Текст книги "Покуда вертится Земля. Сборник современной поэзии и прозы"

Ольга Козка

Родина

 
Родина – это тропинка,
Что прямо к дому ведёт,
Это старушка в косынке,
Что у крыльца внука ждёт;
 
 
Это родные просторы,
Неба бездонного синь
И величавые горы
С пиками снежных вершин;
 
 
Это солёное море,
Красно-багряный закат,
Шелест волны, шум прибоя,
Где громко чайки кричат;
 
 
Это весёлое детство,
Поле с ковром васильков,
Пёс на цепи по соседству,
Крики бездомных котов;
 
 
И старики на скамейке,
Что возле дома сидят,
Строгий мужик в телогрейке,
Грозно бранящий ребят;
 
 
Мамины тёплые руки,
Нежный и искренний взгляд,
Чувство тоски при разлуке
И невозврата назад.
 

Мой Холмск

 
На берегу Татарского пролива,
Где волны пенные стучат о пирс,
Портовый город есть на Сахалине,
Который омывает лёгкий бриз.
 
 
Он был Маука, а потом Маока.
И айны, и японцы жили в нём.
Отвоевавши Сахалин до срока,
Отныне Холмском мы его зовём.
 
 
Холмы и сопки зеленью покрыты,
Но на вершинах даже летом снег.
В порту причалы волнами побиты,
Камнями дерзко брошены на брег.
 
 
А на Приморском стойкий запах йода,
И ламинарию принёс на берег шторм.
Так часто в порт приходит непогода,
А значит, снова не придёт паром.
 
 
В лучах заката сопки так прекрасны!
Японский сад весною весь в цвету.
Сирени нет ещё на майский праздник,
А сакура уже цветёт вовсю!
 
 
А скоро выпускной, рассвет, «гулянки»…
И над водой повсюду чаек стон.
Опять звучит «Прощание славянки»…
И от причала отошёл паром.
 
 
Живи, мой Холмск, и будь ещё красивей,
Родной наш, милый сердцу городок.
Цвети и стройся, город, с новой силой!
Зажги на маяке свой огонёк!
 

Колыбельная

 
Не кончается мамина сказка…
Что ты, месяц, в окно к нам глядишь?
Закрываются сонные глазки,
Засыпает мой чудный малыш.
 
 
Спи, мой мальчик, и пусть тебе снится
Светлый, сладкий и радужный сон:
Золотая на ветке жар-птица,
Добрый волк и серебряный конь.
 
 
Спи, единственный мой, ненаглядный,
Спи, котёночек мой золотой.
Ничего мне от жизни не надо,
Лишь бы рос человечек родной.
 
 
Спи, мой птенчик, ведь годы проходят.
Улетят – не вернёшь их тогда…
Пусть же жизнь твоя, светлая повесть,
Будет маминой сказкой всегда.
 
 
Пусть тебя не пугают невзгоды,
Ураганы, метели, дожди.
Если сладишь ты с ними,
То твёрдо по земле, мой любимый, иди!
 
 
А сейчас спи, пока ты не знаешь
Ничего в этой жизни, сынок.
Спи, покуда забот не встречаешь,
Мой бесценный, святой ангелок!
 

Праздник Рождества

 
Спасибо, Господи, за то, что я живу,
Что я дышу, смеюсь, что я любима,
За то, что я тобой всегда хранима,
За тех людей, которых я люблю!
 
 
За то, что есть работа у меня,
Что я и мои близкие здоровы,
За то, что верные есть у меня друзья,
А в доме детский смех и разговоры.
 
 
За то, что я умею так любить,
Что я не знаю, что такое зависть,
Что я могу прощения просить
И искренне прощать, не обижаясь.
 
 
За то, что ты давал не тех людей,
Что с ними мне пришлось расстаться вскоре.
Не избежать мне было тех потерь.
Со мной не быть им в радости и в горе.
 
 
Когда дышать, казалось, не могла,
Когда вверх дном перевернулось всё на свете,
Ты вдруг послал мне счастье бытия…
И это счастье – под названьем «дети».
 
 
За это продолжение моё
Спасибо, Господи, за маленькое чудо
С глазами цвета неба! И ещё…
За то, что я в ней постоянно буду!
 
 
Пока она жива, и я живу!
Потом мы будем жить и в наших внуках.
И в этом смысл. Я так её люблю!
Вот почему детей рожают в муках!
 
 
Я всем желаю в праздник Рождества
Любви, надежды, радости и веры!
Чтоб искренняя вера в чудеса
Нас сделала всех чище и добрее!
 

Мамино далёко

 
Улетают мамы далеко,
Высоко, в прекрасное далёко,
Покидают часто нас до срока…
Нам без них здесь очень нелегко.
 
 
В детстве маме я стихи писала.
Очень трогали её они.
Мама меня нежно обнимала
И хранила вирши все мои.
 
 
Мама для меня была Вселенной!
Без неё, казалось, жизни нет.
От неё, такой родной и бренной,
Всюду лился негасимый свет.
 
 
В городе чужом так одиноко,
Холодно, темно и никого…
Мир казался мне таким жестоким,
Грело только мамино тепло.
 
 
Тёплый огонёк родного дома
И молитвы мамины в ночи,
Запах пирогов и шум с балкона,
А на кухне бабушка ворчит.
 
 
Знаю, ты всегда меня любила.
Всем хватало твоего тепла!
Письма мне писала и звонила.
Как ждала я твоего звонка!
 
 
Мамин голос в телефонной трубке,
Просто как журчанье ручейка…
Это всё из прошлой жизни хрупкой,
Из прекрасного далёка-далека.
 
 
Я хочу обратно в то далёко,
Там, где мамы добрые глаза
На меня смотрели без упрёка,
И блестела радости слеза.
 
 
Ты ушла безвременно и быстро,
Не успев увидеть моё чудо,
Жизнь мою наполнившее смыслом,
Что теперь со мной везде и всюду.
 
 
Дочка – это крохотные ножки,
Это радость жизни и любовь,
Это лучик солнышка в ладошке,
Это счастье, плоть моя и кровь.
 
 
Мне она тебя напоминает,
Ведь недаром ты дала ей имя,
Но один Всевышний только знает —
Мама нам никем не заменима!
 
 
Образ твой не только на портрете,
Он в моей душе и моём сердце.
И сейчас пишу я строки эти,
Чтобы в мир твой отворилась дверца.
 
 
Чтобы ты меня не оставляла,
А была б со мною, как и раньше,
Чтоб советы мудрые давала
И во снах ко мне являлась чаще.
 
 
Ты прости за всё меня, родная.
Хотя ты при жизни всё простила.
Для меня была ты лучшей мамой,
С нами веселилась и грустила.
 
 
Улетают мамы далеко,
Высоко, в прекрасное далёко,
Покидают часто нас до срока…
Нам без них здесь очень нелегко.
 

Шуберт

 
Ты играешь под звуки дождя,
Собирая людей у рояля.
Твоя музыка чу́тка, нежна
Эти звуки доносит, играя.
 
 
Рядом девы красиво поют
Бесподобную «Аве Марию».
Чёрно-белые клавиши бьют
Твои пальцы в душевном порыве.
 
 
Я, как птица с подбитым крылом,
Вдохновлённая музыкой этой,
Буду слушать её за стеклом,
Чтобы силы набраться с рассветом.
 
 
И всю ночь будет видеться сон,
Как я плачу, кружась в этом вальсе.
В тишине лишь доносится стон
Вместе с шелестом листьев шуршащих.
 
 
Звук дождя с твоей музыкой схож…
Очень хочется пылких объятий!
Я взлетаю высо́ко до звёзд.
И танцую с дождём в белом платье.
 
 
Ты играешь волшебно и нежно,
Глубоко тронув струны души…
Ну а дождь так легко и небрежно
В пыль роняет алмазы в ночи.
 

Двое

 
Как бабочек крылья распахнутые,
Парящие над цветком,
Смотрели глаза твои бархатные
Лукаво и с огоньком.
 
 
А я в них тонула как в море
Вечернем в бликах заката…
И утром, встречая зори,
Вдыхала солёный запах…
 
 
Ты нежно мне улыбался,
А ветер играл волосами…
Небритой щекой прикасался
И трогал лицо губами.
 
 
Над морем чайки парили
Под ласковый шум прибоя,
И вновь о любви говорили
Той ночью у берега двое…
 

Море

 
Я сижу на песке у моря,
Расслабляясь под шелест волн…
Привкус соли и запах йода,
А вдали только чаек стон.
 
 
Я любуюсь багряным закатом…
Солнце скрылось перед грозой
И оставило след розоватый
В кучевых облаках над водой.
 
 
А отлив оголил побережье
От морской капусты зелёное
И колышет волной небрежно
Эти гладкие ленты солёные.
 
 
Море лечит и тело, и душу
Бесконечное, синее, тёмное…
Я его не устану слушать,
Глядя вдаль как заворожённая.
 

Майский сонет

 
Резкий запах сирени белой
Нам принёс майский ветер первый.
Ароматный, душистый, прекрасный
Он дурманит нас не напрасно.
 
 
Вся природа уже проснулась,
Расцвела, ожила, встрепенулась,
Приоделась в светло-зелёное
Невесомое платье шифоновое.
 
 
Вот и сакура низкорослая
В один миг стала нежно-розовой.
Закружил лепестки тёплый ветер,
Уронив их в росу на рассвете.
 
 
В этих каплях алмазных чистых
Отражается солнце лучистое.
 

Я не люблю

 
На улице тоскливо и темно…
Июльский дождик барабанит в стёкла,
И тополиный лист ещё не жёлтый
Упал небрежно на моё окно.
Ты вспоминаешь обо мне хоть иногда?
Как глупо всё-таки, наивно и нелепо…
Во что-то верить и всё время ждать тебя,
Как в ноябре ждать продолженья лета.
А лето плачет проливным дождём…
Июльским, чистым и прохладным ливнем.
Я думаю, как странно мы живём…
Сегодня ночью снова буду гибнуть.
И музыку хрустального дождя
Я буду слушать, тихо умирая.
Мне кажется, вот так вся жизнь моя
Проходит без тебя… и я не знаю,
Что дальше будет с нами. Что потом?
Какое жуткое существованье!
Я жду, что мир, перевернувшись, станет дном,
А небо серым, пасмурно-зеркальным.
Я не люблю дорог, ведущих в никуда,
Мостов, которые достроены не будут.
Я не люблю коротких встреч с тобой, когда
Они меня безжалостно так губят…
Я не люблю тебя, когда ты лжёшь,
Я не люблю себя, когда я плачу.
Если бывает во спасенье ложь,
То это не про нас с тобой,
А значит… не будет ни тебя и ни меня
В густом полночном тёмно-синем небе…
Ты видел, покатилась та звезда?
За ней ещё одна… Ну вот, а ты не верил!
Я не люблю сияющих вершин,
Которые достигнуты не будут
Ни мною, ни тобой… Ты не один
Пойдёшь по этой жизни безрассудной…
Но только без меня. А я одна
В своей любимой осени останусь…
Такой же мудрой и красивой, как она,
Глазами грустными печально улыбаясь.
 

«Я разлюблю тебя когда-нибудь…»

 
Я разлюблю тебя когда-нибудь…
Когда – не знаю. Думаю, не скоро.
Такая уж случилась жизни суть,
Что нам не по пути с тобою снова.
Зачем Бог свёл нас через столько лет
И дал любовь такую неземную?
Зачем Он снова посмотрел нам вслед,
Послав судьбу нам странную такую?
Ведь не бывает же случайных встреч!
Иначе и вся жизнь была б случайна…
Мы просто как-то их должны беречь,
Раз нам они даются изначально.
Мы столько лет не виделись с тобой…
Подумать только! Это просто вечность!
И вдруг нырнули в омут с головой,
И время превратилось в бесконечность…
Ну а потом пошло что-то не так —
Взаимные обиды и упреки…
Вскользь брошенное слово… вроде бы пустяк,
А мы во всём искали подоплёку.
Теперь нас друг у друга больше нет…
Одни воспоминания остались.
В моей душе как будто меркнет свет,
А ведь недавно вместе улыбались…
Когда захлопнула я за тобою дверь,
Казалось мне, что мир перевернулся!
Да, не бывает жизни без потерь,
Но хочется опять с тобой проснуться.
Проснуться, задохнувшись от тепла,
От счастья, снова данного судьбою!
Чтоб ты меня, по-прежнему любя,
Не отпускал и просто был со мною!
Мы виноваты оба в расставании.
Мы повторяем прежние ошибки.
И снова между нами расстояния…
Моменты счастья были слишком зыбки…
 

«Простились у крыльца, присели на дорожку…»

 
Простились у крыльца, присели на дорожку,
Блеснула на щеке её слеза…
– Ты только жди меня! – сказал Серёжка.
– Я буду ждать! – ответила она.
И медленно тянулись дни за днями…
Но как-то незаметно канул год.
Она молилась тёмными ночами
И знала, он вернётся, он придёт!
Она лампадку часто зажигала,
Вязала ему тёплые носки,
Ходила в Храм, о здравии читала,
А сердце разрывалось от тоски!
На новый год, когда мороз трескучий
Узорами окно разрисовал,
Достала ёлку по такому случаю,
Её давно никто не наряжал.
Под ёлочку записку положила,
А в ней желание заветное одно:
Чтобы живым вернулся её милый,
И чтоб весной пошли они в кино…
Вернулся невредим Серёжка с фронта.
В тот год красивой выдалась весна!
Вот веточкой сирени машет кто-то,
А на перроне ждёт его она…
Уменье ждать – великий дар, награда
За ту любовь, что в сердце так хранил,
За ужасы войны и круги ада,
За мир, который он ей подарил!
 

Нина Сондыкова

Сам

Тот август был жарким. Днём так пекло, что не хотелось выходить из дому. Ночами полыхали зарницы, и небо, казалось, светилось красным тревожным светом. Полина закрыла все окна, двери, и в доме стало прохладно, тихо.

Сам перебрался спать в сенца. Этому Полина даже рада. Курит уж больно много. А накурится – кашляет долго и надсадно да ещё ругается всячески – и на себя, что не может бросить курить, и на бизнесменов, что плохой табак в папиросы кладут…

Сени – рубленые, большие. Стараниями Полины они больше походили на уютную комнатку. Летом там не жарко, а зимой кадушка с капустой до Нового года не застывает. Вот Сам и обосновался там на всё лето. Дети выросли: Танюха в университете учится и работает в магазине. Близняшки, Витька с Митькой, весной в армию ушли. Вроде всё хорошо. Только как-то отдаляться стала Полина от мужа. Грубоват… Раньше вроде меньше покрикивал и разговаривал с Полиной больше… Или некогда было на это обращать внимание… Когда ребятишки были маленькие, прибежит Полина с работы да первым делом спросит:

– Сам-то дома?

Так и повелось. Сам да сам… будто и имени у него нету.

Сегодня собрала огурцы на засолку. Сходила на колодец за свежей водой да занялась заготовкой. Засолка огурцов вроде дело привычное, но всякие хитрости есть… сколько чего положить, как банки помыть, как огурчики разложить… Пока всё сделала, устала. Посидеть бы, отдохнуть, а она придумала к вечеру окрошку приготовить… Режет овощи, а на душе как-то нехорошо… беспокойно… Поди, с мальчишками чего?

Руки сполоснула да за телефон… Хорошо, что в армии разрешили пользоваться телефонами…

Нет, у мальчишек всё хорошо… По крайней мере, голоса весёлые.

«Так это я от усталости… Эва, сколько банок накатала!»

Пришёл Сам – усталый и потный. Поболтал ложкой в окрошке, кружку молока выпил и пошёл на реку сетку поставить да ополоснуться.

«Опять не в духе… Мог бы и похвалить – не для себя же столько готовлю… Вот всегда так! Ни слова ни полслова…»

Полина помыла посуду и пошла в огород – надо ещё полить огурцы и помидоры… Ходит между грядками, любуется своими трудами. Тыква – просто бочка! Сразу вспоминается сказка. Вот ещё чуть-чуть, и эта тыква подрастёт – карету можно делать! А помидоры! Гроздья малиновых плодов висят на кустах! Сегодня с огурцами возилась, а завтра помидоры надо консервировать…

То ли показалось, то ли правда калитка хлопнула, глянула Полина – матерь Божья! Стоит у калитки их дочура Танюшка… В белом плащике, хоть и жарища… сумка у ног…

«Что это она? В отпуск, что ли? Вроде не говорила…»

В следующее мгновение Полина заметила неестественно большой живот… Так вот она, беда!

Отбросив лейку, подошла к дочери и заголосила. Заплакала и Танюшка.

– А отец-то хоть есть? Кто он? – глупо спрашивала Полина. Танюшка только мотала головой и плакала. – Ну вся в отца! Слова не вытянешь! Бедов натворила, так только и остаётся, что головой трясти. Поди, и люди уж видели… а как не видели – в автобусе ехала… и от остановки шла – теперь вся деревня уж, поди, знает… хоть на улицу не показывайся! – сердито произнесла Полина. – Ну-к, что, пойдём, кормить тебя буду, устала с дороги. Сколько месяцев? Восьмой? А как себя чувствуешь? А кого ждёшь – парень или девка? Парень – это хорошо! Такого подарочка не преподнесёт!

Пока Танюшка умывалась, пила холодное молоко, Полина свыклась с мыслью, что её ненаглядная Танюшка, её колосочек скоро станет матерью. Уж прикидывала, куда ловчее кроватку поставить. Куда комод передвинуть. Пусть только в деревне кто посмеет что худого про Танюху сказать – уж она найдёт чего ответить! С соседями разберёмся, а вот с отцом…

Он и в парнях был не очень ласков. И неразговорчив. Да вот полюбился. Вышла за него, хотя кавалеров было пруд пруди! Полина его побаивалась чуть-чуть. Никогда не знаешь, что он может учудить! Как-то пьяный в ворота на мотоцикле не мог въехать – так завёл пилу и ворота вместе с забором спилил… На следующий день сам же новый забор и ворота ладил… Хорошо, что выпивает редко.

Вот что он скажет Танюшке? Ну как из дому попрёт! Полина, конечно, не даст дочь в обиду, но всё-таки… Хорошо, что его сейчас нет – есть время с мыслями собраться…

Танюшка ушла в свою комнату и затихла.

– Ну ладно, отдыхай! Пойду в огород…

Подобрала лейку и снова – от бочки к грядке, от грядки к бочке… а мысли все совсем не о грядках.

Завозился, заскулил Кучум – Сам идёт… Полина поставила лейку и направилась к воротам встретить.

– Ты чего выскочила? – удивился муж.

– Беда у нас! Ой, беда… – завыла, запричитала Полина… Она увидела, как обострились вдруг черты его лица, и начали кривиться губы.

– Что? Что-то с мальчишками? Ну говори!

– Да Танюха приехала… Беременная… – И Полина снова заплакала в голос.

Муж с силой тряхнул её за плечи:

– Дура! Замолчи! Орёшь не по делу! Беда… Какая это беда! Человек родится – это радость! Кабы умер кто – вот это беда! И нечего причитать, Танюху расстраивать! Поднимем, поможем!

Торопливо разувшись на крыльце, он вошёл в избу. Тишина. Только гудит холодильник…

– Танюха… – позвал отец.

Татьяна, как мышка, пискнула что-то в ответ.

– Ты хоть выйди, с папкой поздоровкайся!

Танюшка с распущенными волосами и босая, в халатике, который не сходился на её большом животе, несмело вышла из комнаты и опустилась на колени перед отцом.

– Папа, прости…

Губы отца запрыгали, глаза наполнились слезами.

– Што ты, што ты! Ну-ко, вставай! Тебе надо сейчас держаться! А то, что мужика нет, так мы с матерью на что? – Он бережно обнял её заскорузлыми руками, пахнущими рекой и табаком, приговаривая: – Ничего, доча, ничего… Всё образуется…

В дверях стояла и плакала Полина. Поздним вечером Сам вышел на крылечко покурить, иногда громко и надсадно кашляя. Полина вышла и присела рядышком. На западе полыхали зарницы…

Господи, красота-то какая!

Она прижалась к крепкому плечу мужа и подумала: «Ну вот, Сам всё и решил. Теперь ничего не страшно. Нет, правильно я тогда сделала, что за него замуж вышла!»

А он, как будто подслушав её мысли, обнял за плечи и сказал:

– А здорово, что у нас внук будет! На рыбалку с ним будем ходить! Помнишь, как с Витькой и Митькой! Скорей бы уж родился!

Александр Мунч

Где же Родина?

 
Родина там, где спокойно душе,
Где родители, предки твои,
Те, что слово «люблю» говорили тебе,
Те, что чтили узы семьи.
 
 
Там, где прадеды, деды, отцы, сыновья
Защищали просторы страны,
Чтобы Родина также была у тебя,
Та, что очень любили они.
 
 
Родина там, где пшеницы поля,
Где бескрайние воды морей,
Где весною все в пухе стоят тополя,
Там, где синее небо над ней.
 
 
Там, где сделал ты свой первый шаг,
Там, где в школу пошёл в первый класс,
Там, где первой любви сделал знак,
Где сорвал поцелуй в первый раз.
 
 
Помни, Родина может быть только одна,
Приласкает тебя, будто мать,
А как только нужна будет помощь твоя,
На защиту тебя будет звать.
 
 
Где же Родина? – может быть, спросите вы.
Там, где сердце корнями вросло.
Если вырвать её, то погибните вы,
Всё для сердца давно решено.
 

Юлия Ярославцева

Реинкарнация

За столом сидело двое. Первый был по-деловому опрятный, но явно лишённый бюрократической алчности. Это легко читалось в его глазах. Напротив него – Второй, заметно потрёпанный жизнью, слегка уставший и разочарованный. Впрочем, в глубине кабинета виднелась тень ещё одного силуэта, но на это не обратил внимание ни Первый, ни Второй.

Первый уверенно взял со стола папку – обычную, картонную на завязках, такую же потрёпанную, как и сам Второй. Открыл – так же уверенно и спокойно, без доли отвращения и брезгливости перелистал пару страниц…

– Такой потенциал… Как же при таком потенциале можно было до такого дойти?

– Ну… – замялся Второй, – всё как-то так, само собой… незаметно…

– Ох, не оправдывайся, уж что было, то было…

Второй виновато опустил голову, позволяя Первому изучить содержимое папки в тишине.

– Сколько достижений, столько возможностей… Так всё хорошо начиналось…

Второй оживился. На его лице появилось беспокойство.

– И что теперь?.. всё, финита ля комедия? – озадаченно спросил он.

– А ты сам на что настроен? – с явной иронией в голосе спросил Первый.

– Ну… как-то не хотелось списывать себя со счетов…

– Ага… ну раз так, значит, не всё ещё потеряно… Что ж… тогда записывай…

Второй положил на стол сложенную шапку, достал из внутреннего кармана записную книгу – явно не новую, но едва исписанную и открыл её на новой странице.

– Итак, – продолжил Первый, – первое – не унывать. Скоро весна начнётся – солнышко выйдет, землю пригреет – станет веселее… Тут ты знаешь не хуже моего. Второе. Выбрось чемодан.

– Какой?

– Без ручки… Чего надрываешься? Непонятно. Раз нести так тяжело, то и шкурка не стоит выделки.

Второй озадаченно кивнул.

– Третье. Сходи в библиотеку. В Горьковку было бы неплохо.

– В Горьковку? Легко!

– Ага… На второй этаж подымаешься, там краеведческий отдел есть. Изучай, не стесняйся. Много нового узнаешь, и будет чем папку пополнить, а то так – пара листиков…

При этом Первый указал на лежащую на краю стола замызганную картонку.

– Для начала работы хватит. И так слишком много догонять придётся… Ах, да, ещё, выйди на улицу, прогуляйся, пообщайся с людьми, узнай, чем живут… Ну, только не с таким угрюмым лицом – вспомни, что такое приветливость – раньше ведь у тебя вопросов с коммуникацией не возникало…

– То было раньше… – уныло отреагировал Второй.

– Не начинай! Научишься!

– А если не справлюсь?

– Если руки не опустишь, справишься, куда ж тебе деваться?

Второй заметно оживился. Уже в дверях он оглянулся и спросил:

– А папка?

– Пусть пока у меня побудет – уж больно потрепалась, заменить нужно.

Второй кивнул и, не прощаясь, ушёл, просматривая запись в блокноте.

Из глубины комнаты вышел Третий.

– Не думал, что вы так умеете…

– С ним по-другому пока что нельзя – не привык он к нашим речам. Работа в три смены сделала его грубым и мужиковатым. Он забыл, какие красивые бывают рассветы и какие чувственные закаты, но он вспомнит… Пройдётся по улочкам городов, заглянет в деревню – там люди разные живут, они ему напомнят…

– А он хоть знает, кто вы? – спросил Третий, поправляя у себя перья за спиной.

– Нет, но догадывается. Его душа никогда не грубела настолько, чтобы он забыл доброе слово и доброе дело. Где-то в глухой деревне зайдёт он в низкую избу, и ветхая, как этот мир, старушка зажжёт свечу подле Моего образа – душа его оттает, и вспомнит он Меня и Моё слово, и станет ему легче.

– А если не зайдёт?

– Зайдёт… Обязательно зайдёт… Он не может по-другому…