцы в его отеле вряд ли будут клиенты из интересующих нас мест.

– Плохо.

– Но Двести девяносто девятый недаром хлеб ест. Он установил дружеские отношения с владельцами соседних отелей и иногда под разными предлогами имеет возможность просматривать записи о бронировании номеров.

– Ты думаешь, это не опасно? – командир знает, что это не опасно, но он обязан задать мне этот вопрос.

– Нет, товарищ генерал, не опасно, Двести девяносто девятый хитер и опытен. Так вот, он сообщает, что в соседнем отеле… – я придвигаю к себе лист бумаги и пишу название отеля. Я не имею права называть даты, адреса, названия или имена. Даже в защищенных комнатах мы должны писать их на бумаге, иногда при этом произнося совершенно не относящиеся к делу даты, названия и имена. – В соседнем отеле зарезервировано место для человека, – я пишу имя на бумаге. – Он работает в Испании. В городе…

Я придвинул лист бумаги поближе и с торжественным видом начертил огромными буквами название города: Рота.

Он смотрит на меня, не желая этому верить. И тогда я на листе вновь пишу это короткое очаровательное название, которое каждому разведчику снится ночами, которое звучит как хрустальный звон для каждого из нас: Рота.

Он смеется, и я смеюсь. В мире сотни мест, которые интересны для нас, любое из них – находка, любое – улыбка фортуны для разведчика. Мне выпало настоящее счастье – Рота!

– Тебя проверить? – смеется он.

Это шутка, конечно. Нельзя быть офицером ГРУ, не зная характеристик этой базы. При слове Рота в памяти каждого офицера ГРУ, как на экране компьютера, возникают короткие фразы и четкие цифры: площадь акватории – 25 квадратных километров; гавань защищена волноломом длиной 1500 метров, три пирса по 350 метров каждый, глубина у пирсов 12 метров, склад боеприпасов на 8 тысяч тонн, хранилище нефтепродуктов на 300 тысяч тонн; аэродром, взлетная полоса одна, 4 тысячи метров. А что там базируются американские атомные ракетные подводные лодки – это все знают.

Навигатор ходит по кабинету. Навигатор трет руки.

– Пиши запрос.

– Есть!

2

Человек из маленького испанского местечка Рота, я ничего о тебе не знаю. Еще даже не ясно, американец ты или испанец. Но я заполняю запрос. Завтра этот запрос пропустят через большой компьютер ГРУ. Большой компьютер сообщит все, что он знает о тебе.

Большой компьютер ГРУ создан творческим гением американских инженеров и продан Советскому Союзу близорукими американскими политиками. За большой компьютер Америка получила миллионы, а потеряла миллиарды. Большой компьютер знает всех. Он умный. Он поглощает колоссальное количество данных о населении Земли. Он прожорлив. Он заглатывает телефонные книги, списки выпускников университетов, списки сотрудников астрономического количества фирм. Он ненасытен. Он пережевывает миллионы газетных объявлений о рождениях и смертях. Но он питается не только этой макулатурой. Ему доступны секретные документы, притом – в огромных количествах. Каждый из нас заботится о том, чтобы этот прожорливый американский ребенок не голодал.

Может быть, информация о человеке из Роты будет совсем отрывочной и недостаточной. Может быть, большой компьютер сообщит нам дату его рождения, может быть, дату, когда его имя впервые появилось в секретном телефонном справочнике, может быть, название банка, в котором этот человек держит деньги. Но и этих отрывочных данных вполне достаточно, чтобы немедленно командный пункт ГРУ направил несколько шифровок в места, где можно добыть что-то еще. Какие-то борзые, может быть, найдут твоих родителей, твоих школьных друзей, твой родной город, твою фотографию. И когда я встречу тебя в небольшом отеле на берегу горного озера, я буду знать о тебе больше, чем ты думаешь. Дорогой друг, до скорой встречи.

Кстати, для удобства тебе уже присвоен номер 713. А если полностью – 173-В-41-713. Чтобы все, кому положено, сразу знали, что работает с тобой 41-й офицер добывания венской дипломатической резидентуры ГРУ.

3

Время летит, как стучащий колесами экспресс, оглушая и упругим потоком отбрасывая от насыпи. Снова день и ночь смешались в черно-белом водовороте: транзит из Ливана, прием на связь людей, завербованных в Южной Африке, тайниковая связь с каким-то призрачным «другом», завербованным неизвестно кем, обеспечение нелегалов и опять транзит – в Ирландию. И командир, и Младший лидер запрещают отвлекать меня по пустякам. Но слишком часто идет обеспечение особой важности, то есть обеспечение нелегалов или массовое обеспечение, когда в прикрытии работают все, включая и заместителей резидента. И никому нет поблажек. В обеспечении все! Где людей взять? Дважды в ночь пойдешь! Прием транзита из Франции. Прием транзита из Гондураса. Понимать надо!

И вдруг колесо остановилось. Я листаю свою рабочую тетрадь, исписанную вдоль и поперек, и вдруг внезапно открываю совершенно белую страницу. На ней только одна запись: «Работа с 713». И эта запись на белой странице – мой план на сегодняшний день. День, когда я сижу в своем кресле, а в моей голове галопом несутся встречи, тайниковые операции, безличная связь.

Я долго смотрю на короткую фразу, затем поднимаю белую телефонную трубку и, не набирая никаких цифр, спрашиваю:

– Товарищ генерал, вы не могли бы принять меня?

– До завтра подождет?

– Я уже несколько дней пытаюсь попасть к вам на прием, – это я вру, зная, что сейчас у него нет времени проверять, – но сегодня последний день.

– Как последний?

– Вернее не последний, товарищ генерал, а первый.

– Ах ты, черт. Слушай, я сейчас не могу. Через тридцать минут зайдешь ко мне. Если кто-то будет в приемной, пошли на хрен от моего имени. Понял?

– Понял.

Через тридцать минут я доложил Навигатору маршрут следования, приемы и уловки, которыми намеревался сбить полицию со следа. Доложил все, что мне теперь известно о нем – человеке из Роты.

– Ну что ж, неплохо. Желаю удачи.

Он встал. Улыбнулся мне. И пожал руку – третий раз за четыре года.

4

Дороги забиты туристами. Я тороплюсь. Я рассчитываю попасть в гостиницу к вечеру, чтобы и этот вечер использовать для выполнения задачи. Пять часов я гоню по автостраде. Иногда приходится подолгу стоять, когда образовываются гигантские пробки на дорогах, но как только путь освобождается, я снова гоню свою машину, не жалея ни мотора, ни шин, обгоняя всех. Когда солнце стало клониться к западу, я съехал с широкого шоссе на узкую дорогу и, не снижая скорости, погнал по ней. Из-за поворота вылетел белый «мерседес». Тормоза надрывно визжат. Над ним облако пыли: его на обочину вынесло. Водитель меня ярким светом фар по глазам хлещет и зычным ревом сигнала – по ушам моим. Женщина на заднем сиденье «мерса» пальцем у виска крутит, внушает мне, что я ненормальный.

Зря стараетесь, мадам, я это знаю и без вас.

Я чуть педали тормоза коснулся на повороте, отчего тормоза взвыли, протестуя, вынося мою машину на встречную полосу, тут же тормоза отпускаю, а педаль газа в пол жму, до упора. Голову на отрез – моего номера запомнить они не могли и даже рассмотреть времени не имели. Я уже за поворотом. Я руль ухватил и не отпущу его. Если в пропасть лететь – так и тогда не отпущу. Машина моя ревет. Не нравятся машине повадки мои. На первом же перекрестке ухожу на совсем узенькую дорогу в темном лесу. По ней, по этой дороге, я долго вверх карабкаюсь, потом вниз, вниз, в горную долину. Более широкой дорога стала. По ней и пойду. Картой не пользуюсь. Местность эту я хорошо представляю да по багровому солнцу ориентируюсь. А оно уж своим раскаленным краем поросшей лесом скалистой гряды коснулось.

5

В гостиницу попал, когда уж совсем стемнело. Гостиница на берегу лесного озера у отлогого горного склона. Зимой тут, наверное, все пестрит яркими лыжными костюмами. А сейчас, летом, – тишина, покой. С гор прохладой тянет, а над некошеным лугом кто-то раскинул упругую перину белого тумана. Мне некогда на красоты любоваться. Скорее в номер. На второй этаж. А ключ в замочную скважину не попадает. Я себя успокаиваю. Дверь открываю. Чемодан – в угол, и – в душ. Грязный я совсем. Целый день за рулем.

Вот уж и чистенький. Полотенцем по коже сильнее, сильнее. Костюм свеженький на себя, наглаженный. Платок яркий – на шею. А теперь в зеркало. Нет, так, конечно, не пойдет. Глаза свинцовые, губы сжаты. На лице беззаботное счастье светиться должно. Вот так. Так-то лучше. Теперь вниз. Да не спеша. Смотрят люди на меня, и никто не подумает, что сегодня в моей трудной жизни, лишенной выходных и праздников, – один из наиболее утомительных дней. И не думайте, что мой рабочий день уже кончился, – нет, он продолжается.

В зале музыка грохочет. В зале по темным стенам яркие огни мечутся, по потолку тоже и по лицам счастливых людей, распыляющих уйму энергии в угоду своему наслаждению. В бурном водовороте звуков вдруг яростно доминирует труба, заглушая все своим ревом, и ритм торжествует над толпой, подчиняя себе каждого. И по властному велению ритма звенит хрусталь, вторя пьянящему шуму танцующей толпы.

Моя рука чувствует режущий холод запотевшего хрусталя, я поднимаю перед собой сверкающий, искрящийся сосуд, наполненный обжигающей влагой, и в то же мгновение в нем отражается весь бушующий ураган звуков и красок. Улыбаясь брызжущему огню и закрывая им лицо, медленно обвожу зал глазами, стараясь не выдать своего напряжения. Вот уголком глаза засек того, кто в Аквариуме числится под номером 713. Я видел его только раз, только на маленькой фотографии. Но я узнаю его. Это он. Медленно подношу бокал к губам, гашу улыбку, чуть касаюсь губами хрусталя, так же медленно поворачиваю лицо. Вот он поднимает глаза на меня. Вот наши взгляды встретились. Я изображаю радостное удивление на лице и салютую широким приветственным жестом. Он изумленно оборачивается, но сзади – никого. Он вновь смотрит на меня вопросительно: ты это кому? Тебе! – про себя отвечаю я. Кому же еще? Расталкивая танцующих, с бокалом в руке пробиваюсь к нему.

– Здравствуй! Вот уж не ожидал встретить тебя тут! Ты помнишь тот великолепный вечер в Ванкувере?

– Я никогда не был в Канаде.

– Извините, – смущенно говорю я, всматриваясь в его лицо, – тут так мало света, а вы так похожи на моего знакомого… Извините, пожалуйста…

Я вновь пробился к бару. Минут двадцать наблюдаю за танцующими. Стараюсь уловить наиболее характерные движения: в моей жизни никогда не было времени для танцев. Когда приятное тепло разливается по всему телу, я вхожу в круг танцующих, и толпа радушно расступается, открывая ворота в королевство веселья и счастья.

Танцую долго. Постепенно мои движения приобретают необходимую гибкость и свободу. А может, мне это только кажется. Во всяком случае, на меня никто не обращает внимания. Веселая толпа принимает в свои ряды всех и прощает всем.

Когда он ушел, я не знаю. Я уходил поздней ночью в числе самых последних.

6

Звонок будильника разбудил меня рано утром. Я долго лежу, уткнувшись лицом в подушку. Меня мучает хроническая нехватка времени на сон. И пять часов никак не могут возместить многонедельного недосыпа.

Вспомнив главные события вчерашнего дня, я заставляю себя резко вскочить. Пятнадцать минут терзаю себя гимнастикой, потом душ – жгуче-холодный, беспощадно горячий, снова холодный и снова нестерпимо горячий. Тот, кто принимает такой душ регулярно, выглядит на пятнадцать лет моложе своего возраста. Но не это мне важно. Я должен выглядеть бодрым и веселым, каким подобает быть праздному бездельнику.

На завтрак я прихожу самым первым и погружаюсь в утренние газеты, изображая равнодушие.

Вот к завтраку спустилась пожилая чета. Вот прошла женщина неопределенного возраста, неопределенной национальности со вздорной, не в меру агрессивной собачкой. Вот группа улыбающихся японцев, обвешанных фотоаппаратами. Вот и он. Улыбнулся и кивнул мне. Он узнал меня. Именно ради этого я тут и сижу.

После завтрака иду в свой номер. Уборка еще не началась. Вешаю на дверь табличку «Не беспокоить», запираю дверь на ключ, опускаю жалюзи на окнах и, оказавшись в темноте, с удовольствием вытягиваюсь на кровати. О таком дне, когда никуда не надо спешить, я мечтал давно. Пытаюсь вспомнить промахи последних дней, но на лице остается блаженная улыбка. С этой улыбкой я, наверное, и засыпаю.

Вечером я исступленно танцую в толпе. Он все на том же месте, что и вчера. Один. Увидев его, улыбаюсь. Подмигиваю и жестом приглашаю в толпу безумствующих. Он улыбается и отрицательно качает головой.

Следующим утром я первым спустился в холл. Он был вторым.

– Доброе утро, – говорю я, протягивая свежие газеты.

– Доброе утро, – улыбается он.

На первых страницах всех газет – президент Уганды Иди Амин. Мы перебросились парой фраз и пошли завтракать.

Самое главное сейчас – не вспугнуть его. Можно, конечно, взять быка за рога, но у меня есть несколько дней, и потому я использую «плавный контакт». Многое об этом человеке нам не известно. Но даже наблюдение в течение нескольких дней дает много полезной информации: он один, на женщин не бросается, деньгами не сорит, но и не жалеет каждый доллар, весел. Последний факт важен: знающие люди говорят, что угрюмых вообще вербовать невозможно. Челюсти сжаты – уже одного этого достаточно для того, чтобы кое-что узнать о внутреннем мире человека, это верный признак внутренней подтянутости, собранности и воли. Такого трудно вербовать, зато потом легко с таким работать.

Что еще? Книг читает много. Последние известия смотрит и слушает. Юмор понимает и ценит, одевается аккуратно, но без роскоши. Никаких ювелирных украшений не носит. Не напивается, но пьет регулярно, волосы на голове слегка растрепаны – это тоже хорошие признаки: значит, мой «друг» достаточно раскован; к человеку «правильному» и совершенному во всем – опрятному и наглаженному, не нарушающему правила дорожного движения и непьющему – трудно подступиться.

Я долго украдкой наблюдаю за выражением его лица. Особенно мне важны все детали глаз: глаза расположены широко, веки не нависают, небольшие мешки под глазами. Зрачки с одного положения на другое переходят медленно и задерживаются в одном положении долго. Веки опускает медленно и так же медленно их поднимает. Взгляд долгий, но не всегда внимательный. Чаще взгляд отсутствующий, чем изучающий.

При изучении человека особое внимание уделяется мышцам рта в разных ситуациях: в улыбке, в гневе, в раздражении, в расслаблении. Но и улыбка бывает снисходительной, презрительной, брезгливой, счастливой, иронической, саркастической, бывает улыбка победителя и улыбка проигравшего, улыбка попавшего в неловкое положение и улыбка угрожающая, близкая к оскалу. Во всех этих ситуациях мышцы лица работают по-разному. Работа этих мышц – зеркало души. И детали эти гораздо более важны, чем информация о финансовых и служебных затруднениях человека, хотя и об этом неплохо было бы знать.

Ночью я бросаю в машину рюкзак, длинные сапоги, удочки и еду на дальнее озеро ловить рыбу. На рассвете из камышей появляется Младший лидер. Он садится рядом со мной и забрасывает удочку в воду. Кругом никого. Вода слегка парит.

Первый зам командира рыбалку терпеть не может. Особенно его раздражает то, что находятся на свете люди, которые добровольно руками берут червяков. Он к ним притрагиваться не желает. Если бы приказали – другое дело. Но тут старшим был он. Нужды брать наживку в руки не было, и потому он забрасывает удочку с пустым крючком. Он устал. Глаза совсем красные, лицо серое. Ради короткой встречи со мной он явно всю ночь провел за рулем. А ведь у него множество своих ответственных дел. Он неудержимо зевает, слушая меня, правда, в конце рассказа зевать перестал, даже слегка улыбнулся.

– Все хорошо, Виктор.

– Вы думаете, можно вербовать?

Третий раз в жизни я удостоился взгляда, который усталый учитель дарит на редкость бестолковому ученику. Учитель трет свои красные от недосыпа глаза:

– Слушай, Суворов, ты чего-то не понимаешь. В таком деле ты просто не имеешь права спрашивать разрешения. Если ты спросишь, я тебе отвечу отказом. Когда-нибудь ты станешь Младшим лидером и даже Навигатором, но запомни: и тогда ты не должен никого спрашивать. Ты пошлешь запрос в Аквариум, а ответ по техническим причинам обязательно опоздает. Я могу знать очень многое о твоем человеке, но я не могу его чувствовать. Ты разговариваешь с ним, и только твоя собственная интуиция может тут помочь. В этой ситуации ни я, ни Навигатор, ни Аквариум брать на себя ответственность не желаем. Если ты человека не завербуешь, это твоя ошибка, которую тебе не скоро простят. Если ты ошибешься и тебя арестуют на вербовке, тебе и этого не простят. Все зависит только от тебя. Хочешь вербовать – это будет твой орден, это тебя будут хвалить, это твой успех и твоя карьера. Мы все тебя тогда поддержим. Запомни, что Аквариум всегда прав. Запомни, что Аквариум всегда на стороне тех, у кого успех. Если ты будешь нарушать правила и провалишься – попадешь под трибунал ГРУ. Если будешь действовать точно по правилам, но провалишься – опять ты же и будешь виноват: догматично использовал правила. Но если ты добьешься успеха, то тебя поддержат все и простят тебе всё, включая нарушение самых основополагающих правил. И запишут в личное дело: «Творчески и гибко использовал инструкции и наставления, отметая устаревшие и отжившие правила». Уверен в успехе – иди и вербуй. Не уверен – откажись сейчас. Я другого пошлю, о такой возможности любой разведчик мечтает. Дело твое.