Текст книги "Ужасные невинные"

– Лора!..

Я окликаю Лору, когда она уже садится в свой «Талант» и заводит двигатель. Не дать ей уйти!.. Я не должен дать ей уйти, пока не выяснится, видела ли она Тинатин с плодом в руках, похожим на манго и орех одновременно.

Проклятье, передняя пассажирская дверь заблокирована, Лора готова сорваться с места.

– Лора! – Я бьюсь в стекло как ненормальный. – Открой, Лора!

– По-моему, я тебя не приглашала.

– Так пригласи…

– Зачем?

– Мне нужно поговорить с тобой.

– О чем?

Не дожидаясь ответа, Лора все-таки открывает дверцу, и я со всего размаху плюхаюсь на сиденье рядом с ней.

– Ну?

– Ты таскалась в Интернет.

– Господи… Звучит так, как будто бы я таскалась по шлюхам. Кстати, и шлюхи, и Интернет – мое личное дело. Ты не находишь?

– Конечно. Никто не спорит, вот только я не думал, что ты заседаешь в отстойных чатах.

– Нигде я не заседаю, ни в каких чатах!

Лора оскорблена, по-настоящему оскорблена, уязвлена в лучших своих чувствах. «Заседаешь в чатах» – и правда оскорбление. Заседать в чатах – скорбный удел кретинки-секретарши Яночки, и всех других секретарш, похожих на Яночку, и прыщавых сотрудников технических отделов, время от времени заглядывающих к секретаршам; и помощников менеджеров, время от времени сосущих пиво с сотрудниками технических отделов.

доктор Борменталь: а дойки у тебя какого размера наблюдаюцца, гы-гы?

xochu macho: фи, как грубо:-)

тов. Дынин: это вам для медицинского отчета, доктор? Или атлас составляете?

xochu macho: вы доктор, что ли?

тов. Дынин: он тибетский лама. Практикует бесконтактный трах.

доктор Борменталь: а вас товарисч папраашу заткнуцца. Тоже, пригрел на груди…

xochu macho: вам что, никто не дает?

доктор Борменталь: цыц! Забейся сабакой под нары казарм!

тов. Дынин: мы остановились на дойках.

xochu macho: озабоченные какие-то))

тов. Дынин: анекдотец в тему: «“Поручик, Он у вас как транссибирский экспресс!” – “Такой же длинный?” – “Нет, стоит всего две минуты!”»

доктор Борменталь: гы-гы! ниибацца как круто! гы-гы!..

Инфузории, корненожки, жгутиковые, амебы – водоемы чатов заселены простейшими одноклеточными, приматы сюда почти не забредают, касатки плавают совсем в других водах. Высший разум пасется в «Live Journal», милый.

Я приближаю губы вплотную к Лориному уху, я готов заползти в него змеей:

– Жембресс пас, Лора. Жембресс пас. Как ты относишься к музыкальным автоматам?

– Я даже знаю твою любимую модель.

– Рискни назвать.

Теперь уже Лора упирается мне в ухо губами. Холод – вот и все, что я чувствую, арктический холод, антарктический, Лорины губы добрались до обоих полюсов на собачьих упряжках, но так и не согрелись по возвращении.

– Черный Оникс, милый.

– Точно!

Мы пользуемся одними и теми же ссылками, все, как обычно, ни я, ни она не знаем больше, чем можно нарыть в Интернете. Никто не знает больше, чем можно нарыть в Интернете, прямую трансляцию казни Христа – оле-оле! – можно увидеть там же, файл формата MPEG 4, 11.45 – Иисус восходит на Голгофу, 13.30 – на Иерусалим опускается тьма.

– Ты разговаривала с ним? Поэтому ты здесь?

– Как можно разговаривать с музыкальным автоматом? Его можно только слушать.

– Наслушалась? Задницу надрать не обещала?

– Нет. Просто пробила его айпишник.

Я посрамлен. Я и сам должен был сделать это, чтобы ушучить придурка, неважно, что я не знаю, как это сделать, в конце концов, можно было бы обратиться к какому-нибудь прыщавому сотруднику технического отдела – доктору Борменталю или тов. Дынину.

– И что?

– Ничего. У него стоит какая-то хитрая программа, интернет-аноним или что-то вроде того, неважно. Пошли дурацкие ссылки, а потом меня и вовсе заблокировали.

– Заблокировали?

– А потом рухнула операционка. Ты счастлив?

– Бедная девочка… Как же ты теперь будешь почту проверять?

– Уж как-нибудь.

Успела ли Лора открыть письмо – вот что меня интересует. Спросить об этом напрямую – уже наполовину признаться, скабрезные послания от Пи она удаляет, не читая, на традиционные спамовские «письма счастья» не сошлешься, кто еще состоит с ней в переписке, кроме «ЖЖ»-феминисток и общины ресторанных критиков швейцарского кантона Фрибур, я не знаю. Черт возьми, я ничего не знаю об интернет-жизни Лоры, а Лора со свойственным ей иезуитством, с арктическими губами, сможет вытащить из меня все, что угодно.

– Этот придурок, кем бы он ни был, знал, что здесь произойдет.

– Ну и что? – Лора абсолютно спокойна.

Чего еще ожидать от любовницы японского массажиста, счастливо избежавшего наказания, чего еще ожидать от подружки американского психопата, закончившего дни на электрическом стуле? Письма мастера дзэн мастеру фехтования, я нашла для себя много нового, смерть развивается по тем же законам, что и жизнь, все то же торжество плоти, просто плоть по-разному выглядит.

– Тебя это не удивляет?

– Меня удивляет, что в последнее время, куда бы я ни пошла, постоянно натыкаюсь на тебя.

– Пора бы привыкнуть, Лора.

Знает ли Лора то, что знаю я? Мы обречены держать друг друга в поле зрения с тех пор, как появилась Тинатин. Если кто-то и выбьет из ее рук плод, похожий на манго и орех одновременно, он сделает это при свидетелях.

Некоторое время мы молчим. Лора не выдерживает первой – она слишком темпераментна, чтобы удержаться.

– Ты анальный тип, Макс. Я тебе этого еще не говорила?

– Ну что ты, с мужчинами я не практикую. По-моему, ты имела возможность в этом убедиться.

– Кино-говно, надо же! Только такой мудак, как ты, мог обозвать так почтовый ящик. Представляю, что там творится. Тухло, как в заднице.

Зато у тебя все совсем по-другому. Что-то индейское, мокасины и олени-карибу. И никаких кошмаров. Рассказываешь всем, как кролик взял койота на испуг. И как народ хопи обрел свою родину. И еще притчу о прыгающей мыши.

– Срань какая! Ты открыл письмо.

– Я открыл письмо.

– Ты видел фотографию.

– Я видел фотографию. Забойная фотография. Интригующая подпись.

Ну что ж, это даже забавно. И на самом деле интригует. Мы оба приглашены.

– Мы оба приглашены, Лора. Нравится тебе это или нет. Вопрос в том, кого же она в конце концов выберет.

– Возможно, она уже выбрала.

– Мне так не кажется.

Лора смеется. Хотя ничего смешного в моих словах нет. Лора смеется, еще никогда она не казалась мне такой привлекательной. Жаль, что она не сидела в «Мерседесе», рядом с младшим братом capungo, – тогда проблема разрешилась бы сама собой.

– Она уже выбрала, милый.

– Кого же?

Я накручиваю на палец прядь Лориных волос, почему я все время забываю, что они коротко стриженны, почему сама Лора забывает об этом?

– Нас.

– Нас?

– Тебя и меня. Неизвестно из какого количества претендентов.

– Неизвестно, – хмыкаю я.

– Неизвестно, сколько их было. Но главный приз, кажется, достанется нам.

– Главный приз достанется кому-то одному.

Мне снова хочется удавить Лору, но вместо этого я прижимаюсь губами к ее виску. Такому же холодному, как и губы. Ледяному. Самое время выдолбить в нем лунку, закинуть удочку и выловить все мысли Лоры. Не думаю, что улов будет таким уж богатым – любовные переживания по поводу Тинатин, непристойные фантазии на тему Тинатин, девичьи грезы о Тинатин, желание отбить Тинатин у всего мира, навсегда поразить ее в самое сердце или хотя бы на время вскружить ей голову sms-флиртом и цитированием текстов группы «Ночные снайперы». Впрочем, тексты группы «Рефлекс» тоже подойдут. Ненависть ко мне занимает незначительное место в мыслях Лоры, ее и на хвост полудохлого окуня не наберется.

– И ты, естественно, попрешься в эту чертову Москву.

– Естественно. – Лора и не думает отстраняться. – Я еду прямо сейчас.

– На машине?

– Ненавижу поезда. И самолеты тоже. И тебя.

– Наши чувства, как всегда, глубоки и взаимны, душа моя. Ты, что ли, ночью ехать собираешься?

– Почему нет? Ночью трасса свободна, и уродов на ней гораздо меньше, чем днем.

– А если ты захочешь спать? Если вдруг вырубишься?

– Не захочу.

– Вообще-то, мне кажется, что одной как-то стремновато…

– А мне не кажется.

– Девушка… одна… на трассе ночью…

– Это твоя любимая сексуальная фантазия, милый?

– Одна из многих. – Оставив в покое висок, я перехожу к Лориному уху.

– А за рулем шикарного «Лексуса», конечно, ты?

– Обычно это не «Лексус», а «КамАЗ». Романтичнее и места больше. Но сейчас я готов согласиться на скромное место штурмана.

– Штурмана?

– Могу составить тебе компанию до Москвы. Чтобы ты не скучала.

– Ты не находишь, что это откровенная наглость, милый?

– Будь великодушна, Лора. Ты же сама говорила, что главный приз достался нам. Тебе и мне. Тебе и мне.

Лора молчит.

Снова дождь. Давненько его не было, я уж и соскучиться успел. В последний раз, когда я его видел, он кругами ходил вокруг Тинатин, он был ее сюжетом, или это она была его сюжетом? Идет ли он там, где сейчас Тинатин?.. Нет, это все-таки другой дождь, совсем другой, тот она забрала с собой, как забрала бы с собой ветер, снег, туман, книги, фильмы с Марикой Рёкк, микроволновые печи, зубочистки, ноутбуки, роликовые коньки, запись с концерта Тома Вейтса, коллекцию негашеных почтовых марок, умение говорить на шведском – она забрала бы с собой все, и никто не заметил бы подмены, наши с Лорой сердца она тоже забрала, я не в обиде, Тинатин.

– Так как, Лора?..

Лора молчит.

– Она прислала письмо нам обоим. Она хочет видеть нас двоих.

– А ты уверен, что это она?

– Кто же еще? – Лора хочет сбить меня с толку, фальшивая сука, удавить ее, и дело с концом.

– Тот сумасшедший, который направил нас сюда. А теперь мы, как дураки, попремся в Москву, а ее там не будет… Просто бред какой-то… Ехать куда-то… ради чего?

– Чтобы увидеть ее.

– Я не уверена…

– В чем?

Ни в чем. Почему она носит эти хреновы очки? Мы ведь даже не разглядели ее толком.

Может, она косит на левый глаз?

– Это что-то меняет?

– Может, она китаянка?

– Почему нет? – мне становится весело. – Китаянка, как у Годара… Почему бы среди девяти детей клоуна-чревовещателя не затесаться китаянке?.. Косящей на левый глаз китаянке. Это ничего не меняет, Лора.

– Ничего, – шепчет Лора.

Она готова расплакаться, и я не знаю, как утешить ее. Трахнуть, что ли? Я смог бы это сделать, прямо сейчас, ничем другим я не могу выразить ни симпатию к Лоре, ни ненависть к ней. С фантазией у тебя напряг, бэбик, фантазии у тебя маловато, все расхватали другие, более удачливые, не писавшие в детстве названия никогда не виденных фильмов. Мелом, на задней стенке шкафа. Я не знаю, как мне избавиться от воспоминаний, куда их засунуть, затолкать, ни один карман не выдержит такого груза, ни один ящик, разве что Лоре в рот, и там они оледенеют, успокоятся навсегда.

Хорошая идея.

По лобовому стеклу барабанят капли, ничего необычного в этом нет, необычен только цвет, с сильной примесью красного. Убедить себя в том, что это всего лишь отсветы милицейских мигалок, не составляет труда.

Лора включает дворники.

– Давай-ка выбираться отсюда, Макс. Мне что-то не по себе…

– Ты тоже это заметила?

– Что?

– Ладно, ничего… Я видел вчера этих людей. На выставке. Всю троицу. Бог-отец, бог-сын и бог – дух святой… Блин…

– Тогда мы можем не переживать за их дальнейшую судьбу.

– Я видел их вчера.

– Я тоже. Ну и что?

– А теперь они мертвы. Думаешь, все это простая случайность? Совпадение?

– Я и думать об этом не хочу. Но если ты все еще хочешь… ехать со мной…

– Хочу.

– Тогда поехали…

* * *

…Все кончено.

Если будущее и правда орешник – мы с Лорой врезались в него на полном ходу. Вмятина на капоте, слегка покореженный бампер, и больше ничего, никаких видимых повреждений, можно считать, что «Галантец» Лоры дешево отделался.

Но лучше бы мы врезались в орешник.

В орешник с мертвой птицей у корней, с паутиной в ветвях; в орешник, а не в этого типа. Мокрое шоссе нас не оправдывает, оно и не было таким уж мокрым, дожди вороньем кружат лишь над ЭсПэБэ. Ночь нас тоже не оправдывает, Лорина рука в моем паху – вот причина всех несчастий. Лорино решение доверить мне руль – вот причина всех несчастий. Я знаю, для чего она сделала это: чтобы освободить себя для мыслей о Тинатин, чтобы полностью им отдаться. Невозможно одновременно следить за дорогой и думать о прямых волосах Тинатин, о том, как они разметаны по подушке, как стекают на твое лицо, как обволакивают грудь, как струятся по бедрам; о том, как они забивают тебе рот и тогда становятся похожими на гальку и песок одновременно. Волосы стекают, обволакивают, струятся, а вместе с волосами струится и тело Тинатин, то появляясь на поверхности твоего тела, то исчезая внутри; Лора не знает, как умеет исчезать Тинатин, даже находясь рядом с тобой, Лора не знает – а я знаю. Это знание ограничивает меня, но позволяет вести машину, Лориным же фантазиям есть где развернуться, машина – лишь досадная помеха. Для Лоры Тинатин еще более недостижима, чем для меня, губы мои запечатаны сургучтагеё7 поцелуя, странно, что тогда я подумал о пластиковом стаканчике, а мысль о сургуче мне и в голову не пришла. Это не совсем обычный сургуч – красный (красное становится слишком навязчивой темой, слишком настойчивым парафразом), я видел его лишь однажды, на выставке канцелярских принадлежностей Франческо Рубинато.

Francesco Rubinato

Итальянцы, больше похожие на балканских цыган, юркие, как блохи, в шейных платках с видами озера Атабаска, преувеличенно жестикулирующие, с нечищеными ботинками, но безупречными манжетами и такими же безупречными медальонами в форме безупречного сердца Богородицы, неизвестно, переспала ли Лора с кем-нибудь из них или ей хватило карабинера во франкфуртском аэропорту. О выставке канцелярских принадлежностей писала она: никакого противоречия со специальностью ресторанного критика, милый, эти ручки, эти чернильницы так совершенны, что их хочется сожрать – живьем, не разделывая, без соусов и приправ.

Ручки совершенны, перьевые ручки ручной работы, красного дерева, с металлическими вставками, повторяющими детали барельефов собора Святого Петра, чернильницы и есть собор Святого Петра в миниатюре, остается лишь обмакнуть перо в чернильницу и написать:

ВСЕ КОНЧЕНО.

Лорина рука в моем паху – вот причина всех несчастий. Лорина рука – и в какую-то секунду я потерял контроль над собой, «Галантец» дернулся вправо, ничего страшного не произошло бы, не окажись тип именно в том месте, куда дернулся «Галантец»… Она подставила меня, сука! Невинная просьба сменить ее за рулем, хотя бы на час – что-то я совсем рублюсь, милый, ехать вдвоем – отличная идея, ты был прав, Лора солгала мне. Гораздо более изощренно, чем обычно лжет своим любовникам, любовницам и тамагочи – по поводу исключительности ливанской кухни и утонченности жарки креветок в панцирях. Далеко идущий умысел Лоры – показать мне мою собственную ничтожность, она не только мечтала о Тинатин, она мечтала рассказать ей, какое я похотливое животное. И как я, думая об одной, трахаю совсем другую, «ЖЖ»-феминистки будут обсасывать это драматическое событие целую декаду, в стихах и прозе, с обильным использованием ненормативной лексики. Возможно, даже откроют тему на каком-нибудь ублюдочном суфражистском форуме, «ниибацца, какую актуальную»:

«8 с половиной причин почему мы их терпеть не можем»,

– и воткнут ее между двумя другими темами:

«Наши люди в баскской сепаратистской группировке “ЭТА”»,

«Все, что напрямую не касается секса, но нам интересно».

Мне насрать на 8 с половиной причин, они неважны, важна только одна – Лорина рука в моем паху.

Пожалуй, Лора ненавидит меня больше, чем я мог предположить.

Эту ненависть я ощущаю даже сейчас, когда мы оба сидим в машине, в двадцати метрах от сбитого мной типа. Неизвестно, поднимал ли он руку, чтобы остановить нас, или просто вышел из своего джипа, чтобы отлить, мы никогда не узнаем об этом.

Он мертв. Мы влипли. Все кончено – вот это я знаю точно.

Удар не был сокрушительным, скорее мягким, глухим, я даже не успел сообразить, что произошло, не успел сбросить газ, а Лора не успела вынуть руку у меня из штанов. Тормозной путь выдаст нас с головой, в последний раз, когда я смотрел на спидометр, он показывал 140, даже странно, что я со своим младенческим опытом вождения мог развить такую скорость.

Сто сорок. Никаких шансов.

– Убери руку, – говорю я Лоре, когда «Галантец» наконец останавливается.

– Что это было?

– И выключи эту дурацкую музыку.

Jane В., вечная Jane В., проклятая Jane В., липкая, как первая любовь к роскошной продавщице кондитерского отдела из магазинчика по соседству, она пропитана помадкой и сливочным кремом, а сверху покоятся засахаренные дольки мандарина.

– Что это было?

– Не знаю. Да выключи к чертям музыку!

– По-моему, мы кого-то сбили…

– Думаю, это какое-то животное… Кабан… Дикий кабан или что-то в этом роде.

– Ну тогда молись, чтобы это был кабан.

Сколько мы просидели в машине, после того как Лора высказалась насчет кабана, которого я видел только на картинках и по каналу «Animal Planet», топ-десятка «самых опасных», и насчет молитвы: отче наш в первой строке, аминь – в последней, сам текст не сохранился; сколько мы просидели? Десять минут? Час?..

– Ты собираешься выходить? – спрашивает у меня Лора.

– А ты?.. Ни одна молитва в башку не лезет…

– Это не кабан.

– С чего ты взяла, что это не кабан?

– Я не знаю ни одного кабана, который водит машину. Которому выдали бы водительские права.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мудак… Я связалась с мудаком!.. Мудак… Мудак!!! – шепчет Лора, не глядя в мою сторону, и у меня закладывает уши от этого шепота.

– А лоси не водят, потому что рога в салоне не помещаются?

– Мать твою…

Джип в зеркале заднего вида, фары потушены, я вижу то же, что и Лора: джип, кабаны не водят машину, тут Лора права, и лоси не водят машину.

– Может, он еще жив? – безнадежным голосом спрашивает Лора.

– Выйди посмотри.

– Сволочь! Это ты его сбил, ты!

– Тачка-то твоя…

– И что?

– Тачка твоя, а у меня даже прав нет, как у кабана.

– И что?

– Я не должен был сидеть за рулем. Я и не сидел.

Мне нисколько не жаль Лору, дерьмо, в которое мы влипли, – не для страниц «Live Journal», Лора будет пережевывать его сама, давиться и пережевывать.

– Подонок!

– Да ладно тебе… Почему бы нам не рвануть отсюда? Как тебе такая идея?

Идея вполне здравая, ни одной машины за то время, что мы собачимся, не проехало мимо, встречная полоса тоже свободна, никто не истерит у нас за спиной, следовательно, тип, которого мы сбили (мне все еще хочется верить, что это был кабан или тварь сходного с кабаном размера), – тип был один.

– Я знаю, чем это заканчивается…

«Я знаю, что вы делали прошлым летом», ужастик для выпускников школ и неудачников из обслуги «Макдоналдса» с бейджами на красных рубашках, красных в белую клетку, с неестественной доброжелательностью во взгляде, такая доброжелательность свойственна только им и адвентистам седьмого дня, пытающимся всучить тебе печатную религиозную агитку прямо в подземном переходе. Плачевный конец героев ужастика меня не устраивает.

– Я сяду за руль, – решается наконец Лора. – Выматывайся.

Выматывайся, милый, но первой из машины выходит она; назад, туда, где стоит припаркованный к обочине джип, Лора старается не смотреть.

– Выходи…

Лора ненавидит меня больше, чем я мог предположить.

Но я мог бы предположить, мог бы догадаться, что она сделает в следующий момент. Двери заблокированы в течение секунды, чертов электропакет! медленно, как в рапиде, Лора поворачивает ключ зажигания и приспускает стекло. Мне хорошо видно ее лицо, исполненное торжества, изо рта вылетает облачко пара, хотя совсем не холодно.

FUCKYOU!

BURN INTO HELL, SCOUNDREL![25]25
  Врезался в ад, негодяй! (англ.).


[Закрыть] —

написано на облачке, в духе комиксов о супербратьях Марио, водопроводчиках.

– Ты не должен был сидеть за рулем. Ты и не сидел.

– Лора! Что ты задумала, Лора?!

– Хай, милый!

Хай! Выбирайся из этого зажопья сам, милый! Ах ты, сука! Решила бросить меня на полдороге, в трехстах километрах от гребаной Москвы, рядом с трупом, сука, сука, сука!.. В лучшем случае она просто забудет о моем существовании, хотя бы на время визита в Москву, хотя бы на время встречи с Тинатин, в худшем… Страшно даже представить, что произойдет в худшем случае. Она может добраться до ближайшей заправки и сообщить об аварии на трассе, возможно, со смертельным исходом.

Нужно почаще бывать за городом – первая мысль, которая посещает меня, когда я выкрикиваю вслед стремительно тающим габаритным огням «Галантца» «сука! сука! сука!» – шикарный воздух, из леса тянет запахом прели и все такое, нужно почаще бывать за городом, разжиться велосипедом, оставшимся от воспоминаний о Буче и Санденсе, посадить на раму Тинатин и безостановочно шептать ее затылку: «Люблю, люблю, люблю».

Сука! Сука! Сука!..

Я вижу в темноте – мысль № 2.

Если верить часам на мобильнике, сейчас около двух, темень должна быть такая, что хоть глаз выколи, такой она и была, когда я затормозил «Галантца» после столкновения, очертания припаркованного джипа скорее угадывались, чем просматривались, но сейчас все по-другому.

Я вижу в темноте.

Карим глазом чуть лучше, чем светло-зеленым, viva la темнокрылые бабочки!.. Карим глазом я в состоянии рассмотреть мельчайшие детали, что-то подобное уже было, совсем недавно, на Крюковом, мельчайшие детали:

техталон на лобовом стекле – до 2006 года,

католические четки на зеркале за лобовым стеклом,

передняя дверца приоткрыта,

марка джипа – «Тойота Лэнд Крузер»,

номера не питерские – московские, 77-й регион, Н316УК,

браслет на руке типа, лежащего в луже крови, золотой, кроссовки «Reebok»,

джинсы, легкая куртка и свитер под горло никакой ценности не имеют.

Он мертв. Мертвее не бывает

Он мертв, но кровь его все еще жива. Та же срань, что и на Крюковом, с той лишь разницей, что физиономия типа мне незнакома. Я никогда не видел его раньше, ничем не примечательный шатен, скорее всего, шатен, волосы его слиплись и потемнели от крови; ничем не примечательное лицо, на лице застыло удивленное выражение – что ж, типа можно понять, я бы тоже удивился такому неожиданному, такому печальному финалу.

Н316УК

Неплохой пароль для входа в чат «J’embrasse Pas», жаль, что я уже зарегистрировался, символизма кот наплакал, разве что последние буквы номера – «УК» – попахивают Уголовным кодексом, за содеянное мне корячится статья. Мое положение ничуть не лучше, чем у плачущего кота, чем у кота, сдохшего от любопытства, от онанизма, от любовной горячки; кровь мертвого парня обступает меня со всех сторон, вернее – расступается, подталкивает меня к телу, давай, бэбик, неужели не интересно? та же срань, что и на Крюковом, та же срань. Моя кровь пребывает в таком же возбуждении, она почти кипит, она готова разорвать меня изнутри, если она на это все-таки решится – меня не спасет и водолазный скафандр для глубоководных погружений,

и цельнометаллическая оболочка.

Во внутреннем кармане куртки я нахожу телефон и документы, завернутые в целлофановый пакет: два паспорта, российский и заграничный, и водительские права на имя Максима Ларина. Паспорт выдан в городе Королеве Московской области.

Ларин Максим Леонидович, 1975 г. р.

Мы почти полные тезки, вот черт, «Максим Леонидович» – это ко мне, папашу мертвеца тоже звали Леонид, остается надеяться, что он был не таким мудилой, как мой собственный, я всего лишь на год младше Максима Леонидовича Ларина и не в пример живее, чем он.

От любопытства кот подох. Или от любовной горячки?

То, что происходит сейчас со мной, тоже можно назвать горячкой; для начала нужно убрать труп с дороги, если сейчас шоссе пустынно, то это вовсе не означает, что через минуту на нем никто не появится. С той или с другой стороны.

Кровь парня все еще не может успокоиться, так же, как и моя собственная, я снова (как и тогда, на Крюковом) вижу: она собирается в ручейки и снова распадается на капли, но теперь ее движение гораздо более осмысленно – или это я подошел слишком близко? Что-то вроде букв – на дороге проступает что-то вроде букв, кровь умеет составлять слова, надо же! Жаль только, что смысл их мне неясен, да и слова ли это? Сборище непонятных мне знаков, похожих на иероглифы или на клинопись, или на то и другое одновременно; эсэмэски, составленные из них, никогда не будут прочитаны, я первый их не прочту. Я – совсем не то что Великий Гатри, un jour[26]26
  Однажды (фр.).


[Закрыть] выехавший в Бельгию с пустым рюкзаком, в котором были только русско-китайский карманный словарь и фотоальбом «Блондинки»; за год, проведенный в Бельгии, Великий Гатри изучил словарь от корки до корки, все пятнадцать тысяч слов, он и сейчас может написать любое слово, любое, из пятнадцати тысяч, и произнести вслух не меньше двухсот. Зато все его познания во французском свелись к универсальной фразе:

J ‘at mat au coeur[27]27
  У меня болит сердце (фр.).


[Закрыть] —

по-фламандски он не знает даже этого.

Фотоальбом «Блондинки» был украден у него обдолбанным наркодилером-сенегальцем, в то время как Великий Гатри, сверяясь со словарем, объяснял последнему тонкости русской коммерческой порнографии на чистом китайском; украден для известных целей, после чего сенегальца неоднократно видели дрочащим перед раскрытым альбомом на одной из крыш в центре Брюсселя: гы-гы, посмотреть бы на эту эпохальную черно-белую дрочку.

Пожалуй, сейчас мне пригодился бы Великий Гатри и его Великий русско-китайский словарь, на худой конец я мог бы удовлетвориться и присутствием Рыцаря Дырокола Хайяо, но я один, один, если не считать трупа на дороге. Надо оттащить его подальше, туда, куда стекают ручейки крови. Они движутся в сторону леска, растущего у самой обочины, они бросили дурить, никаких иероглифов, никакой клинописи больше нет, они бросили дурить и теперь указывают направление.

Оттащить труп – этим дело не ограничится. Гарантии, что его не найдут, как только начнет светать, у меня нет, к тому же вдруг еще выищутся умники, которые видят в темноте?..

Может быть, забросать его ветками?..

Лучше зарыть.

И поглубже.

Лучше зарыть – мысль № 3.

Она нисколько не пугает меня, она выглядит так же буднично, как моя первая мысль – нужно почаще бывать за городом, она так же увлекательна, как вторая, – я вижу в темноте, угрызений совести я не испытываю, есть только горячечный ток крови по венам (не его ли пробудила своим пластиковым поцелуем Тинатин?), есть только холод, идущий от живота к голове (не он ли вошел в меня вместе с Лорой?), целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры! неизвестно, сойдетесь ли вы когда-нибудь, но во мне вы уже сошлись.

Вот так. Полежи пока здесь, дружок.

Я почти не чувствовал тяжести, перетаскивая тело, я даже не испачкался, хотя должен был быть по шею в крови. Но я осторожен, предельно осторожен. И теперь, когда тела на дороге больше нет, можно заняться джипом, «Тойотой Лэнд Крузер».

Беглый осмотр салона ничего не дает: я не нахожу никаких вещей, кроме пластиковой бутылки с минералкой на переднем пассажирском сиденье, возможно, кое-что обнаружится в багажнике. Ключ торчит в замке зажигания, и это единственный ключ, который попался мне на глаза, самое занимательное в нем – брелок. Поначалу он кажется мне бесформенной массой какого-то желтого металла со спиралевидными насечками и двумя камешками в верхней части, но определенно, в бесформенности заключен какой-то смысл. Скругленные поверхности, ни одной ломаной линии, при ближайшем рассмотрении можно даже различить нечто, напоминающее голову животного (там-то и осели камешки), имеются также четыре конечности. Вернее три, четвертая только подразумевается, от нее отбит кончик и линия разлома довольно свежая. Ящерица или саламандра.

Саламандра.

Мне хочется думать, что это саламандра, хотя я никогда не видел ее живьем. Так же, как кабана.

Брелок довольно увесист, граммов 150–200, никак не меньше. Он липнет к рукам, от него невозможно отвязаться, спустя несколько минут я ловлю себя на мысли, что вожу пальцем по спиралям, их шесть, расположенных попарно, любопытно, что они обозначают?

От любопытства кот подох. Или от любовной горячки?..

В бардачке, который я вскрываю, с трудом выпустив из рук брелок, лежат карта дорог Москвы и Московской области, телефонная зарядка с гнездом под аккумулятор в машине, портмоне с приличной суммой, пистолетная обойма и сам пистолет. Четыре бумажки по тысяче рублей, еще столько же – по пятьсот, мелочь в виде сотенных, полташек и десяток, сотрудники автоинспекции клюют на нее не хуже, чем на узкие бедра Лоры, четыреста долларов крупными купюрами, сто евро, пистолет, гм…

Никогда не видел оружия живьем. Так же, как кабана, так же, как саламандру.

Квадратный логотип на стволе – «Glock», последние четыре буквы упакованы в крупную первую, торчат из ее пасти, тот же логотип на рукояти; в обойме, которую я после некоторых усилий вынимаю, – довольно большое количество патронов, сосчитать их почему-то не удается: то ли пятнадцать, то ли семнадцать.

Никаких документов на оружие при Максиме Ларине не оказалось, но, может быть, я плохо искал? Неважно, от пистолета и запасной обоймы к нему тоже придется избавиться, если…

Если что, бэбик?

Кажется, я уже принял решение. Зарыть труп и рвануть отсюда к чертям на джипе «Тойота Лэнд Крузер». Хотя бы до ближайшего населенного пункта, не идти же пешком по трассе ночью. Эта мысль успокаивает, убаюкивает меня, так же, как ровное гудение мотора; автоматическая коробка передач, приборная панель – в ней и кот разберется, так что с управлением я справлюсь.

Справлюсь.

Sony Ericsson. Телефон, который я вытряхнул из тела вместе с документами, симпатичная модель, у меня такая же: встроенная фотокамера, цветной дисплей, на заставке тот самый «Лэндкрузер», в котором я сижу. На моей собственной заставке – финал полузабытой шахматной партии Карпов – Корчной, различие в сексуальных предпочтениях налицо.

Телефонная книга пуста.

Журнал звонков пуст.

Ни одного входящего, ни одного исходящего сообщения.

Либо Максим Ларин разжился телефоном за полчаса, максимум за час до смерти, либо он все тщательно подтирал за собой. Все это, вкупе с пистолетом, толкает меня к бесплодным размышлениям о личности Максима Ларина. Кого я сбил в трехстах километрах от гребаной Москвы?.. Проще всего с идентификацией дело обстоит у «ЖЖ»-феминисток:

«собаке – собачья смерть»;

«кобель кобеля завалил, на хрен, бля»;

«чем меньше скачет их по свету, тем чище воздух, бля, планеты».

Целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры! Кого же я сбил, любопытно?

От любопытства кот подох. Подох.

«Сдох Максим – и хрен с ним», – подытожили бы «ЖЖ»-феминистки, кого же я сбил?

Бандюхай, сказала бы фальшивая сука Лора, чем мельче в штанах, тем круче шины, такие банальные типы никогда ее не интересовали, ритуальные убийцы – дело другое, дурачки с автозаправок – дело другое, карабинеры в аэропорту – вообще офигеть, йоу!..