Текст книги "Путем звезд"

Афинейские басни

Везет в корзинке нищий жизнь свою. Он вечный странник. Ему некуда идти.

И даже среди этой разрухи и явных признаков войны люди продолжают создавать для себя иллюзию беспечности и комфорта. И это пир во время чумы. Все это – пир во время чумы.

Афинское метро – пойдешь направо – Св. Антоний, налево – Св. Дмитрий. Выбирай. Где-то посередине – корпус кристи, брошенные дома, новый космос, 25% безработицы, горы мусора и бродячие коты. Докопаться до Византии, такие родные греки. Мы все «кланяемся Солнцу Правды» и «Тебе вемы с высоты востока»..

Проходя поздним вечером по улице Сократа, я наблюдала грязь. На меня из окон гостиницы «Мечта Икс» смотрело бледное, похожее на маску лицо старой куклы – уставшей продажной женщины. Освещенное полной Луной, неподвижное и ко всему равнодушное, оно олицетворяло восковую правду ночной жизни полуразрушенных Афин. Кто-то нарисовал черную маску на глазах Афины Паллады. Боги древнего Олимпа закрыли глаза. Люди спят и видят сны с широко закрытыми глазами.

Когда луна была молодой, Шива мун на грани дня, уходящего в ночь, на грани солнца, утопающего в море, ножа, пронзающего сердце ярким светом откровения, в это мгновение я сидела на берегу Эгейского моря, за спиной шумели бунтари, беспечные люди наблюдали закат. Греция олицетворяла собой обнажившуюся донельзя правду закатившейся Европы. Та, что породила Европейскую цивилизацию, приняла удар на себя. Нитью горя, деструкции и ада проходила в моей душе мысль, вызванная известием о смерти близкой подруги. Агия марина. Ее звали Марина, она умерла в Лос-Анджелесе. Так неожиданно. От алкоголизма. Отказала печень. Не успели сделать переливание крови… Ее извечная тоска, морская марина, единственная избалованная дочь еврейской семьи. Дитя, не сумевшее справиться с ударами судьбы, родители, отвернувшиеся от ребенка, когда он перестал быть золотым и разрушил их мечты. Грецию объяла тишина – не слышно звуков музыки. Заснули музы, вино горчит, рушатся древние статуи, и бродит одетый с иголочки старик с легкой щетиной и пеленой застарелой грусти на высохших глазах.

Старуха сидит на скамейке детской площадки в окружении тюков и сумок – видно это все, что осталось от ее накоплений и нажитого имущества. Она – сухая, седая, смотрит вдаль на море или просто быть может смотрит в никуда, – смесь безучастности и анестезии, когда слишком много боли и душа включает терапию апатии…

Сочетание запаха старого лампадного масла и копоти икон, с которых давно не вытирали пыль и которых давно не касалось тепло человеческих сердец, создает ощущение густой насыщенной старины. Заброшенный колумбарий. Мерзость запустения. Королевский дворец из Маугли стал достоянием диких обезьян и скрывает свою былую красоту под лианами и пальмами. Джунгли времени, поглотившие царские покои. Вот, кафе, за соседним столиком сидит худой горбун из Роттердама в очках, так аппетитно курит. Сумасшедшая молодая гречанка пытается выпустить из клетки птичку, а птичка не дается. Она боится свободы. Адаму и Еве было мало рая… Им было его недостаточно.

Получается так, что я все время на своем пути вижу разбросанные зерна граната. Гранат – как подтверждение верности пути. «Се, Сатана сказал» разбрасывать вас как зерна граната.. Метеоры – метеоритный дождь. Горы дружат с небом. Колокольчики коз и коров звенят как колокола. Слова молитвы затихают под натиском заполненного до краев любовью Бога покоя и безмолвия.

Мой ближний

Расстановка сил в лагере – кто мой ближний? Действующие лица – буддистка из греческой ортодоксальной семьи – Элина, подбирает меня на машине, делает огромный крюк, чтобы подвезти меня поближе к автостанции; старый дед Ставрос – порно-вуду шаман, живущий в домике без электричества у самого синего моря, с собакой, примусом и апельсиновыми деревьями. В его маленьком домике на стенах вырезки из порно журналов, фото его бабушки в молитвенной позе, Иисус Христос с мерцающими разноцветными лампочками, несколько икон. Мы пьем кофе, он дарит мне апельсины, улыбку и надежду, что все будет хорошо, и дает в дорогу Фервекс, тк у меня температура. Пара влюбленных молодых – он – едет на учебу на Крит, они снимают комнату в Афинах где-то в Гази. Ее зовут Эмма. Эмма звонила маме – мама отказала помочь мне с билетом. Я ничего у них не просила. Они увидели, что я не могу купить билет, тк карточки не принимают, а снять такую небольшую сумму из банкомата невозможно. Он выгребает последние деньги, они покупают мне билет. Я хочу подарить им очки, но они отказываются. Мы тепло прощаемся. Есть еще скептики – сторонние наблюдатели и уходящие вдаль вершины гор, утопающие в закатной дымке. У меня в руках гранат, который я нашла на ступенях Храма Преображения, недалеко от автостанции, на Пелопоннесе.

Патры, паром в Венецию. Я голодная и совсем без денег. С высокой температурой. Спасают таблетки Ставроса. На корабле доедаю кем-то оставленный обед и тырю булочки из ресторана. Едем медленно и с большой задержкой. Утром, проходя мимо ресторана, где, как я думала я незаметно подъедала чей-то обед, мне машет рукой пухлый миловидный грек в очках, сын священника, Константин. Он наваливает мне огромную тарелку мяса и картошки, поит кофе, а на прощанье дает денег, мажет мне руки ромашковым кремом и снабжает в дорогу хлебом и водой. Византия – любящая мать, прощается со мной. Корабль причаливает. Мы в Венеции. Какой отец когда сын попросит у него хлеба подаст ему камень? В мешочке с хлебом с крошками вперемешку лежат камушки с берега Эгейского моря. Сын вместе с хлебом получил камни))).

С высот взирал на меня лев Святого Марка. На площади меня чуть не склевали с потрохами голуби. А через какое-то время когда молодое вино с бутербродами устаканились в желудке, меня опять настигли эти приступы жуткой диареи, которые начались еще с утра, а виной тому была скорее всего вода, которую я пила из под крана на корабле. Причем приступы начались ровно тогда, когда меня почти оставила инфлюэнция с температурой, соплями, кашлем и тд. Диаррея же началась, а инфлюэнция закончилась тогда, когда я натощак выпила капель мира с чудотворной иконы Св Бесср и чудотворцев Косьмы и Дамиана. Капли эти сразу же подействовали. И слава Богу конечно. Ну так вот, диарея настигла меня с рюкзаком на плечах в самом центре Венеции. Я перемещалась по красивейшему городу Европы короткими перебежками между туалетами, впопыхах успевая выхватывать из окружающей картины кусочки вечной красоты и гармонии, заметить милый магазинчик или кабачок, улочку, фонарь, аптеку… и попытаться не забывать о Бродском))). ДА, мне конечно понадобилась аптека. После третьего забега в туалет, когда я чудом донесла содержимое своего кишечника до унитаза, я поняла, что без аптеки не обойтись… Да, и жесткая диета… просто необходима. В аптеке продавец, жеманный гомосексуалист безучастно выслушал мое «Проблем, СТРОНГ диарея!!!» и выдал иммодиум. «Две таблетки сразу. Потом по одной после каждого посещения ванны..»» Эта его деликатность действовала мне на нервы. Какая нафиг бафрум??? Меня несет как не знаю что, брандсбойт!!! Оч стронг диарея!!! Это поможет? Он кивнул, улыбнулся и еще раз повторил с тем же безучастным и жеманным видом: «После каждого посещения ванной комнаты….» Я вышла, сразу же приняла 2 таблетки, выдохнула и спокойно взглянула на прекрасный подсвеченный мост, я была рядом с Реальто. На меня с высоты взирал лев Святого Марка.

Такой же Лев взирал на меня и в Лиссабоне, почти что год спустя, когда позади было пройдено несколько настоящих дорог: Альпийская часть дороги древних франков, французский и каталонский путь Камино Сантьяго, в рюкзаке лежала Компостелла и паспорт пилигрима, наполненный штампами, и все казалось невероятным, сказочным и возможным. После 1000 км пути я была под покровом Святого Иакова, ракушка накрывала мою главу от злых ветров. А впереди ждал меня Иерусалим.

Путник пренепременно бывает вознагражден за свое терпение и веру.. Просто он не может не идти. Он бывает вознагражден за терпение и отвагу, но он не ищет награды. Он не ропщет, он всегда благодарит. Он ищет ДОРОГУ. И дорога САМА НАХОДИТ ЕГО.

Начало Пути

Введение

Кто мы? Вестники, предвозвестники, свидетели последних времен, топчущиеся у закрытых врат Храма Гроба Господня в ожидании Пасхальной литургии, которая не начнется? Кто мы, – застрявшие в междуречье, междустрочье, невидимки последних дорог, тайных прорезей истины..Видевшие свет не-вечерний?, вошедшие дважды в одну реку… Мы, успевшие краешком сердца вкусить последние крупицы утекающей истины, ускользающей любви, искрящейся, слепящей глаза красоты вечного образа, который смотрит в сердечные очи, пробиваясь сквозь бреши, сквозь пустоты, сквозь груды мусора…

Мы передвигаемся потаенными тропками, не болтаем лишнего, корректируем линию судьбы, путаем следы, меняем лица, имена, пускаем пыль в глаза, иногда, запутывая других вдруг сами запутываемся, но Путь выводит нас на правильную дорогу, звезда указывает вектор, мы отрясаем с себя пену дней и паутину лжи, и двигаемся дальше.

«Помнишь, когда ты входила в пустой город, на небе серпом молодая Луна, на площади средневековой журчала вода, ты налила в кружку ледяной глоток, – вокруг ни души, горы дышат из темноты надвигающейся сыростью. Я встречал тебя, пилигрим, ты был не один, ты была не одна в том городе без людей. Иногда, правда, ты не искала Меня, ты искала окольных путей и просила бессмертия, готовая умчаться в беспросветную ночь со стаей волков или припасть к бурной златогривой реке в надежде обрести силу и вечную юность души, а еще ты просила кого-то в день солнцестояния, ты просила о доме, и вот словно как на ладони, свершилось все, но затем обернулось ехидной. Ты в скитаньи опять, мой пилигрим, Я как и прежде встречаю тебя на пустых улицах старого городка где-то в Галлии. В дни великого Поста. Ты ведь знаешь, мой друг, наше сердце с тобой высоко в горах.»

Camino Start

А в горах, говорят, уже снег. Турин. Последний пункт перед восхождением, перед прыжком в пропасть. Назад дороги нет. Здесь, в Турине, начинается один из древних путей, Via Francigena – так ходили пилигримы много веков назад из Кентербери в Рим или наоборот. Дорога древних франков. Время королей. Китайцы снаряжают меня в путь. На последние деньги я покупаю перчатки и кроссовки, пахнущие одинаково, а именно низкокачественным китайским дерьмом, созданным тысячами маленьких трудолюбивых ручек, – это вся моя экипировка.

«Обычный горожанин», похожий на пастора Шлака, наверняка профессор или просто нормальный интеллигентный житель Турина, рядом с которым чувствую себя неотесанной дурой, объясняет как пройти к Туринской плащанице. От него я узнаю, что, оказывается «Иоанн Креститель – покровитель Турина». Иоанн Креститель, первый пустынник, открывший тайну покаяния. Ну а потом в путь. Язык Божий – силентиум. Поздним вечером автобус привозит меня в Суса (Валле ди Суса), откуда я намереваюсь начать свое пешее паломничество по стопам древних пилигримов. Надо всегда искать собор, отправную точку, Царство Небесное, а все остальное будет логически достраиваться до полной картины. У врат Сан Джусто, собора 1068 года под солнечными часами меня благословляет католический священник. «Аугури». Да, когда-то дороги разветвились, 1054 год, когда официально католики и православные пошли разными путями в Царство Троицы. Мы стояли на распутье, у собора, построенного как раз после разделения, и католический священник благословлял меня, православного пилигрима на паломничество. Тайная, сокрытая от глаз заезжих поверхностных туристов Европа, паломнические пути, намоленные дороги, сходящиеся в сердце, опутанном терновым венцом. Дороги все еще пылают, странники и пилигримы все еще идут, уподобляются апостолам, храбрые сердца все еще горят любовью, как и глаза. Млечный путь освящает путь во славу Твою, Господи. Пока вертится Земля, пусть сверкают дороги, пока еще есть живая вода, пусть гудят небеса.

Шпион, которого завербовали, никогда не сможет вернуться назад. Я – шпион, я знаю тайны, и даже молчанье не позволит мне вернуться назад. Хотя нам, обреченным на одиночество, все равно до конца никто не поверит, и до конца никому не суждено будет услышать и понять тайну, ненароком слетевшую с пьяных губ. Я выбираю серединный путь, истина-жизнь, hidden track, тело-дух, небо-гроза, солнце земля, спрячусь в лесах сердца. Огонь осветит изнутри, подскажет вектор. Пограничный пилигрим. Евразия. Лилии, блаженство нищих. И где-то пропадает время, там, где проходит третий путь.

Первая ночь. Я в дороге, уже на ней. В темноте чувствуются высокие вершины Альпийских предгорий, горы дышат из темноты, я чувствую волны их дыхания. Где-то внизу шумит горная река, моя La Durance, моя выносливость. Все последующие дни я так или иначе иду вдоль этой реки, пересекаюсь с ней, она как – будто мой покровитель. Прости, о Мадре мио, за выпады случайных снов, за древний огонь, который горит в дремучих непроходимых лесах моего сердца, и я чувствую силу, древнюю забытую силу, а еще я чувствую, что меня кто-то ведет, и что у меня появился новый ангел спутник хранитель. Первую ночь сплю в кузове грузовика, до этого осушив бутыль вина над пропастью с шумящей рекой. Наутро нахожу в горах источник чистейшей альпийской воды, завтракаю замерзшими сахарными истекающими соком плодами хурмы, по пути срываю яблоки, позже, поднявшись уже довольно высоко, собираю каштаны и ем их. Они и сырые вполне съедобны. Оставляю немного про запас. Вижу оленей, орлов. Солнце припекает. Каштаны хурма и родниковая вода. Двигаюсь по направлению к Франции по маркировке в виде желтого треугольника, иногда желтого пилигрима с посохом и рюкзаком. Когда солнце садится, становится холодно. Холодает еще и по причине набора высоты. Вторую ночь провожу в лесу у тропы, жарю каштаны, греюсь, в огне сгорает моя кофта, из темноты доносятся шорохи и похрюкивания. Светит Луна и звезды. Под утро становится невыносимо холодно. В 5 утра я уже на тропе. В предрассветных сумерках приближаюсь к Экзилю. Прохожу мимо древней церкви, наверное 11—12 век, с каменными изображениями распятого вниз головой Петра, высеченными на камне стрелами, указывающими направление, ну и конечно ракушками и крестом с мечом на конце – символами Сантьяго. Поднимаясь в горы, прохожу первого оракула и на третьем повороте нахожу свой посох. Дорога прорастает в сердце, как и белые вершины Альп – зима, осень, весна – все здесь и сразу. Олени, горностаи, белки, птицы – все придут ко мне. Жгу костер в маленькой каменной пещере и кипячу альпийский снег. Вдруг заглядывает ко мне на огонек белый горностай. Любопытное создание, лишенное страха, порожденного каиновой цивилизацией. Разглядывает меня и уходит.

Когда входишь в град, старый город, обязательно надо найти собор и зайти в него, обойти его вокруг; при наличии крепости, зайти в нее. В любом случае надо войти и выйти, и это метафизика дороги: поймать вибрацию времени и духа, получить еще один штамп в небесном паспорте.

В ночи забираюсь по извилистой тропе в крепость, иду по навесному мосту, дохожу до врат, стучусь, в окне появляется глаз привратника… «Кого, черт возьми, занесло в такое время года и ночи?»

«Это я, фрейлина ветра. ….»

«Да да, сударыня». Скрип дерева и железа. Я внутри. Город спит. Все похоже на театральную декорацию. Луна освещает дрожащие тонкие стебли. Все ставни закрыты. Ветер открывает дверь церкви на площади с журчащей водой. Во всех старинных альпийских городках на главной площади есть источники журчащей чистой воды с висящим на цепи кувшином – можно пополнить запасы пресной воды и снова в путь. Много ли надо человеку для поддержания живота? Кувшин чистой альпийской воды, хлеб, сыр и немного вина. Дорога приведет вас к источнику живой воды. Вхожу в церковь, ветер открывает двери. Тишина, ни души. Иду к кресту. Всегда надо идти к кресту.

Минус пятнадцать, я уже высоко, самая трудная ночь – под елью, накрывшись еловыми ветками в худом спальнике. Под утро снова в путь. Значок желтого треугольника указывает дорогу. Когда сбиваюсь с пути – это в интересах дороги. Потеряв тропу, по колено в сугробах иду по направлению к снежному пику. Нахожу сколоченный треугольный домик, обитый войлоком, высоко в соснах, у подножия Монтженевро, у границы с Францией. Похоже, что домик, напоминающий скворечник, сколотили скауты, а потом уже его периодически использовали такие случайные бродяги как я. В доме карты, несгоревшие свечки, внизу чьи-то вещи, мангал. Разбросанные черепа животных, карта джокера. Я провожу две прекрасных ночи на берегу моей реки. Тлеют угольки в мангале, я танцую под яркими звездами. Варю суп из грибов. Сгорают мои кроссовки, когда я пытаюсь их просушить. Я краду обувь и спальник из домика на другом берегу реки. В интересах дороги. В последнюю ночь приходят волки, и я рада, что я высоко.

Вперед. Дорога зовет. Снег по колени, ноги насквозь промокли, я уперто иду по маркировке, через горы, в летних трекинговых ботинках, подрезанных в трейлере. Подъем в крутую гору, скользко, мокро, под снегом скрываются пустоты. Чуть не падаю несколько раз, тропа все круче вверх, ползти почти что невозможно. Вишу над пропастью, рюкзак летит вниз, виснет на дереве, чудом не упав в реку… Я разбиваю вдребезги замерзшие колени, спускаюсь кубарем за рюкзаком. Все мокрое. Терпение на пределе. Моя La Durance – моя выносливость. Возвращаюсь на проезжую дорогу и иду по ней. В обход, до границы с Францией. Самое трудное позади. Ночую на паперти церквушки Святого Спевсиппа. На следующий день дорога приводит меня в небольшой лыжный курорт. Сезон только начался. Вид у меня странный. На лыжника я явно не похожа, иду вдоль лыжной трассы со своим огромным рюкзаком. В деревне покупаю новые перчатки и еду. Франция выглядит довольно цивильно и приглаженно. Какую-то часть пути меня подвозят на машине. Я уже не так высоко в горах. Тропа идет через красивые средневековые городки, скалы, поля. Светит солнце. В цитадели старинного города Систерон я провожу ночь. Ужинаю бутылкой Божоле и салями. Оставляю там свой посох. Прощаюсь с горами. Они проросли в моем сердце. Я вернусь, я обязательно вернусь, чтобы закончить. С гор спускаюсь на автобусах, все ниже и ниже, к морю. Похожее чувство я испытывала когда-то в Малайзии, после того как провела почти неделю без денег в Камеронских высотах. Когда я покидала джунгли, я плакала, прощаясь как будто бы с очень близким мне человеком. Вот и Марсель. У меня поднимается высокая температура, понос, пищу принимать я не могу. Провожу три ночи в бреду в дешевой гостинице мусульманского квартала. Обшарпанная комната. Ставни. Вид на площадь с каруселями. На третий день я воскресаю, иду гулять по Марселю. Деньги заканчиваются. Неожиданно оказываюсь перед домом святого Иакова, моего нового друга и покровителя. Мне дают прекрасную комнату, паспорт пилигрима, и снаряжают дальше в путь. От Арля начинается Тулузский Путь в Сантьяго. Но у меня температура, болят колени, тело обессилено… Я играю джаз в галерее жены главного пилигрима Прованса на пианино Kawai. Меня снимают на камеру, кормят, лечат. Неделю я отлеживаюсь, отъедаюсь, гуляю по Марселю. В доме Святого Иакова кладезь информации о всех существующих камино, коллекция маленьких католических статуэток, изображающих пилигримов, тамплиеров, святых, проповедников. Собрана огромная библиотека в основном на французском языке об истории Chemin de Saint Jaque, о древних городках на путях пилигримов, о памятниках архитектуры. Я знакомлюсь с культурой пилигримства, проникаюсь ей, и то, что было в прошлом вдруг предстает совсем в ином свете – как будто все вело меня сюда, в этот дом святого Иакова, откуда начинается моя история пилигрима.

Потом я возвращаюсь в места, где когда-то был мой дом. Милан-Таллинн. «Я обязательно вернусь, чтобы закончить дорогу. Camino is in my heart.» В Таллинне я веду себя словно пират, сошедший на берег – я пускаюсь во все тяжкие, и после всего содеянного, убегаю по направлению к третьему Риму.

Печоры. На кухне соседки тети Нины лежит гранат. Я тихо улыбаюсь. Искрится снег, светят мои родные звезды и видно млечный путь. На пути в Москву. Небо Москвы. Следующая станция – Норманнская, или Франкская? Быть может следующая станция «хочу тебя обнять»? Нам светит компас неземной…. Где я? Потеря ориентации. Lost and possibly found. Иногда так странно вновь обрести свой дом.. Тихая гавань. Капитан. Рядом с домом – библиотека им. Гумилева. Мой волоокий рыцарь. Моя муза дальних дорог.

Млечный путь над головой

Вечное сиянье

Разум мироздания

Молчанье и покой