Текст книги "Девочка, которая умела летать"

7

Пока доктор Хуллиган совещалась с профессором Шамкером, Пайпер растерянно стояла перед учениками в научной лаборатории. Как и всё, что Пайпер видела в этот день, комната была оборудована по последнему слову науки. Горелки Бунзена, стеклянные мензурки, серебристо поблёскивающие металлические инструменты и сияющие белые пластиковые контейнеры – всё было в открытом доступе на собственном рабочем месте каждого из учеников, сконструированном с учётом его конкретных учебных нужд. В данный момент на каждом из учебных мест был развёрнут отдельный научный проект на той или иной стадии готовности.

Пайпер насчитала всего одиннадцать детей возрастом от пяти до четырнадцати лет. Они с одинаковой жадностью разглядывали новенькую, все одиннадцать пар глаз с безжалостным любопытством нацелились на Пайпер.

– Смотреть особо не на что, верно, – Смитти шепнул Кимбер, а та шлёпнула его по руке. Кимбер была сильной девочкой. – Уф, – зашипел Смитти.

Шёпот вихрем всколыхнул всех до одного, ребята беззастенчиво обсуждали Пайпер, выставленную перед ними, словно агнец на заклание.

– И что она умеет? – хотела знать Лили Якимото.

Главная хитрость в обращении с новенькими, помимо устрашения и игнорирования, была в том, чтобы поскорее выяснить, в чём заключается их особый дар. А там уже талант должен был определить место новичка в классной иерархии. Не каждая способность служила явной цели, и чем любопытнее, необычнее и сильнее дар, тем более высокое положение он давал. Выяснение того, какое место займёт Пайпер, в конечном итоге должно было повлиять на статус каждого из них и потому представляло самый насущный интерес.

– Гением она не выглядит.

– Может, она поджигатель.

– Спорим, она очередной чревомыслитель.

– Этот называется «медиум», придурок.

– Она медиум? Господи, только не это. Мы только-только избавились от Бет.

– Десять баксов, что она разнюнится. Она выглядит плаксой, – припечатал Смитти. Хандрить было в порядке вещей для детей, которые только что приехали, – в первый раз вдали от дома, скучая без родителей, и всё такое.

Класс превратил тоску по дому в игру, целью которой было угадать, когда именно новенький сорвётся. Ставки нередко превышали пятьдесят долларов, соперничество было яростным, а грязные приёмчики очень даже в ходу. Спорщики могли и поддразнить новичков, напоминая о том, как скучают по ним родители, и намекнуть, что любимый питомец небось умрёт прежде, чем они вернутся домой, – причём всё это говорилось с тем расчётом, чтобы в нужный момент довести до слёз и выиграть спор. Чем сильнее и надрывнее истерика, тем лучше.

– Слёзы польются рекой ещё до отбоя, – Смитти скривил лицо в притворных рыданиях. – Я хочу к мамочке! Я хочу домой! Хнык, хнык.

– Она не плакса, – робко заметила Вайолет.

– Заткнись, Вайолет, если не хочешь нарваться. – Как чихуахуа, вообразивший себя питбулем, Смитти был прыщавым ботаником, который отчего-то взял себе в голову, что он крутой парень, обвешанный мускулами.

– Твоя десятка уже у меня в кармане, Смитти, – пошла на спор Кимбер. С огненно-рыжими волосами и столь же огненно-взрывным нравом, эта девчонка встревала в любой спор или свару, особенно если при этом можно было утереть нос Смитти.

– Проще, чем у малышки конфетку отобрать, – причмокнул Смитти. – Помаши ручкой денежкам, Искорка. – Это прозвище Смитти дал Кимбер, во-первых, потому, что он знал, что она его не выносит, а во-вторых, потому, что характер у Кимбер был как у электрошокера.

– Кхм, – громко кашлянул профессор Шамкер, перебивая рокот негромких перешёптываний. – Это есть Пайпер Макклауд. Она сегодня к нам присоединится.

Профессору Шамкеру было хорошо за семьдесят. Его немецкий акцент был так силён, что и понять-то его можно было не всегда, однако, хотя ему давным-давно положено было уйти на пенсию, он был единственным учителем, способным держать под контролем неконтролируемых детей, и посему был просто незаменим.

– Вы добро Пайпер пожалуете, – заявил он непререкаемым тоном.

Несмотря на повеление профессора Шамкера, Пайпер не заметила ничего доброжелательного в лицах своих новых одноклассников. Откровенно говоря, они глядели на неё со смесью подозрения, неприязни и злорадства.

– Я рада со всеми вами познакомиться, – улыбнулась Пайпер, стараясь им понравиться.

– Я тогда оставлю тебя, Пайпер, устраивайся, – доктор Хуллиган легко скользнула мимо неё и направилась к двери.

– Нет, – яростно зашептала Пайпер, – не уходите!

– Не беспокойся. Я объяснила профессору Шамкеру твою ситуацию. Он понимает, что у тебя нет опыта взаимодействия в классе, и поможет тебе, – доктор Хуллиган успокаивающе коснулась плеча Пайпер. – Просто расслабься, и всё будет хорошо. Это так волнительно.

– Но… – Пайпер хотелось вцепиться в доктора Хуллиган и не отпускать.

– Моя дверь всегда открыта для тебя, Пайпер, – доктор Хуллиган улыбнулась и выскользнула из комнаты, оставив Пайпер наедине с ними.

– Класс презентацию первой работы по научному проекту делает, мисс Макклауд. Я вам встречу на этой неделе назначить, чтобы ваш проект решить, да? – профессор Шамкер явно ждал ответа Пайпер, и та кивнула. – Сейчас вы с мисс Беллой Хароша садиться, и она вам помочь.

Профессор Шамкер кивком указал на миниатюрную девочку с длинными золотистыми волосами, которая тотчас выдвинула стул рядом с собой. Пайпер с благодарностью покинула место на передовой, где её пригвоздили всеобщие взгляды, и нерешительно присела на предложенное место возле Беллы.

– Привет! – Белла улыбнулась такой светлой улыбкой, что тотчас стало ясно, что натура у неё самая жизнерадостная и улыбчивая. Белла обладала неиссякаемо солнечным и задорным нравом, что в немалой степени было предопределено тем, что мать её была художницей, а отец – скульптором, и выросла она на коллективной экоферме в заливе Сан-Франциско, где каждый день купалась во всеобщей заботе и любви. В результате в Белле не было ни капли желчи, и одним её оптимизмом, казалось, можно было остановить процесс глобального потепления.

– Это Принцесса Мадригал, – Белла отрекомендовала Пайпер цветущее растение, стоявшее у них на парте. – Она – мой научный эксперимент, я сама её создала. Хочешь понюхать?

Белла перекрёстно опылила розу, нарцисс, сирень и орхидею. Производным этих маловероятных родителей был невиданно изысканный и ароматный цветок, который благодаря нежной заботе Беллы день ото дня делался всё более замечательным.

– Жёлтый цветок означает надежду, а вот этот красный – веру и набожность. И посмотри-ка сюда, – Белла указала на другую ветвь своего растения. – Этот бутон вот-вот откроется, и он будет волшебного розового цвета, видишь?

Пайпер никогда не испытывала к цветам особых чувств, но в этом растении действительно было что-то особенное. А ещё Пайпер было ясно, что она и Белла обязательно скоро подружатся. С той, кто так тонко чувствует красоту, Пайпер без труда найдёт общий язык.

– Батюшки-светы, он пахнет… как райский сад! – И Пайпер вовсе не преувеличивала. – Да и выглядит тоже чудесно. Рядом с розовым бутоном эти фиолетовые цветочки будут ещё красивее смотреться.

– Вот и я точно так подумала! – Белла сияла, воодушевлённая похвалой и тем, что нашёлся кто-то, кому её цветок пришёлся столь же по сердцу. Она улыбнулась Пайпер, и Пайпер улыбнулась в ответ, и обе были очарованы друг другом.

– Класс, сейчас мы презентация ваших научных проектов начинать. – У некоторых ребят вырвались стоны, тотчас подавленные при взгляде профессора Шамкера. – К кафедре ваши проекты выносите и сообщайте, какой прогресс вы с ним сделать. – Поскольку добровольцев не нашлось, профессор Шамкер быстро выбрал жертв, не терпя ни оправданий, ни возражений.

Пайпер подалась вперёд на стуле, предвкушая свой первый школьный урок.

– Сначала мы мистера Мустафу и мистера Мустафу слушаем, – профессор Шамкер привык обращаться к ученикам официально, по фамилии.

Ахмед и Нален Мустафа, братья-близнецы, продемонстрировали миниатюрную, но совершенно рабочую погодную станцию. На её верхушке вращался стальной диск.

– Это так называемый… – сказал Нален (или, возможно, Ахмед), указывая на диск.

– …сенсор, и он собирает… – продолжал Ахмед (или, быть может, Нален).

– …атмосферные данные и…

– …передаёт на эти…

– …сенсоры, которые…

Презентация продолжалась таким же образом ещё долго, и Пайпер больше занимало то, как мальчики заканчивали предложения друг друга, чем суть их объяснений. Дело в том, что за все двенадцать лет своей жизни ни Нален, ни Ахмед ни разу не закончили ни одной фразы самостоятельно друг без друга. Они никогда не разлучались, и никто не мог их различить, а сами они никогда не говорили, кто есть кто. Через некоторое время окружающие начинали думать о братьях как об одном человеке, и это Налена и Ахмеда вполне устраивало.

По мере того как разворачивался доклад, Пайпер вдруг услышала раскаты грома. Вскоре в комнате заклубился такой густой туман, что Пайпер едва видела собственные руки.

– Достаточно, мистер Мустафа и мистер Мустафа, – прервал презентацию профессор Шамкер и попросил их сесть. Удивительно, но как только двое мальчишек сели, гром затих, а туман быстро рассеялся.

Джаспер, мелкий мальчишка, тонкий, как комариный писк, и самый маленький во всём классе, был вызван следующим. Выйдя перед классом, он начал безудержно всхлипывать и наконец расплакался, так и не сумев произнести ни слова. Профессору Шамкеру в конце концов пришлось попросить его сесть.

Затем Миртл Грабтрэш, долговязая, мосластая девчонка с немытыми каштановыми волосами, стремительно сиганула вперёд и затараторила с такой скоростью, что успела вернуться на своё место прежде, чем кто-либо сообразил, что она начала свой доклад. Насколько поняла Пайпер, её проект был о скорости света.

– Мистер Харрингтон, вы следующий есть.

Властная харизма Конрада Харрингтона III проследовала вперёд. У Конрада были светлые волосы и идеальные черты лица. Что и говорить, он был хорош собой, однако этот факт начисто ускользал от внимания окружающих, так как его лицо вечно кривилось в самом кислом выражении. Отец у него был очень влиятельный сенатор, а мать – британский дипломат с родословной не хуже, чем у королевской семьи. Они наделили своего единственного сына тем, что тётушки Конрада именовали «породой», а затем предоставили его самому себе. По общему мнению обоих родителей, хорошая порода намного важнее воспитания, и чего ещё Конраду ожидать или требовать от них? Впоследствии они узнали, что ошибались.

Когда Конрад попал в университет, ему было семь лет, и по прошествии четырёх лет он стал старожилом среди ребят. (Для тех, кто не силён в арифметике, скажем, что Конраду, таким образом, было одиннадцать лет.) Более того, он обладал сильнейшим и самым беспрецедентным даром, зарегистрированным в университете, и это безоговорочно ставило его во главе класса. Без дозволения Конрада другие дети не смели и дышать, не то что думать.

– Мой проект посвящён путешествиям во времени, – объявил Конрад, и Пайпер в предвкушении подалась вперёд. «Это ужасно интересно», – подумала она.

Конрад подошёл к маркерной доске и начал писать длиннейшую, сложнейшую и совершенно невразумительную формулу.

– Для того чтобы в полной мере оценить сложность путешествия во времени, пространственно-временной континуум следует разделить на… – Конрад говорил быстро, а рука его двигалась и того быстрее. К моменту, когда он закончил, все доски в классе были исписаны его вычислениями.

– Таким образом, время, пространство и материя пересекаются на оси вероятности, что создаёт возможность для замедления времени и гипотетически, при соответствующих условиях, для его обращения вспять. – Он картинно развернулся к классу.

Абсолютно никто никак не отреагировал и даже не пошевелился. Пайпер, как и все остальные, совершенно запуталась, и даже профессор Шамкер не выглядел вразумлённым. Разочарование недвусмысленно читалось на лице Конрада, а его кислое выражение сделалось очень кислым.

– Кмх, как вас понимать, мистер Харрингтон? – гаркнул профессор Шамкер. – Мы договориться, чтобы ваш проект о воздействии поляризованных магнитов быть, нет?

Конрад швырнул свой маркер на пол с такой силой, что он подскочил, а затем наступил на него ногой.

– А я вам сказал, что не собираюсь этим заниматься.

– Я говорю, вы делаете, – профессор Шамкер был не из тех, кто отступает.

– Бисер перед свиньями, – пробормотал Конрад так тихо, что его расслышала только Пайпер.

– Что вы сказали, мистер Харрингтон?

– Это и это, – яростно заговорил Конрад, тыча в свои бесконечные вычисления и формулы, – доказывает возможность путешествий во времени. Доказывает! А вы хотите, чтобы я делал проект по магнитам? – Конрад, похоже, едва сдерживался, чтобы не запустить чем-нибудь в профессора.

Профессор Шамкер поднялся на ноги и пригвоздил Конрада таким взглядом, от которого и камень бы затрепетал.

– Мистер Харрингтон, вы желаете с доктором Хуллиган об этом поговорить? Вы этого желаете?

Конрад, казалось, был доведён до крайности, но в последний момент сделал глубокий вздох и разжал кулаки.

– Нет.

– Мудрое решение, мистер Харрингтон. Тогда я ваш проект на следующей неделе ожидать?

– Да, профессор Шамкер. – Конрад сел, старательно демонстрируя свою невозмутимость, но Пайпер было ясно, что он лопается от злости.

– Принцесса Мадригал за последнюю неделю выросла на пять сантиметров, – радостно сообщила классу Белла, когда профессор Шамкер вызвал её.

Белла принялась объяснять процесс перекрёстного опыления, а Конрад молча кипятился, с каждым мгновением распаляясь всё более и доходя уже до белого каления. В эту минуту он был зол как никогда, но прежде всего на себя самого, а хуже злости и не бывает, потому что единственное, что можно сделать, – выплеснуть раздражение на кого-то постороннего. И тогда внимание Конрада обратилось на идеальный объект – Беллу.

Научный проект Беллы обернулся настоящим успехом. А Конраду, говоря откровенно, было плевать на её дурацкий цветок. Агрикультура в его представлении была занятием для слабых умов и пустой тратой его времени и сил. Но не в этом дело. Дело в том, что он каким-то необъяснимым образом настолько возненавидел это растение, что мечтал уничтожить его. И пусть Белла потерзается из-за его гибели.

Так Белле с её тошнотворно любящим семейством и надо, рассуждал Конрад. Он без труда мог представить Беллу у себя дома.

«Я люблю тебя, Белла. Ты самая лучшая дочь, просто безмерно чудесная», – так говорит Беллина слащавая маменька, покрывая её поцелуями.

«Но я люблю тебя ещё сильнее, мамочка», – так наверняка отвечает Белла.

«А я люблю вас обеих совершенно безусловной любовью. Давайте все обнимемся! А потом мы поедим вкусненького тофу», – скажет глупый отец Беллы и широко раскроет свои объятия.

Конрада от этого просто тошнило. Поэтому он пообрубит головки её дурацким уродливым цветочкам и посмотрит, как они покатятся по полу.

Краем глаза Пайпер заметила, что Конрад аккуратно сложил из листа бумаги самолётик, а затем занёс его в воздух. Конечно же, это был не обычный самолётик. Поскольку модель разработал сам Конрад, это был скорее уж реактивный истребитель. Пайпер смотрела, как Конрад тщательно прицелился и с невероятной точностью запустил самолётик через всю комнату.

И вот что случилось дальше.

Самолётик просвистел мимо Смитти, застав его врасплох. Он отскочил назад, чтобы избежать столкновения, и в результате налетел на Кимбер.

Всполохнувшись, Кимбер схватила Смитти и пропустила через его руку десять тысяч вольт.

– Яу-ууу! – взвыл Смитти так, что барабанные перепонки окружающих только чудом не лопнули. Испепелённые волоски на его руке дымились.

Профессор Шамкер в испуге выронил книгу, которую он держал в руках, прямо на голову Вайолет.

Хлоп!

Пайпер не верила своим глазам: Вайолет уменьшилась вдвое от своего обычного размера.

Благодаря, так сказать, пониженному статусу Вайолет, реактивный истребитель беспрепятственно пролетел над её головой. Затем он сделал вираж, обходя Дейзи, скорректировал курс следования мимо ушной раковины Миртл и взял прямой курс на Ахмеда и Налена Мустафа.

Когда истребитель приблизился к погодной станции, Нален с Ахмедом потянулись, чтобы перехватить самолёт в воздухе. Но так как они подорвались вверх точь-в-точь синхронно и точь-в-точь одинаково, их руки столкнулись на полпути и послали в полёт их же собственный научный проект.

Бах! Погодная станция упала на пол, вращающийся диск отлетел от башенки и с ужасающей скоростью понёсся в сторону. При этом раздавалось угрожающее шорканье.

Тем временем бумажный истребитель начал терять обороты и упал бы на пол, но поток воздуха из вентиляции направил его на последнее задание – прямиком к Пайпер.

Вжжжж. Вжжжж. Вжжжж. Все глаза следили за опасно вращающимся металлическим диском, который проносился над классом. Детям недолго пришлось ждать, прежде чем он окончательно определился с целью… Вжжж, вжжж – прямо к Беллиной Принцессе Мадригал.

Глаза Беллы округлились. Она потянулась к своему драгоценному творению.

Вжжжж. Вжжжж.

БЛЯМ! Словно в замедленной съёмке металл перерезал зелёный стебель, и великолепное, красочное, многообещающее растение погибло под гильотиной, а его соцветие отлетело прочь.

Прямо на глазах у Беллы Принцесса Мадригал упала на пол, рассыпая вокруг лепестки.

Настала чудовищная тишина.

Пайпер охнула и закрыла рот рукой, и в то же мгновение никем почти не замеченный бумажный самолётик приземлился на столе перед ней.

Белла упала на колени и подхватила свой ненаглядный цветок. Все молчали.

Конрад упивался зрелищем того, как Белла склонилась над умирающим растением, словно вампир, присосавшийся к артерии. Горе и сожаление, которые испытывала Белла, напитывали его и смягчали жуткую злость, едва не испепелившую его. Он вздохнул с облегчением, и всё тело его обмякло, выпуская напряжение; и в тот же миг оно придавило Беллу.

– Мисс Хароша? Вы в порядке? – профессор Шамкер подошёл к Белле. – Мисс Хароша?

Белла не шевелилась, смотря только на цветок в своих руках.

Профессор Шамкер был не самым чутким человеком, но даже кремень посочувствовал бы Белле в этой ситуации.

– Мисс… Белла? Белла, вы в порядке?

Наконец Белла заговорила, голос её дрожал.

– Профессор Шамкер?

– Да.

– Я вдруг подумала, что мой цветок по-прежнему прекрасен. Может, если я поставлю его в воду, он всё же расцветёт и даже, возможно, это к лучшему, что так получилось, потому что теперь, когда я выращу другие, я буду знать, как долго мои цветы способны сохранять свежесть. – Словно феникс из пепла, Белла с цветком в руках поднялась на ноги. – Ведь что может быть приятнее букета цветов? Верно? Он подарит кому-нибудь улыбку. – Белла в чём угодно могла найти светлую сторону. Она смахнула стоявшие в глазах слёзы, и лицо её приняло свои обычные жизнерадостные очертания. – Пожалуй, я подарю этот цветок доктору Хуллиган, пусть он порадует её. – Как и все девочки, Белла преклонялась перед Летицией.

– Я убеждён, что доктор Хуллиган это оценит, мисс Хароша.

Пайпер широко улыбнулась своей новой подруге, и все наблюдавшие за происходящим лица отразили облегчение… Все, кроме одного.

Конрад не верил собственным ушам. Белла счастлива? Счастлива? Она чокнулась? Да что с ней такое? Его мимолётная умиротворённость мгновенно сменилась злостью и злобой двойной силы. Хватит миндальничать. На этот раз Конрад был настроен серьёзно.

– Профессор Шамкер? Я могу проводить Беллу до кабинета доктора Хуллиган, – невинным голосом предложил Конрад.

– Это с твоей стороны мило есть, Конрад. Очень хорошо. Вы оба идти можете.

Конрад подскочил и аккуратно оттеснил Беллу с её дурацким растением из комнаты. В ходе их странствий он позаботится о том, чтобы Белла раз и навсегда усвоила, что к чему. На этот раз промашки не будет.

Пока дети поднимали стулья и занимали свои места, взгляд Пайпер упал на бумажный самолётик, лежавший перед ней. Она подобрала его, и бумага разом развернулась, открыв написанное внутри. Девочка прочла:

БУДЬ НАЧЕКУ, НОВЕНЬКАЯ. ТЫ СЛЕДУЮЩАЯ!!!

Пайпер в испуге вытаращила глаза, и тут зазвенел звонок, объявлявший о начале обеденного перерыва.

8

Дети ломились к столовой, расположенной на балконе, нависавшем над атриумом, и демонстративно не обращали на Пайпер ни малейшего внимания, так что ей пришлось плестись вслед за всеми, словно потерявшейся собачке. Пайпер пришла последней и обнаружила, что её ждёт воспитатель Толле. В руках воспитателя Толле, как Пайпер скоро узнала, находилась повседневная деятельность, общее здоровье и благополучие постояльцев тринадцатого яруса.

– Макклауд, Пайпер? – бросил воспитатель Толле, доставая планшет с зажимом для бумаги и ручку. Мужчина чем-то напоминал большегруз; в прошлой жизни он был профессиональным регбистом и прославился мощным захватом, за который его прозвали Костоломом.

– Да, это я, – Пайпер улыбнулась.

– Это я, что? – прорычал он в ответ.

– Э… это я, меня зовут Пайпер.

– Меня зовут Пайпер, сэр! – поправил он.

– Сэр, – ошарашенно повторила Пайпер.

Воспитатель Пайпер проставил в анкете несколько галочек.

– Я – воспитатель Толле, и ты опоздала, Макклауд. – Воспитатель Толле наградил Пайпер тяжёлым взглядом, словно она нарочно задержалась.

– Э… Я, знамо дело, извиняюсь, – пробормотала Пайпер. – Сэр.

– Чтобы больше такого не повторялось. – Воспитатель Толле громко хлопнул планшетом. – На этот раз ты отделалась предупреждением. У нас здесь железная дисциплина и ноль терпимости к тем, кто нарушает правила. Тебе ясно?

– Да, воспитатель Толле. Сэр.

Воспитатель Толле навис над Пайпер и приблизил к ней своё лицо.

– Я слежу за тобой, Макклауд. Помни об этом. А теперь иди за мной. – Воспитатель Толле обошёл стол и остановился перед пустым стулом. Остальной класс уже сидел и нетерпеливо ждал, когда можно будет приступить к еде.

– Пересаживаться нельзя. Это твоё место. Не садись больше ни на чьё место. Не ешь ничью больше еду. Никогда. Ты меня хорошо слышишь? – Воспитатель Толле говорил невозможно громко, и можно было не сомневаться, что каждая живая душа на тринадцатом уровне слышала его.

Пайпер кивнула.

– Я тебя не слышу, Макклауд.

– Да, сэр. Воспитатель Толле, сэр.

– Хорошо. На этой неделе я назначу тебе время, чтобы ты сообщила нашему шеф-повару о своих пищевых предпочтениях и разработала совместно с ним высококалорийную диету. А до тех пор есть будешь то, что дают. Тебе всё ясно?

– Да, сэр. – Пайпер увидела, что ни один обед на столе не походил на другой. Перед ней на тарелке были красиво выложены два куска квасного хлеба с толстыми ломтиками американского чеддера, листьями салата и кружочками помидора, политыми пикантным соусом, а рядом лежал запечённый с травами батат и маринованный огурчик. А вдобавок ко всему на десерт её ждал аппетитный кусок горячего, только что из духовки, яблочного пирога.

– Садись.

Пайпер села.

Как только воспитатель Толле занял место во главе стола, а профессор Шамкер сел на противоположном конце, дети с жадностью набросились на еду. Пайпер сразу поняла, отчего обед был важнейшим событием в дневной жизни университета. Она никогда в жизни не пробовала такой вкусной еды. Да в первом же куске было, наверное, пять вкусов, с которыми она прежде не сталкивалась, и весь рот воодушевился и практически запел от восторга.

Протянув руку за водой, Пайпер вздрогнула, потому что стакан вдруг скользнул на пару сантиметров вправо, мимо её пальцев. Приладившись заново, Пайпер во второй раз потянулась к стакану, но тот отъехал в центр стола.

Первое мгновение Пайпер только и могла, что в изумлении глядеть на стакан. Напиток был проще некуда – просто вода, без газа, безо льда, без лимона.

Кто-то сдавленно прыснул, и Пайпер поняла, что над ней подшутили. Чьими-то стараниями её стакан приобрёл весьма строптивый нрав. Поглядев по сторонам, Пайпер тотчас увидела, что все дети за столом прекрасно знают, что происходит, хоть и разыгрывают полное равнодушие. Ей пришлось снять шляпу перед одноклассниками: они отменно умели прикинуться самой невинностью.

Фокус со стаканом проделывался далеко не в первый раз. Это был проверенный способ понять, из какого теста слеплен новичок. После тяжёлого дня некоторых вновь прибывших уже один непокорный стакан мог вконец вывести из себя. Один начал невразумительно болтать, другой принялся стучать по столу в припадке неконтролируемого гнева, третий истерически расхохотался и никак не мог успокоиться без медицинской помощи. Присяжные-заседатели ещё не вынесли вердикта относительно Пайпер, и любые эксперименты над ней приветствовались.

Пайпер, в свою очередь, ни за какие коврижки не собиралась уступать изворотливому стакану воды. «В эту игру можно играть и вдвоём», – решила она.

Её первым решением было притвориться, будто ничего необычного не происходит. Она основательно откусила от своего бутерброда, пожевала задумчиво, а затем, причмокнув, убрала налипший на передние зубы кусочек салата. Она и не взглянула на свой стакан с водой. Можно подумать, он для неё и не существовал.

– Мммм, – она улыбнулась сидящим поблизости ребятам.

Тотчас, как по заказу, стакан воды заскользил в её сторону. Сначала он сдвинулся всего на несколько сантиметров, но, когда Пайпер не клюнула на это, он приблизился ещё немного, а затем ещё.

Тем временем Пайпер вдумчиво прикидывала, кто главный подозреваемый. Она быстро исключила тех, кто сидел в дальнем конце стола, потому что они были слишком далеко, чтобы так точно контролировать передвижения стакана. Оставалось трое: Смитти, Кимбер и Лили Якимото – милейшая девочка, сама невинность, сидевшая как раз напротив.

Вполне осознанно Лили напоминала скорее фарфоровую куклу, чем девочку. Она искусно перевивала свои длинные блестящие чёрные волосы кремовой лентой, чтобы подчеркнуть остренький овал лица и красные губки бантиком. При необходимости она широко распахивала золотисто-карие глаза и немного выставляла крохотный подбородок, делаясь воплощением невинности и миловидности, – эта отработанная поза позволяла сломить волю любого взрослого в радиусе пяти километров и таким образом получить желаемое. К своим шести годам Лили довела кукольный облик почти до совершенства – для своей формы она теперь требовала ни много ни мало тончайший шёлк цвета слоновой кости (за ним приходилось специально посылать в Париж, тратя на это круглую сумму) и громко провозглашала:

– Да вы шутите! Я лучше голой буду ходить, но никакая синтетическая ткань не коснётся моей кожи!

Только в тихую минуту, когда Лили думала, что она одна и вдали от чужих глаз, можно было подгадать мгновение и увидеть, как под соскользнувшей личиной силится вырваться на свободу дух дикого тигра. Затем мгновение пройдёт, и Лили упрячет его в тёмные глубины своей души. То, что неистовство, таящееся под безмятежным лоском, было так искусно запрятано, свидетельствовало о её поразительном самоконтроле.

Невинный вид Лили запросто обманул бы Пайпер, если бы не пальчик. Чем дольше Пайпер игнорировала свой стакан, тем приметнее дёргался мизинчик Лили точно в такт передвижениям стакана.

Попалась!

Внешность оказалась обманчива, и именно Лили заправляла этим розыгрышем, а когда Пайпер это поняла, остальное было просто. Пайпер выжидала и ждала нужного момента, пока…

Вдруг Пайпер нагнулась вперёд и с лёту попыталась схватить стакан.

Как Пайпер и рассчитывала, Лили выдернула стакан у неё из-под рук, а стоял он так, что при этом натолкнулся точнёхонько на тарелку, которая в свою очередь толкнула стакан с водой, стоявший перед Лили. Стакан опрокинулся, и вода полилась Лили на колени, заливая её драгоценное платье из шёлка цвета слоновой кости.

– А-а-а! – взвизгнула Лили, когда ледяная вода добралась до её кожи.

– Якимото! Ты что вытворяешь за моим столом? – рявкнул воспитатель Толле.

Лили наклонила голову набок и широко распахнула глаза.

– Я случайно уронила свой стакан, воспитатель Толле.

– Ну так прибери за собой! – Воспитатель Толле не выносил беспорядка и всего, что выходило за рамки обычного. То, чего не было в его плане, не смело случаться. – А затем отправляйся и приведи в порядок своё платье, не хватало мне ещё насморк лечить.

– Да, воспитатель Толле, – Лили поднялась и, встретившись глазами с Пайпер, сдержанно кивнула, отдавая должное достойному противнику. Остальные дети тоже были впечатлены. Никто прежде не делал ничего подобного.

Пайпер молча торжествовала свою маленькую победу и отметила её знатным куском яблочного пирога, когда в комнату прошествовал Конрад. Заняв своё место, он посмотрел на Пайпер, многозначительно улыбаясь. Пайпер ожидала, что следом за ним появится Белла. Ведь Конрад провожал Беллу, и логично, если они вернутся в одно время.

Проходила минута за минутой, но Беллы так и не было. Вроде бы никто больше не обратил на это внимания, но Пайпер продолжала искать глазами свою новую подругу, и тогда кое-что привлекло её внимание. От неожиданности и изумления она вскочила на ноги и так и встала, не в силах пошевелиться.

– Ого! Посмотрите, радуга! – наконец вскричала Пайпер, и изо рта у неё разлетелись крошки яблочного пирога. Все повернулись и увидели…

…Именно то, о чём говорила Пайпер: радугу. И не просто радугу, а яркий, сияющий поток цветов, протянувшийся через весь атриум всего в нескольких метрах от них. Она мерцала над фонтаном, и каждый цвет спектра был отчётлив, как колокольный звон.

Через мгновение к перилам балкона протараторила канонада шагов и послышались громкие возгласы:

– Она права. Глядите!

– Это радуга.

– Цвета такие яркие!

– А где же горшочек с золотом?

Но в конце радуги был не горшок золота, а Белла, кружащая в своём ярко-жёлтом платье. Она плясала по атриуму под сводом своей радуги, и её длинные золотые волосы летели вслед за ней.

– Это Белла!

Приблизившись в танце к фонтану, она окунула руки в воду, и тотчас потоки алой, голубой и зелёной воды полились из раструбов.

– Потрясно! – закричала Дейзи.

Белла, кружась, летела к большущему фикусу в горшке. Когда она обхватила ствол руками, цвет взметнулся вверх, превращая листву в пёстрый калейдоскоп. Оттенки переливались от золотого до красного, до оранжевого, до серебряного – деревце подхватил водоворот цветов.

– Белла – настоящий живой цветописец! – У Пайпер челюсть отвисла.

– Если быть точным, Белла инициирует мутацию на молекулярном уровне во всех объектах, с которыми вступает в физический контакт. Побочным эффектом мутации является временная модификация цветов. Но да, в чём-то ты права, Белла «настоящий живой цветописец». Очень мило с твоей стороны указать на этот очевидный факт. А то ведь он мог и ускользнуть от нашего внимания, – ехидно прокомментировал Конрад. Как обычно, он стоял в сторонке ото всех.