Текст книги "Контроль"

– Бумагу я вам подготовлю. Я не ставлю вам никакой задачи. Действуйте по обстановке. И не будем хлюздить, товарищ Стрелецкая. Идите и знайте: мы устоим. Мы им шею свернем. Помните, я вас всегда выручу. Что бы ни случилось. Вы теперь мой человек. Навсегда. Я своих не оставляю в беде. Я своих спасаю. Всегда.

Он повернулся лицом к окну и тихо повторил:

– Всегда.

3

Ликует Америка.

Русские через полюс долетели до Америки. Один сверхмощный двигатель, длинный хищный фюзеляж, невероятного размаха крылья и трое несгибаемых парней.

Ликует Америка. Дождь листовок засыпает улицы. Открытый длинный «Бьюик», обвитый гирляндами цветов, торжественно плывет сквозь восторженную толпу.

Это совсем не просто – перелететь через полюс. Самолет создан только для одного рекордного перелета. Никакая конструкция не выдержит снова таких невероятных нагрузок. Потому краснокрылого красавца разберут на части и пароходом вернут в Советскую Россию. Потому огромный советский грузовой корабль «Максим Горький» ждет в порту Балтимора.

Встречать длиннокрылый советский самолет прибыла советская техническая делегация, в составе которой знаменитый полярный летчик Холованов с группой профессионалов высшего класса.

4

Растворил дверь сталинский секретарь товарищ Поскребышев и доложил:

– Товарищ Сталин, первый секретарь ЦК Коммунистической партии Грузии товарищ Берия Лаврентий Павлович по вашему приказанию прибыл.

– Зовите. Заходи, Лаврентий, садись, дорогой. Как дела в Грузии?

– Здравствуйте, товарищ Сталин. В Грузии революционный порядок.

– Вот и я так думал, что революционный порядок в Грузии. У нас в Грузии всегда порядок. Разве я ошибаюсь? А вот товарищ Ежов говорит, что у тебя Грузия в полном беспорядке. Говорит, что сам ты преступник. Говорит, что ты разложился в морально-бытовом отношении. Говорит, что у тебя гарем в Тбилиси, еще один – в Сухуми, и еще один, маленький, – в Батуми.

– Ну, тот совсем маленький, товарищ Сталин.

– Говорит товарищ Ежов, что ты деньги воруешь.

– Кто же их не ворует, товарищ Сталин?

– Говорит, что людей ты убиваешь по своей прихоти. Говорит, малолетних совращаешь. Говорит, что в Кутаиси ты за школьницами охотишься вечерами. Говорит, хочешь стать маршалом и повесить себе на шею бриллиантовую звезду. Смотри, сколько доносов на тебя прислал. Тут – про твою половую распущенность и половые извращения. Тут – про воровство. Тут – про твои незаконные дворцы. Тут – все твое прошлое описано. Я эти гадости даже и читать не хочу. Забери, дорогой, себе. А вот, Лаврентий, предложение товарища Ежова. Это именно то, что он хочет с тобой сделать. Лично мне прислал. Печать НКВД и его подпись. Пишет, что расстрелять тебя мало. Как тебе это нравится?

5

– Значит так, Сыроежка. Вот фотография. Это мистер Стентон. Он владелец фирмы «Фараон и сыновья», которая вербует американских инженеров для Советского Союза. Кроме того, через мистера Стентона мы заказали в Балтиморе на фирме RVB одну очень важную штуку. Есть подозрение, что эту штуку у него, мягко говоря, увели. С мистером Стентоном нам надо поговорить, но так, чтобы никто не дознался, что мы с ним виделись. К концу рабочего дня я всех девочек, которых с собой привез, ставлю к выходам его фирмы. Нам надо его не упустить в толпе. Кроме того, я выставлю посты у его дома. Надо мистера перехватить. Как только перехватят и поведут, я тебя на машине выброшу на его пути. Твоя задача – охмурить, сбить с панталыку и увести с пути истинного. Мы за тобой будем смотреть. Как только отведешь в сторону, мы его и прихватим. Потолковать надо. Ясно?

– Ясно. Только я по-американски говорить не умею.

– А тебе по-американски не надо говорить. Главное, чтобы ты по-русски не заговорила. Ты ему мимикой информацию передавай. И жестами. Телом, так сказать.

– Ясно. А если он будет говорить?

– А ты слушай и улыбайся.

– Ясно.

– Все. До вечера свободна. К вечеру оденешься завлекательно и мордочку подрисуешь. У тебя это получается. Иди. Ширманова ко мне.

6

– Товарищ Ежов, здравствуйте. Это я говорю, товарищ Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

– Товарищ Ежов, мы тут с товарищами посоветовались и решили, что товарища Берия мало расстрелять.

– Мало, товарищ Сталин.

– Не будем его расстреливать. Его надо перевоспитать и исправить. Надеюсь, на Лубянке умеют перевоспитывать.

– Перевоспитаем, товарищ Сталин! Мы его на верный путь поставим.

– Он тут у меня. Я сейчас выделю охрану и отправлю его прямо к вам на Лубянку.

– Лубянка давно по этому мерзавцу плачет.

– Вы меня не поняли, товарищ Ежов. Мы решили товарища Берия послать к вам на Лубянку не в камеры, а в кабинеты. Товарищ Берия назначен вашим заместителем. Вы будете его начальником и постарайтесь своего нового подчиненного исправить и перевоспитать.

7

Идет Люська-Сыроежка под ручку с мистером Стентоном. Мистер Стентон Сыроежке в ухо непристойности шепчет. Смеется Люська.

Отлип от стены некто в сером и мистеру рот зажал. И Ширманов рядом. В подъезд дернули. В Вашингтоне подъезды на ключик закрываются. Но Ширманов профессионал. У него в кармане, если порыться, ключи от всякого подъезда найдутся.

Дернули мистера Стентона так, что вроде бы и не было никогда такого мистера на вашингтонских улицах.

Холованов ему фонариком в очи:

– Здравствуйте, мистер Стентон. Как дела с известным вам изделием?

– Великолепно, мистер Холованов.

– Завершили?

– Полный порядок. Завершили.

– И когда?

– Так неделю же назад.

Отлегло у Холованова. Улыбнулся:

– А вроде к концу года обещали.

– Именно так. Обещал. Но и вы обещали за скорость платить дополнительно. Поэтому мы постарались и завершили досрочно.

– И где изделие в данный момент?

– Как где? Как это где?

– А ты не вскипай! Где, спрашиваю, изделие?

– Так вам же отдали!

– Когда отдали?

– Так вчера же. Девчонка от вас была. Худенькая такая. Симпатичная.

– И трость у нее была?

– Трости не было, женщины с тростью не ходят. Но в сумочке у нее набалдашник от трости был.

– Такой, как надо?

– Точно такой.

– А документы ты проверил?

– Как без документов, мистер Холованов? Все документы в полнейшем порядке. И расписочка у меня в сейфе. На вашем бланке.

Дракон Ширманову жестом предлагает выйти. Вышли. Закурили. Дракон, затянулся, сплюнул и долго матерился, душу изливая.

– Увели!!! Увели «Контроль-блок»! Как же они, гады, меня выследили? На кон жизнь поставлена и моя, и твоя, и товарища Сталина. Из нашей колоды козырного туза сперли. Без него – смерть. Хорошо, хоть Жар-птица вовремя спохватилась. Знаешь, Ширманов, даже как-то и легче. Наверное, так себя приговоренные к смерти чувствуют. Объявили приговор, и все сразу безразлично. Сгорели мы с тобой, Ширманов. Вся власть, весь контроль теперь в руках Ежова Николая Ивановича. Меня он не простит и тебя тоже. На одном пыточном станке висеть будем.

– Люблю компанию.

– Не будем плакать. Вернемся к делу. Решение для данной ситуации только одно: не показать Ежову, что мы спохватились. Поэтому убить Стентона мы не можем: это будет сигнал Ежову, что мы заподозрили неладное и включились в борьбу. Но нельзя нам мистера Стентона живым оставить. Его ведь спросят в любой момент: а не интересовался ли Холованов изделием? А что он ответить может? Он и ответит, что Холованов интересовался. В этой ситуации Ежову надо будет немедленно выступать, и сил у него явно больше. Что же нам делать, если нельзя Стентона ни убить, ни живым оставить? Пропасть мистер Стентон тоже не может: это тот же сигнал Ежову.

– Тут ничего не придумаешь.

– Нет, Ширманов, придумать можно. Жалко, Вашингтон, в отличие от европейских столиц, сразу после окончания рабочего дня пустеет. Но ничего. В общем так: мистер Стентон должен сам умереть. Умереть сегодня. Естественной смертью. На глазах десятков свидетелей.

– Дракон, уже вечер. Умереть естественной смертью сегодня в Вашингтоне на глазах десятков свидетелей – это только на вокзале. Невозможно.

– Ширманов!

– Я.

– Займись.

Глава 20

1

Добро и звери помнят.

Стрелецкая Анастасия Андреевна – верный страж сталинской власти. Если разобраться – свирепая рысь. Но и без разбирательства ясно: ищейка, измену вынюхивающая, готовая рвать любого, на кого Хозяин укажет.

Но и в ее черствой душе не погасли искорки благодарности. Обучил Севастьян редкому умению сейфы курочить, за то Настя от случая к случаю его подкармливает. И подпаивает. Хотя можно было бы словами благодарность выразить да на том и успокоиться.

Процесс нелегального подкармливания (и подпаивания) арестантов в определенных кругах именуется термином «греть зону». Настя греет не зону, а всего одну камеру, в которой заточён Севастьян и трое других обитателей. Но как передать Севастьяну? Тут нет проблем. Севастьян – преподаватель. Севастьян учит бойцов личной сталинской тайной армии умению вскрывать сейфы. Для того создана учебная точка с десятками самых разных сейфов. Настя на этой точке мастерство оттачивает, повышает квалификацию. В сейфе, который ни размером, ни цветом из всех остальных не выделяется, оставляет огурчики, помидорчики, круги колбасы копченой, грелки со спиртом или другими бодрящими жидкостями. Приходит Севастьян урок проводить, задает очередному балбесу задачу, и пока тот, матерясь и ногти кусая, с неподдающимся замком возится, учитель у другого сейфа, дверкой прикрывшись, глотнет пару раз затяжными глотками коньяка кремлевского стандарта, зажует ломтиком лимона и урок продолжает, над очередным недотепой посмеиваясь.

Выращивают умные люди в Грузии, в долине реки Алазани кусты с чудотворными листьями: пожуешь, и на любого вертухая после пьянки дыши, разоблачения не опасаясь. Подсказал Севастьян, где, у кого таких листьев добыть, добыла Настя, в сейф уложила с запасом на многие месяцы – пей, да дело разумей.

Не только сам Севастьян тайно подкармливается, но и соседей не забывает – каталу, то бишь шулера, липача да щипача. У них учебные точки рядом. Так что и им перепадает.

Сегодня загрузила Настя сейф, заперла, тут и Севастьян с учеником. Прошел мимо, вроде как и не знакомы они. Потом вдруг обернулся:

– Штой ты, девонька, нынче смурная?

Вздохнула Настя тяжело, не ответив.

Севастьян новому ученику коротко: брысь! Мол, у меня есть дела куда более важные, чем бездарей обучать.

Прикинула Настя: можно ли Севастьяну тайну свою доверить? Можно, конечно, не доверять. Можно действовать по своему разумению. И наломать дров. И тогда подомнет страну Ежов Николай Иванович со товарищи. И что будет толку от сохраненного секрета? Если же рассказать, то, может быть, он и подскажет что-нибудь дельное. А вынести секрет из этих стен Севастьяну не выгорит. Ему отсюда никогда не вырваться. Да и незачем ему такие секреты никому выбалтывать. Потому решила: доверить можно.

– Севастьян Иванович, тех, у кого холодные головы и чистые ручки, вы, насколько понимаю, любите, но не очень.

Хрустнул Севастьян огурцом, подтвердил:

– Люблю, но не очень.

– Поможете клубочек раскатать?

– Почему бы и не помочь.

Развернула Настя схему спецучастка Куйбышевского управления НКВД:

– Дело вот какое. В этом месте ребята, у которых холодные головы и горячие сердца, что-то замыслили. Я уверена – заговор. Я еду к ним. Вход мне обеспечен. Выйти оттуда невозможно, если не выпустят. Но не это главное. Как узнать, что они там решили, что делать собираются? Вот в чем вопрос.

Севастьян внимательно рассмотрел схему:

– Ищи барбут.

– Барбут? Ах, ну да, правильно, барбут искать надо. Сама-то я и не догадалась. А что это такое – барбут?

– Барбут – это катран.

– Катран… Катран – это такая акула тихоокеанская.

– Катран – это тайный притон. Заговор начинается в обстановке домашней, доверительной. Где это? Не в кабинете же служебном. Не на квартире. Потому как квартиры чекистов прослушиваются, они это знают. Где тогда? Где-то в уютном домике. Если дело крупное замыслили, то должны тайно собираться. И не однажды. Если надо поговорить со своими людьми о чем-то недозволенном, где они это делают? Короткий разговор – это в лесу. Леса на спецучастке в достатке. Ну а если разговор с пьянкой на всю ночь, тогда где? А ведь заговор просто так в лесу не рождается, и в лесу не зреет. Заговор начинается с доверия участников друг к другу. В притоне они собираются. На катране.

– Катран на спецучастке?

– А где же еще? Только там.

– Не может там быть у них тайного притона. Там у них на спецучастке дом отдыха. Там у них жены и дети. Там у них и руководители области часто отдыхают. Как они на всю ночь могут идти веселиться? Жены не отпустят.

– Место такое должно быть, чтобы жены начальственные не проведали про их сходки, про их тайные встречи и разговоры. Чтоб и охрана не знала. Чтобы отмазку придумать было легко, сказать женам: всю ночь допросы ведем, а сами в катран! А днем отсыпаются, вроде после ночных допросов. На допросе, мол, и водочки выпили, потому как нагрузка большая.

– Домики там все летние, начнут веселиться – вся округа услышит…

– Сам вижу, что вроде катран негде учредить. Но ты все же слушай, что тебе говорю. И катран найди!

2

Холованов пошептался о чем-то с Ширмановым, отпустил его, выждал десять минут и вернулся в темный подъезд, в котором двое серых держали Стентона.

– Ты меня крупно подвел. Я же говорил: не отдавай изделие никому. Лично за ним приеду.

Стентон опустив глаза, молча согласился.

– Что с тобой делать? Убивать я тебя не буду. Иди. Да по темным улицам не шляйся. Держись, где светлее. Держись там, где народу много. Где полиция. Где тебя никто пальцем не тронет.

И слегка толкнул: чего стоишь? Беги, если отпускают. Стентон недоверчиво оглянулся, робко шагнул, сначала неуверенно, затем все быстрее побежал. Перед ним – пустой широкий проспект. Улицы Вашингтона поздними вечерами совершенно пусты. Это вам не Нью-Йорк, который никогда не спит. Проспект освещен, но от этого не легче – пустота пугает. Лучше скрыться во мраке. Нырнул Стентон в первый переулок. Но из темноты кто-то его встретил протяжным волчьим воем.

Рванул он обратно на проспект, пробежал квартал, попытку повторил. Но и на этот раз из темноты его встретил предупреждающий вой: сюда не лезь. Больше он свернуть не пытался: по проспекту – вперед, вперед, вперед.

И вот огромная привокзальная площадь и грандиозный вокзал. Это спасение. Исполинский зал залит светом. Запоздавших пассажиров совсем немного. Зато полиции хватает. Стражи порядка бдят. Каждый ремнем опоясан, а на каждом ремне – целый арсенал: кобура с револьвером, наручники стальные, дубина резиновая, еще что-то. Кто тут посмеет тронуть гражданина США? Улыбается Стентон мордастым блюстителям, радостно сощурится на ослепительный свет, пытаясь унять одышку. Ему лучше уехать. Срочно. Хотя бы на время. Уехать туда, где никто его не найдет. Где кассовый зал? Вон в том конце. Все окошечки длинного ряда закрыты. Только у одного совсем небольшая очередь. Стентон пристроился крайним. И тут же за его спиной возникла рожа Ширманова: непривычная шляпа на затылке, костюм не по размеру. В руках зонтик. Ширманов покрутил зонтик в руках, направил на шею Стентона и нажал кнопочку. Стентон, встрепенувшись, ударил ладонью по шее, стараясь убить осу или пчелу, укусившую так больно. В гневе развернулся к тому, кто за его спиной: не ты ли кольнул? Стоящий позади гражданин с уголовной рожей в полном недоумении развел руками: что-то не так? Может, чем услужить? И блеснул золотым оскалом: все путем, мужик!

За гражданином с зонтиком в очередь встали другие люди, а он, как бы передумав, из очереди вышел и не спеша удалился, растворившись во мраке.

Стентон протянул деньги в окошечко кассы, вдруг дернулся в дикой судороге и осел, хватаясь рукой за выступ, царапая стену ногтями.

3

Стучат колеса на стыках, летят мимо речки, мосты, пригорки и рощицы, несет «Главспецремстрой–12» единственного пассажира туда, откуда вернуться будет совсем не просто. Заглянул Сей Сеич: может, чайку? Но нет, ей сейчас не до чая. Кто знает, может быть несет ее поезд в последний путь.

Сдвинул Сей Сеич широкую зеркальную стенку. Обычно тут гардероб Холованова на все случаи шпионской жизни. На этот раз коллекция совсем иная: платья, туфли, шляпки, манто с чернобурыми лисами. Но и это ей не нужно. Незачем наряжаться. Обычной гимнастерки спецкурьера ей вполне достаточно. Не наряды ее беспокоят. Не дает покоя вопрос, где же на спецучастке гнездо осиное? Все схемы просмотрела, но нет там уютного домика, в котором могли бы собираться заговорщики для обсуждения своих планов так, чтобы на это не обратили внимания жены, охранники, обслуга. Нет его. Есть своя железнодорожная станция, есть загон, есть захоронения под молоденькими елочками, есть захоронения под пятилетними елочками, есть и под десятилетними, есть дом отдыха. А места, где могли бы пировать всю ночь, блудить и болтать о чем угодно, нет. Нет и все.

4

Впереди – Волга. Впереди – мост железнодорожный: одним концом упирается в берег, другим – в горизонт. Тринадцать пролетов. Раньше назывался мост Александровским. Теперь – просто мост. Мало кто помнит его прежнее имя. Мало кто помнит, что начали строить Александровский мост в 1876 году, а через четыре года пошли по нему поезда. Тогда это был самый длинный мост в Европе, символ русского капитализма, неудержимо прущего заре навстречу. Мост и сейчас впечатляет. Страшен мостище. Страшна серая Волга. Вокруг – степь. Уже холодно.

Ветер в проводах свистит. Разъезд. Рельсы в три колеи. На откосе надпись белыми камушками: «Слава Сталину!» На запасном пути – «Главспецремстрой–12». Все. Ничего больше.

Пронесся мимо красный экспресс «Куйбышев – Москва». Смотрят люди из окон на ремонтный поезд, ничего интересного увидеть не могут. Потому как все интересное не снаружи, а внутри. Внутри вагона не то почтового, не то багажного. Там, внутри, Сей Сеич проверяет готовность Жар-птицы к выполнению ответственного правительственного задания: ремень туго затянут, пистолет в кобуре, портфель с документом пристегнут браслетом к запястью левой руки, на плече ранец. Много имущества спецкурьеру не нужно. Все его имущество в одном мешке помещается. В особый кармашек – ключ-подборник, набор профессионально выполненных отмычек: может, пригодятся…

– Отсюда пойдешь сама. Тут до Куйбышева рукой подать. Главное, чтобы они не поняли, откуда ты появилась. Связи никакой мы с тобой, Жар-птица, держать не можем. Все телефоны в руках НКВД, весь телеграф – в тех же руках. Иди. Если что-то узнаешь или сделаешь, возвращайся сюда. Мы тут на разъезде регулярно по субботам с полуночи до полудня.

– Сей Сеич, 913-й километр прямо у Жигулей, вы думаете, товарищи из НКВД не догадываются, что у нас тут постоянное место остановок и долгих стоянок?

– Будем надеяться, что они об этом не знают.

Свинтила Настя с гимнастерки орден Ленина, последний раз им полюбовалась и молча Сей Сеичу подала: сохрани.

5

В приемной начальника Куйбышевского областного управления НКВД дородная тетка с лицом Салтычихи восседает за столом. Несколько человек на стульях вдоль стен терпеливо ждут очереди на прием.

А Настя очереди не ждет – вошла в приемную, бросила ранец к столу секретарши, направилась к двери, предъявляя на ходу шелковый пропуск с печатью ЦК и несмываемой подписью Сталина.

– Спецкурьер Центрального Комитета Стрелецкая.

Тетя ринулась наперерез, мощной грудью преграждая путь:

– Ждите вызова!

Настя, не глядя на тетю, походя, не сбавляя шага, движением руки убрала упитанную со своего пути. Вежливости ради стукнув пару раз, решительно открыла начальственную дверь.

В кабинете их трое – именно те, кого она тут рассчитывала застать: начальник Куйбышевского управления НКВД Бочаров, первый заместитель народного комиссара внутренних дел Фриновский и народный комиссар связи Берман.

– Спецкурьер ЦК Стрелецкая.

– Здравствуйте, здравствуйте товарищ Стрелецкая. Знакомьтесь: это бывший начальник Главного управления лагерей, нашего родного ГУЛАГа, а ныне нарком связи комиссар государственной безопасности третьего ранга товарищ Берман, а это командарм первого ранга товарищ Фриновский, первый заместитель товарища Ежова.

– Здравствуйте, товарищи.

– Милости просим, товарищ Стрелецкая, в Куйбышевское управление НКВД. С чем пожаловали?

– С бумагой.

Достала Настя из портфеля конверт с пятью сургучными печатями, подала Бочарову. Расписался Бочаров на конверте, развернул вдвое сложенный лист и, еще не читая, на самую нижнюю строчку взгляд метнул: уж не сам ли Гуталин подписал?

Нет. Не сам. Маленков. Тоже, признаться, не слабо. А что в бумаге? Вот что:

Совершенно секретно. Особой важности.

Старшему майору государственной безопасности Бочарову лично.

После ознакомления документ вернуть подателю для немедленного уничтожения.

В Куйбышевское управление НКВД направляется спецкурьер ЦК ВКП(б) Анастасия Стрелецкая, в последующих документах – Жар-птица. Цель: пройти тренировку по особой, ей известной программе. Основные направления: совершенствование испанского языка, парашютная подготовка, ориентирование на местности и способы выживания, длительные пешие переходы, стрельба, самбо. На время пребывания в Куйбышевском НКВД обеспечить Жар-птицу всем необходимым для жизни и успешного освоения программы. По ее требованию обеспечивать самолетом и парашютами для совершения учебных прыжков на любой из районов по ее выбору в пределах государственных границ СССР. Процесс подготовки не контролировать и не вмешиваться в него. По первому требованию обеспечить Жар-птице связь с Москвой по закрытым правительственным каналам. На вас возлагается личная ответственность за безопасность Жар-птицы и сохранение тайны ее пребывания в Куйбышевском НКВД. Вместе с ней разработать правдоподобную легенду и неукоснительно придерживаться ее. Кроме вас, никто не должен знать истинных целей командировки. Особо подчеркиваю, что Жар-птица находится только в подчинении Центрального Комитета. Вопросов Жар-птице не задавать. На вопросы могу ответить только я.

Маленков.

Москва. Кремль.

1 сентября 1938 г.

Прочитал старший майор государственной безопасности такую бумагу, на Настю уставился: что за птицу прислали? И зачем? Мордочка знакома из газет. Самому Сталину цветы вручала. Абы кого на такое дело не ставят. Пронюхал Гуталин что-то? Или нет? Если бы пронюхал, не стал бы такую молоденькую посылать.

Улыбнулся старший майор государственной безопасности:

– Милости просим, товарищ Стрелецкая, в Куйбышевское управление НКВД.

– Есть огонь?

Достал Бочаров весьма дорогую зажигалку. Подставила Настя кончик почти прозрачного легкого листа к огоньку. Лист сгорел мгновенно, с легким, как маленький взрыв, хлопком, не оставляя пепла.

– Товарищ Стрелецкая, подождите в комнате отдыха, сейчас завершу работу и лично отвезу вас на спецучасток Куйбышевского управления НКВД.

6

Вышла Настя. Берман к Бочарову бросился.

– Почему вошла, не дожидаясь разрешения? Если в ней столько нахальства, значит, ее прислал Гуталин!

– Да, ее прислал Гуталин.

– Зачем? Гуталин что-то пронюхал? Я сейчас же улетаю в Москву.

– Схлюздил, падла? Нарком связи СССР товарищ Берман оказался хлюздопером! Как же он, бедный, ГУЛАГом правил? Он решил вернуться в Москву. А я возьму да его и не выпущу!

– Я нарком связи СССР!

– А я – мелкий начальничек областного управления НКВД. Только тут, в моей области, я князь удельный. Захочу – не выпущу!

– Не посмеешь!

– А могу и отпустить. На все четыре. Перед тобой сияющая перспектива упасть в ножки Гуталину, во всем сознаться. И Гуталин тебя простит! И облобызает… Хрен тебе! Он тебя выслушает, нас всех на первую категорию пустит, но потом и тебя тоже. Вали кулем, дорогой человечек. А чтобы тебе неповадно было в Гуталиновы ножки валиться, вот тебе папочка, память освежить. Тут о тебе много интересного. Ознакомившись, можешь сжечь, ничего в том страшного: это всего лишь копии, настоящие документы о твоих похождениях у меня надежно спрятаны. Заложи меня, заложи нас, а я Гуталину на тебя такой материальчик выложу, что о расстреле мечтать будешь.

Бочаров рванул на себя дверку незапертого сейфа, выхватил зеленую папку, швырнул в лицо Берману. Разлетелись по полу какие-то документы, справки, фотоснимки. Бросился Берман все это собирать, от случая к случаю заглядывая то в бумаги, то на фотографии, и каждый раз от увиденного его словно током било: думал, что об этом не знает никто, а оно вон как оказалось.

Взорвался Бочаров, по кабинету разъяренным буйволом мечется, не обращая внимания на Бермана, который копошился у его ног, сгребая бумаги.

– Ты думаешь, я на это дело решился, не обезопасив себя от возможных попыток некоторых товарищей в последний момент переметнуться на сторону Гуталина? Передай всем: могут сейчас же выстраиваться в очередь лизать Гуталинову задницу, но пусть помнят, что у меня на каждого папочка. У всех рыльца в перышках. Так что катись колбаской. Без тебя обойдемся, сам потом на цырлах прибежишь.

– Да я же ничего плохого не сказал. Да нет у меня и в мыслях…

– Ладно. Успокойся. Вали в Москву. Доложи товарищу Ежову, что все путем. Все у нас в порядке. Скажи, что Гуталин к нам на спецучасток девку тощую прислал неизвестно зачем. Только пусть в панику не впадает. Раз тощую девку прислал, значит, больше некого. Пусть товарищ Ежов с верным человеком срочно шлет все, что у них на ту девку собрано. И помни: Гуталин – ничто. Нет у него сил. Одна у него была сила, одна опора – это мы, НКВД! Не захотим подчиниться – чем он нас усмирить может? Да ничем. Нет за ним ничего, кроме имени. Иди.

7

Остановилась машина у входа в управление НКВД. Бочаров уважительно (но не услужливо) распахнул дверку, предложил Фриновскому место рядом с водителем. Сам с Настей – на заднее сиденье.

Поехали.

Бочаров на правах хозяина пояснения дает:

– Большой дом НКВД в центре Куйбышева – это чтобы все его видели. И чтоб боялись. А за городом на спецучастке у нас – командный пункт, узел связи, дом отдыха, склады, учебный центр, расстрельный участок. Случись что в городе – бедствия стихийные, волнения, бунт, – НКВД контроля не потеряет. Из центра города ситуацию контролировать можем, а можем из леса живописного. Из неприступного укрепленного района. Трудно к нам войти, а выйти еще труднее. Принцип старый: вход – рубль, выход – два.