Текст книги "Список женихов"

– Для вас и только для вас одной я сделал бы это, но, к сожалению, не могу.

– Почему?

Почему? Ричард лихорадочно искал ответ на ее вопрос.

– Почему?

– Да, почему?

Озорная улыбка тронула ее губы, словно Джиллиан понимала, что он не находит ответа.

– Я художник, мадам, – медленно начал он, лихорадочно подыскивая хоть в какой-то мере удовлетворительный ответ. – Я живу в мире образов. Иллюзий.

– Иллюзий?

– Вот именно. Иллюзий, созданных на холсте мазками кисти. – Кажется, звучит разумно. Ричарду стало легче говорить. – С определенного расстояния живопись кажется законченной, совершенной, но вблизи глаз замечает каждую черточку, отдельные мазки краски, каждый нюанс, внесенный рукой художника. – Он покачал головой с притворным сожалением. – Иллюзия такая же хрупкая, как тонкий хрусталь. И так же легко разбивается.

– Какую же иллюзию оберегает ваша маска?

– Иллюзию Этьена Луи Туссена, разумеется.

Джиллиан весело рассмеялась.

Свет с террасы падал на ее строгое греческое платье и возвышающуюся над ней белоснежную статую, и на мгновение реальность сменилась видением: мрамор как бы слился с живой плотью. Линии и тени живой женской фигуры вдруг объединились с линиями и тенями статуи в одно целое, добытое в одной каменоломне и изваянное воедино из одного блока. То была игра света, не более, но она очаровала глаз художника. Или его сердце.

– Я хочу написать вас, – не задумываясь произнес он.

– Но вы уже сделали это. Изобразили мое лицо и мою душу, как я понимаю.

– Миниатюру, – поморщился Ричард; внезапно кровь его быстрее побежала по жилам, и азарт нового замысла вспыхнул в нем, преодолевая голос трезвого разума, пытающегося резко протестовать где-то в глубине сознания. – Всего лишь техническое упражнение. Я хочу создать настоящий портрет, но для этого вы должны позировать мне.

Он хотел бы написать ее в этом платье на фоне мраморной статуи. Мифической тени живой женщины.

– Мысль сама по себе замечательная, однако спрос на ваши произведения растет, и такой гонорар мне совершенно не по карману. – Она вздохнула. – К сожалению, я никогда еще не позировала художнику.

– Тогда я должен стать первым. Не сомневаюсь, что покупатель найдется. – Голос его звучал с обманчивой беззаботностью. – Скажем, ваш возлюбленный.

– Я не… – Джиллиан запнулась. Она подумала о нем? О Ричарде? Или о своем погибшем муже? Вот она выпрямилась и немного подняла голову. – Возможно, в будущем.

– Отлично. Я немедленно начну необходимые приготовления.

Он подступил к ней на расстояние вытянутой руки.

– Приготовления? Какие?

– Краски. – В глазах у Джиллиан не было ни капли страха. – Кисти. – Его близость ничуть не беспокоила ее. – Холст. – Он легко мог заключить ее в объятия.

Джиллиан слегка приподняла брови.

– Разве у вас нет красок, кистей, холста?

– Конечно, есть, – пробормотал он, глядя на ее губы.

Как быть, если он ее поцелует? Дать ему пощечину? Убежать в ночную темноту? Или принять поцелуй? Ответить на него?

– Тогда я не понимаю, какого рода приготовления необходимы.

Или сделать вид, что она не придает этому значения? Так, забавный случай в саду во время бала, и не более того.

– Мсье?

Дразнящая улыбка скользнула по губам Джиллиан.

– Я скоро свяжусь с вами, мадам.

Ричард быстрым кивком попрощался с ней, повернулся и пошел прочь – его гнала необходимость немедленно бежать от нее, пока он еще в состоянии держать себя в руках.

– Мсье! – окликнула Джиллиан, и он остановился. – Снимете ли вы маску, когда я буду вам позировать?

Он резко обернулся.

– А как же иллюзия? – Он снял треуголку и отвесил в высшей степени театральный поклон. – Посмотрим, мадам.

Снова повернулся и зашагал по дорожке.

– Вот именно, посмотрим, – прозвучал ему вдогонку ее голос и смех.

Убедившись, что скрылся из глаз Джиллиан, Ричард нырнул за живую изгородь и в узком промежутке между высокой стеной террасы и густыми зарослями снял шляпу, отбросил назад капюшон и, сорвав с лица маску, провел пальцами по волосам и глубоко вдохнул в себя свежий воздух. Будь они прокляты, эти маски!

«Снимете ли вы маску, когда я буду вам позировать?»

Черт побери! Ричард прижался спиной к кирпичам. Он не подумал об этом! Он вообще ни о чем не думал, когда предложил написать ее портрет, в ту минуту целиком поглощенный одним желанием, таким сильным, упорным и неукротимым, какого не испытывал ни разу в жизни, – желанием изобразить ее на полотне. Порыв, не подчиняющийся разуму, – он и предположить не мог, что способен на такое, поскольку считал, что победил свою импульсивную натуру годы назад, так же как победил тягу к игре, распутству, буйному и непристойному поведению. В последние пять лет все его поступки были хорошо обдуманными, практичными и разумными, с расчетом на будущее. Даже свои картины он писал, учитывая спрос. Почему же сегодня вечером он поддался безотчетному желанию – и не один, а два раза, без оглядки на обстоятельства?

Прежде всего, разумеется, из-за Джиллиан, а также из-за неуместной гордости. Он хотел, чтобы его работа понравилась ей и чтобы она сама сказала ему об этом. Мало того, ему нужно было, чтобы она пожелала взять его в мужья не только из-за условий завещания. И с каждой минутой, проведенной в ее обществе, он нуждался в этом все сильнее. Но как только он подбирался к ней слишком близко – на словах или в движениях, – она ускользала. Возможно, из чувства вины перед прошлым, не имевшего, с его точки зрения, никакого смысла: ведь муж ее, в конце концов, был давно мертв и похоронен. А возможно, из опасений, причины которых и сама не могла бы объяснить, но именно это выражение он замечал в ее взгляде.

Но Туссена она определенно не боялась! Почему, черт побери?

Ричард отделился от стены и машинально сбросил с себя плащ, в то время как в голове у него начала формироваться некая почти абсурдная мысль.

Джиллиан привыкла к общению с художниками вроде Туссена. Она чувствовала себя свободно и раскованно, ей нравилась их беззаботная, непринужденная манера разговора. Беседуя, Джиллиан слегка кокетничала с ним, как женщина, которая не видит в этом абсолютно никакого риска для своих чувств. Даже ее оценка миниатюры была хоть и несколько обескураживающей, но не отрицательной.

Смешно даже помыслить о такой возможности, но если бы граф Шелбрук ухаживал за ней в одной манере, а загадочный француз-художник со скандальной репутацией – в совершенно иной, гораздо более смелой и даже вызывающей, одна из этих попыток могла бы увенчаться успехом. Джиллиан держалась настороженно по отношению к графу, но не считала Туссена хоть сколько-нибудь для себя опасным.

Найдется ли на свете женщина, которая противилась бы любовному нападению с двух сторон? Тем более мужчин, столь несходных между собой? Ричард возглавлял ее список женихов, имени Туссена там вообще не было. Художник больше похож на человека, каким Ричард был прежде, чем на того, каким он стал теперь. Такие, как Туссен, порой притягивают женщин, даже понимающих, что те не для них.

А когда Джиллиан обнаружит свои чувства, он откроет ей правду. Если граф и художник – одно и то же лицо, в чем беда? Они просто весело посмеются над всем этим. Будет о чем рассказать в свое время внукам.

Она уже дала согласие позировать для него, и придется достаточно много времени проводить вместе. Ричард пока не имел представления, каким образом сохранит инкогнито. Носить на лице эту чертову маску совершенно невозможно, но он, без сомнения, что-нибудь придумает. Ему это всегда удавалось.

Ричард в задумчивости сдвинул брови. План относительно прост и сулит успех, однако обольщаться не стоит. Как бы не оказалось в нем непредвиденных препятствий… Ричард нетерпеливо отбросил беспокойную мысль. Пока у него есть предварительный план, однако как финансовые затраты, так и сложности чисто личного свойства чересчур велики, чтобы надеяться на безусловный успех.

Он перекинул плащ через руку, наклонился и поднял шляпу. Нужно вернуть костюм, а потом отыскать Джиллиан. Как странно, что он собирается теперь жениться на женщине, с которой много лет назад случайно танцевал на балу. Медленная улыбка, явившаяся откуда-то из глубин его существа, скользнула по губам Ричарда, когда он подумал, кто первым скрепит печатью поцелуя их судьбы – Шелбрук или Туссен?

Понаблюдав за тем, как Туссен удаляется в сторону террасы, а потом исчезает, Джиллиан задорно тряхнула головой и опустилась на скамейку.

Какое интригующее знакомство! Туссен оказался не менее самодовольным и самоуверенным, нежели любой из знакомых ей художников, и столь же высоко оценивающим свой талант. И так же нуждался в похвалах, поддерживающих такое самомнение. О, все они скрывали за бравадой и развязностью замкнутость и неуверенность в себе, но чем дольше наблюдаешь за ними, тем яснее заметны проявления художественного темперамента. Туссен ничем не отличается в этом от прочих. Оценка «мило сделано» никоим образом не может удовлетворить человека с его характером.

Интересно, как он выглядит без маскарадного костюма? Рост у него высокий, этого не скроешь. Судя по движениям, не стар и не толст. Ну а лицо? Отказ снять маску и вся эта чепуха насчет иллюзий говорят о том, что он хочет что-то скрыть. Какие-нибудь ужасные шрамы? Или уродливые бородавки? Скорее всего у него попросту слишком ординарная наружность. Если она и в самом деле будет ему позировать, тогда все выяснится.

Нет ли чего-то необычного в его голосе? Он говорит с акцентом, но как-то очень уж упорно на него нажимает, словно хочет подчеркнуть. Может быть, считает, что это уместно при его репутации француза-ловеласа? В конце концов, если слухи о нем верны, то уехал он из Франции лет двадцать пять назад… Туссен не единственный художник, окруживший себя атмосферой таинственности ради большего интереса к его творчеству. За исключением того, что у него явный талант, ни Джиллиан, ни кто-либо другой ничего определенного о нем не знали.

Нет, он скорее всего француз. Джиллиан усмехнулась. Кто, кроме француза, оказался бы настолько циничен, чтобы предположить, что ее портрет купит любовник?

Ричард.

Его лицо незваным гостем ворвалось в ее сознание. Станет ли он и вправду ее любовником? Джиллиан стиснула руки на коленях и посмотрела на свои переплетенные пальцы. Ее мужем? Да, если все уладится. Мысль была пугающей, но вместе с тем… радостной?

– Простите, что я так запоздал. – Джиллиан подняла глаза. Ричард направлялся к ней, держа в каждой руке по бокалу шампанского. – Меня чуть ли не силой задержали.

– Вот как? – Джиллиан улыбнулась и встала, стараясь не обращать внимания на то, что появление Ричарда вызвало у нее легкую дрожь. – А я уже решила, что вы меня бросили.

– Ни за что на свете. – Он произнес эти слова с шутливой интонацией и протянул Джиллиан шампанское. Взгляд его упал на пустой бокал на скамейке. – Но я вижу, что вы уже успели утолить жажду.

– Да, лакей принес, – не задумываясь ответила Джиллиан и только секунду спустя удивилась, почему она сразу не сказала Ричарду о встрече с Туссеном. Ричард – большой любитель искусства и наверняка порадовался бы такой встрече. Однако внутренний голос предостерегающе велел ей промолчать. – Только и всего.

– Лакей? – приподняв брови, переспросил Ричард.

– Угу, – пробормотала она и сделала большой глоток.

– Странно. Что-то я не заметил, чтобы хоть один из слуг спускался в сад.

– А этот спустился, – беззаботно заявила Джиллиан.

– Улыбка Фортуны. – Ричард отхлебнул из своего бокала. – Любопытно, что леди Форестер нарядила слуг в домино. Не отличишь одного от другого.

– Я не обратила на это внимания, – пробормотала Джиллиан.

– Понятно. Но за этими масками может скрываться кто угодно. – Секунду помолчав и пристально глядя на Джиллиан, он добавил: – Бродяга. Или принц.

– Да, конечно. – Она ответила ему таким же пристальным взглядом. Нет, он, конечно, не мог знать. – Но вероятно, это просто слуга.

– Более чем вероятно. – Он небрежно пожал плечами. – Не хотите ли потанцевать?

При мысли о том, что она окажется в его объятиях, Джиллиан ощутила тревожное сердцебиение, но заставила себя ответить как можно непринужденнее:

– Ну и ну, танцевать после встречи в саду, милорд? Что скажут в свете?

– Очень многое, как я полагаю. Особенно потому, что я претендую более чем на один танец, и даже еще более того: я намерен завладеть вашим вниманием на весь остаток вечера.

– Вы отдаете себе отчет, что это равносильно объявлению о наших намерениях?

– Отдаю.

Он согнул руку в локте, и Джиллиан, глубоко вздохнув, положила на нее свою.

Минутой позже они вошли в бальный зал и направились к площадке для танцев. Джиллиан остро ощущала устремленные на них любопытствующие взгляды. Заиграли вальс, и Ричард заключил Джиллиан в объятия – сильные, уверенные и спокойные.

Он держал ее не ближе, чем позволяли приличия, но она чувствовала, как обволакивает ее само его присутствие, его тепло. Глаза их встретились, и Джиллиан забыла обо всем. Они кружились по залу в той редкой гармонии движений, которая не всегда сопутствует даже хорошо танцующей паре, как будто танцевали вместе и прежде, как будто были одним целым.

Джиллиан слышала музыку, стараясь двигаться в такт, но туманно, словно во сне. Она ощущала только реальность его объятий, завороженная неотрывным взглядом его темных глаз. Кровь пульсировала, дыхание замирало, она не могла отвести от Ричарда глаз. И не хотела. Не было в мире ничего, кроме них двоих и всепоглощающего чувства. Какого? Желания? Неотвратимости? Смятения перед неведомым?

То, что происходило между ней и этим графом, было чуждо Джиллиан, как чужд тихий, спокойный ручей бурному течению полноводной реки. Так много времени прошло с тех пор, как мужчина заставлял ее испытывать душевный трепет, не говоря уже о сопровождавших его внутренних сомнениях, противоречиях, страхах и… предчувствиях? Все это одновременно пугало Джиллиан и манило к себе.

Она боялась его, боялась себя, их обоих вместе и того, что принесет им будущее, но в его объятиях убедилась, что понимать и признавать правду недостаточно.

Она должна встретиться с ней лицом к лицу.

Глава 7

Лошадь Ричарда осторожно продвигалась по гравийной дороге, по правде сказать, ныне более богатой рытвинами, чем гравием. Ухоженные газоны давно ушли в прошлое и все больше уступали места зарослям живой изгороди, готовой, казалось, поглотить их окончательно. Цветники, которые так радовали глаз в былые годы, превратились в плантации сорняков, и лишь кое-где распускались цветы, слишком упорные, чтобы поддаться натиску этих беспощадных завоевателей и небрежению со стороны хозяев замка.

В лучшие дни предприимчивый садовник на службе у процветающего графа Шелбрука расположил газоны и цветники таким образом, чтобы они как бы ступень за ступенью привлекали взгляд к невысокому холму, на котором располагался Шелбрук-Мэнор, и затем уже к самому зданию. Большой дом взирал тогда на окрестности, словно каменная королева, благодушно наблюдающая за своими владениями. Теперь королева одряхлела, как и все, что ее окружало, и превратилась в старую даму, уставшую от житейской борьбы, но все же сохранившую столько гордости, чтобы держаться прямо.

Ричард стиснул зубы в приступе жаркого гнева, который охватывал его каждый раз при первом взгляде на дом. Он хорошо помнил его таким, каким тот был в его детские годы, до отъезда в школу. До смерти матери. До того, как пристрастие отца к вину и картежной игре едва не привело к потере имения.

И как всегда, гнев Ричарда смешивался с чувством невольной благодарности к безответственному родителю. Он и сам был недалек от того, чтобы пойти по стопам отца. Если бы не обязательства, выпавшие на его долю после кончины его сиятельства, и если бы не чувство долга, унаследованное им от матери, он распорядился бы своей жизнью ничуть не лучше, чем покойный граф.

И как всегда, гнев подогревал его решимость.

Издалека до него донеслись взрыв смеха и лай собаки, и Ричард не удержался от улыбки. Слава Богу, его сестры сохранили присутствие духа. Правда, они слишком молоды, чтобы помнить время, когда жизнь здесь была совсем иной, да и дело обстоит, к счастью, не так, чтобы им пришлось просить подаяние на улицах Лондона, не зная, когда доведется поесть в следующий раз. У них есть крыша над головой, какая бы она ни была, а родовое имя благодаря усилиям Ричарда приобретает прежнюю респектабельность. Даже финансовые дела понемногу улучшаются.

Он доехал до широких каменных ступеней, двумя красиво изогнутыми маршами ведущих к входным дверям дома, и спрыгнул с коня. Когда он был мальчиком, кто-нибудь всегда оказывался поблизости, чтобы принять поводья. В дни былого величия в имении держали более сотни слуг для дома, конюшен и ухода за парком. Когда Ричард вступил в права владения своим более чем скромным наследством, их оставалось почти столько же, и он уволил всех, кроме старика Неда, который изо всех сил старался удержать дом от падения на головы обитателям, и его жены Молли. Шелбрук-Мэнор был для обоих таким же родным домом, как и для Ричарда.

Арендаторы сохранили прежнее положение; фермеры, которые питались немногим лучше, чем он сам, все же могли прокормить собственные семьи и в качестве арендной платы снабжали провизией Шелбрук-Мэнор, да еще кое-что оставалось у них на продажу. Урожаи могли бы увеличиться, но вложения в обработку земли и внедрение новых методов выращивания сельскохозяйственных культур обошлись бы слишком дорого. Доходы всех, кто жил в имении – как в самом доме, так и в коттеджах, – были настолько же взаимозависимы, как и многие поколения назад. Чтобы что-либо улучшить, требовались большие средства.

Ричард бросил поводья на седло и зашагал по ступенькам. Лошадь далеко не уйдет, она ведь тоже дома.

Он подошел к большой деревянной двери, за долгие годы службы сильно облезшей от дождя, холода и прочих влияний непогоды, взялся за большую медную ручку и толкнул внутрь. Дверь распахнулась с протестующим скрипом.

– Ричард! – Этот оклик смешался с возбужденным собачьим лаем.

Вздрогнув от неожиданности, поскольку был все еще погружен в невеселые мысли, он обернулся.

К нему катился огромный, совершенно мокрый, белый с коричневым меховой клубок, преследуемый младшей сестрой Ричарда, такой же возбужденной и мокрой, как пес. Лохматый клубок докатился до последней ступеньки, встал на все четыре лапы и бросился назад, вверх по лестнице.

– Генри! – громко окликнул собаку Ричард.

Пес тотчас остановился и посмотрел на него с обожанием – иначе и нельзя было назвать выражение его карих глаз. Тело собаки дрожало от восторга и невероятно частых взмахов хвоста.

– Он просто хочет с тобой поздороваться. Он по тебе ужасно скучает. – Бекки остановилась рядом с собакой и улыбнулась. – И я тоже.

– А уж как я скучаю по тебе, сестричка! – тоже с улыбкой ответил Ричард. В шестнадцать лет в его сестре все еще было больше от мальчишки-сорванца, чем от благонравной девушки. Темно-рыжие волосы Бекки были необыкновенно хороши, и со временем она обещала стать настоящей красавицей. Благословение это или проклятие? – Я бы тебя обнял, только…

Бекки расхохоталась и убрала с лица мокрую прядь волос.

– Я хотела его искупать.

– А вместо этого он искупал тебя. – Ричард почувствовал запах мокрой собачьей шерсти. – Он явно нуждается в том, чтобы его вымыли как следует.

Бекки сморщила нос.

– Генри имеет невыносимую привычку кататься по самым грязным и вонючим предметам, какие только может найти.

Словно в ответ на критику, Генри именно в эту минуту решил как следует встряхнуться, и вокруг него поднялось целое облако мелких брызг с весьма противным запахом.

– Ну, Генри, ну же! – Бекки ухватила пса за ошейник и оттащила подальше от брата. – Перестань сейчас же!

– Ребекка! – прозвучал возмущенный окрик из уст кого-то, пока невидимого.

Ричард поднял брови.

Бекки широко раскрыла глаза с самым невинным видом.

– Я не виновата!

Джослин обогнула дальний угол дома и ринулась прямо к ним.

– К черту все это, ты должна была крепче держать эту проклятую псину…

Тут она осеклась, и поведение ее мгновенно изменилось. Она подошла к брату и сестре с подчеркнутым достоинством воспитанной девицы. Бекки подняла глаза к небесам. Джослин была примерно на год старше Бекки, однако если сестры Ричарда и обладали внешним сходством, то характерами разительно отличались. Ричард был уверен, что Джослин не узнала его на расстоянии. Она ничего не видела с расстояния более пятнадцати футов, но с негодованием отвергала предложение носить очки. Она тоже должна была превратиться в красавицу скорее, чем ему хотелось бы, но в отличие от Бекки прекрасно сознавала это уже сейчас.

Джослин подошла ближе и хорошо отработанным движением надула губы.

– Ребекка, ты не предупредила меня, что у нас гость.

– А у нас его и нет, – ответила Бекки, бросив на Ричарда выразительный взгляд.

Джослин помолчала и вдруг радостно взвизгнула:

– Ричард?

– А вы ожидали какого-нибудь другого джентльмена? – сухо осведомился Ричард.

– Ну уж нет! – фыркнула Бекки.

– Не ожидали, но надеялись! – Джослин драматически вздохнула и подошла к нижней ступеньке. Она старалась держаться как можно дальше от Генри, но пес не обращал на нее ровно никакого внимания, что-то увлеченно вынюхивая в трещине камня. Джослин поднялась по лестнице и запечатлела сестринский поцелуй на щеке брата. – Я… то есть мы никак не можем познакомиться с кем-нибудь подходящим для общения – с каким-то интересным джентльменом, – сидя в этой глуши. Почему мы не можем жить с тобой в Лондоне?

– Я не хочу жить в Лондоне, – поспешила возразить Бекки. – Благодарю покорно, мне и здесь хорошо. Я вполне счастлива.

– В таком случае ты можешь остаться, – бросив на сестру испепеляющий взгляд, заявила Джослин.

Ричард с трудом подавил страдальческий стон. Это был постоянный повод для споров. Бекки охотно провела бы всю жизнь в деревне, а Джослин не могла дождаться того дня, когда уедет в Лондон. Даже состояние их семейных финансов не уменьшало ее пылкого желания провести сезон в городе.

– Ричард. – Джослин подцепила брата под руку и устремила на него широко раскрытые умоляющие глаза. Ресницы ее трепетали, голос дрожал на самых низких нотах. – Пожалуйста!

– Господь всемогущий, где ты научилась таким штучкам? – спросил Ричард в полном изумлении.

– Каким штучкам?

Глаза Джослин цвета темного меда, казалось, распахнулись еще шире, если это вообще было возможно. Ричард понимал, что должен позаботиться о приданом для всех сестер и благополучно выдать их замуж, но понимал и то, что первым делом надо обеспечить старших. Он считал или по крайней мере надеялся, что у него есть несколько больше времени на то, чтобы найти подходящих женихов для парочки младших. Видимо, насчет Джослин он заблуждался.

– Ты не был дома несколько недель, – назидательно заговорила Бекки, – а она только и делала, что слушала тетю Луэллу.

– Я так и знал, – пробормотал Ричард.

С того самого дня как леди Луэлла Кодлинг перебралась в Шелбрук-Мэнор, чтобы присматривать за детьми покойной сестры, она забивала девочкам головы разговорами о Лондоне, сезонах, блестящих балах и, разумеется, об элегантных поклонниках. К счастью, в одной только Джослин рассказы тетки нашли благодарную слушательницу.

– Тетя Луэлла всего лишь старается подготовить нас к достойному положению в обществе, – с пафосом возразила Джослин. – Больше она ничем не в состоянии нам помочь.

– Я, может, и не нуждаюсь в таком количестве помощи, как ты, – усмехнулась Бекки.

Джослин презрительно сморщила нос. Бекки показала сестре язык.

– Как всегда, приятно очутиться дома, – вздохнул Ричард. – Впрочем, я только переночую.

– Ри-и-чард! – простонали обе сестры в унисон.

– Дела, мои дорогие, дела.

Девушки обменялись взглядами, мгновенно объединяясь против общего врага. Что они затевают? Ричард поспешил отбросить эту мысль. У него нет времени на всякую чепуху.

– А теперь, Бекки, убери этого зверя, и пойдемте в дом. Надеюсь, остальные где-то поблизости?

– Эмма, Марианна и тетя Луэлла в гостиной. Штопают. – Это последнее слово Джослин произнесла так, словно оно было непристойным.

– Отлично. Мне нужно поговорить со всеми, и я предпочел бы сделать это немедленно.

Сестры снова обменялись многозначительными взглядами. Нет, они определенно что-то затевают. Несносные создания! Но что их объединило? Ричард поморщился в предвкушении предстоящего разговора.

– О чем? – спросила Бекки, недоверчиво сощурив глаза.

– Терпение, моя дорогая. Отделайся от собаки.

Ричард улыбнулся и вошел в дом, оставив за спиной полное любопытства возбужденное бормотание. В конце концов, хорошо хоть, что они всерьез не ссорятся друг с другом, а их постоянные перепалки скорее забавляли, чем сердили его.

Ричард шел по просторному парадному холлу, в который выходили две изогнутые лестницы, ведущие на галерею, стараясь не замечать более светлых, чем остальная часть стены, пятен на тех местах, где прежде висели картины. Свернув в западный коридор, он направился к маленькой гостиной.

Две старшие сестры и тетка сидели возле корзин с одеждой, требующей починки, и, занятые шитьем, старались – скорее всего без особого успеха – сделать сильно поношенные вещи пригодными для дальнейшей носки.

– Добрый день.

– Ричард! – Эмма, отложив шитье, встала ему навстречу. Ричард пересек комнату и крепко обнял сестру. Темноволосая и темноглазая, Эмма больше остальных сестер была на него похожа. Практичная и воспринимающая жизнь такой, как она есть, Эмма хорошо понимала обстоятельства их существования и в отсутствие Ричарда сама вела хозяйство. Слегка отступив, она вгляделась в лицо брата. – Мы ничего о тебе не знали. И очень беспокоились. У тебя все в порядке?

– Ты не был здесь целый месяц, – поджав губы, заметила тетка. – А ведь тебе следует приезжать каждую неделю.

– Мы уж думали, что тебя похитили пираты, – улыбнулась Марианна и поправила очки, которые сползли ей на самый кончик носа.

Она была более светловолосой, чем Джослин, но не менее хорошенькой и совершенно не заботилась о своей наружности. Копна светло-золотых кудрявых волос в вечном беспорядке, в одежде тоже всегда что-нибудь не так. Она была целиком погружена в любимые книги, в свои стихи и свои мечты.

– Ничего столь авантюрного со мной, увы, не произошло, – смеясь, возразил Ричард, подходя к Марианне и ласково касаясь губами ее лба. – Просто меня задержали дела.

– Он хочет о чем-то с нами поговорить, – объявила Джослин, входя в комнату.

– О чем-то серьезном? – сдвинув брови, спросила Эмма. – Надеюсь, ничего плохого не произошло?

– Не обнаружил ли ты еще какие-нибудь папины долги? – появляясь на пороге, поинтересовалась Бекки.

– Слава Богу, нет. В сущности, это скорее нечто приятное, как я полагаю.

Джослин, разумеется, вовсе не найдет это приятным. Эмма, как он подозревал, тоже. Марианна слишком погружена в собственный мир, чтобы особенно беспокоиться о том, где она живет, а что касается Бекки, пройдет еще несколько лет, прежде чем придется думать о ней в этой связи.

– У нас снова есть деньги? – восторженно взвизгнула Джослин.

– И мы можем купить еще одну лошадь? – подхватила Бекки.

– И приличный экипаж, – проворчала тетя Луэлла. – Наш вот-вот развалится.

– Прежде провалится крыша, тетя, – с улыбкой напомнила Эмма.

– И платья, Ричард! Что-нибудь модное, сшитое настоящей модисткой. Может быть, даже из Парижа. – Джослин подхватила юбку и растянула ее в обе стороны. – Не эти вот старые тряпки, которые мы сами себе шьем и бесконечно перешиваем.

– Да, было бы приятно надеть что-нибудь красивое, – мечтательно произнесла Бекки, и Ричард вдруг осознал, что и она становится взрослой.

– Что-нибудь в светлых тонах, – прозвучал и голос Марианны.

– Любой незамужней девушке следует носить белое, независимо от возраста, – чопорно изрекла тетя Луэлла. Эмма и Марианна обменялись страдальческими взглядами. – Но светлые пастельные тона тоже допустимы.

В мгновение ока комната наполнилась возбужденной женской болтовней. Ричард смотрел и слушал все это, чувствуя, как у него закололо под ложечкой. Беда не в том, что он вынужден охладить их пыл, хотя это ему было вовсе не по сердцу, хуже всего, что его надежды дать сестрам то, чего они хотят – и вполне заслуживают, – весьма призрачные.

– Нет-нет, ничего похожего, – сказал он и в тот же миг почувствовал себя виноватым – радостное выражение словно ветром сдуло с девичьих лиц, а ведь он, их брат, был в состоянии именно сейчас обеспечить им и переезд в Лондон, и желанные сезоны, и хорошее приданое, и новые платья на всю жизнь.

Для этого надо только жениться на Джиллиан, приняв ее условия, – и все, что им нужно и чего они хотят, будет им предоставлено. Разве они этого не заслуживают в той или иной степени?

А он сам?

– Этого и не стоило ожидать, – заметила Эмма с преувеличенно ясной улыбкой. Она кивнула Марианне, и та встала и подошла к старшей сестре. – Ну что ж, поскольку вопрос о наших финансах…

– …или их отсутствии… – подхватила Джослин и тоже подошла к Эмме.

– …поставлен на повестку дня… – продолжала Эмма, выпрямившись, а тем временем Бекки присоединилась к Марианне, – …мы хотели бы обсудить создавшееся положение и получить ответы на некоторые вопросы.

Ричард молча уставился на сестер. Они, в свою очередь, уставились на него, и на каждом милом личике было самое решительное выражение. Ричард вдруг понял, что имеет дело не с импульсивной вспышкой, а с заранее обдуманным и подготовленным противостоянием. Перед ним был вражеский отряд, который решил одержать победу любой ценой и не брать пленных. Он в явном меньшинстве. Ричард посмотрел на тетку. Она одна осталась сидеть и продолжала шить, а на лице ее играла выжидательная усмешка. Эта усмешка не понравилась ему в той же степени, как и физиономии сестер.

– Что ж, очень хорошо, – медленно проговорил он. – Задавайте ваши вопросы.

Девушки переглянулись. Эмма подняла голову.

– Мы все помним, как шли здесь дела в годы перед смертью отца. Он приезжал из Лондона только затем, чтобы выбрать на продажу очередную картину…

– Или лошадь, – добавила Бекки.

– Или еще что-нибудь, лишь бы получить возможность оплатить карточные долги, – сказала Марианна.

– Он продал бы любую из нас, если бы представилась такая возможность. – Голос Джослин был полон горечи, и Ричард не мог осудить ее за это. – Все это было облечено в благородную форму, но мы отлично знаем, что он уже готов был продать Эмму, но умер.

– Джослин! – вспыхнула Эмма. Сестрам было известно, хоть и редко обсуждалось вслух, что их отец вел переговоры о браке Эммы с богатым пожилым лордом. Тот готов был оплатить львиную долю долгов графа в обмен на руку семнадцатилетней девочки. – Теперь это не имеет значения.