Текст книги "Контроль"

Глава 21

1

От центра города, от областного управления НКВД до спецучастка долгая дорога. Выскочили из города – и лесом вдоль ветки железнодорожной, пока в зеленые ворота не уперлись. Вправо – заборы несокрушимые, проволокой оплетенные, влево – заборы несокрушимые, той же проволокой оплетенные. Перед забором – ров. Чтоб машиной забор не проломить. Во рву колючие кусты колючей же проволокой окручены. Перед воротами – грозные надписи. Рядом – еще ворота. Те для поездов.

Раскрылись створки ворот, «Эмку» пропуская, и закрылись. Механизация. Как у товарища Сталина на секретной подземной станции метро. Снова – лесом. Снова ветка железнодорожная рядом. Распекло солнышко сентябрьское сосновый лес, смолой пахнет.

Вот и Волга из-за бугра блеснула. Простор необозримый. Дали лесные. На той стороне – откосы Жигулей. На Волге белый пароход зовет кого-то гудками.

Повернула машина. Впереди на холме – величавый храм. Брошен давно, колокольня снарядами пробита еще в Гражданскую войну, весь кустами колючими зарос. Но величие не ушло. Ах, умели раньше строить. И места для храмов выбирать умели.

– Правее – дом отдыха НКВД и дачи руководящего состава. У Волги – лодочная станция. Левее – детский городок. Раньше тут колония для беспризорных была. Теперь – лагерь для испанских детей. А там – наша станция железнодорожная, учебный центр войск НКВД, стрельбище и участок, где врагов стреляем. Вот и все наши достопримечательности.

Слушает Настя рассказ старшего майора государственной безопасности, а сама все это знает. В монастыре целая папка документов на Куйбышевский спецучасток собрана. Все в той папке: и точная площадь участка, и длина периметра, и система охраны. Хорошо устроились. И Волга рядом. Посторонним не пробраться на спецучасток и не убежать с него. Одни ворота железнодорожные, другие рядом – автомобильные, и еще калиточка с выходом на пляж и лодочную станцию. И двадцать семь километров несокрушимых заборов под постоянным наблюдением и охраной.

Старший майор государственной безопасности не рассказывает, но Настя знает: во рвах под колючей проволокой – противопехотные мины. Между заборами – псы-волкодавы.

2

Вечером у дома отдыха НКВД весело. Большой красивый парень гармошку терзает. Смех. Танцы. Бочаров, словно отец родной:

– Это наш новый товарищ Настя. Прислана из Центра. Приказываю: любить и жаловать. А вопросов не задавать!

И отошел, смеясь. Обступили Настю жены руководителей НКВД, запросто приняли в свой круг.

3

Смеется Бочаров, да только не спится ему. И Фриновскому тоже. Вдвоем они дружно выпили и столь же основательно закусили. Спать давно пора, но уснешь ли тут?

– С чем она прикатила?

– Ничего страшного. Индивидуальная диверсионная подготовка. В бумаге, конечно, какой-то тайный смысл: так она написана, чтоб не понять, что именно Гуталин затевает. А ведь может она быть самой обыкновенной контролершей. Прислал ее Гуталин, чтоб вынюхала что-то. Но не похоже. На контроль прислали бы кого-то солиднее.

– За этим что-то кроется. Тут что-то не так.

– Да что же не так? Решил, допустим, Гуталин генерала Франко в Испании порешить, вот девку и прислал готовиться.

– Почему именно сюда?

– Потому, что у нас самый защищенный спецучасток во всем Советском Союзе.

– Неужто ты не понимаешь, что комедия с испанским языком и парашютными прыжками – это только ради маскировки?

– Да все я понимаю! Но и ты пойми: Гуталин – на краю. Раньше было под Гуталином три силы: Коммунистическая партия, НКВД и Красная Армия. На трех китах Гуталин стоял. Против каждой силы он выставлял две других. Что НКВД мог сделать, если против нас и партия, и Красная Армия? А партия и НКВД держали армию на поводках-растяжках. Когда Гуталин свою партию чистил, опирался на НКВД и армию. У него всегда против одной силы было две других. А что сейчас? Партийцев центровых он нашими руками передушил, и все в партии нас боятся. Армию он тоже нашими руками пошерстил. Командиры Красной Армии запуганы. И остался Гуталин с нами один на один. И спохватился. Захотим мы его от систем связи отключить – отключим. Берман, нарком связи, отключит его телефоны в Москве, а я возьму под контроль все системы связи страны отсюда, из Жигулей. К празднику, к 7 ноября, от власти Гуталина отключим!

– Сдается мне, не мог Гуталин возводить тайную запасную столицу, не предусмотрев какой-то предохранительный агрегат.

– Предусмотрел, да не досмотрел. У меня этот агрегат! У меня! Увел я его в Америке, пока Гуталин величием упивался. Нет у него теперь ничего, кроме величия. И опереться может он только на нас, если мы пожелаем его поддержать. А еще на Холована он может опереться, который неизвестно где, да еще на девчонку сопливую. Понял!

– Но Гуталин уже сообразил, к чему дело клонится. Он уже спохватился.

– Допустим, сообразил. Допустим, Гуталин прислал девку на контроль. И лучше ничего выдумать не мог, кроме парашютов и языков заграничных. Да только бояться нам нечего. Ты на нее посмотри! О чем вид ее говорит? Говорит о том, что не на кого Гуталину больше положиться. На морде написано: дурочка. Только с гонором.

4

С утра одевается Настя в темное и уходит в лес. Леса на спецучастке много. Оттяпали чекисты кусочек на волжском берегу, не постеснялись. Спецучасток – это как бы тайная запасная столица области. Товарищ Сталин в соответствии с той же логикой и для всего Советского Союза тайную столицу строит. Заодно – и для всей Европы, и для всей Азии. Вон там, в Жигулях. На той стороне Волги. Хитер товарищ Сталин. Рядом развернул грандиозное строительство Куйбышевской ГЭС, крупнейшей в мире. С одной стороны, столице Европы много энергии потребуется. С другой – строительство ГЭС служит, кроме всего прочего, маскировкой строительства подземного города. Все знают, что великая стройка вокруг – Куйбышевская ГЭС. Лагерей кругом столько, что в Куйбышеве ночи белые, как в Ленинграде. Столько тут зон запретных, столько электричества в тех зонах жгут, что по ночам рассеянным светом вся область озарена. Хоть газету читай.

Так вот: гонят зэков эшелонами в Куйбышев, и все понимают – на строительство ГЭС. Разгружают машины и механизмы – для строительства ГЭС. Тысячи тонн стали и цемента потоками идут – все понятно: строительство ГЭС.

Все знают про ГЭС. И мало кто – про подземный город. Посмотришь на откосы Жигулей – ничего подозрительного не увидишь. Спрятано все. Так и возле спецучастка НКВД ходить можно из года в год: в лесу забор зеленый да проволока, да собачки брешут. Что за забором? Да мало ли что! У нас вообще все секретно.

5

Смотрят чекисты на Жар-птицу. Понимают. Вещмешок иностранный. Ботинки на подошвах толстых. «Люгер» на боку. Внимание ей. Почтение. Запретил Бочаров говорить о ней, запретил вопросы задавать. Так оно и без вопросов ясно: диверсантша. В лагере испанских детей не по-нашему лопочет. В языке совершенствуется. Ясно без вопросов – прислали готовиться генерала Франко исполнить. Дело нужное.

Исходила Настя спецучасток. Ничего интересного. Ничего подозрительного: лес, станция железнодорожная в лесу, массовые захоронения, стрельбище, брошенный храм, дом отдыха, дети испанские, склады. Сегодня наткнулась на дорожку расстрельную. Между станцией и могилами вытоптана дорожка. На этой дорожке – загон. Настя его пустым видела, заборы в два роста, доски внахлест, но ворота настежь. В загоне десять шкафов. По пять отделений в каждом. Шкафы в загоне – подковой. Но явно загон не простаивает. К нему не заросла народная тропа.

Вытоптана трава – словно стадо слонов тут каждую ночь на водопой ходит. Бегает Настя лесами туда-сюда: не следят ли? Нет. Не следят. В лесу она рывок делает, а потом затаится и смотрит. Нет, не следят. Убежать она отсюда не может. И по лесам ничего интересного ей не найти. Спокоен старший майор государственной безопасности Бочаров. Волнения не проявляет. Уверен в себе.

Посмеивается.

6

Каждый день на спецучастке стрельба. То ли на стрельбище тренируются, то ли людей стреляют. Наверное, и то, и другое. Рабсила в тоннелях жигулевских быстро изнашивается. Так ее эшелонами – сюда, на спецучасток. Видела Настя, как эшелоны вползают через ворота спецучастка. И – к станции.

Загоняют эшелоны поздно вечером. Стоят они на станции до рассвета. А с рассветом оцепляют станцию, загон и могильники конвоем…

7

Растянул меха гармонист, и грянула песня:

 
Как нас обнимала гроза…
 

И подхватили:

 
Тогда нам с тобою сквозь дым улыбались
Ее голубые глаза.
 

Обыкновенные люди. Романтики. Скромные герои. Делают важное дело – стреляют врагов. Чем больше настреляют, тем быстрее наступит светлое будущее. Их незаметный героический труд – это борьба за счастье всего человечества. За мир на земле.

Хороший вечер. Тут на спецучастке летом, как в санатории, семьи руководящего состава НКВД живут. Тут и руководство областное отдыхает: секретари обкома, прокурор, товарищи из облисполкома. С семьями. Каждый вечер на поляне возле реки все общество собирается. Уху вечерами варят, раков. Пиво холодное прямо из бочки. Так пиво и называется – «Жигулёвское».

Запретил Бочаров про Настю сплетничать. И не сплетничают. Тут женщины особые. Понимают: болтни лишнего…

Так что не болтают. Но знают: прислал товарищ Сталин девчонку готовиться к убийству самого Франко. Или Троцкого. Нет, конечно, не Троцкого. Учит она, говорят, испанский язык – это против Франко. Троцкий ведь в Мексике живет. Если бы мексиканский язык учила, то тогда понятно…

И женам партийных руководителей – кивочком: вон та, глазастенькая. Это которая? Да вон же! Это та самая? Да как же на такое дело такую тощую? Генерал Франко вон какой жирный. Справится ли? Тссс…

Согрелась Жар-птица у стога сена, слушает разговоры вокруг, улыбается своему чему-то. Качнулись синие жигулёвские утесы за Волгой, задрожало мягко черное небо, и полетела Жар-птица в прекрасную страну, в страну будущего, где люди будут честными и добрыми, даже честнее и добрее, чем сейчас…

И решила Настя, что нет тут никакого заговора. Нет и все. Просто ищет она заговоры и хочет найти, а тот, кто ищет – тот всегда находит. Это из наших песен известно. Нет заговора на спецучастке Куйбышевского управления НКВД. Не могут такие добрые, такие честные люди устраивать заговор против власти рабочих и крестьян, против товарища Сталина, который власть народа защищает от примазавшихся проходимцев.

Подсел Бочаров.

– Ну как тренировки?

– Хорошо.

– Не помочь ли чем?

– Нет, спасибо.

– А знаешь, Жар-птица, тебя сегодня видели возле загона.

– Знаю.

– Ты, конечно, не догадываешься, зачем в загоне шкафы стоят? А у нас поверие: если кто из непосвященных эти шкафы увидит, то жить ему недолго. Человек может увидеть такие шкафы только раз в жизни, и тут же должен умереть.

– А как же вы и ваши люди?

– Ко мне и моим людям это не относится. Мы – посвященные. Нам тайна шкафов доверена. Мы работаем с этими шкафами. Это, так сказать, наши средства производства. Потому это поверье нас как бы не касается. А вот тот, кому эта тайна не доверена, умирает быстро после того, как такой шкаф увидит.

Нехорошее лицо у Бочарова. И глаза нехорошие. Говорят, что существуют в природе черные бриллианты, так вот глаза у него именно такие: черные, холодные, сверкающие. Такими глазами хоть стекло режь. Сатана сатаной. От одного взгляда опрокинуться можно. Представила Настя, что попала клиентом к Бочарову в пыточную камеру на следствие. Передернуло ее.

И тон Бочарова нехороший. Сказал одно, а слышится в словах угроза откровенная: «Пришла ты к нам на спецучасток с важной бумагой, но не выйдешь отсюда. И бумаги не помогут. Так что бегай по лесам, прикидывайся диверсантшей, вынюхивай – ничего не найдешь».

Улыбнулась Настя Бочарову улыбкой очаровательной:

– Товарищ старший майор государственной безопасности, я – посвященная. Я – такой же исполнитель, как и вы. Знаю, для чего шкафы предназначены. Сама с ними работала. Правда, не на вязании, а на исполнениях. Техника у нас везде стандартная: знаете, ложбинка, там, где шея с черепом сходятся…

Хотела было Настя добавить: «Тут у вас чекисты людей стреляют, а мы у себя – чекистов», – но не стала. Просто подарила Бочарову еще одну улыбку лучезарную.

Отошел старший майор государственной безопасности. Сам себя ругает. Думал пугануть девочку так, чтобы отбить охоту тайны НКВД вынюхивать. А она не испугалась.

Любого встречного взглядом, жестом, действием давить надо. Всегда. Так старший майор государственной безопасности и делает. Давит. Попробовал и против сталинской контролерши – не выгорело. И решил для себя: один – ноль. В ее пользу. И не такая она наивная дурочка, какой может показаться.

Отошел Бочаров, а Настя решила: тут заговор.

Глава 22

1

Осень листопадная. Осень шелестящая. Идет Настя лесом. Идет, над собой смеется. Пропустили ее на спецучасток по бумаге, а дальше что? Возле Бочарова можно год ходить – ничего не узнаешь. А можно и десять лет. В доме отдыха НКВД – запасной командный пункт областного управления. Там узел связи и сейфы. Но узел связи под охраной, и двери там железные, и окна в решетках, и работают там связисты круглые сутки. Да и не так глуп Бочаров, чтобы в рабочем своем сейфе держать что-то недозволенное. И не так глуп Бочаров, чтобы в рабочих помещениях что-нибудь лишнее сказать.

Интересно, где сейчас Дракон? Вернулся ли из Америки? И что там у него за результаты?

А результаты у него не могут быть веселыми. Если бы он забрал «Контроль-блок» в Америке и благополучно вернулся, то Настю товарищ Сталин немедленно отозвал бы со спецучастка – делать ей тут было бы нечего. Поднял бы товарищ Сталин правительственный телефончик и сказал: ну-ка, верните мою птицу, завершилась ее практика. И Бочаров ее отпустил бы. Если нет заговора, посмеет ли какой-то Бочаров ослушаться Сталина и не выполнить его приказ?

Но заговор есть. И потому не отзывают Жар-птицу со спецучастка Куйбышевского управления НКВД. А что она может?

Ничего не может. Бегает по лесам. Понимает Бочаров, что она прислана что-то разнюхать, только не выгорит Настеньке.

Обдумала Настя варианты и решила в панику не ударяться и не хлюздить. Если заговор есть, если «Контроль-блок» украден, то быть ему или в Москве, или тут где-то рядом. Даже тут вернее: «Контроль-блок» в основном для Жигулей предназначен.

Если есть заговор, то должна быть подготовка. Должны быть интенсивные контакты между участниками. А где?

Непонятно: если Бочарову надо поговорить со своими людьми о чем-то недозволенном, где он это делает? Короткий разговор – это в лесу. Леса на спецучастке в достатке. Ну а если разговор с пьянкой на всю ночь, тогда где?

А ведь заговор просто так в лесу не рождается, и не зреет он в лесу. Заговор, если выводам Перзеева верить, начинается с доверия участников друг к другу. Заговор начинается в обстановке домашней, доверительной. Где это? Не в кабинете же служебном. И не на квартире, потому как квартиры чекистов прослушиваются, и они это знают. Где тогда? Где-то в подмосковном лесу, в уютном домике. Или в лесу у Жигулей. Тоже в уютном домике. Если тут, у Жигулей, судьба страны и мира решается, то тут и должны заговорщики собираться. И не единожды.

Где?

Все леса Настя обходила. Нет в лесах на спецучастке уютного домика. Нет его.

Есть своя железнодорожная станция, есть загон, есть захоронения под молоденькими елочками, есть захоронения под пятилетними елочками, есть и под десятилетними, есть дом отдыха, есть лагерь испанских детей…

Стоп. Почему бы не в лагере? Если бы Настя была начальником Куйбышевского управления НКВД, почему бы не устроить для друзей пир с увеселениями в детском лагере? Кухня там есть. Кровати есть. В случае чего и отоспаться есть где.

Устроила бы Настя пир в лагере испанских детей?

Нет. Не устроила бы. Там домики легонькие. Там подслушают. А еще перепьются друзья, орать будут. Музыка будет греметь. А рядом охрана, рядом обслуживающий персонал. Слухи нехорошие поползут. Да и жены командирские рядом. Лучше бы всего – в здании со стенами несокрушимыми. И чуть в стороне от дома отдыха. Чуть от охраны и персонала с стороне.

Сильно устала Настя, исходила все вдоль и поперек, ничего не нашла. Сидит на пригорке. Никого вокруг. Позади нее, закрывая горизонт, огромный брошенный храм.

Говорил ей Севастьян: ищи барбут! Он же катран.

Нет тут такого места. Нет…

И вдруг замерла с открытым ртом. И осторожно, медленно повернула голову, не веря себе. Перед нею брошенный храм. Весь лучами озарен. На самом видном месте. На самом высоком. На холме над Волгой. Прямо посредине спецучастка. Его за десятки километров с волжских пароходов видно. Его даже из-за леса видно – над деревьями возвышается.

Почему бы не в нем? Почему бы не устроить тайное блудилище на самом видном месте, там, где искать никто не будет?

2

Орешником, малинником ползет Настя к храму. Лицо и руки колючками исцарапала.

Вот он. Красавец.

Никого вокруг. И рядом с собором лет десять никого не было. Меж плитами гранитными стебли травы буйствуют. Все дорожки вокруг заросли. Быстро природа свое берет, если человека рядом нет. На железные створки двери стальная полоса наложена. И заварено намертво. Давно заварено. Стальная полоса, как и обе створки двери, многолетней ржавчиной разъедена. Между ступеней давно пробились лозы диких роз и всю дверь оплели. К стенам не подступишься: все заросло. Давно. Окна еще в Гражданскую войну перебиты, а рамы узорчатые и решетки остались. Они для колючих кустов вроде решеток садовых – все заплетено. Окна изнутри кирпичом заложены. Ставили собор на века. А потом коммунисты изнутри заложили окна кирпичом – тоже на века. И дверь единственную заварили. А уж потом природа-мать все от основания до крыши розами дикими заплела. Как в сказке братьев Гримм. Лет десять, а то и пятнадцать никто тут не ходил. Трава не мята. Кусты не ломаны.

Только не обманешь Настю. Она уже уверена, что внутри что-то есть. Да не что-то, а главное. То, зачем ее сюда товарищ Сталин прислал.

Не обманут Жар-птицу кусты неломаные, трава немятая. Не обманет ржавчина на двери. Все на первый взгляд запустением пахнет. Но не так все просто, как на первый взгляд кажется. Почему в храме клуб не устроили? Или спортивный зал? Если не нужен, так почему не взорвали? Иногда у брошенных зданий окна кирпичом закладывают, чтобы не лазил кто ни попадя. Все так. Но тут можно было сил, цемента и кирпича не тратить: окна все равно решетками закрыты. Зачем же еще и кирпичом? И если окна кирпичом закладывать, так можно было сделать это небрежно, тяп-ляп, вкривь и вкось. А тут окна заложены добротно. Зачем?

Внутри что-то есть. Но остались без ответов два вопроса.

Первый: как Бочаров туда внутрь попадает?

Второй: как Насте туда попасть?

С Бочаровым просто. Кто-то до него прорыл в храм подземный ход, а двери и окна замуровал. Подземный ход вырыть – не проблема. Если тут людей стреляют много лет, то дармовой рабочей силы хватало. И не только мускульно-землекопательной, но и умственно-инженерной. Рыть можно было кое-где и открытым способом. Тут все время землю роют. Никто не удивится. Потом участников строительства – в загончик. Чтоб лишнего не говорили.

Если двери заварены давно и окна давно заложены, то и подземный ход давно прорыт. Предшественниками. Может, со всего Союза сюда чекисты на свои тайные сборища съезжаются. И если один конец подземного хода в храме, то второй лучше вывести в следственный корпус. Чекисты вроде как на следствие уходят. С соратниками. Уходят за пять рядов колючей проволоки. За железные двери. На всю ночь. Никто не заподозрит. Даже жены. А из следственного корпуса в храм по подземному ходу – телефонный кабель проложить. В случае чего – тут я. Можно и на московский правительственный телефон удлинитель присобачить. В любое время дня и ночи можно Москве ответить бодро: да, работаю, глаз не смыкаю.

В этом вопросе – полная ясность. Может, в деталях не все так, но в главном нет сомнения: подземный ход.

Но как Насте в храм замурованный пробраться?

3

Проползла вокруг, прикинула. С северной стороны растительности под стеной меньше. Что-то вроде лужайки. Со всех сторон лужайка сиренью закрыта. Метрах в трех от земли подоконник шириной с вагонную полку, а вверх окно уходит. Надо разбежаться, метра два бежать по вертикальной стене и за решетку ухватиться. Потом – по решетке как по лестнице вверх и вверх. Там, где окно кончается, узоров кирпичных кружево целое. По этим узорам добраться до угла. Вдоль всех крыш карниз нависает.

Как карниз обойти? Легко обойти. С крыши вокруг карниза водосточная труба изгибается. Труба проржавела. Но кронштейны, на которых она держалась, на местах. Они еще лет двести торчать будут, пока не проржавеют. Так вот, по кронштейнам – вокруг карниза. И на крышу. Скаты крыши ярусами идут. Там, где у нижнего яруса вершина, там подножье среднего, а где средний завершается, там начинается верхний. Только бы не соскользнуть. Только бы не провалиться сквозь крышу – балки и стропила прогнить могли. Только бы с земли кто голову вверх не задрал.

Вот по этим крышам и подняться к самой колокольне. Колокольня в небеса вознесена. Но есть за что зацепиться. Узор по колокольне кирпичный и узкие высокие окна. Стекла тоже выбиты, но рамы и решетки остались. Снова по решеткам, как по лестницам. А уж у самого верха пробоина от небольшого артиллерийского снаряда. Это явно красные с той стороны Волги из Жигулей били.

Если некуда стрельнуть, так в колокольню. Проломал снаряд стену, но не взорвался. Пробоина небольшая. Человеку не пролезть, разве что кошке. Но Настя у нас жирностью не отличается. Кроме того, у краев пробоины кирпичи могут быть расшатаны. Вынуть десяток кирпичей – может, и удастся втиснуться.

Тоже проблема: один кирпич из стены вырвешь, и куда его? Вниз кидать, чтобы по крыше железной громыхнул?

4

Ни свет ни заря собралась Настя как на обычную тренировку. Черная облегающая одежда, маска, английские колониальные ботинки, почти пустой вещмешок, две парашютные стропы, фонарь, нож, пистолет, отмычки, фляга воды, десантный паек. На задворках подобрала железяку вроде ломика, кирпичи расшатывать. В мешок ее. Что еще? Еще перчатки. И сюрпризы собачкам.

Выходит из главного корпуса. Навстречу Бочаров. Добр и ласков. Знает Настя, что должен он несколько дней в центральном здании НКВД в Куйбышеве проводить, а несколько дней – на спецучастке. Но безвыездно Бочаров на спецучастке сидит. Говорит, расстрелов много, да то, да се. Как будто без него стрелять некому.

Подобрел Бочаров. Может, противника достойного почувствовал. Улыбнулся Насте. Вопросов инструкция кремлевская задавать не велит, потому Бочаров задает самый общий:

– Ну как?

– Ничего, – Настя улыбается. – Иду разведкой заниматься.

5

Грянули бубны мелодию удалую, взвыли скрипки:

 
Ах, огурчики мои,
Помидор-чи-ки,
Сталин Кирова убил
В коридор-чи-ке.
 

Молодая женщина в длинном платье пошла кругом легко и свободно. Понимает Настя – это профессиональная танцовщица. И голова у нее не кружится. Не иначе из парашютисток. А тело кружится как юла. На одном месте. Кажется, что женщина ног не переставляет. И не уводит ее в сторону. И длинная юбка раскрывается парашютом. Даже не парашютом, а цветком-ромашкой. Парашют раскрывается куполом, а тут разлетелась юбка в кружении в одну плоскость, обнажив худые стройные ноги в черных чулках. Кружится женщина, не уставая, улыбаясь загадочной улыбкой. Не она музыке следует, а музыка для нее звучит. Под нее подстраивается. Какой оркестр у Бочарова! Какой оркестр! Человек десять всего. Скрипки, бубны, балалайки да гитары. Заслушалась Настя, очарованная.

А оркестр вдруг плавно перешел на другую мелодию, и грянул такой канкан, какой бывает только на разложившемся Западе. «Словарь иностранных слов» определяет канкан как «французский эстрадный танец с нескромными телодвижениями». И пошли шесть девок ноги в небо подкидывать. Вот где таланты!

Наполняется зал гостями. Струйки дыма папиросного к потолку поплыли. Шум, гам, веселье. Официанты водку разливают. Обещали из Москвы прислать в Куйбышевское управление НКВД ящик какой-то новейшей водки на пробу. Да все не шлют. Потому гости все больше «Охотничьей» обходятся.

Гости в зал из-под земли выходят. Как Настя и предполагала. А она с балкона веселье наблюдает. Если с колокольни вниз спуститься, то в зал не попадешь, потому как давным-давно валились сверху кирпичи и глыбы каменные по винтовой лестнице до самого низа. Дверь железная на лестницу была закрыта, так ее и завалило изнутри обломками. Много лет прошло, а дверь так и не пытались открыть. Не нужна. Так что Настя еще днем по внешней стене на колокольню вскарабкалась, сквозь узкое окно протиснулась и по разбитой винтовой лестнице до балкона спустилась. А дальше нельзя. Дальше завалено. Днем церковь была пустой и темной: окна заложены, только несколько лучей через пробоину в крыше внутрь попадают.

Привыкли глаза к темноте, осмотрелась Настя. После того, как дверь на лестницу завалило, тут на балконе никого не было. Все в пыли. Везде, где Настя ступила, – следы. Никто ее тут на темном балконе не достанет, никто не увидит.

Тут она и затаилась. К вечеру пришли слуги в зал, свечек зажгли во множестве, фонари цветные включили. Ближе к ночи наполнился зал людьми, и пошло веселье.

Настя на веселье сверху смотрит. Только бы не чихнуть от пыли. И сердечко стучит: много часов по церковным стенкам она как муравей карабкалась, неужели никто не заметил? Одному стоит заметить, и…

6

Думала Настя, что церкви под спортзалы хороши и под зернохранилища. Оказывается, и для подпольных увеселительных заведений они тоже годятся. Главное – стены непробиваемой толщины. Глушат они звуки, и не летят те звуки далеко. И высота храма роль играет – воздух здесь чист и свеж. Дым табачный под потолок уходит, а потолок вон аж где.

И простор для танцев. И для игорных столов. И уединиться есть куда с хохочущими девками. Веселье как в конотопском парке, только морды пока не бьют. Посреди зала – большая игра. Звенят червонцы. Николаевские. Александровские. Ленинские. И бумажные деньги по столам пачками. Хрустят купюры. Наши родные синенькие с пролетарием и красноармейцем. И не наши, зелененькие, с достопримечательностями Вашингтона и мудрыми президентами. Идет игра, и девки пляшут, и скрипки плачут, и пошел дым коромыслом.

Заполняется зал. Ай, кто это? Это – первый секретарь обкома Коммунистической партии. И председатель облисполкома. Сказали женам, что вместе с Бочаровым в следственном бараке распутывают паутину контрреволюции, а сами – здесь. За столами.

И прокурор областной. Пришел проверить, как законы соблюдаются.

И товарищ Саркисов появился. Этот в Москве живет. Должность его Настя помнит – начальник строительного управления НКВД. Он тут в длительной командировке, строительством подземного города руководит.

И зам наркома связи товарищ Прокофьев. Этот тоже в длительной. Под его контролем в подземном городе километры тоннелей аппаратурой связи заполняют.

Думала Настя, что чем круче террор, тем меньше подпольных увеселительных заведений. А оно наоборот. Пир во время чумы. Радуются люди. Жить спешат. И наслаждаться. Девки канкан в пятый раз исполняют. Ай, хорошо.

Настя на балконе за колонной. Все ей отсюда видно. Все слышно. Акустика в храме такая, что звуки снизу вверх летят, усиливаясь и не искажаясь. Все крамольные разговоры так слышны, словно Настя рядом с Бочаровым за столом сидит и карты тасует.

Только не хочет Настя слушать разговоров крамольных. Настя в музыке вся. Растревожила музыка душу. Ах, монашечка, какая жизнь мимо тебя плывет! Какая игра! Чекистский притон, а похоже на разгульный праздник офицеров Кавалергардского полка.

Вот бы Насте спуститься. Она бы им показала канкан. Вот бы Насте спуститься и сказать Бочарову: возьми меня с собой в заговор, люблю приключения и риск люблю. Я тебе все сталинские тайны расскажу, только дай мне поплясать.

В другом свете Настя Бочарова увидела. А ведь красавец. Черный цыган, кудри смоляные, глазом косит злым и диким. Жаден до власти. Если они власть возьмут, то Бочаров задавит и Ежова, и Фриновского, и Бермана. Жаль, что жизнь так устроена: или Сталин Бочарову глотку перегрызет, или Бочаров Сталину. А ведь при другом раскладе мог бы Бочаров быть верной опорой сталинской власти. Жаль такого. Жеребец, почище Холованова. Девки так и вьются перед ним. И перед гостями его. Те тоже мужчины в красе. Все молоденькие, все сталинские выдвиженцы.

Трудно от музыки отвлекаться. Но отвлекается Настя, ловит разговор.

Все про карты и про девок.

– Двадцать один – число счастливое…

А вот это двояко понять можно. В прямом смысле: для картежника двадцать один – число счастливое. С одной стороны. А с другой: через месяц, 7 ноября 1938 года, – двадцать первая годовщина Октября. Все так складывается, что именно на праздники они и возьмут власть. А до того не могут: в Жигулях не завершен монтаж оборудования спецсвязи.

– Хорошо у тебя, Саша Бочаров.

– Хорошо будет седьмого ноября. Вот тогда повеселимся. Под симфонический оркестр канкан плясать будем.

7

Сидит Настя в укрытии и вдруг озаряет ее догадка. Все просто: если Бочаров может устраивать тут, в церкви, оргии, если тут, в церкви, он может говорить о чем хочет, проигрывать и выигрывать миллионы, значит, он считает это место своим укрытием, своим безопасным и защищенным местом. Следовательно… Следовательно, и самые важные вещи и документы он должен хранить именно тут.

Церковные тайники… Много Настя слышала о церковных тайниках… Под многотонными каменными плитами пола. В толще стен. В каменных щелях глубоких подвалов. В подземных ходах, которые идут к родовым склепам. Или… Или документы лежат на самом видном месте, где на них никто не обращает внимания.