Текст книги "Контроль"

Не стал Холованов Ежова брать. И на Микояна сегодня приказа не было. Пошел Холованов к трибуне, и выступающего за плечо: пройдемте…

7

После совещания высшего руководящего состава НКВД – банкет. В Большом Кремлёвском дворце.

Слух по кремлевским коридорам: товарищ Сталин приказал придумать какую-то новую водку. Водка совершенно особая, только для руководителей. Говорят, называется водка «Москва-столица» или «Москва – столица СССР». Или просто «Столица СССР». Говорят, несравненного вкуса.

Не терпится руководящему составу попробовать. После такого совещания каждому руководителю напиться хочется. Все равно, будет водка называться «Столица СССР» или просто «Столица». Радостно каждому, что пронесло сегодня. Может, и завтра пронесет. И приятно каждому, что товарищ Сталин заботу проявляет. Врагов убирает властной рукой, той же рукой верных ему людей жалует. Худо ли: приказал для руководящего состава специальную водку придумать.

После официального банкета в Кремле – неофициальный. Тот готовится в гостинице «Москва». Чем удобно? Тем, что, напившись, идти никуда не надо. Надо только на правом сапоге предварительно мелом номер комнаты написать. А уж там до комнаты дотащат. Спецлакеев на то держат, чтоб руководителей по номерам растаскивали. Догадываются руководители, что прослушивает Сталин гостиницу «Москва» от фундаментов и подвалов до самых крыш. Напьешься – наболтаешь лишнего.

Но как после такого совещания не напиться? Как не напиться, если именно там, на неофициальном банкете, и дадут этой самой водки попробовать?

Еще слух. Неподтвержденный. Говорят знающие люди, что водка эта будет выпускаться с разными этикетками. Если в Кремле банкет, значит, подавать будут с этикетками, на которых башни кремлевские, если в ресторане Речного вокзала в Химках – значит, с этикетками, на которых Речной вокзал. Но эти этикетки пока не отпечатали. А вот сегодня – продолжение банкета в гостинице «Москва», так подадут эту самую водку с этикетками, на которых эта самая гостиница «Москва».

С трудом в такое верится. Построили чекисты Беломорканал и канал Москва – Волга, и стала Москва портом трех морей: Балтийского, Белого и Каспийского. Когда построят чекисты канал Волга – Дон, станет Москва портом пяти морей, Азовское и Чёрное прибавятся. Потому можно было бы поместить на этикетку силуэт московского Речного вокзала. Как символ Москвы – центра чекистских каналов. Но помещать на этикетку силуэт гостиницы «Москва»? Не верится. Не может быть такого. Какой только чепухи праздный мозг не выдумает.

Глава 12

1

Практическая ценность любой суммы знаний возрастает тысячекратно в случае, если сведения систематизированы – грубо говоря, разложены по полочкам. Дмитрий Иванович Менделеев, к примеру, многие годы мучительно пытался создать единую классификацию всех химических элементов, логически увязать в одной системе все их свойства. Он искал закономерность, которая позволила бы для каждого элемента найти правильную, ему одному соответствующую полочку. Закономерность нашел. В результате открыл периодический закон химических элементов – один из фундаментальных законов мироздания. Все феррумы, аргентумы, аурумы и плюмбумы Менделеев не только разложил по соответствующим полочкам, но и вскрыл ошибки предшественников: какой, говорите, у бериллия атомный вес? Что-то он в мою таблицу не вписывается. Ну-ка, пересчитайте. Пересчитали – шапки сняли: прав Менделеев, а мудрые предшественники наколбасили. Девять химических элементов не укладывались в таблицу Менделеева, а все потому, что их свойства были определены неверно. Пересчитали, проверили, после того все сошлось как в балансе у хорошего бухгалтера.

Так это не все. Разложил Менделеев все известные ему элементы, словно мозаику, а у него в таблице зияют какие-то странные пустоты. Чего-то не хватает. Почему? Да потому, что ряд элементов пока не открыт, науке еще не известен.

Поняв логику, Менделеев сумел вычислить существование одиннадцати неизвестных науке, еще не открытых химических элементов и точно описать их свойства. Все его предсказания сбылись. Четыре из предсказанных элементов были открыты при жизни великого мыслителя, еще девять – после его смерти, причем некоторые из них – через десятки лет.

В чем же корни гениальности? Не в том ли, что был Дима Менделеев у своей мамы Марии Дмитриевны семнадцатым ребенком? Эх, были же времена! Семьи русские были крепкими да плодовитыми. А что сейчас? Родит русская женщина 10–12 детей и считает, что долг перед Родиной выполнила, что этого достаточно. Но если бы не ленилась, не успокаивалась на достигнутом, то, глядишь, какой-нибудь семнадцатый по счету гением уродится, вроде Дмитрия Иваныча.

Настя Стрелецкая вовсе не семнадцатый ребенок в семье. С Менделеевым ее роднит не это, а четкое осознание простого факта: нужны полочки. Много-много. Материалов в Институте мировой революции собрано с избытком. И всё новые идут короткими шифровками, развернутыми отчетами, катушками стальной намагниченной проволоки, портфелями, ящиками, вагонами. Однако коэффициент извлечения полезных зернышек из отвалов полученной информации ничтожно мал. Мал потому, что добывание считается чем-то более важным в сравнении с обработкой. Этим грешат многие разведки мира: добывающие офицеры числятся романтичными героями, аналитики – протирателями штанов. Хотя истинными героями во всех величайших свершениях разведывательных служб во все времена являлись именно аналитики.

Но для того, чтобы аналитик мог совершить подвиг, ему нужно создать условия для работы. Тихий уголок ему так же необходим, как Менделееву – химическая лаборатория. Аналитику никак не обойтись без такого места, в котором его никто бы не отвлекал от размышлений, в котором он мог бы развесить по стенам свои карты и схемы, разложить по столам графики и расчеты. Аналитику не обойтись без трехлитрового кофейника, как Менделееву – без спиртовок, пробирок, реторт и точных весов. Но прежде всего аналитику нужны полочки. Желательно в отдельном помещении. Но у Холованова свободных помещений для Насти нет. Потому и решила Настя обратиться к тому, кто стоит над Холовановым. К Сталину.

Совещание чекистов было собрано по приказу Сталина. Сталин – главный, вернее, единственный зритель этого волнующего действа. Настя напросилась в обеспечение безопасности ради того, чтобы получить возможность задать вопрос Сталину лично.

И вот совещание завершилось. Коридор, по которому Сталин будет уходить, она вычислила заранее. В самом здании – три кольца охраны. Настя была в центре самого важного, центрального, потому в этот коридор имела доступ.

И вот дождалась. По коридору – двое, Сталин и Холованов. Проходят мимо, внимания на нее не обращая. Перехватило дыхание. Глянула она на Сталина, потом себе под ноги. И задать вопрос не решилась. Блюдо свое серебряное к груди прижала. Это рефлекс. Это – непроизвольная реакция психики: блюдо – словно защита от какой-то угрозы, от неясной, грозящей беды.

Прошли они мимо, только тут Настя и решилась:

– Товарищ Сталин…

Сталин остановился, но головы не повернул.

– Разрешите обратиться.

– Разрешаю, – не оборачиваясь, ответил Сталин.

– Товарищ Сталин, я хочу, чтобы в монастыре для меня был выделен зал. Не то чтобы большой, но приличный.

– Товарищ Сталин, маленькие кельи есть. Свободного зала в монастыре нет. Все заняты аппаратурой и документами, – тут же перебил Настю Холованов.

Сталин, по-прежнему не оборачиваясь, пошел дальше, говоря как бы сам себе, не слушая возражений:

– Выделить зал. Не то чтобы большой, но приличный.

2

Сняла Настя передничек, затянулась портупеей, проверила пистолет на боку.

Жаль, модернизация «Москвы» только начинается. Жаль. После такого совещания перепьются чекисты. Самое время не только их послушать, но и посмотреть за ними. Накинула Настя кожаную куртку – и в темный коридор. В мрачную комнату, к стенке, которая открывается сама. Спустились на станцию «Кремлёвская». Там ждут. «Главспецремстрой–12» – в готовности. Только лишний вагон добавлен. Догадывается Настя: это вагонзак. Всех, кого арестовали сегодня, Холованов с собой везет. Профессору Перзееву на допрос. Хитер Перзеев: сам никого не бьет, сил не тратит, а только сочувствует: «Не хотите говорить? Придется вас отдать нехорошим людям…»

3

Стучит «Главспецремстрой»: до-мой, до-мой, до-мой. Вагон сегодня полон. Девочки возвращаются с обеспечения совещания высшего руководящего состава НКВД. Если бы жили в Москве, если бы имели папу и маму, если бы имели соседей и друзей, то каждую можно было выследить, изучить, подстеречь, подкупить, запугать. Но нельзя девочек выследить, нельзя подстеречь, нельзя подкупить, нельзя запугать. Нельзя потому, что самому товарищу Ежову не дано ничего знать о сталинских девчонках.

Подошло совещание к обеду, тут они и появляются стайкой, обслуживают делегатов бойко, весело, и исчезают все разом. Как сквозь землю. Каждый раз разные появляются. Вроде у Сталина их полк целый. Может, особо проверенных Сталин из какого текстильного комбината привозит? Или студентки из какого-нибудь института?

Завершили работу – и все разом исчезли. Не уследишь. Может, в метро спустились? Может, у них свой выход есть на «Площадь Революции» или на «Площадь Свердлова»? Или их машинами закрытыми из Кремля вывозят? Ставил людей товарищ Ежов к станциям метро, наблюдали за всеми воротами кремлевскими до больших совещаний и после. Непонятно, откуда девчонки берутся, куда пропадают. В Московский метрополитен имени товарища Кагановича поздно вечером, после того, как все станции закрываются, не сунешься. Московский метрополитен подчиняется непонятно кому. Даже товарищу Ежову непонятно. И врагов в Московском метрополитене товарищу Ежову выискивать не дозволено. И охраняется метрополитен особым отделением милиции, который кому-то подчиняется, но разве сообразишь, кому именно? Ясно только, что хозяин метро – дядя властный и свирепый. Так что совать нос в дела Московского метрополитена не рекомендуется. Купите билетик и езжайте куда надо. И не оглядывайтесь. Перед закрытием – не задерживайтесь.

Получается, что некому ремонтные поезда в ночном метро разглядывать. И потому несется «Главспецремстрой» никем не замеченный. Вырывается из подземелья, прет в темноту.

Со свистом.

4

Зал двухсветный. То есть окна с одной стороны и с другой. Пустой зал. Затейливые рамы железные. В рамах – стекла многоцветные. Из зала выносят последние ящики с аппаратурой. Рабочие втаскивают огромное резное дубовое кресло. Холованов заводит Настю, жестом показывает: вот то, что просила. В смысле: получи и распишись.

Стена на север – глухая. Стена на юг – почти глухая: одна в ней только дверь железная. Зато на восток – три окна. И на запад – три. Окна в три человеческих роста. Не простых три роста, а выше среднего.

Приказал товарищ Сталин Настю больше на звуковом контроле не держать: слушать, что люди болтают, любой может. Приказал товарищ Сталин поставить Настю на аналитическую работу. И создать условия.

Если товарищ Сталин приказал, то Холованову осталось только вытянуться, щелкнуть каблуками полированных сапог и ответить четко: «Есть создать условия».

Что за условия? Стены и простенки отделать пробковыми плитами. Где взять? Это Холованову забота. Вспомнил Холованов ударение сталинское на слове «обеспечить» и ничего не сказал. Раз приказано, значит, будет обеспечено.

Пробковые плиты размером два фута на два, толщиной в два дюйма продает британская фирма «Эркол». Конторы, заводы и склады этой фирмы – возле Рединга. Это между Лондоном и Бристолем. Отправить самолет в Лондон и привезти. Долго ли?

Скрипнул Холованов зубами, но самолет сгонял. Привез. Обклеили стены. Понравилось Насте. Одобрила. Что в этом зале раньше было? Может, иконописная мастерская, и потому окна такие большие. А может, еще что. Зал именно такой, о каком всякий, занятый аналитическим трудом, мечтать должен. Дверь старинную железную современной стальной заменили. И приладили табличку: «Вход воспрещен!»

И уточнение:

«Вход разрешен:

1. Тов. Холованову.

2. Профессору тов. Перзееву.

3. Тов. Стрелецкой».

Перзеев – профессор-психолог. Работает в монастырских подвалах. Ему и Холованову разрешен доступ в большую светлую комнату, которая отныне именуется Залом Жар-птицы. Хозяйка тут – Настенька. Они – посетители, она – постоянный работник.

Первым делом, до того как зал засекретили, приказала Настя печку-буржуйку поставить. Монахи без отопления жили, и она могла бы, но с огоньком, с легким запахом дыма, с треском сосновых смолистых поленьев лучше. И еще приказала Настя, чтоб из трапезной монастырской принесли длинные широкие дубовые столы. Лет им по двести. Ножки резные. Так установили, чтоб не шатались. Намертво подогнали, вроде столы с полом из одного камня вырублены. Не шелохнутся.

Вот и все условия для работы. Настя – не привередница.

В углу у печки чугунной поставила Настя себе кресло дубовое резное. Не кресло – трон. Спинка метра два высотой, вся чертиками и львиными мордами изрезана. Заперлась Настя, растопила печку, села на трон и задумалась: с чего начинать?

5

– Товарищи девушки, сегодня перед вами выступит наш дорогой профессор Перзеев. Мы каждый день работаем рядом с этим незаурядным человеком, забывая, что он – один из величайших знатоков психологии вообще и психологии людоедства в частности.

Захлопали девушки. Встал Перзеев, солнце в окне загородил.

– Товарищи девушки, теория людоедства – это самая интересная наука…

– А марксизм-ленинизм?

– Хм. Это, конечно, так. Хм… Да. Правильно. Я бы сказал так: марксизм-ленинизм – вне конкуренции. Марксизм-ленинизм возвышается над всеми науками и, конечно, является самой интересной наукой, но сразу за марксизмом идет людоедство.

Одобрили девушки Перзеева: такого не вышибешь из седла.

– Итак, кто же такой людоед? Людоед – это самый обыкновенный человек, которому очень хочется кушать. Все мы с вами людоеды, только у всех нас сегодня был вкусный завтрак, и все мы сыты. Но как только… Одним словом, людоедство – самая интересная в мире наука потому, что изучает психологию человека, который превратился в зверя. Особый интерес представляет для науки именно переломный момент, именно грань, которая разделяет существование человеческое и существование скотское. Превращение людей в скотов происходит поразительно быстро. Не забывайте – на нас всего только шесть тысяч лет цивилизации легоньким слоем лежат, а если поскрести, то под этим слоем обнаружатся сто миллионов лет беспросветного зверства. Каждого человека в это зверство опять тянет, но не каждый сознается, что тянет. И не только психика тянет нас в пучину зверства – случаются ситуации, когда надо или сдохнуть, или сожрать ближнего. Даже не так: сожрать ближнего, или ближний сожрет тебя. Терять нечего, и сильный пожирает слабого. Став однажды людоедом, человек обычно до конца жизни им остается, хотя и старается это скрыть. Это как убийство: один раз убил, другой, а потом как втянешься! В людоедство втягиваются быстрее, чем в обычное убийство. Людоедство – более сильный наркотик, чем убийство без пожирания трупа. В людоедство человек втягивается сразу после первого акта, редко – после второго. Навсегда. Если после первого акта людоедства у человека потом всегда будет достаточно пищи, то и тогда он тайно или явно людоедом остается. Он может практиковать людоедство активно или только мечтать о нем, но это дела не меняет: он людоед. Впрочем, как и все мы. Советская наука, как самая передовая в мире, имеет уникальный опыт изучения причин, условий, процессов и последствий людоедства. Наша наука имела совершенно беспрецедентные возможности всестороннего изучения феномена массового людоедства, особенно в 1919 и 1920 годах, а также в 1932-м и особенно – в 1933-м. О! Наша наука полностью использовала представившиеся ей возможности…

– И вы, профессор, – не выдержала Настя, – сами видели живых людоедов?

Рассмеялись все. И профессор рассмеялся:

– Только в подвале под колокольней я семьдесят шесть людоедов держу. Для экспериментов.

6

Все в мире начинается с организации.

В каждом деле надо какую-то систему придумать, шкалу ценностей, какие-то координаты изобрести, в которые факты и цифры можно укладывать и сравнивать.

Долго Настя на стену смотрела, а потом поставила лесенку и фотографию клиента главного, Николая Ивановича Ежова, кнопочками приколола. Фотография тридцать на двадцать четыре. Пробка для того, чтоб портреты и бумажки легко кнопочками прикалывались.

Николай Иванович Ежов – точка отсчета. Николай Иванович Ежов – ближайший друг товарища Сталина, следовательно – главный враг. Николаю Ивановичу Ежову доверена безопасность страны, правительства и товарища Сталина лично. И если так, то товарищ Ежов – самый опасный человек.

Отошла Настя, голову склонила, на свою работу любуется: стена в четыре человеческих роста и ширины соответствующей. Вся стена теперь мягкая и пахучая: от пробковых панелей запах изумительный. До головокружения. Плиты пробковые пропитывают чем-то возбуждающе-дурманящим.

На стене с возбуждающим запахом – один портрет на четырех кнопочках: молоденький шеф НКВД, на петлицах звезды, как у маршала. Под фотографией Настя самую кратенькую характеристику приколола: «Родился 1 мая 1895 года. Пролетарского происхождения. Хорошо поет. Ценитель искусств. Образование неоконченное низшее. Лечился от педерастии. Не долечился».

7

Стукнул в дверь профессор Перзеев, зашел, похвалил: молодец, Жар-птица, фотографии клиентов перед глазами иметь надо, в глаза клиентам почаще заглядывать. В мир внутренний проникать.

Рядышком Настя фотографию жены Ежова приладила – Женечки Хаютиной-Ежовой с характеристикой: «Делу партии предана. Проявляет революционную бдительность. Настойчиво изучает теорию марксизма-ленинизма. Любит икру осетровую. Домработниц бьет. Одевается в Париже. Владеет самой богатой в Москве коллекцией женской одежды. Любимые духи – «Лориган Коти». Любимые камни: сапфиры с чернотой; изумруды цейлонские, светлые, с внутренним сиянием; бриллианты бесцветные или розовые. Хорошо ориентируется в шкале прозрачности бриллиантов. Лето проводит в Ялте, зиму – в Барвихе и на курортах Австрии. Сожительствует – см. особую папку 29/815. Сожительствовала с Ежовым, когда мужем был Хаютин». Тут же и про Хаютина кратенько: «Враг. Троцкист. Террорист. Вредитель. Своей женой изобличен в связях с германской, польской и японской разведками. Ликвидирован».

Ниже фотографий Ежова с женой и ее бывшим мужем – портреты ежовских заместителей: товарищей Фриновского, Заковского, Бельского, Жуковского и Чернышёва. Еще ниже – портреты начальников главных управлений, центральных управлений, республиканских наркомов, начальников областных и лагерных управлений. И жены их рядышком.

Важно о женах знать больше. Если какая жена мужем командует, то портрет такой жены Настя не на одном уровне с мужем помещает, а чуть выше. Чтоб в глаза бросалось. А если муж в семье главный, то тогда фотографию мужа чуть выше фотографии жены. Но это редко.

С самим Ежовым не все ясно. По записям разговоров выходит, что жена им правит, как Бонапарт Европой. Но как напьется Николай Иваныч (а напивается часто), то тут уж он Бонапарт. Потому портреты Ежова и его жены рядышком висят. На одном уровне.

Настя ниточками портреты соединяет. Всё к системе привести надо. Чтоб закономерности обнаруживать. Если люди свои – значит соединить красной ниточкой два портрета. У каждого начальника – группа, с которой он связан порукой, а может, и кровью. Свою группу каждый начальник за собой по служебным лестницам тянет. От каждого начальника к нижестоящим – красные ниточки: свои ребята. Вражда – черная нитка между двумя портретами. Тайное недоброжелательство – серая. Тут паутина серая сразу оплела все портреты.

Внебрачные половые связи – желтой ниточкой. Клубка не хватило. Педерастические отношения – голубенькой.

Пришел Холованов: ай да картина! Ай да умница Настя! Жаль, нельзя товарищу Сталину в Кремль отвезти такую картину и продемонстрировать. Ничего. Товарищ Сталин сам тут бывает. Покажем. Одно дело – папки листать, листочки перекладывать, от пыли канцелярской чихать, другое дело – картина на всю стену: сто главных лидеров НКВД и жены их тут же, и любовницы, и любовники.

Вся стена вроде мозаикой изукрашена. Не зря самолет в Лондон гоняли. Не зря пробковые плиты фирмы «Эркол» везли. И как легко в случае изменений портретики переколоть и ниточки перетянуть. Был товарищ Прокофьев заместителем наркома НКВД, перебросили его заместителем наркома связи, на его место товарища Бермана поставили, потом товарища Бермана назначили наркомом связи, товарища Рыжова на его место, расстреляли Рыжова, и кресло зама наркома НКВД занял товарищ Жуковский. Если так и дальше пойдет, то каждые три-четыре месяца надо портретик менять. Редко кто на этом месте, как товарищ Берман, десять месяцев продержаться может. Если всё к системе привести, то нетрудно понять, что товарища Жуковского скоро со стенки снимать придется и на его место вешать портрет товарища Филаретова. Но и ему больше трех месяцев тут не висеть.

И как легко на пробковую стену повесить новый портретик! И ниточками с другими портретами соединить – красненькими, серенькими, черненькими, желтенькими, голубенькими.

На другой стене – карта Союза от потолка до пола. Флажками по карте республиканские и областные управления, лагерные управления, тюрьмы, лагеря, запретные зоны, санатории НКВД, дома отдыха, лагеря отдыха для детей руководящих работников НКВД, исправительно-трудовые лагеря для детей расстрелянных руководящих работников НКВД. Тоже картина впечатляющая.

В простенках между окнами Настя структуры смежных организаций разместила. Система та же: пирамида из портретов начальников и их жен – это официальная картина. А соединишь портреты ниточками разноцветными – и вырисовывается картина неофициальная.

Размещает Настя портреты тех, кто раньше в НКВД работал, и чудные узоры расцветают: вот, например, есть наркомат лесной промышленности, а присмотришься – филиал НКВД. Наркомат связи – а все начальники из НКВД. Строительство железных дорог – опять филиал НКВД. Освоение Севера – снова НКВД. Освоение Дальнего Востока – филиал НКВД. Множество строек – и все филиалы. Много филиалов, на стенах места не хватает.

Все стены завешаны фотографиями. Все фотографии соединены между собой разноцветными ниточками. Настя, напевая, разложила множество бумаг на полу. Вдруг замерла. Прислушалась. Звенящая тишина. Она резко обернулась. За ее спиной – Сталин и Холованов. Она увлеклась работой и не заметила, как они вошли.

Окинул Сталин взором стены, фотографиями облепленные, жестом упредил порыв Насти разъяснить смысл: сам вникну. Долго хитросплетения ниточек разноцветных разглядывал, хмыкая, головой покачивая то ли удивленно, то ли одобрительно. И показалось Насте, что он не просто старается все уяснить, но и удержать в памяти всю эту рукотворную паутину. А за сталинской спиной Холованов подмигнул, энергично сжал пальцы в кулак, большим пальцем вверх: молодец, Настюха!