Текст книги "Живой дом"

Виктория Крестьева
Живой дом

© ГБУК «Издатель», 2013

© Крестьева Н., 2013

«Ты отопрешь входную дверь…»

Живой дом – это дом, в котором живет душа… Новая книга Виктории Крестьевой каждой своей строчкой убеждает нас поверить в необходимость ее присутствия, иначе люди превращаются в свои собственные портреты, которые «пытаются жить, курят, смеются, листают газеты, И начинает по дому кружить, Писанный маслом дымок сигареты». Личность поэта звучит диссонансом, мешая своим естеством, «слишком реальным и слишком живым». Что же тогда остается? У тех людей – зависть к любым проявленьям живого. У автора – предельная обостренность внимания – к нежности, к одиночеству, которое «скребется в сердце и мяучит», к старикам, у них «время загустело в крови», к городу, «уплывающему, как корабль, под грустный шорох солнечных часов».

В живом доме время тоже живое… «Мы будем плыть по медленной реке», – пишет Виктория, – настолько медленной, что хватит времени даже отправить письма детям и внукам… Целая программа ожидаемого счастья. Главное заключается в том, что оно осуществимо, ведь в каждом дне дышит Божья благодать, а любовь дарит ощущение Вечности:

 
Любовь не бывает на время,
Любовь вместе с нами растет,
И выше ее вдохновенья
Лишь ангелов Божьих полет.
 

У Вечности нет времени. И нельзя спрашивать: «Сколько лет тебе, мальчик?» – ведь ответа можно не дождаться, а если ответят, то, как пишет автор, «сердце заплачет». Может быть, потому, что «Вечность – для Бога обычный блокнот, где имена, телефоны и даты». А может, потому, что «земля пригодна для разлук, как небо для любви…». Живой дом вытерпит все! Разлуку, ранний уход из жизни, ревность… Потому что у него есть Ангел-хранитель. А еще в доме живет женщина, быть которой очень непросто:

 
Быть женщиной. Быть суетой мирскою.
Вселенской тайной. Смертною тоскою…
Звездой далекой, чтоб стремиться к ней,
И теплым домом до скончанья дней.
 

С живым теплым домом можно расстаться, как расстаются, покидая родительский дом. Поэтому в книге так трогательно прощание с детством, которое тоже огромно, как мир, как дом… Стихотворение «Кресты» программное в сборнике – оно объемлет пространство когда-то неделимой Родины, которое покидают, оставляя за собой горькие кресты, пепелища и «неизменный Отечества дым».

Есть в книге стихотворение, в котором тема расставания с домом, первозданным для вех людей, с раем, когда-то покинутым Адамом и Евой, обозначена предельно откровенно и в то же время неожиданно. Стихотворение называется «Ева». В нем Эдем стал трепетным воспоминанием для женщины, сотворившей первый домашний очаг. Ей каждую ночь снится эдем, она летит легкокрылой птицей в тот любимый милый дом. Еве достались небо в глазах, песни ветра, а еще – память… Она помнит, «каков настоящий свет, чтоб за живое держать ответ».

Ответ: за «живой дом», давший название этой книге.

Елизавета Иванникова,

член Союза писателей России

Старый город

Живой дом

 
Дом жив, покуда детский смех
В нем слышен.
Он бережет и греет всех,
И даже дышит.
 
 
Его дыханием сквозняк
Колышет шторы,
Он – будней милая возня
И разговоры
 
 
О чем-то бренном и пустом,
О чем-то важном.
Дом знает, что пойдет на слом
Потом, однажды.
 
 
И потому стремится жить
И быть полезным.
Готов любому услужить
Он безвозмездно.
 
 
Ночами сочиняет сны
Питомцам милым,
Завесу приоткрыть судьбы
Ему по силам.
 
 
Чужая память дремлет в нем,
Восторг и горе.
Он вечным служит маяком
В житейском море.
 
 
Далеко уведет судьба,
Но будут сниться
 
 
Ступени теплые крыльца,
Родные лица.
 
 
И все они стоят вокруг,
Бодры и живы.
Где доброе пожатье рук
Дарует силы.
 
 
Где связки звонкие ключей
Висят в прихожей.
Где дух высоких куличей
Весной тревожит.
 
 
Где солят летом огурцы,
Капусту квасят.
Где мы всего лишь сорванцы —
Маруси, Васи…
 
 
Где фикус тридцать лет растят,
Видавший виды.
Куда вернешься, и простят,
Забыв обиды.
 

«Мой город уплывает, как корабль…»

 
Мой город уплывает, как корабль,
Под грустный шорох солнечных часов.
С ним тонкая, как ниточка, печаль
Змеится по воде без слов.
 
 
Его за эту ниточку веду,
Стараясь возле берега держать.
Но тополя в покинутом саду,
Как паруса, его относят вспять.
 
 
Так необычен мой бесценный плот,
Но знаю, я его не удержу…
В том городе за белый горизонт
Акации цветущие плывут.
 

Тбилисским девочкам

 
Волосы красят женщины,
А волосы красят женщин.
Стали с годами меньше мы
Тосковать о прошедшем.
 
 
Косы по пояс русые,
Школа, детские лица.
Поразъезжались русские
Из грузинской столицы.
 
 
Эта малая родина —
Это любовь большая.
Легче с годами вроде бы:
Время любви лишает.
 
 
Памяти сны завещаны,
Все не дают покоя.
Девочки мои, женщины,
Как объяснить такое?
 

«Я потеряла адреса друзей…»

 
Я потеряла адреса друзей.
Не сразу оценила я потерю.
Летит из детства мой бумажный змей
На ниточке людского недоверья.
 
 
И чувство это стало нарасхват.
Сердца, как заколоченные двери.
Как будто нас зарежут и съедят.
Как будто мы – затравленные звери.
 

Из песенки

 
На ёлке обновив игрушки,
А старые из памяти забрав,
Пишите, школьные подружки,
Из дальних городов
О будничных делах.
И детям покупайте погремушки.
Так мы взрослеем.
В жизни и в стихах.
 

«Новый год поманит ёлкой…»

 
Новый год поманит ёлкой,
Всё такою же пушистой.
Он не стал взрослей нисколько,
Он не стал ничуть плечистей.
В нём восторженные свечи
Или лампочки взамен.
То же ожиданье встречи
И грядущих перемен.
 

«Грань ощущения – веточка ломкая…»

 
Грань ощущения – веточка ломкая.
Свет – раскаленная гроздь янтаря.
Стол разделен визуально солонкою.
Знать бы, зачем эти лампы горят…
 
 
Только-то в доме пустом слышно теньканье
Осиротевшей струи водяной.
Разве возможно кирпичною стенкою
Отгородиться от жизни иной?
 
 
Двери не заперты, фразы заучены…
Выйти из дома и адрес забыть.
Надо забыть. Только мы не приучены
Быть по-другому. По-новому быть.
 

Кресты

 
Господь, прости за горькие кресты,
Что брошены на Родине далекой.
Причины и понятны, и просты,
Но сколько в сердце боли одинокой.
И хочется восстановить мосты,
Что сожжены за нами раньше срока.
 
 
Там и теперь бессмертники растут,
И бродит ветер – разрушитель тверди.
Но мне уже не повторить маршрут
На холмы Грузии в местечке Мухатгверди.
И, безусловно, мне спокойней тут.
И, несомненно, жизнь сильнее смерти.
 
 
Когда-то жаркий ветер пел в трубе
Дюймовой, из которой крест сварили.
И был тот миг как перелом в судьбе,
Не будем мы уже кем прежде были.
Но так хотелось пожелать себе
Не оставлять Отечества в бессилье.
 
 
Я ничего не ведала тогда
О Божьем слове, что всему начало,
Но знала, что незримая беда
Меня с пространством этим разлучала.
Отныне не на время, навсегда
Я ухожу от милого причала.
 
 
Подросток и ранимая душа,
Я понимала, что вернусь едва ли.
И я прощалась, глубоко дыша
Весенним ароматом небывалым.
А ветер бился, складками шурша,
Его порывы нотами звучали.
 
 
Я на холме стояла, с высоты
Мир представал прекрасным и просторным.
Но люди так расчетливы, увы,
Что делят все! И даже воздух горный…
Прости, Господь, за дальние кресты
И помоги в молитве животворной.
 

Люди

«Однажды день придет, смеясь…»

Песенка короткая, как жизнь сама…

Б. Окуджава

 
Однажды день придет, смеясь,
Играя ласточками в небе,
И ты узнаешь, что сейчас
Стал одинок, как прежде не был.
 
 
Ты отопрешь входную дверь,
Тихонько сядешь на пороге,
И станет ясно, что теперь
Печаль твоя – удел немногих.
 

«От кого мы двери запираем…»

 
От кого мы двери запираем?
От кого мы прячемся в ночи?
Сами мы, наверное, не знаем,
Даже если знаем, то молчим.
 
 
Только не сейчас приди, расплата,
Пусть потом, но только не сейчас!..
Хлорный запах белого халата,
Не тревожь меня на этот раз…
 

Последний раз

 
Мы остаемся на свете одни.
Вот навсегда закрываются двери.
В календаре появляются дни,
Из года в год означая потери.
 
 
В узком кругу приглашенье на чай:
Задним числом обозначена встреча.
Если успеешь, и ты назначай
Самые главные встречи на вечер.
 
 
Вечность – для Бога обычный блокнот,
Где имена, телефоны и даты.
Наш календарный кончается год.
Буквы и цифры всегда виноваты.
 
 
Спишем на них расставанье и боль,
Спишем на них неудачу и случай.
Чет или нечет играют судьбой.
Каждый свое утешенье получит.
 

«Зачем мне память горькая…»

 
Зачем мне память горькая,
Как вкус пыльцы полыни?
Зачем над рыхлой горкою
Глаза мои поплыли?
 
 
А лето было спетое,
И все ему простится.
Вот только плачу где-то я,
Как траурная птица.
 
 
Курганчик свежей вазою
Ромашками играет,
Я помню, было сказано:
«Ничто не умирает».
 
 
И синий звон пророчества
Трезвит меня и мучит.
И в сердце одиночество
Скребется и мяучит.
 

Январь 2000-го

 
Мы по одной из самых первых зим
Скользим тихонечко, как призраки скользим.
И облака насыщены снегами,
Весь мир для них, как площадь под ногами.
Все тлен да пыль. И белой пелены
Нам не видать. Земле не снятся сны.
Уходит век. Как звезды, гаснут люди.
Да, будет снег, но их уже не будет!
А снег предельно нов на все на сто,
Таких снегов не знало Рождество,
Мы с высоты на нем как на ладони.
Возникнут в небе облачные кони,
И ангелы сочтут нас и поделят
На тех, кто кормит и кто топчет землю.
 

«Тем, кто уйдет из жизни рано…»

 
Тем, кто уйдет из жизни рано,
Не запретить последней страсти.
Пылает, как сквозная рана,
Клеймо неначатого счастья.
 
 
Тех, кто уйдет из жизни рано,
Любви последней не лишают.
Ни города, ни даже страны
Разлукой им не помешают.
 
 
Тем, кто уйдет из жизни рано,
Дается право провиденья.
Без превосходства, без обмана,
Не для житейского везенья.
 
 
Для исполненья Божьей воли,
Чтоб чье-то сердце больно ранить.
Чтоб их простили поневоле
За их уход из жизни ранний.
 

«Сколько лет тебе, мальчик…»

 
Сколько лет тебе, мальчик?
Глаза мои ждут ответа,
Словно большой удачи,
Словно весеннего света.
 
 
Белые девичьи руки
Сплели тебе нежный венок
Из васильков и ромашек,
Но есть там один цветок,
Которого имя загадка,
Которого голос глубок.
 
 
Сколько лет тебе, мальчик?..
Ответят.
И сердце заплачет.
 

«…А я считала дни, я думала, что будет…»

 
…А я считала дни, я думала, что будет
Высокий этот мир просить у нас взаймы
Прекрасные мечты, и будущие люди
Нам будут по душе, и светлые умы
На равных нас поздравят с днем рождения,
И нашей юности, как воздуха, глотнут,
И мы на время лишь застряли тут,
Не замечая мутного броженья
Своих надежд и чаяний своих.
И верила, что мне ниспослан стих
Как некий знак причастности к сужденьям
Известных мудрецов и к славе их.
 

Март в Иерусалиме

А. П.

 
Ласточкам все нипочем,
Плещутся в небе весеннем.
Небо – оно ведь ничье,
Но для любого – спасенье.
 
 
Снова грунтовка пылит,
Бодро шагаем по краю…
Снова от дома вдали
Божью любовь постигаем.
 
 
Много еще впереди
Разных дорог и дорожек,
Но друг от друга уйти
Пусть никогда мы не сможем.
 
 
Нынче тебя и меня
Новым дыханьем наполнит
Эта Святая земля,
Что бережет все и помнит.
 

Ангел-хранитель

А. П.

 
Он говорит на любом языке.
Наша удача в его руке,
Наше счастье, радость и слезы,
В зной палящий, в любые морозы.
Чистая совесть, дружеский смех,
Вечная слава, минутный успех.
Первый цветок на границе зимы,
И обновленные прежние – мы.
 

Ева

 
Каждую ночь Эдем ей снился.
И, становясь легкокрылой птицей,
Белой, как те, что прежде там были,
Она возвращалась в дом свой милый.
 
 
В страхе опять становилась у древа,
Слышала голос: «Ах, Ева! Ева…»,
Как будто опять говорила с Ним,
Как будто Он рядом стоял живым.
Жадная память звала назад.
Помнила Ева последний взгляд.
И снова крики рассветных птиц
Видения ночи гнали с ресниц.
 
 
То были первые сны человечьи,
Полные смысла, лишенные речи,
Поскольку голос шел изнутри,
Он растворился у них в крови.
 
 
Мужчина – охотник, хозяин степей,
Тот становился сильней и грубей.
Он стал забывать, в каком обличье
В Эдеме ходила его добыча.
 
 
Ему интересны камни и комья…
Он раньше «был», он больше помнит.
А песня ветра и птиц голоса
Достались Еве, как небо в глазах.
 
 
Ей изучать их, хранить, беречь,
Переводить на людскую речь.
Что-то готовить, чистить и шить,
Растить детей и детенышей. Жить!
 
 
Помнить, каков настоящий свет,
Чтоб за живое держать ответ.
 

«Мы будем плыть по медленной реке…»

А. П.

 
Мы будем плыть по медленной реке,
Глядеть на берег, видеть вдалеке
Пейзажи тихие и маковки церквей,
В реке белье полощущих людей.
Рукой помашем им издалека,
И дальше, дальше понесет река.
Мы станем жизнь делить на «до» и «после»,
Любить детей и сторониться взрослых,
Как сумасшедших или как чумных,
Да и вообще нам будет не до них.
Иное станет во сто крат важней:
На суету не тратить Божьих дней.
Мы будем каждый день встречать как благо
И верных слов не доверять бумагам.
Плести венки на травных берегах,
Любимых воспевать в своих стихах,
А письма детям отсылать и внукам
Лишь изредка из населенных пунктов,
Когда в том будет верная нужда.
И станут нам неведомы вражда
И зависть, и напрасная печаль.
И только лишь неведомая даль
Нам утешеньем станет на года.
Мой друг, я знаю, поплывем туда
И будем знать, кто прав, кто виноват,
Когда без слов понятен станет взгляд.
 

Маме

 
Я никогда не думала, что ты
Меняешься, становишься другая.
Всегда со мной любимые черты:
Ты – милая, ты – вечно молодая.
Ты – мама! Это объясняет все!
Былые годы ветром унесло,
А я всегда поплакаться готова.
Ты – мама, я твоя малышка снова.
Не от обиды слезы, не от злости,
А оттого, что время точит мостик
Меж городами, странами, людьми,
Что никогда нам не бывать детьми.
Ты и теперь мне самый первый друг.
И оказался этот мир вокруг
Совсем таким, как ты мне говорила,
Когда круги и линии чертила
На мокром умирающем снегу
В тбилисском парке. Разве я смогу
Быть не такой заботливой и теплой
Для девочек для собственных моих.
Как жаль, что сердца не вмещает стих.
Так много слов равны прикосновенью
Единственному маминой руки.
Когда мы друг от друга далеки,
Мы остаемся существом единым.
И это слово «мама» всякий раз,
Совсем как в детстве, выручает нас,
Когда в смятенье, горечи, волненье
Твердим его, надеясь на спасенье.
 

Бабушке Марии

 
В домике напротив свет
Всё горит, горит….
На душе покоя нет,
И она болит.
 
 
Тает день за днём, как дым.
И нельзя иначе.
«Что имеем, не храним,
Потерявши – плачем».
 
 
Падаю лицом в траву,
На обиды злюсь…
И тебя зову, зову.
Да не дозовусь.
 

Хранитель

 
Почему он меня так хранит – бережет
От нечаянной славы,
Или предвидит, что это сейчас – бережок,
Дальше – обвалы…
Провалы не вниз, а вверх.
Где придется лететь,
Звезды губами хватать
И глотать, и болеть.
Выходить на орбиту.
Или спирали писать.
Почему этот ангел, как мать:
Кормит тем, что не любишь,
А надо. И летать
Научил, как ходить.
И преграды
С этих пор превратились в игру.
Заиграешься и позабудешь,
Сколько нас прозябает внизу,
И помчишься на свет и на звук.
И на запах. За желтой листвой.
И к нему попадешь на постой.
 

«Казалось, друг друга мы знаем…»

А. П.

 
Казалось, друг друга мы знаем,
У нас друг от друга ключи.
Но чаще о бренном болтаем
И больше о главном молчим.
 
 
Как будто мы стали стесняться
Высоких и искренних слов.
Как будто в словах повторяться —
Угроза обидеть любовь.
 
 
Любовь не бывает на время,
Любовь вместе с нами растет.
И выше ее вдохновенья
Лишь ангелов Божьих полет.
 

«Злая зима отступает нехотя…»

 
Злая зима отступает нехотя,
Мокрый снег колеей распорот.
Помнишь, как мы от зимы уехали
В вечный город. Великий город.
 
 
Злую зиму оставив на севере,
Южным солнцем носы спалили.
Вечный город шагами мерили,
Древней пылью ужин солили.
 
 
В нас, как и в странниках прочих, посеял
Этот город слова святые.
Даст плоды проросшее семя,
Чтобы и мы насытились ими.
 

В паломничество

Т. М.

 
Лето свито из дорог,
И теперь о том напомнил
Бьющийся о наш порог
Звон далеких колоколен.
 
 
Возвращаться в те края,
К родникам, что дух питают,
Где минувшее шутя
К нашим будням примыкает.
 
 
Синий воздух разведен
Листьями, травой, цветами,
Кто-то из былых времен
Тихо следует за нами.
 
 
Строгий и прекрасный мир,
Но пора назад, в дорогу,
Чтоб средь городских квартир
Снова быть послушной Богу.
 

Два вершка

 
Здесь веселье царит, сотни игр и затей
Оживленной влекут суетой.
Мы играем с детьми и играем в детей,
Словно в детство вернулись с тобой.
 
 
Но ведь каждому ясно, что жизни урок
Для детей и для взрослых – один.
В каждой сказке читаем мораль между строк:
Если любим – поймем и простим.
 
 
Это знают все мамы во все времена,
Это чувствуют дети. И мир,
Наше горе и радость изведав сполна,
Чертит новое поле для игр.
 
 
Детский смех или слезы – живая вода,
Мир надежды и веры слепой.
И два слова горят: «никогда!», «навсегда!»,
Все вокруг знаменуя собой.
 
 
Навсегда это солнце и ветер в лицо,
Замыкается жизни живое кольцо.
Никогда не вернуться в былые года.
Где-то детство горит, как звезда!
 

У моря

 
Милая мама, мы скоро уедем
Вдвоем.
Эта мансарда и эти соседи,
И дом.
 
 
В клетке плетеной веселая птица.
Наш кот…
Праздник сезонный, и он завершится
Вот-вот.
 
 
Мы, как всегда, возвращаемся в город
И ждем.
Моря вода навещает нас скоро
Дождем.
 
 
Смех наш оставим на память рапану:
Храни.
Лето сыграло от форте до пиано
Все дни.
 
 
Лилий песчаных касается ветер
И вот:
Милая мама, мы скоро уедем
На год.
 

Зеркало

«Жучок проворный в крупную полоску…»

Анечке

 
Жучок проворный в крупную полоску
Вершит вечерний культовый обряд.
Шагами мерит липовую доску
В лучах полуугасших октября.
 
 
Вот-вот он ухнет в свежие опилки,
Вот-вот осенний обретет приют.
Уснувши до поры в своей копилке,
В жучиной дреме, в крошечном раю.
 
 
А маленькая дочка ручки тянет
И призывает: «Жюк, иди сюда!»,
Как будто мир покуда злом не занят
И не страшится Страшного Суда.
 
 
Как будто мир родился вместе с нею,
Наивен и бесхитростен, и свеж.
Ни отвращенья к пагубному змею,
Ни горьких слез, ни траурных одежд.
 
 
Откуда знать ей, что судьба богата
Потерями? Что жизнь тонка, как нить?
Что иногда без горечи утраты
Любви не могут люди оценить?
 
 
И «жюк» в ее ладони заползает,
Как в два нагретых солнышком листа.
И взрослых неизменно умиляет
Доверчивая эта простота.
 

«Малышка рисует профиль…»

Наблюдаем, как рисует

дочка Машенька

 
Малышка рисует профиль.
Широко. Во весь лист.
Увлеченье ее велико.
Мы, попивая кофе,
Наблюдаем, как жизнь
Вбирает в себя двухлетнее существо.
Ей интересна линия,
Каждый ее изгиб,
Важна любая деталь.
Это из утра зимнего
Рождается день весны,
Так, улыбаясь, шутит февраль.
 

Крашеные арбузы

 
Крашеные арбузы
В ванной моей лежат.
Крупные, гладкопузые,
Возле стеночки в ряд.
 
 
Дочка моя их раскрасила:
Каждому – пару глаз,
Улыбку, чтоб было весело,
Вот и глядят на нас.
 
 
Первый – в оранжевой шапочке,
Третий и пятый – косые.
Четвертый стоит на тапочке.
Последний – самый красивый,
 
 
Буквы горят на лысине —
Ярко-красные пятна,
«Мама» на нем написано.
Очень-очень приятно!
 

Летняя ночь

 
Средь звона дачного кастрюль,
Меж грядок огурцов и тыкв
Вдруг замечаешь, что июль
Все так же звездами утыкан.
 
 
Следить движение планет
Под звук космического вальса…
Иных давно на свете нет,
А вот поди ж ты, свет остался!
 
 
И легкость мысли и мечты,
Как в детстве, дарит летний воздух.
И я с природою на «ты»,
И мне подмигивают звезды
 
 
В такую ночь. Лишь редкий раз
Встревожат тишину собаки.
И Тот, кто нас от смерти спас,
Легко читается во мраке.
 

Кузнечик

 
Кузнечик, летний верещун,
Голубокрылый друг.
Какого счастия ищу,
Сей посещая луг?
 
 
Милы букашечья возня
И звон высоких трав.
Судьбу ругая и казня,
Как человек не прав!
 
 
Ведь дышит Божья благодать
В любом и каждом дне.
Чего глазами не видать —
Почувствуешь вдвойне.
 
 
Бери в подарок этот луг
И в памяти храни.
Земля пригодна для разлук,
Как небо для любви.
 

Далекая звезда

 
Ты помнишь тот дом, где мы выросли? Где
Мы клятвы давали безвестной звезде,
Которой искали красивое имя.
Ты помнишь? Ты помнишь? Ты знаешь, доныне
Она не имеет его. Никому
Нет дела до нас, до нее. Потому
Что звезды, как души, не могут быть вещью.
Теперь я примерила шкуру овечью.
Чтоб ближе подкрасться к удаче и счастью,
Чтоб кто-то в судьбе моей «принял участие».
Когда удается копить, то не в горнем,
А в нашем, земном. Если б в дубле повторном
Могла б переснять я отдельные сцены,
Отнюдь не стремилась бы в звезды арены.
А если сумею, как будто вернувшись
В тот старенький двор, где качели под грушей,
То, можно, я просто немножко «побуду»
Той нашей звездой приобщенная к чуду.
 
 
Я стану не старше, а только моложе,
И мама на голову руку положит.
 

«Ты помнишь, были вскормлены с руки…»

 
Ты помнишь, были вскормлены с руки
Последние стихи былого века?
Как мир просил возвышенной строки
На фоне пошлой брани, злого смеха.
 
 
А мы тихонько за руки брались
И целовались на высокой крыше.
Теперь не плачь, не думай и не злись,
Такое только раз дается свыше.
 
 
Тот мир в алмазном небе потонул,
Его следы на черно-белом фото.
Идет корабль империи ко дну,
И всем на память перепало что-то.
 
 
Вот так бывает в каждой из эпох,
Где люди позабыли Божье слово.
Пророк в своем Отечестве не плох.
Но будет лучше слышен из другого.
 

«Мы были детьми и писали письма…»

 
Мы были детьми и писали письма
В дальние страны, ждали ответа,
В жизни искали какого-то смысла
И знали на память все запахи лета.
Готовились к утренникам. Учили
Стихотворенья, отрывки прозы.
А дальние страны – Бразилия, Чили
Нас согревали в любые морозы.
С цветных фотографий в учебниках школьных,
А в контурных картах пустым силуэтом.
Жизнью у нас оставались довольны;
Ждали, что мы им подарим лето.
Так и случалось. И наше время
Там поселилось, за контур не вышло.
Наших зарплат и нечастых премий
Вряд ли хватило б на столь же пышный
Праздник души, как тогда, в апреле:
Сладкая вата, в петлице – фиалка…
Даже всех собранных вместе премий
На это не хватит, а жалко. Жалко
Мечту! Истрепалась от солнца и пыли
В джинсах потертых, кроссовках старых,
И только остались такими, как были,
Все запахи лета и дальние страны.