Текст книги "Невыдуманные истории"

Любимая мелодия

Бывает же так. Ежедневно приходится встречаться обыкновенному человеку в будничной жизни с десятками таких же людей, как и он сам, но не оставляют они, эти встречи, никакого отпечатка ни в памяти, ни в душе. Порой, даже на лицо не помнишь человека, встретившегося накануне.

Но, бывает, увидишь только или услышишь человека, даже пообщаться не успеешь, а такой глубокий след остается, что, кажется, всю жизнь будешь помнить эту встречу с человеком незаурядным и удивительным.

Между Шлюзом и Обью есть такая особая земля – бесплатная, или «ничья». Находится она в зоне «повышенной опасности» и потому никто не решается сдавать ее в аренду. Вот и освоили ее люди, не имеющие за душой, как говорят, ни кола, ни двора, вот и копаются они в ней, находя себе в этом утешение. Вся эта площадь поделена на сотни маленьких участков и потому, даже если разглядывать ее с дороги по плотине, она очень похожа на старое лоскутное одеяло. Эти крохотные земельные участки позволяют любителям природы убить время, возвращая за труд минимум овощей. Тем не менее, люди, из года в год что-то высаживают, поливают, растят на этих лоскутах.

Было время, когда мы с Валей, моей женой, тоже копались в этой земле и периодически ходили туда, чтобы посмотреть, не выросло ли там что. Однажды, с этой целью, мы с ней направились за шлюз.

За гаражами, в районе котлована, заполненного обской водой, громко звучала музыка, а на берегу, у воды за кустами, в воздух нет-нет, да и взлетал конец длинной удочки. Перед кустами стоял легковой автомобиль с распахнутыми дверками. Именно, из него и лилась эта музыка. Мелодия сменилась и к моему огромному удовольствию зазвучала моя любимая песня Юрия Лозы – «Плот».

Раздался голос автора этой песни с его приятным тембром. Но что это? Пели в два голоса, я знаю, что Лоза всегда пел только один. Но тут приятный женский голос вторил ему. Они исполняли песню изумительно красиво, у меня мурашки пробежали по телу.

– Надо же, Лоза тоже решил исполнить свою песню в паре с женщиной. Слушай, как красиво они поют! – сказал я Вале. – Песня у них вторую жизнь получит.

Поравнявшись с машиной, я с удивлением увидел, что в машине на переднем сиденье, откинувшись на спинку, сидит хорошенькая женщина и самозабвенно поет вместе с Лозой. Ах, как она пела! Щеки ее горели огнем, а глаза безумствовали. Она ничего не видела и не слышала. Она была уверена в том, что поет любимую песню вместе с любимым певцом. Чистый, приятный голос не портил мелодию, он украшал песню. Она пела вторым голосом, но не громче, чем звучал голос Лозы. Исполнение было безупречным

Я немного замедлил шаг, но Валя ухватила меня за запястье руки и повела, чтобы поскорее удалиться с этого места и никому не мешать. Мы свернули на тропинку среди кустов, и я остановился. Я не мог уйти, не дослушав это «чудо» до конца. Придется ли услышать такое исполнение хоть еще раз?

– Что происходит с тобой? – недоумевая, спросила жена.

– Не знаю. Наверное, просто, любимая мелодия. Не могу равнодушно пройти мимо.

Многодетная семья

В маршрутке было не тесно, но и свободных мест не было. Я сидел в конце салона, кресла для сидения там были расположены попарно, пассажиры сидели лицом друг к другу. Напротив меня расположилась небольшая женщина с девочкой на руках, на вид девочке можно было дать годика три. На сиденьях рядом с женщиной и рядом со мной сидели по мальчику, лет так пяти-шести. Я поначалу не обращал внимания на эту семью, занимаясь расчетом за проезд, но постепенно мое внимание переключилось на детишек. Они были очень похожи друг на друга, маминых черт в их лицах совершенно не было.

Мальчики негромко разговаривали на какие-то свои детские темы, к разговору, периодически, подключалась их младшая сестренка, поднимая голову с плеча матери. Не припомню, о чем они разговаривали, да, это и не так важно, но я, из любопытства, стал поглядывать на этих детишек и прислушиваться к их оживленному разговору. Женщина, заметив мои взгляды, стала с улыбкой смотреть, то на своих мальчишек, то на меня, при этом гордо поднимая голову при каждом умном высказывании одного из детей. А они не шалили, не спорили, а мирно дискутировали, словно взрослые люди, делая свои умозаключения по многим вопросам, которые они поднимали. Девочка, и та, некоторый раз вставляла в этот разговор свое веское слово.

Когда женщина очередной раз взглянула в мою сторону, я не выдержал и спросил ее:

– Все ваши? – окидывая взглядом всех детишек.

– Это еще не все, муж дома с двумя младшими остался, – ответила мне женщина, с улыбкой поджав не накрашенные губки. – Да, еще вот одного все время с собой ношу.

Она склонила голову и отодвинула свою дочь, чтобы показать свой большой и круглый животик. От ее слов и увиденного животика, я на время словно онемел. После, не найдя слов, я произнес в восхищении:

– Вот это да! Ну, вы и даете! Вот, дорвались!

Она засмеялась и бойко ответила:

– Вы все правильно сказали, я не в обиде. Мы и в самом деле дорвались, а остановиться не можем. Мне всего-то двадцать семь лет, и вот, скоро шестой ребенок будет.

Оставшийся путь маршрутки до нужной мне остановки я молчал, собирался с мыслями, что бы такое сказать молодой маме, но так и не смог собраться. Вот и моя остановка, дети тоже засобирались к выходу. Тут я смог сказать:

– Так мы еще и соседи, оказывается?

Еще удивительнее оказалось то, что и дом-то их был рядом с нашим домом и двор был нашим общим двором. Почему же мне никогда не пришлось с ними встретиться, почему нигде не пересеклись наши пути? Так вот и живем, рядом, а знать, друг друга, не знаем. А семья-то исключительная, можно сказать, выдающаяся!

06/01/2015

Наваждение
С иронией о серьезных вещах

В Академгородке накануне Первомайских праздников открылась американская выставка «Наука и просвещение в США». Нам, курсантам военного училища, поступили рекомендации не появляться на этом форуме. Кроме того, все три праздничных дня нас отпускали в увольнения, но при условии, что уволенные не появятся в Академгородке. Чем это было вызвано – неясно.

В тот день я решил посетить город с целью узнать немного о нем, глядя не на карту города, а вживую. Вместе со мной, в город решил съездить и мой коллега Александр. Не располагая деньгами, мы не стремились вырваться в увольнение, но торчать в казарме уже надоело, опостылел и телевизор, висевший под самым потолком казармы. Можно еще и поспать, но это было не по нам. Мы с Санькой собрались за приключениями.

Мы заехали в самый центр города. Красиво. Мы бродили по центральной улице, отдыхали на лавочках в парке, но время уже перевалило полдень, захотелось есть. Вокруг площади были и кафе, и рестораны, но такого прекрасного заведения, как «Блинная» в Академгородке в самом конце Морского проспекта, где все «дешево и сердито», мы отыскать так и не смогли. Между нами состоялся такой разговор:

– Санька! Не взять ли нам с тобой бутылочку вина, да как все порядочные люди отметить праздник, а заодно и перекусить, хотя бы пирожками с мясом?

Мой коллега немедленно согласился:

– Я давно подумываю над этим же, только вот предложить не решаюсь, потому что слишком уж трудновыполнимо такое желание. Видишь ли, со спиртным кризис, да и цены в кафе нам не по карману. Денег маловато у нас, люди-то мы казенные.

– Да, а у нас в столовой обед уже прошел, – взглянув на часы, с тоской в голосе напомнил я. – Давай думать.

– Думай не думай, а искать такое место, где можно было бы перекусить на наши деньги, все равно придется.

Вот мы и попросили совета у проходящего мимо мужчины средних лет. На проспекте людей много, но не ко всем подойдешь, да и то, как назло попадаются люди не местные, а приехавшие тоже из других районов города. Прохожий, которого мы остановили, оказался местным и очень доброжелательным человеком. Войдя в наше положение, он указал нам на старинное здание на углу площади, сказав при этом:

– Лучше места не найдете, чтобы дешево перекусить. Вот там, с правой стороны здания, приделали какой-то сарай из досок и вывеску повесили, что это место называется кафе «Минутка». Хотя не совсем красиво оно выглядит, но другого, подходящего для ваших запросов места, пожалуй, и не найти.

Мы с моим коллегой были рады и этому. Поблагодарив прохожего человека, мы с Санькой, сопровождаемые его доброжелательным взглядом нам вслед, направились по указанному адресу. То, что мы увидели, действительно соответствовало сказанному добрым человеком. Грубая постройка никак не хотела гармонировать красивому долгожителю и выглядела неказисто и нелепо. Кто только мог такое придумать? Однако есть хотелось все сильнее. Но и там, в этом кафе под названием «Минутка», стояла большая очередь у прилавка за стаканчиком горячего кофе и пирожком. Я занял очередь, и мы вышли из помещения для поиска бутылочки вина. Благо, продовольственный магазин рядом находился.

В магазине нас постигло разочарование, в отделе, где когда-то торговали спиртными напитками, все полки были уставлены бутылками с популярными в то время напитками «Крем-Сода» и «Буратино». В растерянности мы встали возле прилавка и стали усиленно думать, чем можно заменить вино? Наша военная форма привлекала внимание и люди, в основном женщины, надолго останавливали на нас свои взгляды. Один, очень любопытный мужчина, подошел к нам и стеснительно задал вопрос:

– Простите, пожалуйста, молодые люди. Вы наши? Или не наши?

– Ваши, ваши! – быстро ответил я, в надежде, что человек отойдет от нас.

– А то я в Польше служил, так вот у солдат их Армии, была точно такая же униформа. Извините!

– Наша новая военная форма никому покоя не дает. Видишь, принимают за иностранцев, – с неподдельной гордостью сказал Санька.

В конце прилавка появилась женщина в белом халате продавца и с грустными глазами. Увидев нас, она оживилась, глаза ее повеселели, и она поманила нас пальчиками руки.

– Вы что-то хотели, ребятки? – спросила она.

– Совсем бедно стали жить люди, в праздник не найти даже бутылочки вина, – пожаловался я, а Санька лишь поддакивал. – Впервые находимся в увольнении, увольнительная до часу ночи дана, а бродим, как два истукана по городу вот уже два часа, а ни поесть, ни выпить для праздника никак не можем.

– Так, в чем же дело? – спросила продавщица и тут же обрадовала нас. – Выбейте-ка три шестьдесят в кассе, да ко мне подойдите. Сын у меня в Армии, вот я и решила для вас сделать что-нибудь. Может, и сына моего угостит какая-нибудь хорошая и добрая женщина, тоже, ради праздника.

Санька мне на ухо шепчет:

– Вино что-то слишком дорогое.

– Ты хочешь вообще без вина обойтись? Люди добро делают, а ты копейки пожалел! – заворчал на него я.

Мой довод убедил Александра. Через несколько минут он подал чек доброй женщине с грустными глазами, а она подала объемный сверток из коричневой оберточной бумаги. Мы попрощались с женщиной в белом халате и отправились в кафе.

Наша очередь успела уже пройти, пришлось занимать заново. Я отправил Саньку занять самый дальний столик в темном углу заведения, а сам стал терпеливо стоять в очереди.

Впереди меня, человека за три, очередь притормозилась. Кто-то из стоящих за кофе и сигаретами долго не мог объяснить продавщице, полной розовощекой женщине лет пятидесяти, что ему нужно. Я с интересом стал разглядывать двух молодых людей, длинноволосых, хорошо одетых, но невзрачных и худых. Один из них, человек с европейским типом лица, долго махал руками, указывая на сигареты на витрине, расположенной далеко за продавщицей. Он говорил что-то на непонятном мне языке, поскольку, кроме русского языка, я мог разобраться в говоре немцев, но никак не англичан или кого-то еще.

И тут мне в голову стукнуло: «Черт возьми! Да это ведь те самые американцы, что в Академгородке выставку организовали! Так вот они, какие американцы-то!» Тот, что объяснялся с продавщицей, длинноволосый и с европейским лицом, слишком уж мал и худ, как мне показалось, второй американец сидел за столиком, курил сигарету с фильтром и больше был похож на индейца из немецких фильмов о «Чингачгуке». Тут только я обратил внимание на то, что в дверях кафе стоит милиционер и прямо в упор контролирует действия заграничных граждан.

– Ну что же он так неаккуратно следит за ними, этими американцами? – подумал я, и мне стало немного стыдно за нашу милицию.

Продавец в это время наконец-то разобралась, что кроме сигарет «Опал», иностранец требовал еще и кофе. Чтобы как-то ублажить гостей нашей страны, она наполнила два мутных граненых стакана до краев мутной жидкостью, которая именовалась в прейскуранте не иначе, как кофе и, как полагается, улыбнулась иностранцу и сказала: «Пожалуйста! Приятного аппетита!» Американцу было не до улыбок, когда он нес два, полных до краев стакана с мутной горячей жидкостью, которая плескалась через край стакана, обжигая тонкие белые пальцы.

Подошла и моя очередь. Было как-то неловко перед американцами, когда я на подносе нес к своему столику две фарфоровые чашечки с кофе и гору пирожков с мясом. Кофе был действительно горячим, над чашками вился парок даже тогда, как я их выставил на стол в углу кафе.

– Мне кажется, что мы с тобой влезли в какую-то неприятную и непонятную историю, – сказал я своему коллеге почти шепотом.

Некоторое время мы сидели за столиком, не предпринимая никаких попыток угоститься вином из пакета, стоящего возле дальней ножки стола, а меня разбирало любопытство, что же все-таки продавец из магазина так тщательно упаковала нам.

Милиционер у дверей, между тем продолжал стоять у входных дверей. Он изредка поглядывал в сторону столика, за которым расположились иностранцы, а те сидели, откинувшись на спинки стульев и, как мне показалось, усиленно курили, но к стаканам с напитком не притрагивались. Они вели себя совершенно спокойно, не оглядывались, не крутили головами, но о чем-то беспрестанно разговаривали. Все было спокойно, даже милиционер, постояв в дверях, покинул кафе и скрылся с наших глаз.

Я подал Александру команду:

– Развертывай пакет! Осторожно, не урони.

Мой друг неуклюже стал копаться в плотной бумаге, раздался звон бутылок, привлекший внимание даже американцев. Сашка зашептал мне:

– Так вот почему там, в магазине, с нас много денег взяли, тут их две. Портвейн, три семерки. Вроде, неплохой.

Когда все снова успокоилось, Александр подал одну бутылку мне, быстро выпил остывший кофе, поморщился и поставил передо мной свою чашечку. Так же поступил и я. Вино было разлито по чашкам, теперь попробуй, догадайся, что в них. Держа чашечки прямо перед собой, не чокаясь, чтобы не вызвать подозрения в наших противоправных деяниях, ведь курсанту, точно так же, как и солдату запрещено вообще употреблять спиртное, взмахнули ими и выпили за праздник, за наше увольнение, за все хорошее и доброе и, даже, за американскую выставку в Академгородке.

Время шло, наши души раскрепостились, нет, мы не стали вести себя развязно, нагло или как-то еще, но наши страхи перед неизвестным исчезли. Всегда скромному и застенчивому Саньке, вдруг захотелось познакомиться с двумя американцами, поболтать с ними. Я еле уговорил его не делать этого, и он согласился лишь только потому, что он с ними не сможет общаться без переводчика. А где его взять, этого переводчика? Вот в чем вопрос.

Когда вторая бутылочка была уже наполовину выпита нами, а большая часть пирожков с мясом съедена, весь мир стал нам казаться дивно розовым, очень красивым и добрым. Мы с Санькой уже не смотрели на часы и не считали время, которое оставалось у нас до конца увольнения. Мы стали обдумывать даже вопрос посещения нами Театра Оперы и Балета, для чего даже посчитали оставшиеся деньги. Должно хватить!

В этот момент входные двери в кафе открылись, и мы увидели, как пятясь задом, к крыльцу подъехала милицейская машина, этакая металлическая будка. Задняя дверь ее была открыта, словно готовилась принять какого-то посетителя из числа людей, присутствующих в это время в кафе. У нас обоих неприятно заныло сердце в предчувствии чего-то нехорошего. Чем черт не шутит?

В это же самое время у прилавка оставался лишь один посетитель, мужчина: худой и высокого роста, одетый в длинную флотскую шинель черного цвета, но без погон и нашивок и, очень поношенную. Купив стакан кофе и бутерброд, он направился к ближнему от прилавка столику, где были свободные места, но, толи стакан был слишком горяч, толи рука подвела этого человека, раздался треск бьющегося о кафель стакана с кофе. Человек в шинели отпрыгнул в сторону и закричал, нагибаясь и сдергивая с ноги резиновую калошу, привязанную к ноге белым шнурком от кед. Видимо, горячий кофе из разбитого стакана плеснул прямо в калошу и ошпарил голую белую ногу высокого человека. Весь зал замер в ожидании последующих событий, и они не заставили себя ждать: словно коршун на добычу, налетел на человека в черной шинели милиционер и, с помощью подбежавшего человека в штатском, быстро заломил бедному отставному матросу руки. Они вдвоем вытащили его на крыльцо кафе к машине, и было слышно, как вскоре его кости загрохотали по железному днищу металлической будки. Задняя дверь машины захлопнулась и она, рыча и газуя, скрылась, пропала в городском машинном потоке. Люди в кафе, в том числе и два американца были ужасно удивлены и напуганы происшедшим инцидентом. В зале стояла звенящая тишина.

Санька быстро разлил остатки вина, мы выпили с ним за здравие бывшего матроса и, сдав пустую тару из-под вина уборщице, срочно покинули вроде бы и гостеприимное, но, в то – же время, какое-то заполошное кафе с названием «Минутка». На улице мы вздохнули полной грудью и, рассуждая между собой о странностях, с которыми нам пришлось встретиться в кафе, направились напрямую, пожалуй, к самой главной достопримечательности города, Театру Оперы и Балета, в надежде попасть на один их вечерних балетов.

– Откуда только этот человек в черной шинели появился? Я двери под контролем все время держал, – сказал я, тяжело дыша после того, как мы с Сашкой, чтобы сократить путь, перебежали проспект в неположенном для перехода месте. Постовых милиционеров рядом не оказалось.

– Я и сам голову ломаю, – ответил Александр. – Недаром люди говорят, что если что-то делается в природе, значит это кому-то нужно. Может быть, и тут кому-то нужно было сотворить этот инцидент. Я давно уже не видел такого, чтобы человек ходил в калошах, привязанных прямо к голым ногам. Люди сейчас столько немодной одежды и обуви выкидывают на помойки, что даже бомжи, которые на глазах все время, и те, одеваются, как чиновники.

– Да, я тоже не припомню, чтобы хоть раз встретился мне такой человек, который калоши, как лапти носит. Кроме того, мне кажется, что калоши сейчас не в моде и найти их очень трудно даже для спектаклей или для съемок фильмов, – стал ворчать я, все больше вникая в смысл происшедшего инцидента. – Мне, Саша, кажется, что все это было кем-то подстроено специально. Сразу сколько тут совпадений: кофе в граненых стаканах, для иностранцев – шок; машину милицейскую подогнали прямо к крыльцу, будто готовились уже заранее закидывать туда этого бомжа в черной шинели. И самое главное в том, что все это творилось именно в присутствии в кафе двух американцев.

– И я думаю, что неспроста все это, – отозвался Санька.

Мы вошли в дверь кассы, чтобы приобрести себе билеты на балет, но помещение это оказалось пустым, а на окне висел лист бумаги с размашистой надписью: «На вечерние спектакли, с началом в восемнадцать и в двадцать один час, билетов нет»!

– Обидно! – проговорил сквозь зубы Александр. – И, что за наваждение нас преследует? Беда, прямо!

Он со злостью пнул в дверь, чтобы ногой открыть ее, но сразу – же взвыл от боли, а огромная и массивная дверь даже не открылась. Сашка долго скакал по пустому помещению касс, с гримасой на лице, а когда мы все-таки вышли наружу, он, прихрамывал и ворчал, сетуя на жизнь:

– Ну, вот, я же говорил, что сегодня нас неудача преследует. Лучше бы в казарме просидели день. Так нет, ведь, неймется.

Я лишь посмотрел на него и промолчал.

Наше внимание привлекла забавная картина: около еще одной большой двери с тыльной стороны здания театра стояла повозка, а точнее – телега, загруженная бутылками лимонада в деревянной таре. Небритый мужик в выцветшем брезентовом плаще снимал по одному ящики и заносил их вовнутрь. Понуро стояла лошадь рыжей масти монгольской породы, запряженная в эту повозку. Она стояла, прижав уши и закрыв глаза и, казалось, никак не реагировала на все происходящее вокруг нее: мимо проходили люди и, даже, останавливались около нее, разглядывая это ходячее чудо, оказавшееся по нелепой случайности в самой середине огромного города. По улице двигался поток машин, который, пересекая трамвайную линию, издавал порой звуки, заставляющие вздрагивать даже людей с очень крепкой нервной системой, но и это не мешало маленькой лошадке использовать время разгрузки для сна. Подойдя ближе к лошади, мы с другом остро ощутили специфический запах, волосатый бок этого тщедушного животного был весь выпачкан засохшей навозной жижей.

– Что же так за животным плохо присматриваете, – спросил вездесущий Санька человека в плаще, когда тот вышел из двери театра и подошел к телеге за очередным ящиком с бутылками напитка.

Тот зло посмотрел на моего товарища, сплюнул сквозь зубы и сказал:

– А шли бы вы, товарищи военные, куда-нибудь подальше!

Больше он нам ничего не говорил, но нам и этого оказалось достаточно, мы люди военные, многословие нам ни к чему.

Тут только мы разглядели, что с другой стороны повозки крутятся какие-то люди, очень напоминающие нам двух американцев из кафе «Минутка». Первого, с европейским типом лица, можно было бы и не признать, поскольку верхнюю одежду он с себя снял и дал подержать своему товарищу, в руках его был фотоаппарат с большим объективом. Зато второй, значительно крупнее первого, человек, с лицом могиканина, запомнился нам на всю жизнь.

Нам показалось интересным, чем же они так увлечены. Неужели лошадью? Так, вроде, Америка – страна прерий, ковбоев и лошадей. Уж, им ли не знать, что такое лошадь? А они, на вот тебе, в огромном городе разыскали такую невидаль – монгольскую лошадку, да еще, и фотографировать ее собрались. Стали слышны звуки часто срабатывающего затвора фотоаппарата, и мы с Александром поспешили срочно удалиться от греха подальше, ведь они, эти иностранцы, одни неприятности да беды только приносят. По крайней мере – нам.

В казарму мы прибыли рано, чтобы успеть к ужину, а там – шаром покати, нет почти никого. В увольнении. На ужине мы, конечно, отыгрались за весь хлопотный и голодный день, было из чего выбрать. Со спокойной совестью мы с Сашкой отсидели весь вечер перед телевизором, а когда и это дело надоело, отбились и проспали до утра, не пробуждаясь, невзирая на то, что наши коллеги, которые в разное время возвращались из увольнений, создавая кое-какой шум. Но мы его не слышали.

Утром начался новый день, он был снова выходным. Нам с Сашкой предлагали уйти в увольнение, но мы не захотели. Ближе к вечеру в казарму пришел ротный командир капитан Б., он поздоровался с нами, потому как в расположении взвода никого, кроме нас с Сашкой и не было, затем пригласил нас в канцелярию роты. Мы были немного взволнованы таким предложением, не понимая, за какие такие прегрешения нас вызывает к себе в канцелярию ротный. Он имел привычку приглашать своих подопечных в двух случаях: для того чтобы поощрить за что-то отличившегося курсанта, либо, наоборот, за что-то наказать провинившегося. Мы с Санькой особо отличившимися себя не считали, а насчет встречи в кафе «Минутка», так ведь об этом не знает никто. Сидим за длинным столом, он сесть разрешил, ждем, чем обрадует нас ротный. А он смотрит на нас как-то загадочно, чуть с улыбкой, потом достает красочный такой журнал и кладет перед нами. Мы глянули и обомлели: на самой главной передней корочке этого американского журнала, названия никак не припомню, на фоне величественного здания Театра Оперы и Балета, из-за лошади, с боком, вымазанным навозной жижей, выглядывают две любопытные физиономии, очень хорошо знакомые нам, каждое утро видим их в умывальнике через зеркало.

– Надо мне было вчера отпустить вас в увольнение в Академгородок, – сказал он нам с тоской в голосе. – А, впрочем, свинья грязь везде найдет.

Хоть нас и не наказали за фото на первой странице американского журнала, но мы с Санькой, после всех этих перипетий, все же стали испытывать неприязнь к этим самым американцам. Крепко подвели они нас!