Текст книги "Псевдоним «Эльза»"

– Нет, и ни звуком не обмолвись ей, – предупредил он. – Она близка с Александрой Федоровной, и хотя Распутин ей тоже не нравится, может не удержаться, скажет, чего не следует.

– Гриц, ты должен знать, – она приблизила свое лицо к его лицу, смотрела прямо в глаза, – что бы ни случилось, вплоть до виселицы, Господи сохрани, – она перекрестилась, бросив взгляд на икону, – но и такое случалось, вспомни декабристов. Ссылка, каторга, всё, что угодно. Я всё равно стану твоей женой, пусть родственники лишат меня наследства. Я последую за тобой, босая, нищая. Ты должен знать, я думаю, сейчас сказать об этом очень важно.

– Я знаю, ты – ангел, Маша, – он наклонился и поцеловал её в губы, – я не стою таких жертв. Но будем надеяться, всё обойдется. Что бы ни случилось, оставайся дома. Я дам знать, как всё решится.

За участие в убийстве Распутина князь Феликс Юсупов был сослан в имение, а князь Григорий Белозёрский – в действующую армию. Как и обещала, Маша последовала за ним, сменив драгоценные наряды на скромное одеяние сестры милосердия в госпитале. Смерть Распутина не спасла империю. Силы хаоса оказались непомерно велики, и вскоре она рухнула, а вместе с ней и вся их прежняя жизнь. Но те минуты решимости, последний проблеск света перед наступлением тьмы, сколько раз она вспоминала их в тяжёлое для себя время! Вот и сейчас само всплыло в памяти. Когда надо решиться. И она решится. Она переломит судьбу. За себя, за Григория, за всё утраченное и погубленное. Ради памяти. Ради будущего, как убеждал Густав.

Она задремала, когда макушки елей едва заметно проступили в темноте. Гулкий крик ночной птицы стих. Свеча догорела и потухла, и лишь тусклый огонёк лампады перед иконой Богородицы освещал комнату.

* * *

Обугленные ветки вишен, выкорчеванные пни яблонь, сваленные кучей и затоптанные сапогами кусты крыжовника – всё, что осталось от сада княгини Алины Николаевны Белозёрской. Поросшая травой тропинка тянется к озеру, на берегу которого – Кирилловская обитель с заколоченными окнами и сбитыми крестами на куполах. Кажется, и с расстояния хорошо видны бурые круги крови на белом камне – это расстреливали монахов, не желавших впускать красногвардейцев в монастырь. За серой сеткой мелкого унылого дождя денщик Григория Кузьма, седой как лунь, прихрамывая, тащит вязанку дров, чтобы обогреть разрушенный, разграбленный дом. В нём не осталось стекол, двери выбиты, ветер гуляет по некогда уютным, теплым, светлым комнатам.

* * *

– Отличная статья сегодня в «Ленинградской правде». Вы читали, Екатерина Алексеевна?

Жданов хлопнул ладонью по газете, развернутой на столе, отхлебнул из стакана чай с лимоном.

– Нет, Андрей Александрович, о чём там?

Она с трудом отвела взгляд от окна, от голубеющих за мокрыми под дождём чёрными стволами деревьев стен Смольного собора, творения Растрелли, закрытого большевиками.

– А вы послушайте. «Невольно любуешься доблестными бойцами Красной армии, – прочитал Жданов. – Они вооружены новейшими снайперскими винтовками, блестящими автоматическими ручными пулемётами. Нет никакого сомнения в том, на чьей стороне окажется подавляющее преимущество в случае столкновения двух миров. Наша доблестная Красная армия – самая миролюбивая, самая героическая, самая могучая, оснащенная передовой техникой, армии же продажных капиталистических правительств, которые заставляют финнов бряцать оружием, оснащены значительно хуже. У финнов же и вовсе, скажем откровенно, всё старенькое, поношенное. На большее пороху не хватает». Как? Точно подмечено, – похвалил Жданов. – Главное, хлестко, по сути.

– Очень вдохновляет, – Екатерина Алексеевна кивнула головой, скрыв улыбку. – Так, значит, по сообщениям нашего полпреда Ярцева, финны ни в чем уступать не намерены, и переговоры зашли в тупик, – она взглянула на своего помощника Симакова.

– Так точно, Екатерина Алексеевна, – доложил тот.

– И нам поручено решить вопрос.

– Вчера на совещании в Москве Иосиф Виссарионович сказал однозначно: «Давайте начнем, – Жданов отложил газету. – Мы лишь чуть повысим голос, финнам останется только подчиниться. Если они станут упорствовать, мы произведём только один выстрел, и финны сразу поднимут руки и сдадутся». Это точно его слова.

– А если одного выстрела не хватит? – Екатерина Алексеевна усмехнулась. – Мы действительно исчерпали все аргументы на переговорах? Компромисс невозможен?

– А он нужен? – хмыкнул Жданов, снова уткнувшись в газету.

– Екатерина Алексеевна, поскольку вы были больны, Климент Ефремович попросил меня информировать вас подробнее. – Заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Кулик подошёл к карте. – Вот, взгляните. Для финской стороны уступка территории на Карельском перешейке означает потерю всей укрепленной полосы оперативного обеспечения линии Маннергейма, которую они так упорно строили. Кроме того, они теряют весь правый фланг главной оборонительной полосы с узлами сопротивления в треугольнике Муурила – Куолемаярви – Койвисто. А это, по данным нашей разведки, того же Ярцева двадцать два железобетонных оборонительных сооружения, две стационарные береговые батареи в районе Хумалйоки. Острова Бьерке и Тиуринсаари со стационарными батареями и укреплениями береговой обороны означают для финнов потерю всей системы прикрытия правого фланга линии Маннергейма со стороны Финского залива. То, что предлагается взамен, наша территория в Карелии, это вот здесь, – Кулик показал указкой. – По стратегическому значению с указанной территорией не сравнится. Маннергейм это понимает. Кроме того, финская сторона ни при каких условиях не хочет отдавать в аренду Ханко, поскольку этот порт при господстве в Финском заливе советского Балтийского флота может стать пунктом высадки оперативного десанта в тыл всем оборонительным системам, в жизненно важный регион между Хельсинки и промышленным городом Турку. Пока что финны согласились только сместить границу на Карельском перешейке южнее выступа, образуемого пограничной рекой Сестрой на линию Хаапала – Келломяки, тем самым граница отодвигается от Ленинграда в самом близком месте. Мы тоже пошли навстречу и отказались от Койвисто и острова Тиуринсаари. Мы даже рассмотрели возможность отказа от аренды порта и полуострова Ханко и предложили взамен сдать нам в аренду несколько небольших островов к востоку. Они же и это наше предложение не приняли, согласившись лишь ещё немного отодвинуться от реки Сестры на линию Яппиля – Райвола и далее по реке Ваммельйоки до Мятсякюля. По сути, переговоры зашли в тупик, – заключил Кулик.

– Но с учётом того, что на территории Эстонии и Латвии уже развертываются советские базы, аэродромы, береговые батареи, – произнесла Екатерина Алексеевна, – настойчивость на переговорах с финнами можно было бы и снизить. Я не специалист военного дела, но даже я вижу, что вполне можно в сложившихся условиях отказаться на Карельском перешейке от предложенной новой линии границы, с тем чтобы найти компромиссное решение. Фактически мы очевидно ставим финнов перед выбором: потеря независимости или война. И можно легко догадаться, что они выберут. Войну.

– Что вы чепуху городите? – Жданое раздраженно пожал плечами. – Кому нужен компромисс? Это всё пропагандистская болтовня. Товарищ Сталин сказал однозначно: «Нам придётся воевать с Финляндией», – и сейчас это в наших интересах. Ещё весной приходилось нянчиться с Маннергеймом и его шайкой, этими белыми недобитками, но сейчас какой смысл? Прежде главным противником была Германия, в противостоянии ей с некоторыми капризами финнов можно было смириться, а сейчас пакт заключен, Гитлер занят в Польше, к тому же у него появился ещё один противник – Англия. Как говорится, куй железо, пока горячо. По договоренностям с немцами Прибалтика и Финляндия относятся к нашим сферам влияния, так надо брать их тепленькими, пока немцы не передумали и не захотели снова взять их под свое крылышко. Молниеносная война, финны быстро поднимут лапки, товарищи из финской компартии у нас уже готовы, просоветсткое правительство, и вот, пожалуйста, расширение лагеря социализма, убедительная победа наших идей, что ещё нужно? Всё больше стран встаёт под наши знамёна.

– А если война будет неудачной? – спросила Екатерина Алексеевна серьёзно.

– С чего это вдруг? – Жданов недовольно поморщился. – Вы, товарищ Белозёрская, сомнения не распространяйте, – предупредил он строго. – Товарищ Берия прислал вас для совершенно конкретного дела, вот его давайте и обсудим. Спасибо, товарищ Кулик, присаживайтесь. Я тут кое-что набросал вчера на заседании Главного военного совета, – Жданов достал из портфеля блокнот. – Товарищ Сталин изложил кратко, я записал. От нас требуется, товарищи, продумать следующие действия. Во-первых, выбрать район проведения операции. Это как раз под ответственность Лаврентия Павловича, то есть вы его здесь представляете, – Жданов кивнул, – и тебе, Григорий Иванович, – он кивнул Кулику. – Планируется изолировать выбранный район силами войск НКВД, численностью до батальона, они же будут и непосредственными исполнителями операции. К границе доставляются заключённые, переодетые в форму военнослужащих Красной армии, их расстреливают. Это представляется как обстрел с финской территории или как вылазка финского отряда на нашу территорию. Переодетые трупы будут сфотографированы, затем это будет использовано в пропагандистской работе. Это основное, – Жданов кашлянул и снова отхлебнул чая. – Дальше уже начнется наша работа. В частях Красной армии, на предприятиях, в учреждениях партийными органами будут организованы митинги, на которых граждане будут выражать возмущение провокацией финской военщины, приведшей к гибели бойцов Красной армии. Нужно будет подготовить так называемых очевидцев обстрела, этим мы тоже займемся. Напечатаем около тридцати тысяч листовок, чтобы информировать как можно более широкие слои и возбудить ненависть к агрессору. Вячеслав Михайлович Молотов, естественно, выступит по радио с нотой и перечислит все агрессивные действия Финляндии и события, которые имели место на границе. Мы ожидаем, что наши граждане будут требовать от правительства решительных действий, – заключил он. – Перед началом наступательной операции где-то часов в 6 или 7 утра по радио прочитают обращение Центрального Комитета Компартии Финляндии к трудовому народу. Это мы тоже подготовим. Параллельно будет идти формирование корпусов Народной армии Финляндии, его предполагается укомплектовать финнами и карелами, служащими в Красной армии, а также теми активистами, которые оказались на нашей территории после разгрома финских красногвардейцев в 1922 году. Это будет народная армия, которая заменит оккупационные части Красной армии после захвата территории Финляндии и послужит опорой народного правительства во главе с товарищем Куусиненом. Ну, дальше тут связь, типография, пропагандистская работа, – Жданов прошуршал листками. – Это всё важно, но не первостепенно. Первостепенно определиться с выбором места. Что скажете, товарищи? Где будем действовать? Может быть, есть возражения?

Жданов обвёл присутствующих взглядом. Все молчали.

– И сколько же «погибших красноармейцев» предполагается? – спросила наконец Белозёрская. – Восемнадцать, тридцать, сто? Таких указаний нет? Сколько человек надо расстрелять?

– От пятнадцати до двадцати пяти, – ответил Жданов, понизив голос. – А что вас не устраивает, Екатерина Алексеевна?

– А скажи-ка мне, Николай Петрович, – Белозёрская повернулась к своему заместителю, – этот нынешний главный герой рейха, как его фамилия?

– Штурмбаннфюрер Науйокс, Екатерина Алексеевна, – подсказал тот.

– Вот-вот, Науйокс, штурмбаннфюрер, – Белозёрская сделал паузу. – Он в Гляйвице 31 августа 1939 года разве не заключенных переодетых расстрелял? Перед тем как Гитлер вторгся в Польшу? Собственно, повод предоставил.

– Так точно, Екатерина Алексеевна, – доложил Симаков. – Был инсценирован захват поляками радиостанции вблизи Гляйвица, расстрелял там группу переодетых в военную форму немецких уголовников, потом их представили за убитых польских нападавших.

– Ничего не напоминает, Андрей Александрович? – Белозёрская наклонилась к Жданову. – Науйокса будем копировать? Своих мозгов нет? Не думаю, что Иосифу Виссарионовичу это понравится, когда до него дойдёт, – предупредила она.

– Да, как-то не подумали, – Жданов помрачнел, – нехорошо, нехорошо. Немцы могут использовать. Это вы правильно подметили. А что вы предлагаете, Екатерина Алексеевна?

– Что мы предлагаем, Николай Петрович? – она протянула руку, Симаков, тут же подложил ей лист с напечатанным текстом, вытащив его из папки. Не глядя в текст, Белозёрская тут же адресовала документ Жданову. – Вот, взгляните, Андрей Александрович. Предлагаем ограничиться артобстрелом своей территории с последующим возложением ответственности на финскую сторону. Использовать планируем, естественно, те артиллерийские системы, которые находятся на вооружении армии Финляндии или максимально приближены к ним по конструкции. А также снаряды, которые не обладают большим срединным отклонением, чтобы не попали, куда не надо. Например, к тем же финнам не угодили, что уж совсем некстати было бы.

– А есть у нас подходящие системы? – поинтересовался Жданов.

– Подходящих систем у нас две, – ответила Белозёрская. – Это бывшая русская 76-миллиметровая полевая пушка образца 1902 года, сейчас это полковая пушка, модернизированная в 1927 году. И батальонный миномет. У финнов он 81 миллиметр, а у нас 82 миллиметра. Но как меня заверили специалисты, решающего значения это не имеет. Мы предлагаем использовать миномет, из него можно стрелять с закрытой от зрительного наблюдения позиции, у него хорошая кучность падения мин, не разлетятся, куда попало, также преимущество – это малый вес и габариты в боевом положении.

– Хорошо укрытый миномёт трудно определить, откуда стреляет, – пояснил Кулик. – Особенно если навесным огнем с закрытой позиции. Звук выстрела у миномета сравнительно слабый, пламя выстрела небольшое, пыль и снег при выстреле не поднимаются, поскольку ствол миномета направлен вверх. Да и вес у него 61 кг всего. А полковая пушка на все 900 кг потянет. Кроме того, пушка может стрелять прямой наводкой с открытой боевой позиции, то есть её легко обнаружить с сопредельной стороны по пламени выстрела и по более сильному звуку. Ухает, будь здоров. Миномёт тише.

– Миномёт разбирается на части, – добавила Белозёрская, – и может быть доставлен к месту стрельбы в кузове грузовой машины вместе с расчетом. Кроме того, эти 82-миллиметровые минометы находятся на вооружении у нас в НКВД, в пограничных частях, так что тоже лишних участников не потребуется привлекать. А чем меньше участников, тем выше секретность.

– Это разумно, разумно, – Жданов быстро делал пометки в блокноте, видимо, для доклада Сталину. – Ну а с местом, с местом что, товарищи? Выезжали? Смотрели?

– Конечно, Андрей Александрович, – подтвердила Белозёрская. – Всё сама лично осмотрела. Вот Григорий Иванович возил, помог, – она кивнула Кулику. – Кое-что наметили.

– И что? – Жданов придвинулся ближе.

– Выбор наш, как я понимаю, обоснован целью, – продолжила Белозёрская. – А цель состоит в том, что нам нужен повод к разрыву отношений, то есть к войне. Значит, обстрел должен быть организован так, чтобы он прежде всего был замечен с финской стороны и выглядел правдоподобно по условию обстрела частей Красной армии. То есть эти части там должны дислоцироваться. Мы искали хорошо открытый для наблюдения участок территории, чтобы финские пограничники могли зафиксировать как падение снарядов, так и сам факт обстрела. Одновременно местность должна обеспечить скрытое развертывание миномета на боевой позиции и скрытое произведение выстрелов. Мы предполагаем перед обстрелом развернуть на этой территории подразделение войск НКВД для учений. Это будет отвлекающим маневром и одновременно главным смыслом всего мероприятия. Такие участки местности мы наметили в районе населенных пунктов Белоостров, Александровский, Старый Алакюль, Аккаси, Майнила. Григорий Иванович, покажи, – попросила она Кулика. – Знаешь, мне трудно.

– Конечно.

Кулик снова подошёл к карте.

– Вот здесь и здесь, – показал он Жданову, тот кивнул и сделал пометки.

– Однако Белоостров и Александровский мы сочли неподходящими, – продолжила Белозёрская, – по причине, что там довольно большая плотность населения. В районе Старого Алакюля излучина реки Сестры узким клином вдается в нашу территорию. Но местность с высокого берега просматривается только в одном направлении. Самый подходящий – район Майнилы, там наша погранзастава, – Кулик показал на карте. – Река огибает этот район широкой дугой с трёх сторон так, что с финского берега можно вести наблюдение сразу в нескольких направлениях. Майнила обезлюдела ещё лет десять назад, когда там начали строительство Карельского укрепрайона, и все гражданское население было удалено из 22-километровой приграничной зоны.

– Посмотрели мы так же севернее Лемболово, Андрей Александрович, – добавил Кулик. – Ну там вообще болото, лес густой, чуть не завязли. Дорог нет. Фактически ни одного открытого участка для наблюдения. Устроить там операцию с обстрелом невозможно. Екатерина Алексеевна так решила. Я её поддержал.

– И на чем остановились? Что мне доложить Иосифу Виссарионовичу? – Жданов оторвался от блокнота и внимательно посмотрел на Белозёрскую. – Майнила?

– Да, Майнила, – подтвердила она. – Этот район можно полностью изолировать. Всю большую излучину реки Сестры мы закроем проволочным заграждением, проведем его по просеке от левого берега реки примерно в двух километрах юго-восточнее Майнилы до берега реки ниже по течению примерно в полутора километрах юго-западнее селения. На пересечении просеки с шоссе Ленинград – Виипури располагается КПП НКВД, так что Майнила – это идеально подходящее место.

– Да, Майнила, – командарм Кулик кивнул, закурив папиросу. – Лучше и искать нечего.

– Что ж, так и доложу, немедленно, – Жданов встал. – Думаю, одобрит. А ты, Григорий Иванович, – приказал он Кулику, – пока позаботься, что если есть там у этой Майнилы лишние люди с нашей стороны, население какое, воинские части, если больше батальона, надо их всех отвести пока подальше, предоставить временное жилье. Как правильно сказала Екатерина Алексеевна, чем меньше свидетелей, тем лучше.

Ну, оцепление, охрана, пограничники, это все на вас, НКВД, – Жданов взглянул на Белозёрскую. – Я в это влезать не стану.

– Не сомневайтесь, Андрей Александрович, – ответила она, неотрывно глядя в окно на тающую в сумраке арку собора. – У меня от Лаврентия неограниченные полномочия. По нашей линии сбоя не будет. Докладывайте спокойно.

– Что же, отлично.

Жданов вышел в соседнюю комнату. Было слышно, как он сказал телефонисту:

– Москву, пожалуйста.

И спустя минуту:

– Здравствуйте, товарищ Сталин.

* * *

– Дозорные первого егерского батальона, расположенного на холме Соммерико напротив селения Майнила, докладывают, что сегодня с утра можно наблюдать, как на советской территории проводятся учения пограничников, – голос генерала Ненонена в телефонной трубке звучал сухо, по-деловому. – Идёт снег, тем не менее, вполне ясно можно различить, что имеет место учеба со стрельбой из стрелкового оружия, используются ручные гранаты и взрывпакеты для имитации артиллерийского огня. Мы насчитали уже около тридцати таких взрывов на протяжении трёх часов. Сейчас к полудню разрывы стали реже.

– Это вполне может быть шумовой фон, которым они хотят прикрыть реальные действия, – Маннергейм слегка примял пальцем поднявшийся в трубке табак и поднес спичку, чтобы прикурить, терпкий жестковатый запах наполнил комнату. – Не спускайте с них глаз, – приказал он. – Ни в коем случае нельзя дать им повод обвинить нас в провокации. Где располагается наша артиллерия?

– Вся артиллерия отведена за линию укреплений, господин маршал, – доложил Ненонен, – оттуда ни одна батарея не в силах произвести выстрелы за пределы границы. Это невозможно технически, и это легко проверить.

– Хорошо, держите меня в курсе.

Маннергейм повесил трубку.

– Большевики вот-вот сделают первый шаг, – произнес он, взглянув на карту, расстеленную на столе. – Адмирал Канарис предупредил меня, что ожидать провокации, с которой начнется война, нужно в самые ближайшие дни. Вполне вероятно, что и сегодня. Как вы разместились, госпожа Сэтерлэнд? – он взглянул на Маренн, она сидела в кресле напротив его рабочего стола. – Мне доложили, что вы положительно оценили нашу подготовку. Мы старались, – Маннергейм едва заметно улыбнулся, но взгляд оставался напряженным, чувствовалось, что мысли его далеко.

– Я убедила рейхсфюрера, что нам просто необходима здесь передвижная операционная, – Маренн чуть наклонилась вперед, чёрный кружевной манжет скользнул по обитому зелёным сукном столу, было решено, что в Хельсинки она отправится в гражданской одежде и под псевдонимом – госпожа де Кле.

– Это недавняя разработка, – она отпила кофе из фарфоровой чашки с искусно выписанными на ней гиацинтами, любезно поднесенной ей адъютантом Маннергейма. – Таких у нас пока только три. Но будут ещё. Это абсолютно независимая конструкция, даже мини-госпиталь, я бы сказала, так как больной некоторое время может находиться внутри на полном обеспечении, это важно для тяжёлых случаев. В комплекс входят генераторы для обогрева и освещения, рентгеновский аппарат, электрокардиограф, лаборатория для срочного проведения анализов. Мой план, – призналась она, – чтобы такой комплекс находился в распоряжении не то что каждой дивизии СС, а каждого батальона в каждой дивизии СС, и чтобы врачи на низовом уровне имели бы все эти приспособления в пользовании. Это намного повысило бы мобильность, качество медицинской помощи, спасло бы много жизней. Но как всегда всё упирается в деньги. Танки и самолёты забирают много, – она улыбнулась. – Нам уж что останется. Тем не менее кое-что удается. Вот такой комплекс по приказу рейхсфюрера доставили в Хельсинки, так что всё, что нам потребовалось, – это свободное место. Его нам любезно предоставили. Лечебная и исследовательская часть уже развернута, так что госпожа Шаховская уже сегодня пройдёт обследование. Если потребуется хирургическое вмешательство, развернуть операционную не займёт много времени. Отдельно хотела бы поблагодарить, персонал размещён очень комфортно, все довольны, – добавила она.

– Ну что ж, я рад. Княжна Мария Николаевна находится здесь, уже два дня она в Хельсинки. Пойдемте, фрау Сэтерлэнд, я познакомлю вас.

Маннергейм встал из-за стола.

– Она очень волнуется, – добавил он, жестом приглашая Маренн пройти в соседнюю комнату. – После всего, что она пережила, в этом нет ничего странного.

– Я понимаю, – Маренн кивнула.

Как только она вошла, то сразу узнала её. Много лиц промелькнуло, не оставив в памяти следа, но некоторые почему-то запечатлелись, и это лицо стало одним из них.

В памяти тут же ожили и обстоятельства первого «знакомства». Вот доктор Боткин подробно рассказывает герцогине Сэтерлэндской, как организована помощь раненым русским солдатам и офицерам, а за его спиной одна из сестёр милосердия – та самая, которая сидит теперь в инвалидном кресле и которую Маннергейм назвал «княжна».

Маренн помнила дерзкий блестящий взгляд янтарных глаз и у виска едва заметный рыжий завиток волос, выбившийся из-под белой косынки с красным крестом. Один раз Боткин даже обернулся через плечо и о чём-то спросил эту рыжеволосую красавицу. Та отвечала уверенно, но без того безразличия, которое часто свойственно медицинским работникам, повидавшим многое. Тогда Маренн и узнала её имя – Мария…

…А теперь узнала и фамилию – Шаховская, но только теперь многое изменилось – взгляд потух, у глаз собрались морщины, бледное лицо осунулось. На висках была заметна ранняя седина.

– Мари, вот доктор, госпожа де Кле, – представил Маннергейм Маренн. – Я говорил тебе. Она будет тебя лечить. Я надеюсь, всё будет благополучно.

– Мария Шаховская, – женщина в инвалидном кресле слегка потупилась, будто стыдясь малозаметного шрама на щеке. – Моя сестра Зинаида, – указала она на даму средних лет, сидевшую на диване рядом. – Она приехала из Парижа, чтобы поддержать меня.

Серый парижский костюм на даме смотрелся современно, но вот причёска с тщательно уложенными с помощью многочисленных шпилек волосами выглядела слишком сложной и оттого казалась старомодной.

– Я очень рада. Мы очень надеемся на вас, – произнося это, дама привстала, и, взяв сестру за руку, чуть сжала ей ладонь, чтобы ободрить, а затем, указывая Маренн на кресло рядом с собой, предложила: – Прошу вас, садитесь. Если у вас есть к нам вопросы, мы ответим самым подробным образом, будьте уверены.

Зинаида помолчала немного и призналась, будучи явно взволнованной:

– Я так хочу, чтобы Мари поправилась. Она столько страдала…

– Зина, – княжна Мария Шаховская остановила её, взглянув на сестру с упрёком.

– Я вас оставлю, – кивнув, Маннергейм направился к двери. – Но пока не прощаюсь. Мадам де Кле, прошу меня подробнейшим образом информировать, – попросил он. – При любых обстоятельствах.

– Конечно, господин барон. Я буду сообщать все детали через вашего адъютанта, – заверила Маренн.

– Благодарю.

* * *

– Господин маршал, из Майнилы поступают противоречивые сведения, но можно составить некоторую картину, – доклад генерала Ненонена, когда он позвонил после обеда, прозвучал как давно ожидаемая информация. – По данным наших пограничников, в 14.40 южнее расположенного дозора были слышны пять разрывов снарядов, выпущенных, по нашим предположениям, из небольшого орудия или миномета. Место, куда падали снаряды, было хорошо видно. Перед началом стрельбы на месте находились примерно десять человек пеших и всадник. Все двинулись в направлении моста Яппинен, затем всадник повернул в сторону заставы, остальные же продолжали движение в сторону моста. Примерно через десять минут после того, как солдаты покинули первоначальное местонахождение, началась стрельба.

– Есть ли убитые на месте взрывов? – спросил Маннергейм напряженно.

– Никаких признаков того, что на том месте был кто-то убит или ранен, нет, – уверенно ответил генерал Ненонен. – Скрыть вынос тел и эвакуацию раненых очень трудно, с нашей стороны мы бы видели это. Однако дозорные отмечали, что примерно через семь минут после окончания стрельбы на том месте появились несколько военных, которые рассматривали воронки, но быстро ушли. Нет, скорее всего, никто убит или ранен не был.

– Из какого оружия производились выстрелы?

– Судя по звуку, из миномета, господин маршал, с расстояния где-то полтора-два километра от границы, частота разрывов примерно через двадцать секунд. Вероятнее всего, выстрелы были проведены с русской стороны с направления 18–00 или 19–00. С этого направления также слышались и одиночные винтовочные выстрелы. То, что стреляли из миномета, свидетельствует сам интервал стрельбы, – продолжал Ненонен. – Если бы они стреляли из пушки, то, учитывая скорость снаряда и дистанцию в 1500–2000 метров, частота составила бы 4–5 секунд. К тому же масса снаряда у орудия составляет где-то 6,2 килограмма, поэтому не только звук выстрела, но и звук разрыва был бы более сильным. Минометные мины в два раза легче, потому и эффект слабее. Кроме того, при стрельбе из пушки было бы заметно пламя от выстрела и снежная пыль, но пограничники этого не наблюдали.

– Сколько всего выстрелов было сделано?

– Семь, господин маршал. Все они были произведены по опушке у приграничного леса, находящейся примерно в восьмистах метрах от границы. Красноармейцы, проводившие учения на этом месте и действовавшие как прикрытие для подготовки операции, покинули опушку за десять минут до обстрела.

– Позицию, с которой были произведены выстрелы, удалось установить?

– Так точно. После произведения расчётов мы пришли к заключению, что, скорее всего, миномет находился прямо на шоссе Ленинград – Виипури, где-то на 49-м километре, либо на опушке леса юго-восточнее Майнилы. В этой точке позиция миномета не могла наблюдаться нашими пограничниками, поскольку она находилась на обратном скате возвышенности, на которой расположена Майнила. Однако с опушки леса хорошо просматривается направление предполагаемой стрельбы и место падения и разрывов мин. Скорее всего, стреляли с грузовика, так как после выстрелов быстро покинули позицию. Относительно продолжительный интервал между отдельными выстрелами свидетельствует о том, что производилась тщательная корректировка стрельбы, с тем, чтобы исключить попадание мин на финскую территорию или на само селение Майнила. Семь осколочных мин – это стандартный боезапас к миномету, – добавил генерал Ненонен, – не считая дымовых. Всё расстреляли и уехали. Вы считаете, это начало, господин маршал? – спросил он, помедлив.

– Считаю, что да, – ответил Маннергейм веско. – Немедленно приведите все войска в боевую готовность. Но пока не предпринимать никаких действий. Будем ждать, что предпримут они. Если они сделают заявление и обвинят нас в провокации, предложите им совместное расследование, необходимо потянуть время. Уверен, что они откажутся.

* * *

«Наглая провокация финской военщины была совершена 26 ноября. В 15.45 наши войска, расположенные в километре северо-западнее Майнилы, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Всего финнами было произведено семь орудийных выстрелов. Убиты три красноармейца и один младший командир, ранены семь красноармейцев, один младший командир и один младший лейтенант. Советское правительство обратилось с нотой протеста, в которой, в частности, отмечается: «… по сообщению Генерального штаба Красной армии, сегодня 26 ноября в 15.45 наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем. Ввиду этого Советское правительство, заявляя решительный протест, предлагает Финляндскому правительству незамедлительно отвести свои войска подальше от границы на Карельском перешейке – на 20–25 км, чтобы предотвратить возможность подобных провокаций…»

– А для чего погибших-то налепили? – Екатерина Белозёрская с раздражением бросила газету на стол.

– А, Николай Петрович? – спросила она Симакова, стоявшего перед столом с папкой. – Ты знал? Об этом никакого разговора не было. Планировали обстрел, и – всё. Откуда погибшие взялись? Чья самодеятельность?

– Это Андрей Александрович приказал включить, – ответил Симаков, пожав плечами. – Говорит, сам решил, – он кивнул на портрет Сталина на стене. – Для убедительности.