Текст книги "Три короны"

Вот почему Петерборо покинул Англию под таким непроницаемым покровом секретности; где бы ни заходил разговор о целях его поездки, он всюду выдавал себя за джентльмена, желающего познакомиться с некоторыми заграничными достопримечательностями.

Когда он добрался до Лиона, его приняли с почестями, достойными богатого английского путешественника, но без тех особых знаков внимания, какие были бы оказаны посланнику герцога Йоркского, направляющемуся в Модену. Он намеревался продолжить путь на следующее утро, с тем чтобы как можно скорее прибыть в Италию.

Он отдыхал в своей комнате, как вдруг в дверь постучали. Извинившись за неурочное вторжение, слуга доложил, что внизу находится гонец. Петерборо попросил провести приезжего к нему в апартаменты: подумал, что привезли почту из Англии. К его удивлению, гость оказался итальянцем. – Вам письмо из Модены, милорд, – сказал он. Петерборо опешил. Откуда автор письма узнал о его маршруте? Кто выдал цель его поездки?

Отпустив гонца, он принялся читать полученную бумагу, однако долго не мог понять смысла написанных на ней слов, поэтому перечитывал несколько раз.

«Герцогиня Моденская узнала о Вашем намерении начать переговоры о браке ее дочери Марии-Беатрис-Анны-Маргариты Исобель и желает уведомить Вас в том, что ее дочь решила удалиться в монастырь и посвятить себя духовной жизни, а потому не сможет принять Ваше предложение. Прошу Вас передать Его Величеству королю Карлу Второму и Его Королевской Светлости герцогу Йоркскому самые искренние заверения в том, что итальянский дом д'Эст высоко ценит оказанную ему честь, однако в браке вынужден отказать». Внизу стояла подпись: «Джованни Нарди, личный секретарь герцогини Моденской».

Петерборо пришел в ярость. Тайна его миссии оказалась раскрыта! Более того – герцогиня Моденская заранее отклонила руку, предложенную ее дочери!

А этот гонец – было ли ему известно содержание письма? Неужели планы герцога Йоркского уже обсуждались в Модене и по всей округе? Неужели эта поездка разделит участь предыдущих?

Петерборо решил не допустить такого исхода событий.

Он снова попросил привести гонца к нему в апартаменты. На этот раз их оказалось трое. Немного подумав, он предложил им освежиться с дороги.

Когда они устроились за столом и выпили по бокалу вина, он сказал:

– Странно, что герцогиня Моденская сочла необходимым написать мне. Я – всего лишь путешественник, интересующийся достопримечательностями Италии.

Разумеется, они не поверили ему; после их ухода он написал Карлу и Якову, чтобы поставить их в известность о случившемся.

Затем, проспав не больше двух часов, он снова пустился в путь и через несколько дней добрался до Модены, где его ждал Джованни Нарди, автор полученной им записки.

– У меня есть для вас письмо герцогини Моденской, – сказал Нарди, – в котором она подтверждает все, о чем я уже имел честь сообщить вам. Герцогиня полагает, что наследнику английского трона не пристало в открытую просить о том, что ему не может быть обещано. Впрочем, не унывайте, друг мой. В семье д'Эст найдутся и другие принцессы, способные заинтересовать герцога Йоркского.

Поблагодарив секретаря герцогини за такую заботу об интересах его страны, Петерборо сказал, что выступает в качестве частного лица, а потому не сможет передать эти сведения в Англию.

Ему вдруг подумалось, что герцогиня, явно не желавшая допускать его к Марии-Беатрис, столь же явно стремится навязать ему другую представительницу своей семьи. Почему? Союз с английским королевским домом был бы блестящим достижением дома д'Эст, этих обедневших герцогов, не владеющих большими землями. Следовательно, еще не все потеряно, размышлял Петерборо. Взвесив все за и против, он решил доставить Марию-Беатрис своему хозяину, как и было оговорено в Лондоне.

Герцогиня Моденская всей душой любила своих детей – четырнадцатилетнюю Марию-Беатрис и ее младшего брата Франческо, оставшихся на попечении герцогини после смерти их отца, прославленного полководца Альфонсо д'Эст. Сама Лаура Мартиноцци – близкие друзья почти никогда не называли ее полным титулом – происходила из менее известной, однако тоже довольно знатной итальянской семьи. Наделенная и умом, и силой воли, достаточными для управления ее небольшим королевством, она так же властно распоряжалась дочерью и сыном, будто в деле их воспитания руководствовалась воинскими навыками своего покойного супруга; ей очень хотелось подготовить детей к трудностям будущей жизни.

Мария-Беатрис тоже любила свою мать – поскольку не могла усомниться в полезности материнских тумаков и затрещин. Если ей по какой-либо причине не удавалось правильно произнести слова вечерней молитвы, она тотчас получала такую оплеуху, что кубарем летела через всю комнату и начисто забывала все, что прилежно учила накануне; когда в постные дни ей давали луковый суп – блюдо, вызывающее у нее отвращение, – она самоотверженно поглощала содержимое ненавистной тарелки, поскольку мать говорила, что именно в этом состоял ее религиозный долг. В раннем детстве она боялась трубочистов – низкорослые, перепачканные в саже, они представлялись ей злыми гоблинами из страшной сказки; узнав об этом, герцогиня долгое время заставляла дочь проходить по пустующим анфиладам дворца, где в одной из комнат ее поджидали спрятавшиеся трубочисты. Увидев девочку, они выбегали из укрытий, а ей полагалось остановиться и спокойным тоном попросить их уступить ей дорогу – чтобы в конце концов научиться преодолевать свои суеверные страхи. Ее младший брат страдал малокровием из-за слишком усердного чтения книг, и врачи советовали ему чаще бывать на свежем воздухе. «Шляться с деревенскими мальчишками? Лучше я потеряю сына, чем выращу недоучку», – отвечала в таких случаях герцогиня.

Столь суровых родителей в Италии было не много – но при всем при том дети уважали и любили ее. Сантименты в их семье не допускались – практиковались лишь строгость и дисциплина; однако большую часть дня герцогиня проводила не где-нибудь, а с Марией-Беатрис и Франческо; она следила за их успеванием, всегда сидела с ними за обеденным столом, и они не представляли своей жизни без нее. Для них она была суровым, но надежным ангелом-хранителем.

Когда Марии-Беатрис исполнилось девять лет, герцогиня решила отдать ее в женский монастырь, на воспитание. В монастыре девочка впервые встретила свою тетю, родившуюся на пятнадцать лет раньше нее и теперь приставленную к ней в качестве наставницы, – с того момента жизнь Марии-Беатрис расцвела новыми красками. Не привыкшую к душевному теплу и ласке, ее приятно удивила отзывчивость тети; она по-прежнему любила и почитала мать, однако не менее сильные чувства испытывала к тете и ее духовным сестрам. Если теперь она допускала какую-нибудь ошибку, никто не бил ее, не порол розгами, не таскал за волосы; ее даже не заставляли есть отвратительный луковый суп – словом, жизнь в монастыре выгодно отличалась от нелегких домашних будней, а потому Мария-Беатрис решила постричься в монахини и никогда не покидать своей гостеприимной обители.

Таково было положение дел, как вдруг однажды утром ее вызвали в герцогский дворец.

Мать приняла ее намного теплее, чем обычно, и Мария-Беатрис поняла, что герцогиня довольна ею.

– Садись, дочь моя, – сказала герцогиня. – У меня есть для тебя новость – я считаю ее превосходной и думаю, что ты согласишься со мной.

– Я слушаю, мадре.

– Герцог Йоркский, вероятно, станет наследником английского трона.

Герцогиня пытливо посмотрела на дочь.

– По-моему, ты все еще не понимаешь меня.

– Мадре, я никогда не слышала ни о герцоге Йоркском, ни об Англии.

– Твое образование оставляет желать лучшего, дочь моя. Чем вы занимаетесь в монастыре?

– Молимся, мадре. Размышляем о смысле жизни. Готовимся предстать…

Герцогиня нетерпеливо замахала руками. Она не отрицала важности религии в жизни человека, но вместе с тем считала, что все уважающие себя люди обязаны иметь хоть какое-то представление о мирских делах. Никогда не слышать об Англии! Не интересоваться политикой! Правильно ли она поступила, отдав девочку в монастырь? Не следовало ли дать ей светское воспитание? Разумеется, на ее религиозное образование грех жаловаться, но вот в остальном…

– Англия – одна из самых могущественных стран мира, – недовольным тоном произнесла герцогиня. – Видно, мне придется проследить за тем, чтобы тебе как следует преподали историю Европы и ее важнейших держав. У английского короля нет ни сына, ни дочери, которые могли бы унаследовать его корону. Но у него есть брат, первый претендент на английский трон. Этот брат – герцог Йоркский… Так вот, герцог просит твоей руки – желает вступить в брак с тобой.

Девочка побледнела.

– Мадре, это невозможно. Я – невеста Господня.

– Дочь моя, твоего мнения здесь не спрашивают.

– Мадре, моя жизнь принадлежит монастырю. Я не смогу без него.

– Мала еще думать о своем будущем. Будешь делать то, что я тебе прикажу.

– Мадре… мысль о браке вызывает у меня отвращение.

– Понимала бы чего! Решение буду принимать я, а не ты. Внезапно девочка взбунтовалась.

– Я не выйду замуж! – закричала она. – Не выйду, не выйду!

В следующее мгновение она разразилась такими рыданиями, что даже герцогиня не могла остановить ее.

Глядя на безукоризненно правильные черты лица своей дочери, она вдруг представила ее, четырнадцатилетнюю, стоящей рядом с герцогом. Годящийся ей в отцы, он не производил впечатления доброго семьянина.

Герцогиня впервые в жизни заколебалась. Она не могла упустить блестящей возможности породниться с английским королевским домом – но уже не желала жертвовать Марией-Беатрис. Никакие почести не стоят таких испытаний, подумала герцогиня.

Она решила привлечь внимание герцога к какой-нибудь другой принцессе из моденской династии – менее хрупкой и более искушенной в мирских делах.

В течение последующих нескольких дней Мария-Беатрис похудела и осунулась. Ее дядя Ринальдо д'Эст каждый вечер обсуждал с матерью все выгоды и особенности предложенного им брака; когда к ним присоединился духовник герцогини отец Гаримбер, все трое сошлись во мнении, что союз с герцогом Йоркским должен быть заключен, однако для этого им необходимо найти ему другую невесту.

– Но ведь он на двадцать пять лет старше ее! – качая головой, сокрушался Ринальдо.

– С годами эта разница станет не такой заметной, – возразила герцогиня. – Да и полюбить маленькую девочку – легче, чем старуху.

– Принцессе не следует вступать в брак, противоречащий ее религиозным убеждениям, – заметил Гаримбер.

– А она и не будет вступать в такой брак, – ответила герцогиня. – Герцог Йоркский – католик.

– Тайный католик, тайный! Нет, не нравится мне все это, – вздохнул Гаримбер, с давних пор оказывавший большое влияние на суждения герцогини Моденской.

В результате этих совещаний было решено пригласить графа Петерборо ко двору, попросить его предложить герцогу другую невесту, а если этот план потерпит неудачу – попробовать уговорить Марию-Беатрис.

Джованни Нарди, личный секретарь герцогини, был послан к графу Петерборо. На сей раз ему поручили доставить графа во дворец герцогини Моденской.

Граф Петерборо с радостью принял приглашение и под завесой величайшей секретности прибыл в моденский дворец. Его немедленно провели в покои герцогини, и та приняла графа со всем надлежащим радушием – хотя и чувствовала себя довольно неловко.

– Присаживайтесь, милорд. Нам предстоит серьезный разговор, – после всех необходимых приветствий сказала она. – Не скрою, мне льстит та огромная честь, которую ваша страна оказала моему дому. Однако я вынуждена вам сообщить, что моя дочь намерена постричься в монахини, а потому не расположена к супружеской жизни.

– Ваша Светлость, принцесса еще очень молода. Вероятно, она не совсем понимает, как много счастья может принести ей этот брак. А с другой стороны – едва ли осознает, с какими тяготами сопряжено слишком долгое пребывание в монастыре.

– Вы правы, милорд. Но девочка очень чувствительна, и я не знаю, как она приспособится к климату страны, расположенной гораздо северней Италии.

– Ваша Светлость, климат в нашей стране умеренный. У нас не бывает палящего зноя и засухи, но от холода мы тоже не страдаем. А кроме того, герцог Йоркский создаст самые благоприятные условия для своей супруги.

– В этом я не сомневаюсь. Но для брака есть и другое препятствие… Мне сказали, что герцог католик – и при этом скрывает свое вероисповедание. Так вот, брак может быть заключен только после того, как он получит благословение Папы Римского.

– Иначе говоря, после благословения все остальные препятствия будут устранены?

Герцогиня замешкалась.

– Как я уже сказала, моей дочери еще далеко до совершеннолетия. Почему бы герцогу не остановить выбор на какой-нибудь другой представительнице нашей семьи?

– Мадам, герцог Йоркский уже остановил свой выбор – на вашей дочери. Этот брак устраивает его больше, чем все остальные.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга; в это время герцогиня думала не о дочери, а о будущем Модены – она поняла, что браку с Марией-Беатрис не будет никакой альтернативы.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Полагаю, когда герцог получит благословение Его Святейшества, вопрос о супружестве можно будет уладить к нашему обоюдному удовольствию.

– Я был бы вам весьма признателен, если бы вы позволили мне встретиться с принцессой.

Герцогиня кивнула.

Когда герцогиня привела к графу свою дочь, он не смог скрыть своего восхищения красотой Марии-Беатрис. Она оказалась прекрасна неописуемо – даже прекрасней, чем можно было судить по ее портрету, – и он решил во что бы то ни стало привезти юную красавицу в Лондон, к его хозяину. Ее густые черные волосы плавными волнами ниспадали на плечи, простенькое платье подчеркивало стройность фигурки. И в то же время глаза смотрели настороженно, а потому графу хотелось сказать, что ей нечего бояться, что ее будущий супруг – добрейший из всех мужчин, каких ему доводилось видеть.

Девочка смотрела на него с какой-то враждебностью. Было ясно, что встреча с ним не доставляет ей никакого удовольствия.

– Миледи принцесса, – осторожно приложившись губами к ее маленькой ручке, сказал он, – покорно прошу прощения, если каким-либо образом потревожил ваш покой, но я приехал просить вашей руки для Принца, который всем сердцем любит вас и желает сделать самой счастливой женщиной на свете. От себя добавлю, что этот принц наделен величайшими добродетелями, и если вы согласитесь стать его супругой, то никогда не пожалеете об этом.

Не глядя на мать, девочка быстро проговорила:

– Я благодарна королю Англии и его брату за оказанную мне высокую честь, но все-таки не могу взять в толк, почему их выбор пал на меня, когда вокруг так много принцесс, гораздо более достойных, чем несовершеннолетняя дочь…

– Принцесса, среди них нет ни одной более достойной, чем вы. Она взмахнула рукой – нетерпеливо, не без надменности.

– Подождите, я еще не все сказала. Если меня принуждают отказаться от своих планов и вступить в брак, то я не понимаю, как смогу быть счастлива в нем.

– Ваша Светлость, вы заблуждаетесь. Я лучше других людей знаю своего хозяина, а потому вправе заверить вас в его добром отношении к вам.

– Если вы так хорошо знаете вашего хозяина, то, должно быть, имеете влияние на него. Прошу вас, отговорите его от брака со мной – пусть он найдет себе какую-нибудь другую невесту.

Граф был в отчаянии. А посмотрев на грустное и строгое лицо герцогини – и вовсе приуныл. Эта хрупкая девочка оказалась слишком крепка духом. Сможет ли он привезти ее Якову? Если дело и дальше так пойдет – едва ли. Но он уже успел расписать своему хозяину ее несравненную красоту, подал ему еще несколько портретов юной принцессы. Как же теперь Яков сможет довольствоваться какой-либо другой женщиной?

Беседа закончилась, так и не улучшив настроения графа.

Узнав об отказе Папы благословить герцога Йоркского, Мария-Беатрис воспрянула духом. Она обняла свою семнадцатилетнюю служанку Сенорину Мольцу и сказала, что не была так счастлива с того самого дня, как ей сделали это ужасное предложение.

Искушенная в мирских делах Сенорина не разделяла ее радости. Она видела гостей, в последнее время зачастивших к герцогине, и понимала, что проблемы на этом не кончатся.

Гости говорили о том, какую глупость допустит герцогиня, если упустит возможность заключить союз с одной из величайших держав мира. Ей не уставали напоминать о том, что ее дочь имеет шанс когда-нибудь стать королевой этой страны. Такими предложениями не бросаются, в один голос твердили друзья и знакомые герцогини.

– Они ничего не добьются, особенно – после отказа Его Святейшества, – сказала Мария-Беатрис. – Почему у тебя такой невеселый вид?

– Я молю Бога о том, чтобы они прислушались к мнению Папы Римского, – вздохнула ее подруга.

– Ну, разумеется, они прислушаются – как же иначе? Моя мать всем сердцем предана католической церкви. Каким образом сможет она нарушить желание Его Святейшества?

– А в самом деле – каким образом? – пробормотала Сенорина.

– Вот! Стало быть, не унывай! Видишь, какое у меня хорошее настроение? Мне хочется петь, танцевать, наслаждаться жизнью!

Однако радость Марии-Беатрис была недолгой. Кардинал Барберини, в последнее время сблизившийся с герцогиней, убедил ее в том, что упустить такую блестящую возможность было бы глупостью, которую она никогда не простит себе, а с другой стороны, если брак все-таки заключат, то Папа будет поставлен перед свершившимся фактом, и вот тогда-то герцог Йоркский без труда получит от него требуемое благословение. Ведь в душе герцог – католик, и вполне вероятно, что Его Святейшество сочтет его брак полезным для христианского мира. Кроме того, Мария-Беатрис может оказать такое благотворное влияние на своего супруга, что тот публично провозгласит себя католиком – в таком случае, если Яков однажды взойдет на английский трон, Англия почти тотчас вернется к Риму.

Герцогиня сдалась, и вскоре в Модене решили не ждать папского благословения.

Когда эту новость сообщили Марии-Беатрис, она онемела от ужаса. Служанки Сенорина Мольца и Анна Монтекуколи, как могли, утешали ее. Они вытирали слезы, катившиеся по ее щекам; стоя перед ней на коленях, говорили, что она непременно полюбит Англию и своего супруга; пытались развлечь ее рассказами о беззаботной придворной жизни в английской столице. Бедная Мария-Беатрис их не слушала. Она знала только одно – сердце ее разбито, и ей остается лишь молить Бога о смерти.

Солнечным сентябрьским днем за графом Петерборо, вызвавшимся сыграть роль жениха по поручению, зашли принц Ринальдо и молодой герцог Франческо. Они отвели его в часовню моденского дворца, где граф от имени герцога Йоркского обвенчался с Марией-Беатрис Моденской.

Обряд совершал приходской священник – ни один другой духовный сановник не согласился участвовать в церемонии, состоявшейся без благословения Его Святейшества. Невеста плакала и от усталости едва держалась на ногах. Служанки были готовы в любую минуту подхватить ее – все последние дни Мария-Беатрис отказывалась от пищи, и они боялись, что их юная госпожа упадет в обморок.

Граф злился и недоумевал. Модене была оказана честь, о какой здесь и не помышляли, а эта девчонка вела себя так, словно ее собирались принести в жертву и отдать на растерзание диким зверям. Герцогиня хмурилась, и он опасался, что в самый последний момент что-нибудь помешает заключению брака.

Однако ничего не произошло, церемония закончилась благополучно. Надев кольцо на палец невесты, граф облегченно вздохнул. Теперь он мог готовиться к отъезду домой – чтобы привезти своему хозяину супругу, казавшуюся ему прекраснейшей из всех, какие жили на этом свете.

Услышав новости из Модены, Яков обрадовался. Супруга, наконец-то! И, судя по портретам, – красавица!

При этой мысли его взгляд слегка затуманился. Он увидел детей, которых непременно родит его супруга, – много детей, мальчиков и девочек. С ними он будет проводить досуг. Ему припомнилось время, когда он с Анной и детьми жил в Ричмонде… те месяцы, когда они оба болели и думали, что скоро перейдут в иной мир. Да, опасения Анны оправдались; но он, слава Пресвятой Деве, все-таки восстановил силы. А теперь, благодаря юной моденской красавице, обретет и утраченное семейное счастье. Они будут жить вместе – он, она и их дети. Ах, какое райское, ни с чем не сравнимое наслаждение!

У них обязательно будут сыновья. Безусловно, ему было бы приятно увидеть свою дорогую Марию королевой Англии – из всех его детей она останется самым любимым ребенком; однако гораздо лучше, если у него появится мальчик. Мария поймет, она умная девочка. Тем более что он всегда будет заботиться о ней.

Ему захотелось поделиться своей радостью с дочерьми, и он поспешил в классную комнату, где, к своему удовольствию, не застал никого из посторонних. Мария и Анна сидели за одним столом и рисовали. Его сердце наполнилось нежностью. Какая чудесная пара! Анна – такая умиротворенная, с такими розовыми щечками и блестящими каштановыми локонами; Мария – такая серьезная, стройная, его любимица.

– Ах вы мои дорогие дочурки.

Они подняли головы, и в это мгновение он почувствовал себя счастливейшим из мужчин. Еще бы, иметь невестой юную красавицу – почти такую же юную, как его ненаглядные девочки! О, их будущее и впрямь великолепно!

Они встали, но по такому случаю он пренебрег соблюдением положенных церемоний – положив руки им на плечи, усадил на стулья.

– Мои дорогие девочки, – чуть слышно прошептал он.

– Папа, у тебя сегодня очень счастливый вид, – сказала Мария. – Должно быть, случилось какое-то приятное событие.

– Об этом событии я уже давно хочу сообщить вам. Скоро я привезу вам новую подружку.

Мария потупилась. Ну вот, подумала она, в детской появится еще одна девочка – и может быть, подружится с Елизаветой Вилльерс, а не с ней. Чему же здесь радоваться?

– Тебе она понравится, – продолжал Яков. – И тебе, Анна, тоже.

Анна застенчиво улыбнулась, а герцог добавил:

– Дети мои, у вас будет не просто подруга. Она станет вашей мамой.

– Но ведь наша мама умерла… – начала Мария.

– Увы, увы! Вы до сих пор переживаете ее кончину – уж я-то знаю! Потому и решил привести вам новую. Словом, я женился на очаровательной девушке, а точнее – девочке, ведь она всего на несколько лет старше вас. Вы довольны?

– Ты говорил о подружке, – медленно произнесла Мария. А это – мачеха.

– Да, но вы все равно подружитесь с ней. Ах, дети мои, нас всех ждут счастливые, незабываемые дни. Верьте мне, мои дорогие. Верьте и радуйтесь вместе со мной.

Мария улыбнулась – недоверчиво и в то же время печально. Уже сейчас она смутно подозревала, какие именно перемены произойдут в их жизни.

Итак, формально брак был заключен. Карл и Яков больше ничего не предпринимали: ждали, когда разразится буря.

Ждать пришлось недолго. Через несколько дней аудиенции короля попросил граф Шафтсбьюри.

Карл встретил графа без обычных любезностей и после первых же приветствий осведомился о цели его визита.

– Ваше Величество, – начал граф, – вчера мне сообщили прискорбнейшее известие. Как мне сказали, герцог Йоркский намерен жениться на принцессе Моденской. Прошу вас, Ваше Величество, отговорите его от этой затеи – народ Англии ее не одобрит.

– Вы пришли слишком поздно, милорд. Брак заключен, и герцог Йоркский скоро познакомится со своей супругой.

Шафтсбьюри побледнел.

– Ваше Величество, в таком случае у нас есть только один выход. Мы должны воспрепятствовать консумации этого союза.

– Вы хотите, чтобы я лишил молодоженов такого несравненного удовольствия и тем самым оскорбил двух знатных людей, один из которых приходится мне братом? Я вас правильно понял, граф?

– Ваше Величество, я боюсь реакции остальных английских подданных.

– А вы не бойтесь, граф. Это дело герцога Йоркского, пусть он его и улаживает. Кстати, супруга и тут пригодится ему. Говорят, она очень красива и производит хорошее впечатление на людей, независимо от их подданства.

– Брак, заключенный в католической церкви, не понравится английскому народу, Ваше Величество, – повторил Шафтсбьюри. – Если брак – свершившийся факт, то нельзя ли выслать герцога куда-нибудь подальше от двора?

– Не думаю, что это было бы благородным поступком по отношению к его невесте. Более того, я полагаю, что подобное негостеприимство задело бы честь английской короны, поскольку вместе с юной невестой пострадал бы брат английского короля.

В глазах Карла появилось необычное для него злобное выражение, и Шафтсбьюри поспешил откланяться.

Деревья за окнами ричмондского дворца окутывал густой туман. Он заползал и в покои на втором этаже, где, склонившись над вышивкой, сидела Мария. Скоро ей и другим детям предстояло спуститься во двор, чтобы участвовать в сожжении чучел Гая Фокса и Папы Римского, – наступило пятое ноября, очередная годовщина того дня, когда прадед Марии и его парламент чуть не стали жертвами знаменитого Порохового заговора. С тех пор это событие отмечали каждый год – как говорили, скорее из любви к театральным действам, чем в память по королю Якову Первому.

Рядом с Марией сидела Анна Трелони, а принцесса Анна, как обычно, шепталась в углу с Сарой Дженнингс. Рукоделие Анны уже несколько дней лежало на столе – кропотливая работа была ей не по душе, и младшая дочь герцога Йоркского отлынивала от нее, ссылаясь на близорукость, не позволявшую разглядеть слишком мелкие стежки. Во всех остальных случаях зрение Анны не подавало поводов для беспокойства, а потому в доме над ней посмеивались, но переутруждаться не заставляли.

Елизавета Вилльерс вышивала превосходно, почти как взрослые женщины. Сейчас Елизавета ловко работала иголкой и чему-то улыбалась.

– Вот будет здорово, когда зажгут факелы и бенгальские огни, – наконец сказала она. – На этот раз день Гая Фокса будет не такой, как всегда, – особенный.

– Почему? – спросила Анна Трелони.

– А ты не знаешь?

Елизавета с сочувствием посмотрела на Марию.

– Не понимаю, что в нем может быть особенного, – сказала Трелони.

– Ты вообще многого не понимаешь. Он особенный, потому что у леди Марии и леди Анны теперь появится мачеха.

– Да, – сказала Мария, повернувшись к Анне Трелони. – Она на полтора года старше меня, и папа говорит, что она станет моей подружкой.

– Это мачеха-то? – Елизавета поморщилась. – Не думаю.

– А может быть, она не будет обычной мачехой, – предположила Анна Трелони. – Ведь ей так мало лет. Значит, она почти все время будет проводить с нами.

Елизавета бросила на нее презрительный взгляд.

– Дело не возрасте, а в положении. Мачехи никому не нравятся. Вот почему сегодня будет особенный день Гая Фокса. Я слышала, как утром кричали на улице. Там все повторяли и повторяли: «Мы против Папы! Мы против Папы!» А уж вам-то известно, что это значит.

Мария вздрогнула, и Анна Трелони тотчас попыталась переменить тему.

– В прошлом году пятого ноября один мальчик сгорел заживо, – сказала она. – Умер от ожогов: у него в руках взорвалась ракета.

Елизавета расхохоталась.

– Не иначе, сегодня тоже кто-нибудь сгорит заживо. Я же говорю – они все кричали: «Мы против Папы!» Английскому народу не очень-то нравятся свадьбы, устраиваемые по католическим обрядам.

– Чушь! – воскликнула Мария. – Болтаешь – сама не знаешь о чем.

Анна Трелони улыбнулась, а Елизавета нахмурилась и вновь склонилась над вышивкой. Мария вздохнула. Ей было приятно думать о том, что она может рассчитывать на свою подругу Анну.

Брак по доверенности был заключен тринадцатого сентября, однако лишь двадцать первого ноября юная невеста ступила на дуврскую пристань. Подавленная и опустошенная, Мария-Беатрис делала все возможное, чтобы оттянуть этот день. Ее мать сказала, что она вышла замуж и уже не могла изменить свою судьбу; следовательно, ей предстояло смириться с необходимостью переселиться в Англию и стать достойной герцогиней Йоркской. Девочка рыдала с утра до вечера, почти ничего не ела; в результате ее здоровье пошатнулось, и, чтобы хоть как-то поддержать дочь, герцогиня согласилась сопровождать ее в пути. Это решение отчасти утешило Марию-Беатрис, а когда она узнала, что с ней в качестве личных служанок поедут синьорина Мольца, синьора де Монтекуколи и синьорина Турени, ее настроение немного улучшилось. Однако именно в это время она впервые начала задумываться о смысле перемен, произошедших в ее жизни: ей велели покинуть родной дом и жить в чужой стране; она должна была навсегда проститься с братом, до сих пор росшим вместе с ней; в скором будущем ей предстояло расстаться и с матерью – разумеется, та не могла задерживаться в Англии; и, хуже всего, она выходила замуж за немолодого мужчину, в прошлом предпочитавшего иметь дело с любовницами, а не с предыдущей супругой. Ее ужасала мысль о физической близости с ним.

В отчаянии она молила Бога о том, чтобы произошло какое-нибудь непредвиденное событие, пусть даже катастрофа – ей казалось, что она будет благодарить судьбу за любое испытание, лишь бы оно помешало ее отъезду в Англию.

Тем не менее приготовления шли полным ходом, и, наконец, настал день прощания с родным домом. Ехать предстояло через Францию. Утром ее разбудила Анна Монтекуколи, затем пришли другие служанки и уже стали одевать девочку в дорогу, как вдруг заметили нездоровый румянец на ее щеках. Через какое-то время у Марии-Беатрис поднялась температура, а еще позже она начала бредить. Девочка заболела, и ее самочувствие встревожило всех домочадцев. Герцогиня день и ночь проводила возле нее – сидя рядом с постелью дочери, она горько жалела о том, что заставила ее согласиться на брак с герцогом Йоркским. Однако дело было сделано: Мария-Беатрис состояла в браке с братом английского короля, и теперь только смерть могла бы помешать ее отъезду в чужую страну. Лишь через две недели девочка встала на ноги, и тогда Луи Четырнадцатый пригласил ее отдохнуть и восстановить здоровье при французском дворе. Это предложение и в самом деле прибавило сил юной принцессе, поскольку оно означало еще одну задержку перед отплытием на остров.

Встретив новоиспеченную супругу герцога Йоркского в Париже, Луи поразился необыкновенной красоте Марии-Беатрис и устроил в ее честь несколько пышных приемов, следовавших один за другим; на балах и церемониях он говорил, что с удовольствием оставил бы ее при себе. Эти комплименты она слушала с унылым видом – сознавая неотвратимость события, уготованного ей судьбой.

Глядя на удаляющийся французский берег, Мария-Беатрис вновь заплакала; в какой-то миг она взмолила Бога о шторме и кораблекрушении, но затем подумала о других людях, которые утонут вместе с ней, и испугалась своих мыслей. Нет, такого исхода она не хотела. Ей требовался такой шторм, который унес бы только одну жизнь – ее собственную.