Текст книги "Уголовное дело Фрэнсиса Гэри Пауэрса"

Следствие, суд, тюремное заключение

В первый же день нахождения на Лубянке Пауэрс был подвергнут допросу. Вел допрос Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко. Кроме него на допросе присутствовали еще порядка 10 человек.

Как вспоминает Ф. Г. Пауэрс, примерно через три часа после начала допроса Руденко предложил Пауэрсу сигареты исказал, что в ближайшее время может устроить ему экскурсию по городу (обзорная экскурсия по Москве состоялась на следующий день 2 мая в машине в сопровождении сотрудников КГБ).

О своих первых часах в плену Пауэрс напишет: «…Я предвидел некоторые вещи. Мне будут читать лекции о коммунизме и предоставлять только пропагандистскую литературу. Пища будет даваться лишь в виде поощрения за сотрудничество. Допросы будут внезапными, под яркими лампами. Стоит мне лечь спать – я сразу же буду разбужен, и допросы будут продолжаться до тех пор, пока я постепенно не утрачу ощущение времени, места и собственной личности. Меня будут подвергать пыткам и избивать, пока, наконец, я сам не попрошу о том, чтобы мне разрешили признаться в каком угодно преступлении. Но ничего из перечисленного не произошло».

Ожидания Пауэрса не подтвердились.

Ежедневные допросы проводились в строго определенное время, и о них Пауэрс рассказывает не как об издевательствах, а как о тяжелой работе, требующей постоянного психологического напряжения. Следователей он с уважением характеризует как профессионалов, хотя и подмечает некоторые их промахи. Пауэрс упоминал свои уловки в ходе допросов: когда ему требовалась передышка, он сам задавал сотрудникам КГБ вопросы про СССР или просто отпрашивался в туалет. Допрос отменялся, если задержанный чувствовал себя плохо.

Режим дня включал достаточное количество сна, туалет, чтение книг (классическую литературу на английском языке Пауэрсу специально привозили из библиотеки МГУ). Оказывалась необходимая медицинская помощь. Американский пилот вспоминает, что из-за внутренних переживаний он много дней не мог заставить себя принимать пищу, в связи с чем сотрудники КГБ были готовы заказать ему все что угодно, лишь бы Пауэрс поел. Ему также разрешили писать письма домой.

Следователь Михайлов, допрашивавший американского летчика, вспоминал: «Пауэрс представлял собой среднего американца-работягу. Это был человек не очень эрудированный, но технически неплохо подкованный, который привык к штурвалу, высоте, скорости. Это был сын сапожника и домашней хозяйки, которые жили совсем небогато на ферме сдругими детьми. Никаких не только физических воздействий, но даже громкого слова или угрожающего стука. Просто его спрашивали – он отвечал. Достаточно откровенно».

В середине мая Пауэрса во второй раз вывезли с Лубянки. Пауэрс описывает в своих воспоминаниях: «Меня во второй раз вывезли из тюрьмы для осмотра остатков самолета. В одном из зданий Парка культуры и отдыха имени Горького была устроена выставка. На стенах висели большие плакаты снадписями на русском и английском языках: "Вот чем был оснащен американский шпион", "Фрэнсис Гэри Пауэрс – летчик сбитого американского самолета", "Оружие и снаряжение американского шпиона" Под ними были стенды, на которых лежали мои карты, удостоверения, парашют, шлем, высотный костюм, аварийное снаряжение: нож, пистолет, боеприпасы, аптечка. На видном месте лежала булавка сядом, а также золотые монеты и плакат с надписью "Я – американец…" на четырнадцати языках».

Вход в здание выставки в Парке культуры и отдыха имени Горького

Часть предметов – вещественных доказательств, представленных на «Выставке остатков сбитого американского самолета-шпиона U-2»:

Шпионская фототехника

Гермошлем Пауэрса

Советские денежные знаки

Булавка, на острие которой содержался яд кураре

Оружие и боеприпасы

Золотые монеты, часы, кольца и валюта

«Меня привели сюда в сопровождении переводчика, стенографистки и десятка технических экспертов и стали задавать вопросы обо всех предметах оборудования. Если меня спрашивали относительно обычного самолетного оборудования, например тахометра, то я охотно узнавал его. Но если мне показывали оборудование специального назначения, я с любопытством рассматривал его, как будто вижу в первый раз. В определенном смысле кое-что я видел впервые. Никогда раньше не представлял себе, что все части самолета настолько ясно показывают, где они изготовлены. На двигателе стояло клеймо „Пратт и Уитни“; на фотокамере помимо номера модели, фокусного расстояния и других показателей стоял знак американской фирмы; подрывное устройство имело знак „Блок подрыва. Бекман – Уитни, инк.“, а карандашом на нем нанесена дата получения этого прибора в Инджирлике – август 1959; на деталях радиооборудования стояли фирменные знаки „Дженерал электрик“, „Сильвания“, „Райтсон“, „Хьюлетт-Паккард“ и др. … Не удивительно, что следствие по-прежнему настаивало на том, что я военнослужащий. Противорадарное устройство имело надпись „Военное оборудование“. Под лючком для заправки стояла надпись: „Заправлять только МИЛ-Д-25524. Заправка аварийным горючим только с разрешения начальника по снабжению“. Не было сделано никакой попытки скрыть национальную принадлежность самолета, но, если бы подрывное устройство было применено, уничтожена была бы лишь незначительная часть самолета, та, где находилась разведывательная аппаратура. Вновь создавалось впечатление, что никто всерьез не задумывался над тем, что самолет может очутиться на территории враждебного государства».

В ходе следствия Пауэрсу сообщили, что его будут судить за шпионаж по статье 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления». Наказание согласно нормам этой статьи составляет от 7 до 15 лет лишения свободы или смертная казнь.

В своих воспоминаниях Пауэрс пишет, что он был полностью уверен, что его расстреляют.

В качестве защитника Пауэрсу был предоставлен член Московской коллегии адвокатов адвокат М. И. Гринев.

Согласно действовавшему на тот момент уголовно-процессуальному законодательству (ст. 22 «Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и Союзных республик») защитник допускался к участию в деле только с момента объявления обвиняемому об окончании предварительного следствия и предъявления обвиняемому для ознакомления всего производства по делу.

Как вспоминал Пауэрс о своей первой встрече с адвокатом: «Он сказал, что этот визит – визит вежливости. Мы не можем начать по-настоящему заниматься подготовкой моей защиты до тех пор, пока не получим копию обвинительного заключения».

Копия обвинительного заключения, подписанного 7 июля главой КГБ Шелепиным и утвержденного 9 июля генеральным прокурором Руденко (в тот день, когда Пауэрса впервые посетил адвокат Гринев), была передана Пауэрсу только 10 августа – за 7 дней до начала процесса.

В ходе встречи адвокат Гринев сказал Паурсу, что, поскольку, согласно обвинительному заключению, обвинение представит серьезные аргументы, следует рассчитывать на такие смягчающие обстоятельства, как сотрудничество со следствием и правдивые показания следствию и на суде, добровольную сдачу в плен и признание своей вины, а также искреннее раскаяние.

Именно на этом в последующем в суде адвокат Гринев построил свою защиту.

До начала суда в Москву приехали родители Пауэрса, сестра и жена Барбара.

Прибывшие на суд в Москву родственники Пауэрса – сестра, мать, отец, жена Барбара и американский консул Ричард Снайдер (второй слева)

Приглашение приехать в СССР направил лично Хрущев в телеграмме: «Я должен сообщить вам, что вашего сына будут судить по законам Советского Союза. Закон есть закон, я не в состоянии вмешиваться в дела, находящиеся в полной компетенции суда. Если вы желаете приехать в Советский Союз, чтобы увидеть сына, я готов помочь вам в этом деле. Никита Хрущев. 31 мая 1960 года».

Свидания с родственниками были разрешены уже после вынесения Пауэрсу приговора.

17 августа 1960 года в Колонном зале Дома Союзов начался судебный процесс над летчиком Ф. Г. Пауэрсом. Дело рассматривала Военная коллегия Верховного Суда СССР. Взале находились государственные и общественные деятели ряда стран, советские и иностранные журналисты, юристы из Англии, США, Франции и многих других стран, а также члены дипломатического корпуса и военные атташе зарубежных стран, аккредитованные в Москве.

В специально отведенной ложе находились отец, мать, сестра, жена Пауэрса и сопровождавший их адвокат из США.

Председателем суда являлся генерал-лейтенант юстиции В. В. Борисоглебский, государственное обвинение в суде поддерживал Р. А. Руденко, защитником выступил адвокат М. И. Гринев.

После оглашения обвинительного заключения подсудимый Пауэрс на вопрос председательствующего, признает ли он себя виновным в предъявленном ему обвинении, ответил: «Да, признаю».

В ходе судебного заседания Пауэрс дал показания об обстоятельствах, связанных с нарушением им 1 мая 1960 года воздушного пространства СССР.

Виновность Пауэрса подтверждалась вещественными и письменными доказательствами, заключениями экспертов и показаниями свидетелей.

Хотя на сбитом самолете отсутствовали опознавательные знаки его государственной принадлежности, эксперты на основании изучения остатков самолета и находившейся на нем аппаратуры пришли к заключению, что этот самолет являлся дозвуковым разведчиком типа U-2 американской фирмы «Локхид» с одним турбореактивным двигателем. На частях самолета были обнаружены знаки различных фирм США. Согласно этим знакам, турбореактивный двигатель изготовлен, например, фирмой «Прат-Уитни», агрегаты запуска и электропитания – фирмами «Гамильтон стандарт» и «Дженерал электрик». Кроме того, на аппаратуре имелись обозначения, указывающие на ее принадлежность военному ведомству США.

В результате анализа документов, удостоверяющих личность Пауэрса, а также летной документации экспертами было установлено, что Фрэнсис Гэри Пауэрс принадлежит к ВВС США. Полет американского самолета планировался заранее. В полете Пауэрс контролировал пролет намеченных ориентиров и наносил на карту сведения разведывательного характера.

При производстве другой экспертизы на вопрос о том, имел ли самолет опознавательные знаки о государственной принадлежности, был дан ответ, что сбитый самолет не имел указанных знаков со времени нанесения имеющегося на нем лакокрасочного покрытия.

Проведенной технической экспертизой фотооборудования, находившегося на борту сбитого самолета U-2, было установлено, что оно имеет разведывательный характер, захват площади составляет 160–200 км. На негативах имелись изображения военных и промышленных объектов. Эти снимки давали возможность определить характер промышленных предприятий, места расположения войск и военной техники, их особенности и назначение, число и типы самолетов на аэродромах, расположение зенитно-ракетных комплексов.

Были заслушаны также результаты экспертизы радиотехнической аппаратуры и записей на магнитофонной ленте. В ходе исследования было установлено, что данная аппаратура является системой самолетных радиоразведывательных станций, предназначенных для сбора сведений о построении радиотехнической ПВО Советского Союза. Записанные на пленку сигналы нескольких типов советских радиолокационных станций, которые позволяли определить насыщенность того или иного типа работы РЛС (поиск, сопровождение и т. п.), характеристики сигналов и режимы работы радиотехнических средств, рабочие частоты, районы дислокации отдельных РЛС в общей системе. Все блоки радиоаппаратуры снабжены индексами «MP» («Military Procurements») с соответствующими условными номерами, указывавшими на то, что эта аппаратура была собственностью военного министерства США и считалась особо секретной.

Аэрофотоснимок с площадки полигона Тюра-Там (Байконур) в Казахстане, сделанный с самолета-разведчика U-2, 1960 г.

В ходе суда были оглашены результаты экспертизы оружия, находящего на борту самолета. Было установлено, что пистолет Пауэрса не относится ни к спортивному, ни к охотничьему оружию, ни к обычному оружию войскового назначения, ни к личному оружию командного состава. Как указано в экспертном заключении, пистолет предназначен для бесшумной стрельбы по людям при нападении и защите.

В результате технической экспертизы устройства блока подрыва самолета было установлено, что вес взрывчатого вещества составляет 1,4 кг и он предназначен для ликвидации самолета в воздухе и при вынужденной посадке. Блок подрыва был изготовлен фирмой «Бекман-Уитлей» (модель 175–10А).

Судебно-медицинская экспертиза установила, что на острие булавки, обнаруженной у Пауэрса, содержится сильнодействующий яд кураре.

Также в судебном заседании экспертом были оглашены результаты проведенного экспертного исследования карт, фотопленок и других материалов, найденных в районе падения самолета. Анализ полетной карты показал, что самолет следовал по маршруту со средней скоростью 750 км/ч, установлены маршрут и высота полета, на картах имеются заранее сделанные отметки на включение и выключение определенных агрегатов и аппаратуры на самолете во время полета над территорией СССР, причем отмечены участки маршрута, где внимание летчика должно было быть повышено. На фотоснимках содержатся объекты, сведения о которых составляют государственную тайну.

Таким образом, исследованные и изученные экспертной комиссией документальные данные позволили сделать суду вывод, что сбитый американский самолет являлся специально подготовленным воздушным разведчиком, имевшим задачу пересечь всю территорию СССР от района Памира до Кольского полуострова в целях разведки военных и промышленных объектов, важных районов страны с помощью их фотографирования. По заключению экспертов, сведения, собранные Пауэрсом в советском воздушном пространстве, составляли государственную и военную тайну СССР, охраняемую законом.

В ходе заседания 19 августа 1960 года судом была заслушана обвинительная речь Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко, а также речь адвоката М. И. Гринева.

Кратко позиция защиты состояла в следующем.

Летчик Пауэрс выполнял приказ, и вина в нарушении воздушного пространства лежит прежде всего на правительстве США, которое официально заявило, что воздушный шпионаж против СССР является его «рассчитанной политикой». В данном случае Пауэрс является лишь исполнителем, ане основным виновником преступления. При заключении контракта с ЦРУ он не знал действительной цели поставленной перед ним задачи.

Поведение Пауэрса во время допросов показывает, что его объяснения не имеют цели обмануть следственные органы и суд, а являются правдивыми и искренними. Все то, что он рассказал, является правдой, – содержание и предмет вины были им самим отражены в своих показаниях, причем со всеми деталями, которые не оставляют сомнения в правдивости и откровенности этих показаний.

Разглашение государственной тайны в США карается наказанием в уголовном порядке, однако, несмотря на это, Пауэрс все же дал правдивые показания, чем вступил в резкий конфликт со своим работодателем.

Отец Пауэрса значительную часть своей жизни работал на шахте, затем, получив травму, вынужден был заняться сапожным ремеслом, в связи с чем не мог в должной степени финансово обеспечивать сына. Пауэрс окончил колледж, но из-за «массовой безработицы в США», не смог в дальнейшем найти работу, в связи с чем поступил на службу в ВВС США.

Политикой не интересовался, в выборах никогда не участвовал, об СССР знал только негативную информацию, публикуемую в американских газетах, к какой-либо партии не принадлежал, занят только работой с целью обеспечить будущее.

Подсудимому Пауэрсу 31 год, т. е. он достаточно молод.

Также адвокат Гринев указал в своей речи: «В своем показании от 3 мая 1960 года подсудимый Пауэрс сказал: "Я не знаю советских законов. Может быть, независимо от моих показаний и поведения, у вас полагается смертная казнь". В связи с этим необходимо подчеркнуть, что советский уголовный закон такого формального подхода при вынесении приговора к лицу, совершившему даже тяжкое преступление, не знает. Советский суд является судом гуманным, в котором мотивы формального требования закона не являются единственными и главными. Вынося судебный приговор, наш суд никогда не руководствовался соображениями жестокости и мести… Ваш приговор будет еще одним из многочисленных примеров гуманности советского суда и явится резкой противоположностью тому отношению к человеку, которое имеется у хозяев Пауэрса – Центрального разведывательного управления, правящих реакционных сил США, пославших его на верную смерть и желавших его смерти».

Работой адвоката Гринева на следствии и в суде Пауэрс был недоволен: «До суда у меня было четыре встречи с моим защитником общей продолжительностью не более пяти часов. По моим подсчетам обвинение использовало более тысячи часов моего времени, готовя дело для суда. Такое соотношение не представлялось справедливым».

Как вспоминает Пауэрс, при подготовке к суду он предложил адвокату Гриневу: – «Может, мы прорепетируем мои показания в суде, посмотрим, что следует и чего не следует говорить? «В этом нет необходимости, – сказал Гринев. – На суде будут задаваться те же вопросы, что и во время следствия, никаких трудностей не возникнет».

Также Пауэрс приводит следующий разговор с адвокатом: «Я виновен в нарушении советского воздушного пространства. Согласен. Но поскольку никакие сведения, добытые мною, не ушли за пределы Советского Союза, виновен ли я в шпионаже? Гринев отверг этот аргумент, приведя, вероятно, правильные с точки зрения закона доводы. Но я все равно хочу, чтобы в последнем слове было сказано следующее: ничего из информации, собранной мною во время полета, не было получено иностранной державой. Советы захватили всю информацию, и поэтому мои действия не причинили им никакого вреда». Немного помолчав, Гринев согласился с этим добавлением.

Однако на суде адвокат Гринев не касался этих обстоятельств и не задавал соответствующих вопросов Пауэрсу, чем он был недоволен.

Согласно ст. 2 Закона Союза ССР от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления» состав преступления, который вменялся Пауэрсу, предусматривал передачу, а равно похищение или собирание сцелью передачи иностранному государству, иностранной организации или их агентуре сведений, составляющих государственную или военную тайну, а также передачу или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб интересам СССР, если шпионаж совершен иностранным гражданином или лицом без гражданства.

Из указанной нормы закона следует, что с объективной стороны преступления шпионаж выражается в совершении действий по передаче сведений, которая предполагает сообщение их адресату любым способом; похищение – незаконное изъятие сведений любым способом; собирание – форма получения указанной информации для последующей ее передачи указанным в законе адресатам, исключая ее хищение.

В рассматриваемом случае передача, похищение, собирание секретной информации для ее последующей передачи иностранному государству являются способами совершения шпионажа, в результате чего наносится или может быть нанесен ущерб государству.

Одна из задач следственных органов и суда состоит втом, чтобы правильно определить объективную сторону преступления, способ его совершения, поскольку эти обстоятельства непосредственно влияют на строгость применяемого судом наказания.

Таким образом, вопрос о том, были ли переданы Пауэрсом в ходе полета добытые разведывательные сведения в ЦРУ или нет, являлся одним из существенных вопросов, подлежащих выяснению на судебном процессе. Указанные обстоятельства не освобождают от наказания, поскольку сам факт сбора секретной информации уже образует оконченный состав преступления. Кроме того, отсутствие фактов передачи указанных сведений другому государству не является и смягчающим обстоятельством.

Вместе с тем отсутствие или наличие негативных последствий, связанных с передачей секретных сведений, должны учитываться при вынесении приговора[8]8
  Для примера:
  1. Ведущий конструктор секретного НИИ радиостроения Адольф Толкачев в течение шести лет был агентом ЦРУ в СССР. На его заграничном счете – около двух миллионов долларов, и, кроме того, в СССР он получил 800 тысяч рублей. Толкачев передал США секретную информацию о проектах ракет, зенитно-ракетных комплексов, радаров и авионики истребителей МиГ и Су. Благодаря этим сведениям американцы смогли сэкономить на собственных разработках несколько миллиардов долларов, а также довольно легко уничтожить МиГи Саддама Хусейна в ходе операции «Буря в пустыне» в Ираке в 1991 году. Верховный Суд СССР рассмотрел дело Толкачева в 1986 году и приговорил его к смертной казни через расстрел.
  2. Полковник ГРУ Олег Пеньковский снабжал разведслужбы США и Великобритании секретной информацией. С помощью миниатюрной фотокамеры «Минокс» он сделал 111 пленок, на которых было отснято 5500 документов общим объемом в 7650 страниц. В результате шпионской деятельности Пеньковского было «обезврежено» порядка 600 работавших за рубежом советских разведчиков. 1 мая 1963 года Военной коллегией Верховного Суда СССР О. В. Пеньковский признан виновным в измене Родине и приговорен к расстрелу.


[Закрыть].

В ходе полета Пауэрс не передавал полученные им секретные сведения, и доказательств обратного в ходе следствия получено не было.

В последнем слове подсудимого Пауэрс сказал: «Я также прошу суд принять во внимание тот факт, что никакая секретная информация не достигла своего назначения. Все эти сведения оказались в руках советских властей».

Ф. Г. Пауэрс в зале судебного заседания в сопровождении конвойных

После окончания процесса на свидании с родственниками Пауэрс передал сообщение для прессы о том, что выступление в суде адвоката Гринева с нападками на Соединенные Штаты не согласуется с его позицией: «Я целиком отвергаю то, что он сказал, и его самого в качестве защитника».

19 августа 1960 года судом был вынесен приговор, в котором Военная коллегия Верховного Суда признала установленным, что подсудимый Пауэрс в течение длительного времени являлся агентом ЦРУ и, выполняя задания против СССР, пытался собрать сведения стратегического значения, составляющие государственную и военную тайну, чем совершил тяжкое преступление.

Вместе с тем, как указал суд в приговоре, оценивая все обстоятельства данного дела, учитывая признание Пауэрсом своей вины и его раскаяние в содеянном, исходя из принципов социалистического гуманизма, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Фрэнсиса Гэри Пауэрса на основании статьи 2 Закона СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» к лишению свободы на 10 лет, с отбыванием первых трех лет в тюрьме.

После приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР Фрэнсис Г. Пауэрс был этапирован в тюрьму во Владимире («Владимирский централ»).

Рассказ Пауэрса о тюремном заключении строится не на дурном к нему отношении, а на его внутренних переживаниях. Пауэрс получал ежемесячные посылки от родных, из посольства США в Москве. Сам Пауэрс мог отправлять до четырех писем вмесяц.

Когда Пауэрс был еще на Лубянке, его спросили, желает ли он по прибытии к постоянному месту заключения оставаться один в камере или же предпочитает иметь сокамерника. Пауэрс попросил камеру с сокамерником, который говорил бы по-английски.

Заключенный Ф. Г. Пауэрс

Просьба Пауэрса была выполнена.

Сокамерником американца стал латышский националист Зигурд Круминьш, воевавший на стороне вермахта в Великую Отечественную войну, а затем работавший на английскую разведку. Круминьш владел английским языком и по мере сил обучал Пауэрса русскому. Самое «страшное» воспоминание Пауэрса о «Владимирском централе» связано лишь стем, что с ним один раз грубо разговаривал начальник тюрьмы, хотя несдержанность проявлялась им в отношении и других заключенных.

Со стороны тюремных надзирателей «Владимирского центра» отношение к заключенному Пауэрсу негативным не было. Напротив, Пауэрс вспоминает о случае, который произошел в ноябре 1960 года: «Температура в нашей камере была ниже нуля по Цельсию (при этом отопительные батареи в других камерах работали и температура была внорме). В тот день пришли рабочие и установили электрическую розетку возле двери. На другой день Маленький майор сам принес электрический обогреватель из своего кабинета, – это был акт доброты, который я никогда не забуду».

Несмотря на тяжелое время, проведенное в СССР, Пауэрс, тем не менее, делает следующий вывод: «Во время судебного разбирательства я заявил, что я не испытываю никакой враждебности по отношению к русскому народу. Это было правдой. Хотя у меня не было любви к моим следователям на Лубянке и я испытывал презрение к прокурору Руденко и адвокату Гриневу, большинство людей, которых я встретил в России – от фермеров, задержавших меня на поле, до моих надзирателей во Владимире, – были дружелюбны и незлобивы. Обычные люди, они были так же любопытны ко мне, как я к ним. По-видимому, каждый из нас был убежден, что другой – чудовище. Открытие, что это вовсе не так, было приятным сюрпризом. Разве что несколько охранников были угрюмы, но они были угрюмы ко всем. А офицер, которого я про себя прозвал Маленьким майором, напротив, был всегда весел. Я мог бы честно сказать, что, став для русских незваным гостем, ни разу не встретил кого-нибудь, кого бы мог возненавидеть».