Текст книги "Обольщение джентльмена"

Виктория Александер
Обольщение джентльмена

Пролог

Август 1854 года

Когда единственной компанией мужчины становится бутылка коньяка, к тому же непочатая, то, похоже, дела его действительно плохи.

Оливер Лейтон, граф Норкрофт, сидел за столиком в своем любимом клубе и, поигрывая четырьмя монетками, смотрел на стоявшую перед ним бутылку. Кто же знал, что с ним произойдет такое? Сам Оливер, конечно, не мог себе представить ничего подобного.

И зачем он только ввязался в это злосчастное пари! На кону было всего несколько шиллингов, по одному от каждого участника, и бутылка отличного марочного коньяка, немым укором стоявшая теперь перед Оливером. На самом деле винить его было абсолютно не в чем. Напротив, он вышел победителем из этого странного, выпавшего на его долю испытания.

Пари предложил Гидеон Перселл, виконт Уортон. Выиграть должен был тот, кто женится последним. Ставки были чисто символическими – всего несколько шиллингов, но главным выигрышем должна была стать свобода. Если бы кто-нибудь сказал тогда заключавшим пари молодым людям, что все они, кроме одного, женятся в течение полугода, то его объявили бы безумцем. Однако слова эти оказались бы пророческими.

Пари ни для кого не было секретом – ни для членов клуба, ни для близкого окружения его участников, поэтому вскоре слухи об этом распространились по городу, и любители поспорить принялись делать ставки на победителя.

Самые крупные ставки делались на Уортона, и что же? Неожиданно для всех, включая самого себя, виконт первым запутался в сетях любви, причем весьма основательно, потому что вскоре он уже вовсю готовился к свадебному путешествию в Южную Америку. Его женой стала очаровательная леди Уортон, страстная любительница орхидей. Если поначалу виконт и не собирался отправиться в путешествие, то вскоре подчинился желанию молодой супруги, намеревавшейся во время вояжа изучать прелестные цветы. Он никак не выказал своего неудовольствия по этому поводу, что свидетельствовало о силе чар юной леди Уортон и о глубине чувств ее мужа.

Среди тех, кто ставил на победителя, вторым по популярности был виконт Найджел Кавендиш, который провел большую часть своей молодой жизни в лихорадочной погоне за женщинами и всевозможными удовольствиями, но при этом стремился всячески избегать какой бы то ни было ответственности. Рано или поздно это должно было кончиться грандиозным скандалом. Например, Кавендиша могли бы при компрометирующих обстоятельствах застать с молодой женщиной из хорошей семьи (поэтому виконт обычно избегал общения с такими женщинами), но… Найджел влюбился. И благодаря молодой жене в нем произошла благотворная перемена. В последние несколько месяцев он как-то вдруг резко повзрослел, так что Оливер перестал опасаться за его будущее. Да, Кавендиш стал другим человеком, причем очень счастливым. Он тоже отправился в свадебное путешествие с женой – «туда, где ярче блещут звезды», как объяснил он Оливеру с радостной улыбкой.

Третьим пал Дэниел Синклер, американец, который когда-то вошел в их круг благодаря устроенной его отцом помолвке с кузиной Оливера. Та помолвка, правда, оказалась неудачной, зато вторая попытка, весьма неожиданная, привела к успеху, и сейчас Синклер с молодой супругой пребывал в Америке, где собирался основать свою железнодорожную компанию. Остальным друзьям, вложившим в его будущее предприятие немалые суммы, оставалось только желать ему успеха.

Итак, Оливер остался практически один. Впрочем, не стоило драматизировать его положение. У него, разумеется, были еще друзья. Например, Джонатан Элфингтон, маркиз Хелмсли, который, однако, тоже уже угодил в сети Гименея, и именно его свадьба подсказала друзьям идею заключить пари.

«Что за глупость – вешать нос, если твои друзья женились!» – мысленно отругал себя Оливер, бросив сердитый взгляд на бутылку. Они же не умерли, в конце концов, не отказали ему в дружбе, просто начали жить своей собственной жизнью. Если у него, Оливера, с этим ничего не получается, то виноват только он сам.

Пожалуй, пришла пора найти себе жену – уж кому-кому, а ему, молодому человеку из хорошей семьи с впечатляющим состоянием, это будет нетрудно, ведь он считается отличной партией. К тому же у него весьма эффектная внешность и хорошие манеры. А каким он умеет быть обворожительным! Определенно с ним все в полном порядке, и теперь, когда он наконец решил, чего хочет, найти ему подходящую невесту будет нетрудно, совсем нетрудно.

Хотя… в характере Оливера имелся один досадный недостаток, из-за которого, собственно, он до сих пор оставался холостяком. Двенадцатый граф Норкрофт был неисправимым романтиком. Он не желал просто жениться, он хотел любви. В его роду все мужчины женились по любви – и прадед, и дед, и отец. Оливер унаследовал от них не только синие глаза и русую шевелюру, но и желание любить – качество столь же сомнительной практической ценности, как и первые два. Тем не менее именно таким был Оливер от природы.

Подозвав лакея, граф попросил спрятать бутылку до более подходящего случая, встал из-за стола и направился через гостиную в вестибюль, машинально позвякивая выигранными монетками. Все его знакомые, которых он встретил на своем пути, считали своим долгом с многозначительным видом поздравить его с победой, отпустить шутку по поводу умения избегать брачных уз и назвать «счастливчиком». У дверей Оливер кивнул на прощание привратнику и вышел на улицу. Уже смеркалось. Странно, время пролетело так незаметно, он совсем не собирался задерживаться в клубе, никаких планов на вечер у него не было…

При виде своего заждавшегося кучера граф почувствовал легкое угрызение совести, но тут же отмахнулся от него и шагнул к экипажу, задев плечом проходившую мимо женщину в старом поношенном плаще – очевидно, нищенку. И в тот же момент Оливера пронзила мысль о том, как много имеет он и как мало – тысячи таких, как она. Нет, у него определенно нет причин сетовать на судьбу.

– Прошу прощения, мадам, – повернулся он к женщине.

Она не ответила, и в сумерках ее закутанная в плащ фигура вдруг показалась Оливеру какой-то зыбкой, нереальной. Или, может быть, это он, Оливер, утратил связь с реальностью после нескольких внушительных порций лучшего клубного виски?

– Позвольте предложить вам это. – Он с поклоном протянул незнакомке монеты. – Надеюсь, в отличие от меня вам они принесут удачу…

Поколебавшись, женщина подставила ладонь, и граф опустил в нее свой выигрыш, с изумлением покосившись на отличного качества перчатку, в которую была затянута рука нищенки. Не иначе бедняжка подобрала эту роскошь где-нибудь на помойке.

– Всего вам доброго, – попрощался Оливер и сел в экипаж.

После скоропалительных свадеб двоих участников пари пораженный Синклер даже предположил, что на них, вернее на заклад, деньги и коньяк, наложено проклятие. Разумеется, тогда молодой граф Норкрофт воспринял это предположение как несусветный вздор. Зато теперь он от души порадовался, что злополучные монетки пошли на благое дело. А коньяк он откроет тогда, когда уже не нужно будет беспокоиться о везении и невезении, то есть скорее всего на свою собственную свадьбу.

Нет, он, Оливер, граф Норфолк, не верит во всякие глупости вроде проклятий, чар и колдовства.

К несчастью, печально усмехнулся про себя Оливер, он слишком сильно верит в любовь, найти которую, возможно, так же трудно, как встретиться с настоящим колдовством.

Глава 1

Неужели он принял ее за нищенку? Кэтлин Макдэвид, внучка графини Дамливи, возмущенно уставилась на монетки, которые дал ей Оливер Лейтон. Как он посмел! Как самонадеянны эти мужчины! Нет, как они глупы!

– Извините, но… – Она подняла глаза и осеклась – уже не обращая на нее никакого внимания, граф садился в экипаж.

Проводив его взглядом, Кэтлин почувствовала, что раздражение прошло. Действительно, справедливости ради (а Кэтлин была сама справедливость) следовало признать, что Лейтон не виноват: в сумерках, торопясь к карете, он и впрямь мог принять закутанную в широкий потертый плащ леди за нищенку. Этот плащ Кэтлин надела по настоянию своей бабушки – по семейному преданию, он приносил удачу, а посему вот уже несколько поколений передавался от матери к дочери, от бабушки к внучке. Помимо потертого плаща, ошибочное впечатление графа еще, видимо, сложилось из-за отсутствия обязательного для леди сопровождения в лице суровой компаньонки. Ну раз так, то это означает, что он не идиот, а в сложившихся условиях и этого немало.

Кэтлин подошла к своему экипажу, стоявшему всего в нескольких футах от того места, откуда только что отъехал граф, и, велев кучеру возвращаться в гостиницу, устроилась на сиденье напротив своей тети и предполагаемой компаньонки – леди Ханны Фицгивенс. На самом деле трудно было понять, кто из них кого сопровождает, тем более что по правилам они обе как вдовы уже не нуждались в сопровождении. Ханна все же отправилась вместе с племянницей в Лондон, потому что, как она сама заметила перед отъездом из Шотландии, поездка могла стать «интересным приключением».

– Ну, – вопросительно подняла бровь тетушка, – ты его видела?

– Да, – без энтузиазма ответила Кэтлин.

– И что?

– Я не сказала ему ни слова.

– Ну и ну… – разочарованно протянула Ханна, но в следующее мгновение ее лицо ожило. – Значит, мы едем за ним?

– Нет, конечно, мы возвращаемся в гостиницу. Ты же знаешь, я не собиралась с ним заговаривать.

– Ты хочешь сказать: пока не собиралась…

– Вовсе нет. Для начала его нужно было бы как следует разглядеть. – Молодая женщина пожала плечами с таким видом, словно и на самом деле хотела только этого.

Но они обе знали, что она лукавит. Когда граф остановился возле нее, Кэтлин так и подмывало отбросить предосторожности и представиться, потому что у нее возникло явное ощущение предопределенности их встречи. Чепуха, конечно. Впрочем, как и бесконечные бабушкины предсказания, и ее собственная, недавно обретенная вера в судьбу и силу колдовства. Тем не менее столь неловкая первая встреча могла испортить дело, хотя Кэтлин, если это не касалось напрямую ее интересов, никогда не придавала особого значения приличиям.

Но Оливер Лейтон был знатным английским лордом, с ним с самого начала следовало общаться как подобает. Есть ли способ добиться своей цели, соблюдая приличия? Кэтлин сомневалась. Она вздохнула и откинулась на спинку сиденья. Все с самого начала пошло не так.

– Я думала, у тебя есть его фотография, – заметила Ханна.

– Есть. Но она поражает своей отрешенностью. Видимо, графу пришлось мучительно долго сидеть без движения перед камерой. Разумеется, фотографии в точности передают внешнее сходство, но не улавливают… – Кэтлин на мгновение задумалась, подбирая нужные слова, – человеческой сути, если хочешь. Фотограф может с таким же успехом снимать, допустим, яблоко. Нет, – покачала она головой, – по фотографии нельзя судить о человеке, который дышит, ходит, живет.

– Сегодня ты увидела графа в жизни… – Ханна выдержала многозначительную паузу. О, как раздражала Кэтлин эта ее манера! – И как он? Симпатичный?

Кэтлин не ответила. Симпатичный ли он? Более чем. Но она не могла признаться в этом своей наперснице. Так и не посмев посмотреть графу прямо в глаза, она тем не менее даже в сумерках сумела заметить, что они у него синие. Интересно, они меняются, когда он смеется, сердится или теряет голову от страсти? Нет, прочь эти мысли и, конечно, ни слова тетушке… А его фотопортрет и впрямь поражал сходством с оригиналом, если не обращать внимания на отсутствие цвета и упрямое выражение лица (обязательный атрибут всех фотографий), что отнюдь не украшало графа. Благодаря снимку Кэтлин узнала бы Норкрофта где угодно.

Правда, волосы у него оказались не такими темными, как на фотографии, – он был скорее шатеном, чем брюнетом. Он оказался высоким, широкоплечим и с решительной походкой. О да, он вполне подойдет.

– Похоже, ты просто выжидала удобного случая, чтобы взглянуть на этого джентльмена, прежде чем выработать тактику поведения, – не унималась Ханна. – Ведь тебе это необходимо, дорогая. Тебе нужен план действий.

– Ты уже говорила об этом, – пробормотала погруженная в свои мысли Кэтлин.

Тетушка всегда отличалась особой верой в необходимость разработки четкого плана, считая, что все беды на земле происходят от плохого планирования. По мнению Ханны, ее первый брак с богатым шотландским лордом стал возможен именно благодаря «разумному планированию». Но что не входило в ее планы, так это страстная любовь к мужу, которая не угасла и после его трагической ранней кончины. За двадцать пять лет, прошедшие после смерти мужа, Ханна имела множество любовников, но так и не нашла больше настоящую любовь. Защищая свою точку зрения, она утверждала, что ее замужество и вдовство – тоже часть божественного плана, но, конечно, не очень удачного.

– Я подумаю, – отозвалась Кэтлин.

– С удовольствием тебе помогу, – предложила Ханна, – приготовлю зелье, сделаю амулет или еще что-нибудь в этом же роде.

– Нет, – твердо произнесла племянница. – На мой взгляд, здесь больше подойдут обычные методы.

– Жаль, – пожала плечами тетушка. – Не понимаю, почему ты так решила. Дело-то в высшей степени необычное.

– Тем не менее я предпочитаю действовать самостоятельно.

Разочарованно хмыкнув, Ханна что-то пробормотала – наверное, как всегда, помянула чрезмерный рационализм племянницы, унаследовавшей эту черту от своих давно ушедших в мир иной родителей. Кэтлин решила не продолжать разговор, грозивший обернуться очередным бессмысленным спором о пользе магии.

Бабушка и тетя всегда увлекались колдовством, но Кэтлин не могла припомнить ни одного случая, когда это увлечение принесло хоть сколько-нибудь значительные практические результаты. Разумеется, обе «колдуньи» были убеждены в действенности каждого собственноручно приготовленного зелья, каждого прочитанного заклинания, но их «успехи» либо оказывались весьма сомнительными, либо объяснялись самыми прозаическими причинами. Как подозревала Кэтлин, старшим родственницам просто нравилось думать, что они совершают мистические обряды, но на самом деле их отношение к колдовству вряд ли можно было назвать серьезным. В конечном счете их вера в свои способности и явилась одной из причин, по которым Кэтлин считала себя единственной практично мыслящей, а значит, и ответственной женщиной в семье.

Колдовство, заклинания, амулеты, проклятия – это, конечно, вздор. Однако с некоторых пор Кэтлин начала думать, что ее бабушка и тетя не так уж не правы, по крайней мере в том, что касалось событий, которые невозможно было объяснить рационально.

– Я думала, – подала голос Ханна, – что теперь, когда ты наконец серьезно относишься к про…

– Не надо! – суеверно прервала ее на полуслове Кэтлин.

Одно дело молча принять то, во что прежде не верил, и совсем другое – произнести это вслух, словно непреложную истину. Да, после стольких лет скепсиса и сомнений она тоже стала, например, верить в силу проклятий, насылаемых с помощью обращения к своему идолу язычника.

– Ты права, – добавила Кэтлин. – Я могу воспользоваться всеми доступными способами и поступила невежливо, отказавшись от твоей помощи.

– Значит, ты позволишь мне…

– Нет, но если возникнет необходимость, я обращусь к тебе, – ответила Кэтлин. Она верила в силы, неподвластные разуму, однако магические способности тетушки по-прежнему вызывали у нее некоторое сомнение. – Я готова выслушать твой совет относительно того, как следует действовать.

– Отлично! – просияла Ханна. – Знаю, ты ярая сторонница таких досадных явлений, как откровенность и прямолинейность. Как правило, я в своих действиях подобными понятиями не пользуюсь.

Кэтлин невольно рассмеялась.

– Пожалуй, это даже к лучшему. Вряд ли откровенность и прямолинейность помогут завоевать высокомерного английского лорда, – заметила она.

– Все лорды – снобы, дорогая. – Тетушка ободряюще похлопала племянницу по колену. – Но почему у тебя сложилось такое впечатление о Норкрофте?

– Он принял меня за уличную попрошайку.

– Каков нахал! – ухмыльнулась Ханна. – Не представляю, как он мог так ошибиться.

– А я бы удивилась, если бы было иначе, – пробормотала Кэтлин.

И зачем только она решила подойти к нему на выходе из клуба, да еще в этом проклятом плаще! Не то чтобы у нее и впрямь был какой-то план, нет, она просто поддалась порыву и поступила весьма опрометчиво. Впредь следовало действовать более осторожно.

– Как ты считаешь, он узнает тебя при следующей встрече? – поинтересовалась Ханна.

– Вряд ли, – покачала головой Кэтлин. – Он не мог разглядеть моего лица под капюшоном.

– Вот и хорошо. Неожиданность – важнейший элемент любого успешного плана.

– Но зато я рассмотрела графа. Он оказался гораздо привлекательнее, чем я думала.

– Значит, он не просто симпатичный, да?

– Да, тетушка, – сдалась Кэтлин. – Он, безусловно, привлекательный мужчина.

– В таком случае ты не зря потратила время, – заметила Ханна. – Ведь у нас его совсем мало, дорогая.

– Знаю, знаю. Мне удалось кое-что узнать о графе.

– Кроме того что он сноб, как почти все титулованные джентльмены, и представительный мужчина?

– Я не говорила, что он представительный, – удивленно посмотрела на тетю Кэтлин.

– Но у меня тоже есть глаза, и, на мой взгляд, граф именно такой. Поверь мне, в мужчинах и лошадях я разбираюсь неплохо.

– Согласна, его можно назвать «представительным». Но еще, похоже, он добрый человек.

– Ты же считаешь его высокомерным?

– Очевидно, эти качества могут сочетаться в одном человеке, – подумав немного, заметила Кэтлин. – Да, он высокомерен, как большинство людей его круга, но даже одной короткой встречи хватило, чтобы понять, каким он может быть великодушным и щедрым.

– В таком случае можно считать, что вечер удался, – улыбнулась Ханна. – Надеюсь, дорогая, теперь твои сомнения развеялись?

– Не совсем, но мне было приятно узнать, что граф не лишен доброты и благородства, – ответила Кэтлин и отвернулась к окну.

«Как бы ни складывались обстоятельства, важно сознавать, что ты не ошиблась в человеке, тем более если собираешься за него замуж», – подумала она.

* * *

Оказавшись в хорошо обставленной гостиной своего номера в отеле «Клариджес», Кэтлин первым делом просмотрела лежавшие на столе бумаги. За два дня их пребывания в Лондоне это был, наверное, уже двенадцатый отчет нанятого бабушкой – через ее поверенного в Глазго – агента, который наблюдал и довольно подробно, в деталях, описывал повседневную жизнь графа Норкрофта. В результате складывалась весьма интересная картина.

Собранная информация касалась всего, что было связано с Норкрофтом, – от сведений о месте и дате его рождения (граф был всего на два года старше Кэтлин) до его финансового положения (весьма прочного, если не считать спорные капиталовложения в строительство железных дорог в Америке). В обществе о нем ходили разные слухи. Поговаривали, что граф с тремя друзьями заключил пари, выиграть в котором должен был тот, кто останется неженатым в течение полугода. К всеобщему изумлению, победа досталась Норкрофту, который, по мнению очень многих, сделавших крупные ставки именно на него, должен был пасть первым. Кэтлин не знала, как к этому относиться, но ей все же очень хотелось понять, почему это произошло.

Его звали Оливер Лейтон. Он был еще ребенком, когда после смерти отца стал двенадцатым графом Норкрофтом. Графиня-мать состояла в нескольких благотворительных обществах и считалась образцовой хозяйкой дома. Например, только в прошлом году она вывела в свет трех своих племянниц и устроила свадебную церемонию для еще одной. Кроме того, не далее как в прошлом месяце графиня Норкрофт сумела в короткое время подготовить благотворительный бал-маскарад, который, по общему мнению, прошел очень успешно.

В студенческие годы молодой граф особым рвением не отличался, но зарекомендовал себя хорошо, хотя и не блестяще. Очевидно, от природы он не имел склонности к наукам – к большому сожалению Кэтлин, которая, например, любила историю и с удовольствием принимала участие в разных интеллектуальных беседах, особенно о древнеримской культуре. Более того, изучение истории Древнего Рима уже давно стало ее страстью. Например, она основательно изучила все, что было связано с пребыванием римлян на Британских островах. Но, увы, интерес к истории вряд ли мог сблизить ее с графом Норкрофтом.

Кэтлин со вздохом отложила бумаги, откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Ей не давала покоя мимолетная встреча с графом.

– Ну как, ты что-нибудь решила? – подала голос Ханна.

– Нет, ничего не приходит в голову. Не представляю, как можно добиться того, чтобы совершенно незнакомый человек предложил тебе руку и сердце.

– Я тоже. Мне никогда не приходилось обольщать мужчин, да даже мыслей таких не было, – ответила тетушка и нерешительно добавила: – Может быть, пришло время действовать напрямую?

– Воображаю эту картину, – не открывая глаз, отозвалась племянница. – По-твоему, я должна без приглашения явиться к нему в дом и заявить, что, мол, я такая-то, хочу стать вашей женой?

– Ты должна всего лишь представиться матери графа, – поправила ее Ханна. – Но для этого надо иметь на руках рекомендательное письмо твоей бабушки, которая занимает не менее высокое положение.

– Но только в Шотландии, – пробормотала Кэтлин.

– Слава Богу, что она тебя не слышит, – проговорила тетушка, усаживаясь на диван. – Мама убеждена, что с ее мнением обязаны считаться в любом уголке Британской империи, хотя, по-видимому, теперь уже ее мнения никто не разделяет. Но это тоже не для ее ушей, – хихикнула она.

Что бы ни говорили молодые родственницы, на самом деле графиня Дамливи, несомненно, пользовалась определенным влиянием и властью, поскольку обладала огромным состоянием. Единственное, что не нравилось Кэтлин в этой почтенной, полной всевозможных достоинств, воспитавшей ее женщине, было увлечение магией, вера во всяческие предрассудки и, да простит ее Господь, в силу проклятий.

– Может быть, лучше все-таки просто пойти к графу и признаться, что я приехала в Лондон с единственной целью – выйти за него замуж, потому что только так наши семьи освободятся от пятисотлетнего проклятия, которое может нас всех уничтожить? – саркастически предложила Кэтлин. – Да, пожалуй, так и надо поступить. Несомненно, Норкрофт немедленно согласится жениться на женщине, которую видит впервые в жизни, чтобы разрушить проклятие, о котором он ничего не слышал или считает вздором!

– Но он тебя видел, – возразила тетушка, смущенная ее иронией.

– И принял за нищенку. Не очень-то вдохновляющее начало, не так ли?

– Чепуха! – запротестовала Ханна. – Сколько пар счастливы в браке, хотя их знакомство начиналось еще хуже, чем у тебя с Норкрофтом! Правда, примеров я что-то не припомню.

– Тогда что пользы об этом говорить, тетя? – Кэтлин поморщилась и потерла пальцем лоб между бровей.

С тех пор как она приняла решение выйти замуж за Норкрофта, в этом месте периодически возникала пульсирующая боль. Нервы, нервы… А все из-за того, считала Кэтлин, что она поддалась на уговоры бабушки и тетушки, хотя всегда считала предание о родовом проклятии глупой выдумкой. Почему же Кэтлин сдалась? Да потому что уж слишком много несчастий обрушилось на их семью, объяснить которые, похоже, можно было только проклятием.

Кэтлин не помнила, чтобы слышала об этом до того, как девять лет назад ее молодой муж стал жертвой нелепого несчастного случая. Их брак считался счастливым. Кеннет, богатый, знатного происхождения, стал отличной парой для внучки графини Дамливи. К тому же Кэтлин всем сердцем полюбила его. Потом, после гибели Кеннета, графиня призналась, что, видя любовь молодых, она не решилась поведать им о страшной семейной тайне, но раз свершилась беда, скрывать уже ничего нельзя…

И тогда Кэтлин услышала туманную историю о том, как давным-давно два враждовавших между собой рода, шотландский и английский, решили помириться и скрепить узы дружбы браком своих отпрысков. Но по какой-то причине свадьба расстроилась, и одна старуха, потерявшая в кровавой бойне всех родных, прокляла оба семейства. Согласно легенде, она сказала: «Если в последующие пять веков эти семьи не породнятся, то на них обрушатся неисчислимые несчастья, и в конечном счете оба рода просто исчезнут с лица земли. Какими несчастьями грозило проклятие, графиня Дамливи упорно отказывалась говорить, уверяя, что никаких подробностей в памяти потомков злополучных семейств не сохранилось. Вызывал сомнение даже срок – пятьсот лет… В какой конкретно день он истечет? Известно было только, что это должно произойти осенью 1854 года, до дня осеннего равноденствия.

«Разве жизнь не доказала, что семейное предание возникло не на пустом месте?» – задала тогда риторический вопрос бабушка. Разве можно сбросить со счетов те несчастья, что обрушились на их семью с приближением рокового срока?

Графиня справедливо указала на то, что из ее троих детей – Глиннис (матери Кэтлин), Ханны и ее брата-близнеца Малькольма – только у Глиннис появилось потомство, но сама она ушла в мир иной гораздо раньше положенного срока. Брак Ханны оказался бездетным и трагически коротким из-за безвременной кончины мужа. Добродушный крепыш Малькольм, который целых тринадцать лет вел семейную жизнь с пышущей здоровьем супругой, после ее внезапной кончины десять лет назад тоже остался бездетным вдовцом. Старая графиня безоговорочно относила это печальное обстоятельство к действию проклятия еще и потому, что ее сын, пользовавшийся благосклонностью очень многих дам, не обзавелся даже незаконным отпрыском. Длившийся всего год брак Кэтлин тоже не дал ей возможности испытать материнские чувства, и молодая вдова теперь – последний потомок одного из проклятых семейств. И она хорошо понимала, что дальнейшая судьба рода в ее руках.

Когда бабушка через год после смерти Кеннета завела с Кэтлин разговор о проклятии, молодая вдова спросила, почему она не сделала этого до свадьбы, ведь тогда бы бедный Кеннет знал, чем рискует, беря в жены девушку из проклятого рода. И почему не предупредили саму Кэтлин?

«Потому что человеку свойственно надеяться на лучшее», – объяснила старая графиня. Она и правда думала: а вдруг проклятие – только легенда? Но если это не так, то любовь Кэтлин и Кеннета должна победить изрядно ослабевшие за пятьсот лет колдовские чары! Увы, ее надежды не сбылись…

За минувшие с той поры годы у бабушки исчезли все сомнения в силе проклятия, а Кэтлин прошла путь от полного отрицания колдовства к осторожному предположению, что оно все же существует, а затем – к безоговорочной вере в колдовство, как у старой графини. А это совершенно не соответствовало природному благоразумию и рациональной натуре молодой вдовы.

– В болезни и здравии… – пробормотала Кэтлин и задумчиво коснулась безымянного пальца, где прежде было обручальное кольцо. Если ради спасения семьи надо снова выйти замуж, придется забыть о прошлом…

– Ты что-то сказала?

– Нет, ничего. – Кэтлин подперла голову рукой. – Знаешь, я должна была все продумать еще до того, как мы выехали из Шотландии, но мне не хватило времени.

– Еще бы, – хмыкнула Ханна. – Стоило тебе согласиться на встречу с Норкрофтом, как моя матушка тотчас же услала тебя в Лондон! Скажи спасибо, что тебе дали время на то, чтобы упаковать чемодан.

– Она испугалась, что я передумаю.

– И не без оснований, правда? На самом деле ты ведь не веришь в проклятие, да?

– Поначалу я не верила, а теперь…

– Что теперь?

– Теперь… Не знаю, – пожала плечами Кэтлин. – Но под влиянием бабушки или из-за обрушившихся на нас несчастий я стала бояться неверия и бездействия. К тому же на свете есть множество гораздо более неприятных вещей, чем брак с красивым и состоятельным английским лордом, не правда ли? А ты, тетя, – Кэтлин посмотрела Ханне в глаза, – веришь, что на нас наложено проклятие?

– Страшно употреблять это слово, но я все же предпочитаю использовать его, а не такие понятия, как «судьба» и «рок». Проклятие ведь можно снять. А что до веры… – Ханна глубоко вздохнула. – Когда-то я всем сердцем любила, но потом потеряла свою любовь; твои мать и отец безвременно покинули этот мир, муж тоже умер и сделал тебя вдовой. Я уверена, что ни эти несчастья, ни отсутствие у нас потомства нельзя объяснить никакими рациональными причинами, как, впрочем, и то, что всех мужчин, к которым ты за девять лет вдовства проявляла хоть какой-нибудь интерес, постигла, мягко говоря, незавидная участь.

– Я чувствую себя виновной в их гибели, – прошептала Кэтлин.

Печальная судьба джентльменов, просивших ее руки, более других доводов убедила молодую вдову в реальности проклятия.

– Единственный логический ответ на эту загадку, – продолжала Ханна, наклонившись к племяннице, – древние колдовские чары.

– Какая же здесь может быть логика? – спросила та и с удивлением взглянула на Ханну.

– Не знаю, – пожала плечами тетушка и усмехнулась. – Но иногда даже самое нелепое объяснение лучше, чем ничего. Послушай, моя милая, – на ее губах заиграла озорная улыбка, – ради спасения семьи от родового проклятия я собираюсь принести тебя в жертву. Ты готова, Кейт?

Кэтлин удивленно подняла брови – так ее звали только в детстве, да еще Кеннет иногда звал ее этим не очень нравившимся ей именем, когда хотел подразнить. Со временем оно стало неизменным атрибутом их любовных игр.

– Извини, дорогая, – спохватилась Ханна. – Иногда я забываю, что ты уже давно вышла из детского возраста. Так что ты предлагаешь делать дальше?

– Не думаю, что мы сейчас успеем что-то предпринять. – Кэтлин принялась собирать разложенные на столе бумаги. – Завтра наш граф уезжает в свое имение.

– Отлично!

– Не знаю, но у нас хотя бы появится время на то, чтобы обдумать следующий шаг.

– Мы тоже должны поехать за город!

– Вслед за ним? Нет. Я не последовала за ним сегодня вечером и впредь не собираюсь этого делать.

– Согласившись выйти за Норкрофта, ты стала какой-то уж слишком серьезной, Кэтлин…

– Потому что это серьезное и ответственное дело, – парировала молодая вдова. – Ты собираешься ради семьи принести в жертву мою жизнь, мое будущее и еще удивляешься, что меня угнетает подобная перспектива.

– Именно поэтому тебе нужно отдохнуть на природе! – просияла Ханна.

– И конечно, где-нибудь неподалеку от имения Норкрофта?

– Возможно, в тех же краях, но не так близко.

– Где же именно? – подозрительно прищурилась Кэтлин.

– Один мой старый знакомый пригласил нас с тобой погостить в его загородном доме, – ответила леди Фицгивенс. – Он из года в год в это время принимает в своем поместье добрых друзей. Впрочем, то, что там происходит, трудно назвать «приемами», потому что, как правило, все гостят подолгу – от нескольких недель до месяца, как пожелают. Одни уезжают, другие занимают их место. Мы все знаем друг друга много лет. Правда, мне уже давно не доводилось бывать там.