Текст книги "Ужасные невинные"

jukebox: привет!

lost a girl: о, привет!

jukebox: потерял девушку?:-)

lost a girl: а что, заметно?:-):-)

jukebox: думаешь найти ее здесь?:-):-):-)

lost a girl: просто думаю о ней.

jukebox: как часто думаешь?

lost a girl: все время. Всегда.

jukebox: а что думаешь?

lost a girl: она ангел.

jukebox: ангелов здесь не бывает. Здесь бываю только я.

lost a girl: ты кинул мне ссылку?

jukebox: нет.

lost a girl: что это за чат?

jukebox: мой собственный чат.

lost a girl: кто ты, придурок?

jukebox: набери в поисковике:-):-)

Джукбокс – музыкальные автоматы – модельный ряд – Jukebox World – спецпредложение – музыка Америки чистая и правдивая – легендарная модель Wur-Htzer 1015, самый прекрасный jukebox всех времен и народов – красота по-американски – бриллиантовый звук – Black Onyx CD Jukebox – version for compact discs 50–10 °CD – ностальгический Jukebox главный объект в любом окружении, выражая эксклюзивность, подчеркивает индивидуальность, стиль жизни, и в то же время он – великий музыкант! – Лора (если это и вправду Лора) не очень-то заморачивалась с никои – но это вполне в ее стиле: считать себя главным объектом в любом окружении и формировать lifestyle[22]22
  Стиль жизни (англ.).


[Закрыть] – корпоративные идиотцы все такие, свято верят в то, что их сраный журналишко и есть life-style, гы-гы, бу-га-га, нахх! – они готовы продвигать его идеи куда угодно, даже в черную Африку, где (по слухам) до сих пор трахают мартышек.

50—10 °CD.

Есть из чего выбрать.

jukebox: ну как?

lost a girl: все ясно. Что бы ты поставил для меня и моей девушки?

jukebox: она танцует?

lost a girl: она танцует сальсу.

jukebox: она не танцует сальсу:-):-)

lost a girl: откуда ты знаешь?

jukebox: кто будет танцевать сальсу в черных очках?:-):-):-)

Ну все, Лора! Вот ты и прокололась!.. Меня охватывает странное возбуждение, еще ни разу мы с Лорой не общались посредством Интернета, никаких сексуальных импульсов от белых букв на черном фоне не исходит, ничего общего с чернотой футболки, под которой пульсирует живое и горячее тело, – зато мы можем поговорить о Тинатин. Не отвлекаясь друг на друга. Мы можем поговорить о Тинатин, как говорили бы о ней в пустой темной комнате, я – в углу у двери, Лора – в углу у окна, впрочем, комната не так уж пуста, не так уж темна.

Jukebox.

Музыкальный автомат. Легендарная модель Wurlitzer 1015, Черный Оникс с набором сидюков, кого в нем точно не будет – так это Jane В., уж прости меня, Лора. Свет, идущий от автомата, напоминает матовую кожу Тинатин, думать о том, что я когда-нибудь прикоснусь к ней, так же бесперспективно, как хлебать рассольник рожком для обуви.

Ностальгический Jukebox.

Моя ностальгия по матовой коже Тинатин нестерпима.

И в тот самый момент, когда она достигает пика, я вижу Лору. Не у окна в пустой темной комнате под присмотром музыкального автомата, я снова вижу Лору в коридоре, наискосок от двери, она о чем-то треплется с Великим Гатри, нашим музыкальным критиком. Оба хихикают, на меня же Лора не обращает никакого внимания, как будто и не было захватывающей дух сцены в сортире. Это может означать только одно: таинственный jukebox – не Лора, быть в двух местах одновременно не получится даже у нее.

lost a girl: ты еще здесь?

jukebox: конечно. Я всегда здесь. Почти.

lost a girl: кто ты?

jukebox: набери в поисковике:-):-):-)

Смайлы, три подряд, выглядят откровенным издевательством, Лора по-прежнему мозолит мне глаза в дверном проеме, вариант, который я не учел: Жан-Луи. Это могут быть шутки Лу, смахивающие на шутки нигде и никем не признанных некрореалистов, это Лу, не иначе, ему одному я рассказывал о Тинатин и про черные очки тоже, правда, в квартире Лу я не заметил компьютера, но это ничего не значит. Он может зайти в любой интернет-клуб и потратить лишний час, чтобы развести меня, как младенца. Единственная нестыковка -

«J’embrasse Pas».

Название. Ничего странного в том, что большой дока по части кино Жан-Луи знает и его, наверняка он видел тошнотворную историю о проститутке Ингрид, и даже без чешских субтитров, а французские субтитры на Лориной футболке – случайное совпадение, не больше. Эта мысль несколько успокаивает меня, для того чтобы проверить ее и свести концы с концами, остается одно: пробить придурка Лу. Домашнего телефона у него нет, мобильника тоже, но у меня сохранился телефон магазинчика, где он арендует точку под видеопрокат. Набрать его – дело пяти секунд.

– Магазин? Я могу попросить парня, который работает в видеопрокате?

Булькающий женский голос предлагает мне подождать минуту, после чего трубку берет Лу.

– Ну?

Жан-Луи отпадает, вариантов больше нет, во всяком случае, известных мне вариантов, ладони у меня моментально становятся влажными.

– Кто говорит? Какого черта?..

Я нажимаю кнопку. Отбой.

lost a girl: ты еще здесь?

jukebox: да. Ты озадачен, большой белый брат?:-):-):-) искал меня среди знакомых?:-):-)

lost a girl: а мы знакомы?

jukebox: не думаю.

lost a girl: как ты узнал про очки?

jukebox: я знал про очки.

lost a girl: откуда?

jukebox: все, кто сюда приходит, говорят об одном и том же.

lost a girl: об очках и сальсе?

jukebox: об одной и той же девушке. Все ищут одну и ту же девушку.

lost a girl: находят?

jukebox: здесь ее не бывает.

lost a girl: но они ее находят?

jukebox: не знаю. Спроси что-нибудь полегче.

lost a girl: много народу здесь перебывало?

jukebox: достаточно, чтобы не скучать:-):-):-)

lost a girl: и все они искали эту девушку?

jukebox: да, но было и еще много интересного. Они рассказывали забавные вещи.

lost a girl: о ней?

jukebox: о себе. Надеюсь, ты тоже расскажешь.

lost a girl: с чего бы это, придурок?

jukebox: здесь так принято.

lost a girl: пошел ты!

jukebox::-):-):-) ты удивишься, но все начинали именно с этого.

lost a girl: а потом?

jukebox: увидишь, что будет потом.

Мне ничего не стоит подвести стрелку к надписи «выход», так почему я этого не делаю?.. «Они», «она», «о ней», «увидишь, что будет потом», что за тип пристроился за панелью музыкального автомата? И где стоит этот чертов автомат? Наверняка комната совсем не похожа на ту, которую совсем недавно рисовало мое воображение, в ней нет места ни мне, ни Лоре. Странные картинки мелькают у меня перед глазами – обшитые деревом стены, чучела животных, слишком экзотичных, чтобы испытывать угрызения совести по поводу их гибели, несколько литографий на стенах: старый Стамбул, старый Будапешт, сипаи, привязанные к жерлам пушек, текст псалма в рамке под стеклом… Весло от индейского каноэ, украшенное рисунками и пиктограммами, – «увидишь, что будет потом», пиктограммы меняют смысл в зависимости от освещения, от времени суток, от времени года; рисунки исчезают и появляются вновь, это не гадание на кофейной гуще, не гадание на бараньей лопатке – будущее нельзя предсказать, оно уже существует, маячит неподалеку кустом дикого орешника. Куст орешника, мимо которого не пройти, на который ты обязательно наткнешься; трупик птицы в корнях, уже тронутый тлением, паутина в ветках и есть будущее.

lost a girl: а ты знаешь, что будет потом?

jukebox: нет. Но когда узнаешь ты – узнаю и я.

lost a girl: каким образом?

jukebox: ты сам мне об этом расскажешь.

lost a girl: фигня.

jukebox: открой письмо.

lost a girl: какое письмо?

jukebox: у тебя в ящике письмо. Ты до сих пор его не открыл.

lost a girl: откуда ты…

jukebox: просто знаю и все:-):-):-) теперь можешь нажимать «выход».

lost a girl: ты придурок, вычислю тебя на раз и надеру задницу!

jukebox: это вряд ли:-):-)

lost a girl: пошел ты!

jukebox: да, вот еще. Крюков канал, угловой дом против Мариинки, там, где мостик. Знаешь это место?

lost a girl: и что?

jukebox: подходи сегодня часам к восьми вечера. Будет интересно:-):-)

lost a girl: эй, придурок1.

jukebox покидает чат. Возвращайся, jukebox!

Придурок, кем бы он ни был, ушел. То же самое делаю я, мне нужно было сделать это много раньше, и как только я позволил втянуть себя в изматывающий разговор с сумасшедшим, куда подевалось твое чувство юмора, бэбик? С другой стороны, трудно полагаться на чувство юмора, стоя в мыльной пене под лазерным прицелом, красная точка перескакивает с паха на живот, движется вверх, на секунду замирает в области сердца, снова движется, останавливается на лбу, подрагивает в ритме сальсы. Именно это я ощущаю сейчас – подрагивание лазерного прицела на собственном лбу. В ритме сальсы. Чертов придурок, он прячется где-то поблизости, наблюдает за мной, посмеивается, выдувает пузырь из жвачки, лопает его, остатки жвачки заляпывают спусковой крючок, на котором он держит палец с обгрызенным ногтем. Этим пальцем еще минуту назад он выписывал слова на поверхности монитора, ни одной орфографической ошибки – вот что странно. Индейское весло с рисунками и пиктограммами, – у него за плечами: «увидишь, что будет потом».

Пока я вижу только Лору и Великого Гатри – они все еще щебечут в дверном проеме, как птицы; Пи в противоположном конце комнаты, он с кем-то разговаривает по телефону, щебечет, воздух вокруг меня наполнен птичьим щебетом, никаких других звуков. Никаких.

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Копия: [email protected]

Тема:…

Письмо, над которым я бился все утро, наконец-то проявилось. Адрес ни о чем не говорит мне, в письме ни единой строчки, есть лишь прикрепленный файл в формате JPG.

Рисунок.

Несколько секунд я раздумываю, стоит ли открывать его. Открыть, открыть, «открой письмо», напел мне музыкальный автомат. Картинка грузится несколько секунд, Тинатин смотрит на меня и улыбается, черные очки, прямые волосы, в волосах – цветок, делающий Тинатин похожей на таитянку, сходство было бы полным, если бы не очки, половина лица затемнена, сам снимок черно-белый; это не картинка и не фотография – скорее, рекламный постер, в руках у Тинатин плод, в жизни такого не видел, нечто среднее между орехом и манго, манго в скорлупе – настоящая диковинка. Но еще бо́льшая диковинка – сама Тинатин.

Ти-на-тин.

От не-картинки, не-фотографии, от рекламного постера веет жаром бесконечного лета, почти как от сейшельской серии Джан-Паоло Барбиери, сейшельской, таитянской, я могу поклясться, что за спиной Тинатин шумит океан, бьют хвостами рыба-меч и рыба-молот, стаи octopus парят над коралловым рифом, белый песок, белое небо, капли на щеке Тинатин – океанские брызги?..

Я слизываю с собственных губ точно такие же.

Надпись в нижнем левом углу постера:

Завтра, в 22.00. «Hangar 51–19».

Это может означать только одно – Тинатин приглашает меня на свидание, меня – на свидание! Улыбка, слишком быстрая в жизни, слишком мимолетная, теперь жестко зафиксирована в корсете изображения, она длится и длится, парит, как стая octopus над коралловым рифом, скорпионьи хвосты влажны и, кажется, подрагивают. Завтра. Завтра. У меня еще уйма времени в запасе. Остается только узнать, что такое «Hangar 51–19». Наверняка какое-нибудь пафосное стойло, попасть в него без клубной карты, кредиток, выскобленного подбородка, пол-литра «Hugo Boss» и галстучной булавки в форме лотарингского креста – проблема из проблем. Но я справлюсь. Справлюсь.

– Ого, какая красотка!.. – Я и не заметил, как за моей спиной нарисовался Пи. – Просто сладенькая булочка. Марципанчик!

– Заткни фонтан, Пи.

– Твоя новая девочка? – не унимается Пи.

– Не твое дело.

– Таких даже по кабельному не показывают, только на кассетах из секс-шопа.

Подрочиваешь на нее втихаря? Прям взопрел весь от кайфа!..

Я сношу Тинатин с рабочего стола – подальше от сальных глаз Пи. А может быть, в «Hangar 51–19» нет никакого пафоса? Может быть, это отстойная трэш-площадка с неграми-вышибалами, где гонят хонки-тонк и замшелое буги, где под ногтями у посетителей можно найти все, что угодно – от папиросной бумаги «Mascotte-Gomme» до таблеток «экстази», контрабандных девятимиллиметровых пушек «Штайр» и разноцветных оригами. Остаться в живых под дулом «Штайра», под сенью оригами – проблема из проблем. Но я справлюсь. Справлюсь.

– Скажи лучше, что такое «Ангар 51–19».

– Понятия не имею. Это что – тест на знание современного кинопроцесса?

– Тест.

– …или местечко, где продают такие марципанчики?.. Ладно, Макс. Знавал я один ангар, вот только порядковый номер не припомню.

– И что же это было?

– Шоу трансвеститов. Гы-гы!

– Удзаттэ, недоносок!

– Гы-гы! Пришлю тебе фотки. Ты просто долбанешься!..

«Hangar 666». Шоу трансвеститов, Пи оказался прав, ну и рожи! Гастролирующая труппа фриков, голубая (гы-гы, бу-га-га, нахх!) мечта которой дать концерт перед Верховным Главнокомандующим в Кремле, крашеные мужики в перьях, чулках и на платформе, есть пара мертвых Санта-Клаусов и брюхатых Снегурочек со ржавыми самурайскими мечами. Звезда вечера – «знойная Зофка Марракеш», репертуар: тащенное диско начала восьмидесятых:

«Hands up, baby, hands up! Give me your heart![23]23
  «Руки вверх, детка, руки верх! Отдай мне твое сердце!» (англ.)


[Закрыть]

Ла-ла-ла. Ла-ла.

Тинатин улыбается мне.

«Hangar 13» — группа из Бостона, работающая в стиле фанки-джаз, слепой солист играет на двух саксофонах одновременно. Единственное сходство с девушкой, в которую я отчаянно влюблен, – черные очки.

Тинатин улыбается мне.

«Hangar 13» — центр оперативной полиграфии. Ризограф, ксерокс, графический дизайн, послепечатная обработка.

Тинатин улыбается мне.

«Hangar 3/9» — магазин для продвинутой молодежи, одежда в стиле «милитари», обувь и аксессуары: «если вы не купите у нас хоть что-нибудь, мы пристрелим вашу мамашу и младшую сестру, если таковая имеется», имеется также отдел сувенирного оружия, арбалеты и базуки, изготовленные по старинным образцам. Настольный бильярд, дартс и бесплатный кофе всем, совершившим покупку от пятисот рублей. Действует система купонов и сезонных скидок.

Тинатин улыбается мне.

«Hangar 222» — агентство собак-поводырей. Лучшие собаки-поводыри у нас! Они станут вашими глазами, ушами и душой, они заменят вам мать и младшую сестру, если таковая имеется, они заменят вам банкомат, дворецкого и экономку. Собаки-поводыри украсят ваши странствия по французской Полинезии, британской Колумбии и станции Новый Иерусалим, не надо тратить деньги на путеводители, если у вас есть собака-поводырь, потратьте их лучше на свою девушку, купите ей комплект постельного белья и чупа-чупс!.. И если вы завещаете собаке-поводырю недвижимость и состояние после вашей смерти – мы вовсе не будем против. Да пребудет с вами Greenpeace!..

Тинатин улыбается мне.

«Hangar 51–19».

Вот оно! Вот она, великая сила Сети, если человечество, вопреки прогнозам Лоры, не эмигрирует в Канаду – оно эмигрирует в Интернет!

«Hangar 51–19». Пн – пт 18.00–6.00, сб – вс 18.00–7.00.

Вход для мужчин 300 руб., для девушек и курильщиков трубок – свободный.

Живая музыка, сэднесс, джангл, амбиент.

Москва, метро «Улица Скобелевская», напротив.

Тинатин улыбается, улыбается, улыбается.

Странный адрес: ни улицы, ни номера дома, а музыка и вовсе не в моем духе, триста рублей с рыла за вход и заунывный сэднесс на живца – не многовато ли? девушкам – бесплатно, дискриминация по половому признаку налицо, но при чем здесь владельцы курительных трубок? Ма-асковские фишки, с тем же успехом можно было бы свободно запускать в «Hangar 51–19» курильщиков кальяна, курильщиков опиума, любителей матэ, мятных пастилок и экзистенциального чая пу-эр. Только теперь до меня доходит, что клуб «Hangar 51–19» — московская клоака, завтра до 22.00 мне нужно быть в Москве. От одной мысли, что письмо могло раскрыться после 22.00 завтрашнего вечера, или после 21.00, или после 20.00, или не раскрыться вообще, меня бросает в дрожь. Но и это еще не все.

Копия: [email protected]

Письмо было послано не только мне, и свидание предстоит не только со мной. Но и с человечком из почтового ящика dreamscatcher. Человечком, человечишкой, дрянным человечишкой, конкурентом, ловцом снов, ловцом кошмаров, ловцом душ, Лора слишком много возомнила о себе, сучка. Dreamscatcher – ее почтовый ящик…

* * *

…Не то чтобы я как-то особенно ненавидел Крюков канал, есть места, которые я ненавижу сильнее, например улицу Печатников, где прошло мое детство. Или набережную Фонтанки у Калинкина моста, там, в подъезде трехэтажного, разваливающегося прямо на глазах дома, я так и не смог трахнуть свою первую девушку, это произошло много позже и не с ней. Потом в том же доме снимал комнату мой приятель Стас Лапоногов, большой специалист по части денатуратов и игры на двуручной пиле. Стас по пьяни утонул в Фонтанке, когда его тело вытащили, то обнаружилось, что за пояс у него заткнута книжонка «Москва – Петушки», а в ботинках полно мертвых вуалехвостов и черноплодной рябины.

Пила, на которой он играл, исчезла безвозвратно.

Вряд ли смерть Стаса была более драматичной, чем смерть моей матери, хотя я даже предположить не могу, как она умерла и умерла ли вообще. А если умерла – то что осталось после нее? Мертвые вуалехвосты? Или бусы из черноплодной рябины, которые я сам смастерил для нее, когда мне было семь, вряд ли она сохранила их – она никогда ничего не хранила, так почему бусы должны быть исключением? Семейные фотографии в коробке из-под овсяного печенья – это потянет на приличную викторианскую мелодраму, но семейных фотографий было кот наплакал, и все они остались нетронутыми, они и сейчас валяются у меня в шкафу. В коробке из-под овсяного печенья. Удельный вес семейных фотографий повышает с десяток открыток с видами Амстердама. Каналы и все такое. Папаша всегда считал, что лучшие шлюхи расквартированы в Амстердаме, вот только папашины волосатые лапы до него не дотянулись. И шлюх на открытках не было.

Что мне делать на Крюковом канале?

«Будет интересно», – пообещал мне некто под ником jukebox, что в его понимании означает «будет интересно»?..

Поход от Печатников до Крюкова казался мне самым настоящим путешествием – когда-то в детстве, будь у меня даже велосипед Буча и Санденса, – и тогда путешествие не стало бы короче. За время похода от Печатников до Крюкова, мимо окон с лавандой и гортензией и еще одним растеньицем со смешным названием «калачики», я мог утонуть в зыбучих песках, быть съеденным капитолийской волчицей, я мог встретить Джоди Фостер, девочку-проститутку из «Таксиста», которая так нравилась мне, когда мне было семь. Когда мне исполнилось девять, мне нравилась уже совсем другая, не девочка и не проститутка – Дельфин Сейриг, ее имя я вычитал в старом журнале. Так же, как имя Джоди – в другом старом журнале, двумя годами раньше, этими журналами папаша растапливал титан в ванной. Тогда я не узнал бы ни Джоди, ни Дельфин, я никогда не видел их, я увидел их много позже, но кто сказал, что нельзя влюбиться в сочетание букв, кто установил такие правила?.. Джоди с глазами цвета черепахового гребня, Дельфин с кожей, гладкой как у дельфина, именно такими я и представлял их себе: дельфин, черепаховый гребень, разве можно перед этим устоять?..

Я никого так не любил, как Дельфин и Джоди, никого – до тех пор, пока не встретил Тинатин.

Встретить Тинатин сейчас, у Крюкова канала, так же маловероятно, как встретить тринадцатилетнюю Джоди или Дельфин в куртке-сафари, ведь Джоди давно не тринадцать, а Дельфин и вовсе умерла.

Восемь десять, я не пунктуален. Да и плевать.

В воздухе пахнет близким дождем и стоячей водой канала, в воздухе разлито молоко раннего северного вечера, я подхожу к Крюкову не со стороны Печатников – со стороны Садовой, оставляю позади Никольский собор, сворачиваю направо – как же давно я не бродил по ЭсПэБэ вот так – совершенно бесцельно, нельзя же считать целью расплывчатое «будет интересно».

Мостик, о котором говорил jukebox, совсем недалеко, молочный воздух становится гуще, влаги в нем прибавилось, вот-вот пойдет дождь. Но даже если он пойдет – это не изменит моих планов: сегодня ночью я уезжаю в Москву.

«Добейся успеха».

Кретиническая молодежная комедия, стоит мне только появиться в ней в заглавной роли, сразу же переходит в разряд футуристического боевика: добьюсь ли я успеха в «Hangar 51–19»? Я бы не слишком заморачивался этим, если бы черно-белый постер не был отправлен еще и Лоре. Остается надеяться, что в свой почтовый ящик она не заглядывала, что она ловит сны, кошмары и души где-нибудь совсем в другом месте.

…Блики.

Я уже на мосту, и все пространство вокруг меня усеяно бликами, резкими белыми вспышками, резкими голубоватыми вспышками, я вижу несколько милицейских машин, одна чуть ближе ко мне, две другие поодаль. В центре действа – черный «Мерс», уткнувшийся мордой в камень парапета. Все дверцы «Мерседеса» распахнуты настежь, два окровавленных трупа сзади, один – спереди, на водительском сиденье, голова на руле, лобовое стекло треснуло и забрызгано кровью.

Тела еще в машине, нет даже «скорой», следовательно, все произошло совсем недавно, может быть, пятнадцать, десять минут назад. Что было бы, приди я вовремя?

подходи сегодня часам к восьми вечера. Будет интересно:-):-)

Не в восемь пятнадцать, а ровно в восемь?

Я… я увидел бы, как все это произошло. А чертов jukebox знал, что это должно произойти. Иначе он не отправил бы меня сюда.

увидишь, что будет потом.

Это не просто автокатастрофа, «Мерседес» не просто потерял управление и врезался в парапет: все, находящиеся в машине, хладнокровно расстреляны, я замечаю и кое-что другое, кроме треснувшего лобового стекла: прошитые пулями дверцы, пассажиров поливали свинцом на совесть, одним лазерным прицелом дело не обошлось. За последние несколько минут я не сдвинулся с места ни на сантиметр, я стою там же, где стоял, там, где меня застали блики – белые, голубоватые: почти посередине мостика. С телами в машине ничего не происходит, все дело во мне, в зрении, обонянии, осязании, никогда еще мир не открывался мне в таких режущих глаз подробностях. Не прилагая никаких усилий, я могу разглядеть небольшую царапину на капоте и рисунок шин – господи! даже рисунок шин виден мне, как видна залитая кровью запонка одного из пассажиров. Черная матовая поверхность (Black Onyx?!) и маленький камешек в углу слева – я не должен этого видеть, я не смог бы увидеть этого и с пяти шагов – но я вижу, вижу! И почти физически ощущаю, как стынет и сворачивается чужая кровь, но и это еще не все —

она движется,

она приближается,

она не захлестывает потоком, она осторожна, осмотрительна, но – приближается.

В живописности ей не откажешь.

Именно на этой чудовищной мысли я и ловлю себя: в живописности ей не откажешь.

Искореженный передок «Мерседеса» так безупречен, что вполне мог бы претендовать на место в каталоге, убитые тоже выглядят вполне гламурно, все трое: им впору рекламировать бритвенные станки «Gillette Turbo»: тройное лезвие, освежающая полоска, щетина снимается на раз, тем более основательно вспененная кровью.

Кровь.

Вот что интересует меня – кровь.

Она продолжает двигаться, ползти ко мне, огибая все препятствия или попросту избегая их. Я вижу, как отдельные капли собираются в ручейки, как ручейки снова распадаются – на рукава, а затем и на капли, они движутся, как птицы в небе, как закоренелые преступники – не оставляя следов. И моя собственная кровь, дурная кровь парня (37,2° по утрам в понедельник) тоже начинает волноваться. Даже во рту я ощущаю ее привкус, если она хлынет из ушей, из глаз, просочится сквозь ногти – я нисколько не удивлюсь. Теперь – не удивлюсь.

Я возбужден. Или это моя кровь возбуждена?

«А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»

Это сказала мне Тинатин вчера вечером. Меня не интересуют мертвые пассажиры «Мерседеса», нет, не так: они интересуют меня не больше, чем любая картинка в журнале, стильная картинка, стильно выполненная картинка

BRISTOLL’S GIN НАСТРОЕНИЕ ВЕЧЕРА,

костюм с рисунком «рыбьи косточки» – единственная вольность, все остальное выдержано в строгом стиле деловых переговоров, плавно переходящих в сладострастные постельные стоны и фрикции; чеканный профиль, хорошо выписанные губы, стакан на переднем плане, кубики со льдом – life-style от яппи:

чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью.

Я ошибся.

Кровь, которая приближается ко мне – осторожно, осмотрительно, огибая все препятствия, – вряд ли принадлежит яппи. Для этого она слишком жива, слишком подвижна, слишком ярко блестит, такой крови у яппи не бывает по определению, разве что у Буча и Санденса была такая же и еще у сотни грабителей банков, и у сотни взломщиков сейфов, и у полусотни карточных шулеров, и у двух десятков ловцов жемчуга, и у десятка игроков на бирже, и у Джима Моррисона, и у капитана, выпустившего гарпун в Моби Дика, не помню, как его звали.

Если бы меня убили в понедельник утром, вот так, расстреляв в упор, – и моя кровь выглядела бы так же. Во всяком случае, мне хотелось бы, хотелось.

Что будет, когда капли обступят мои ботинки?

В этом месте мне надо бы испугаться (себя самого, капель, неважно), отнести это на счет разыгравшегося воображения, отнести это на счет взбесившегося музыкального автомата, в этом месте мне надо бы повернуться и уйти, повернуться – и бежать без оглядки. Ничего подобного я не делаю, дурная кровь стучит в висках все сильнее, хоть сегодня и не понедельник. Все это похоже на легкое опьянение, сейчас я, пожалуй, мог бы совершить вещи, которые никогда не совершал, о которых и мечтать не мог: сняться в порнофильме вместо Рокко Сиффреди, пробежаться с быками в Памплоне, подняться по отвесной скале, проехаться автостопом по Центральной Азии, покрыть себя таитянской татуировкой с ног до головы, снять очки с Тинатин…

Я знаю одного из пассажиров «Мерседеса».

Вернее, я знаю всех троих, но с одним даже разговаривал. Вчера вечером, на выставке Жиля Бенсимона.

– У вас точно проблемы, – сказал он мне вчера вечером.

Бедняга.

Вчера мне показалось, что у нас одинаково разные глаза, мне показалось, что он имеет какие-то виды на Тинатин, мне показалось, что он похож на младшего брата capungo – костюм от «Brioni» против селедочного хвоста. Остальные двое – тот, что рядом с ним, со снесенным черепом; и тот, что сидит на водительском сиденье, голова на руле; остальные двое – его бодигарды, пуповина так и не порвалась, да и подобный конец в фильмах с участием Кевина Костнера и Клинта Иствуда не предусмотрен.

«I will always love you!»[24]24
  «Я буду любить тебя всегда!» (англ.). Песня Уитни Хьюстон.


[Закрыть]

Ла-ла-ла. Ла-ла.

Костюм от «Brioni» и сейчас на нем, возможно, это другой костюм (мечта всех ублюдков тамагочи – десяток одинаковых костюмов в гардеробной комнате, гардеробная комната – тоже мечта); пропитанная кровью сорочка, пропитанный кровью галстук, узел «принц Альберт» вам так идет, так подчеркивает вашу мужественность, склонность к принятию волевых решений и деловую репутацию, сказала бы Лора, гы-гы, бу-га-га, нахх! так чей же галстук в конце концов оказался загаженным?..

Это не реклама джина «Бристоль» и не реклама «Gillette Turbo».

Я ошибся.

Это реклама мужского бутика, костюмы, галстуки, аксессуары.

КАК СДЕЛАТЬ (ваш имидж сексуально привлекательным).

КАК ВЫБРАТЬ (подходящую одежду, идя на тренинг по нейролингвистическому программированию).

КАК ИЗБАВИТЬСЯ (от любовницы, не соответствующей вашему социальному статусу).

Просто послать ее нахх – и все!

Она останавливается.

В какой-то момент кровь – ручейками, каплями стремившаяся ко мне, встряхнувшая до основания и мою собственную кровь, – останавливается. Она пребывает в задумчивости, надо же! Она готова направиться совсем в противоположную сторону, уж не ревную ли я?.. Но стоит мне проследить за движением нескольких капель-отщепенцев, отбившихся от общей массы, – и я вижу Лору.

Фальшивую суку.

Она стоит на противоположной стороне тротуара, в небольшой толпе из десятка зевак, но вижу я только ее, пусть и не так отчетливо, как трупы в машине. Лора все в той же футболке, и в черных джинсах, и в высоких ботинках на шнуровке, никакого предубеждения против улицы Печатников у нее нет, новая деталь – куртка-сафари, такая же, какая, возможно, была на Дельфин, – в таких куртках только уток на пруду кормить. И меланхолично размышлять о невыносимой легкости бытия.

Я оказываюсь рядом с Лорой в ту самую минуту, когда прибывает «скорая», а один из ментов теснит толпу подальше от места происшествия.

– Ты что здесь делаешь, Лора?

– А ты? – Если Лора и удивлена, то свое удивление она искусно скрывает.

– Я первый спросил.

– Не будь дебильным евреем, Макс. Я здесь случайно.

– Ха-ха. Случайно можно только триппер подхватить.

– Есть печальный опыт?

– Да ладно тебе, Лора… Что ты здесь делаешь?

– Проезжала мимо. А ты?

– Проходил.

– Мимо?

– Ага. Жуткое зрелище. Жаль, не застал кульминацию драмы. Приди я на пятнадцать минут раньше…

– …но ты не очень-то пунктуален, Макс. – Лора смотрит куда-то вниз. – Так же, как и я…

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. У тебя ботинки запачканы.

– Ты полагаешь?

– По-моему, это кровь.

Мои песочные «Катерпиллеры» выглядят так же, как выглядели сегодня днем, как выглядели час назад, полчаса, о какой крови идет речь? «Катерпиллеры», которых в ЭсПэБэ как грязи (каждый первый тамагочи выезжает в них на корпоративный шашлык в Репино), «Катерпиллеры» – совсем не то, что раритетные «Кларксы» Лу, на их подошвах пыль парижского «Драгстора», их шнурки обожжены зажигалками «Браун», а в носки можно затолкать виниловые голоса Аретты Франклин и Оттиса Реддинга. Вот на чем кровь смотрелась бы потрясающе – на ботинках «Кларкс», это тянет на концепт, как сказал бы Великий Гатри.

– Не жри мой мозг, Лора. Какая, на хрен, кровь?

– В общем, мне плевать.

– Ты приперлась сюда не случайно, скажи!

– Удзаттэ, милый.

Лора поворачивается ко мне спиной и выскальзывает из толпы. Я следую за ней как привязанный, ловить больше нечего, Лора, ее появление здесь интересует меня гораздо больше, чем три трупа в «Мерседесе». Проезжала мимо, как же!.. Проезжала мимо по наводке из крейзанутого чата «J’embrasse Pas», Лора отметилась и там, никаких сомнений. Представить ее диалог с jukebox не составляет труда, скорее всего, он отличался от моего лишь деталями, которые можно списать на темперамент Лоры. А если Лора добралась до jukebox (или он до нее), то и свой почтовый ящик она тоже проверила. Хренов dreamscatcher, я представляю его именно таким, каким он и должен выглядеть: обруч, обтянутый нитками, украшенный перьями и бусинами, подобных фенек полно в лавках, приторговывающих копеечной эзотерикой, отдел «Всевидящее око»:

благовония,

музыка ветра,

музыка дождя,

амулеты,

все для чайной церемонии,

участие в призовых акциях, достоверный комментарий к любому купленному предмету, членство в «Гималайском клубе» и клубе «AUROSHIKHA».

У каждого уважающего себя тамагочи можно найти такой вот dreamscatcher, он висит над койкой, на самом видном месте, при этом все тамагочи клянутся, что привезли его прямиком из Канады, вместе с двумя литровыми банками кленового сиропа от Министерства по делам иммигрантов.