Текст книги "Любовники в заснеженном саду"

– Нет, ну я так и знала! – обломив зубы на моей непроницаемости, неуязвимости и отличной вероломной памяти, она обратилась к своему качку. – Это просто наколка! Причем самая гнусная… Кто из твоих дружков мог так пошутить? Соображай!.. Попались на удочку… Да еще с этой лохушкой на пару!

Но с соображалкой у перца было туго. Он наморщил лоб, поиграл бровями и наконец-то выдоил из себя целую связку тупых междометий:

– Дин… Э-э… Ну не говори фигни… М-м-м… Ну кто бы стал так тебя разыгрывать, подумай! У-у-уф-ф-ф… Не мои друзья уж точно, ты знаешь…

Ага. Дина. Ее зовут Дина. Ясненько!

– Меня радует только одно, – Динке были вовсе не нужны причитания парня, достать меня – вот ее главная задача. – Меня радует, что мы не одни такие идиоты. Эту овцу тоже развели!

Вот именно, вот именно! Овцу. Развели. Вернее – двух овец. Белую и черную. В любом случае, копыта с себя срывать не стоит, нужно просто отнестись к ситуации со здоровым юмором.

– Ну, вы как хотите. А я пошла…

Отодвинув плечом притихшую парочку, я нырнула под сумрачные своды Дома культуры.

…Комнату 34 я обнаружила на втором этаже. Под щербатой, основательно подпорченной временем табличкой с номером висела еще одна – свеженькая и отксерокопированная: «ТАИС». Особой уверенности мне это не придало, особенно после того, как приложив ухо к двери, я услышала чьи-то приглушенные голоса. Голосов было никак не меньше трех, все – мужские. Именно – мужские, мало подходящие для розыгрыша.

Пока я, поджав хвост, раздумывала, в самом конце коридора послышались шаги. Все ясно, сучка-Динка и ее перец не выдержали и тоже решили заглянуть в лицо отксерокопированной «Таис».

Ладно. Была не была.

Тем более что от вчерашнего телефонного Александра Мостового поступила настоятельная просьба «не опаздывать».

Я постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.

* * *

…Комнатенка оказалась небольшой, два стола, два кресла, несколько стульев, составленных в ряд у стены, раздолбанное пианино «Красный Октябрь» и кожаный диван. На диване сидели уже виденный мной юный хмырь в вытянутом свитере и еще один хмырь постарше, при галстуке, костюме и очках с диоптриями. А в кресле расположилась блеклая телка с чумовым пирсингом на лице. Я прямо впилась глазами в этот проклятый пирсинг: две серьги в правом подобии брови, одна – в левом, проколотая губа и маленький камешек в ноздре. Впечатляет, ничего не скажешь. Себе, что ли, сделать?.. Ну да… Сделать, а потом ждать, когда папахен вырвет эдакую красотищу вместе с ноздрями, губами и надбровными дугами.

Я так увлеклась телкой, что поначалу даже не обратила внимания на Главного, сидящего за столом. Того самого, которого так испугался на прослушивании мой несчастный позвоночник.

– Рената? – сказал Главный.

Глубоким, хорошо поставленным голосом, больше похожим на силок для доверчивых овец, черных и белых. Вот ты и попалась, Рената Викторовна, вот ты и попалась…

– Типа да. Рената, – глупо хихикнула я.

– Очень хорошо… Прох…

Закончить он не успел: дверь за моей спиной тихонько скрипнула, и в затылок мне задышала брюнетистая сучка. И взгляд Главного плавно переместился на нее.

– А это типа Дина? – спросил Главный.

– Типа… – голос у сучки заметно сел.

– Ну что ж… Проходите, садитесь. Вот сюда…

Подбородок Главного резко пошел в сторону и уперся в стулья у стены. Стулья сразу же показались мне электрическими, а стена – расстрельной, ну да выбирать не приходится. Я уселась первой, Дина последовала моему примеру: так мы и сидели через два стула, даже не глядя друг на друга. Зато вся местная четверка принялась с жадностью нас рассматривать. Нагло и цинично, как девок на панели, – как сказал бы мой папахен в минуты просветления.

– Ну как вам девчонки? – спросил Главный у своей свиты.

– Н-да, – первыми отозвались диоптрии. – То, что называется случайным выбором… Не знаю, Ленчик… Тебе виднее…

– Вот именно, – Главный по имени Ленчик раздул ноздри. – Мне виднее – это раз. И два – в этой жизни можно доверять только случайностям… Виксан?

Серьги у пирсинговой телки отреагировали на нас по-разному: три в бровях – поползли вверх, одна на губе – опустилась вниз. И только камешек в ноздре занял нейтральную позицию.

– Одна – блондинка, другая – брюнетка, одна – стриженая, другая – с длинными волосами. Идея понятна, Ленчик, только уж очень она прямолинейная… А проект… Мы ведь говорили с тобой… Индивидуальность – вот что главное… А здесь индивидуальностями и не пахнет… Во всяком случае, на мой просвещенный взгляд…

– Да пошла ты, – неожиданно сказала Динка, недобро уставившись на блеклую телушку. – Кто б гнал… Я себе еще больше могу сережек напихать… Даже в те места, куда тебе вход запрещен… И индивидуальностью от меня будет нести, как от помойки… Блин…

Угумс… А сучке, оказывается, палец в рот не клади! Я с симпатией скосила глаза на Динку – впервые, нужно признаться.

– Ну, Ленчик, я лучше промолчу, – выдавила из себя бледная спирохета Виксан, явно не ожидавшая такой прыти от малолетней овцы. – Твое решение…

Ленчик рассмеялся, показав не первой свежести зубы.

– Значит, говоришь, нет индивидуальности? А, по-моему, она через край переливается. Как, Дина Константиновна, согласны?

– Ясен хрен, – поняв, что Главный взял ее под крыло, Динка сразу же воспряла духом.

Что ж, теперь ход за мной. Динка отличилась, теперь моя очередь продемонстрировать яркую индивидуальность. Одним пальцем прижав очки к переносице, я произнесла:

– Может быть, нам раздеться? Чтоб вы, так сказать, оценили товар по достоинству?

Ленчик крякнул:

– Еще успеете, Рената Викторовна. А вот очки снять не мешало бы…

Фингал под глазом сразу же заворочался и напомнил о себе легким покалыванием. Вот хрень! Можно, конечно, схамить в стиле Динки, что-то типа «глаза бы мои на вас не смотрели, деятели», но это уже чересчур. Качать права, даже не выяснив, по какому поводу проходит заседание… Нет, на такой подвиг я не способна.

– Мне не мешают, – я была сама кротость. Хотя и железобетонная.

– И все-таки – снимите. Очень хочется заглянуть в ваши глаза… Или это стиль?

– Вот именно. Стиль, – я была почти благодарна неведомому мне Ленчику за подсказку.

А он… Он встал со своего места, прошелся по комнате и присел передо мной на корточки. И долго смотрел на меня. Снизу вверх. Так долго, что у меня загорелся подбородок от смущения…

– Значит, стиль? – полушепотом произнес он.

– Угу…

Впервые я увидела его так близко. От нечесаной свалявшейся макушки до кончиков ботинок, никогда не знавших обувной щетки. Да черт с ними, с ботинками. Главным в Ленчике было лицо. Вернее, наспех сколоченное подобие лица, где разные его части принадлежали разным людям, как на картинках, которые дешевые метрошные журнальчики помещают в самом конце, в рубрике «Игротека» – «Угадай, кто на портрете»… Нежный, с боем отобранный у зазевавшейся фотомодели рот шептал мне: «Все хорошо, девочка, все будет хорошо… просто доверься мне, – и все будет хорошо…» Заросший слабой застенчивой щетиной подбородок подмигивал: «Мы таких дел наваяем, ди-ивчонка, мало не покажется!..» И только в глазах… Только в глазах я прочла прямую и явную угрозу: «Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Будешь выкобениваться – в бараний рог сверну, жалкое ничтожество!..»

– Значит, стиль? – еще раз повторил он.

– Угу, – кивнула я, парализованная стылыми, замершими плавниками его зрачков.

– Так вот, заруби себе на носу, соплячка. Это – дерьмо, а не стиль. Поллюции прыщавого подростка. А что такое стиль – ты скоро узнаешь. Обещаю. Уяснила?

– Уяснила…

Неужели это мой собственный голос? Раздавленный, едва слышный… Даже моему родному алкашу-папахену еще ни разу не удавалось так его опустить, хотя фингалов за последние пять лет он мне понаставил предостаточно.

– Тебя это тоже касается, – Ленчик повернулся к притихшей Динке. – Не думайте, что вы здесь – центровые. Вы – никто. И звать никак. Дерьмо дерьма.

– Сами вы… – начала было Динка, но приподнявшаяся бровь Ленчика сразу же привела ее в чувство.

В комнате повисла нехорошая тишина, которую раскололо нервное покашливание хмыря в свитере.

– Да ладно тебе, Ленчик. Совсем девчонок напугал…

– А разве я напугал? – Ленчик оперативно нацепил на физиономию самую добродушную улыбку. Она шла ему примерно так же, как моему вечно бухому папахену – смокинг с орденом Почетного легиона в петлице. – Никого я не пугал. Девчонки – золото. Думаю, мы поладим. Ладно… Мы сейчас идем обедать в какой-нибудь ресторанчик… Вы как, не против?

Он обвел нас взглядом. Я была не против и с готовностью кивнула, вот только Динка закусила нижнюю губу.

– Видите ли… Э-э…

– Леонид Леонидович, – мягко подсказал хмырь в свитере.

– Видите ли, Леонид Леонидович… Я не одна… Там мой парень… За дверью… Может быть…

– За дверью? – Ленчик несказанно оживился. – Думаю, лучше ему там и оставаться. За дверью. С сегодняшнего дня.

– То есть как это? – не поняла Динка.

– А вот так. Впрочем, это мы сейчас обсудим. Ну, поехали, девчонки!..

…Ресторанчик назывался «Офсайд», вернее, не ресторанчик даже – тухлая кафешка, последнее прибежище тупоголовых футбольных фанатов с бутсами вместо мозгов. Впрочем, фанатов в это время дня не просматривалось, и майки с номерами, флаги и вымпелы, развешанные по всему кафе, откровенно скучали. Заскучал и одинокий официант, как только Ленчик сделал свой хилый заказ: два вторых с сакраментальным названием «Баттистута» (узкогрудый шницель с картошкой фри), два апельсиновых сока и бутылка дешевого молдавского вина «Фетяска».

Ленчик всучил нам по соку, а себе налил вина, ничего другого и ожидать не приходилось от такого плохо выбритого хамоватого козла.

Он поднял бокал и посмотрел на нас сквозь мутное, заплеванное бесцветным вином, стекло.

– Ну, за вас, девчонки! – преувеличенно бодрым голосом сказал он. – За дуэт «Таис».

– Дуэт? – Динка едва не подавилась апельсиновым соком. – Вы хотите сказать, что я и она – дуэт?

– Хочу, – Ленчик улыбнулся. – Именно это я и хочу сказать… А тебя что-то не устраивает?

– Да нет… Но…

– С сегодняшнего дня ты должна забыть слово «нет», соплячка. С сегодняшнего дня ты должна говорить только «да». И если я скажу тебе раздвинуть ноги прямо на сцене, ты тоже скажешь мне «да».

Динка отставила сок и вцепилась в край стола. Еще секунда, и она вылетит из кафе как пробка, к гадалке не ходи.

– Хочешь уйти? – ласково поинтересовался Ленчик. – Так и не узнав, что тебя ждет в будущем?

Черт, он знал, чем бить, этот козел!

– И что же ждет меня в будущем?

Вот оно как, Динка была самой обыкновенной любопытной девчонкой. Я тоже была любопытной девчонкой, и мне тоже хотелось узнать, что ждет меня в будущем. Кроме разъевшейся жирной задницы и всех вытекающих из этого последствий.

– В будущем… И очень скором будущем… Тебя ждет слава, соплячка. Такая, которая не снилась никому в нашем доморощенном шоу-бизнесе… Слава, деньги, независимость…

– А вилла на Канарах меня не ждет? – схохмила Динка.

– И даже на Гавайях. И даже на Голливудском холме. Мне продолжать или пойдешь к черту?

И все-таки она не хотела ломаться, Динка.

– Значит, на Голливудском холме… Я буду сидеть на Голливудском холме и курить сигареты «North Star»…

Вот хрень, не в бровь, а в глаз! Я только сейчас обратила внимание на пачку, которую сумасшедший Ленчик скромно выложил на край стола, рядом с одноразовой китайской зажигалкой активного ярко-зеленого цвета. «North Star», хуже могут быть только папиросы «Беломорканал»… Даже мой гнуснец-папахен до таких не опускался, потягивал вполне пристойную «Яву».

– Могли б что-нибудь другое курить, Леонид Леонидович… – продолжала наседать Динка. – «Парламент» бы купили для представительских целей. Если уж мы о славе говорим.

– Для представительских целей у меня теперь есть вы, соплячки… Впрочем, «Парламент» у меня тоже есть, – Ленчик засмеялся неожиданно низким завораживающим смехом и вынул из кармана джинсов полусмятую пачку «Парламента». – Но тратить его на вас… Увольте… Так мне продолжить?

– Валяйте… – Динка жестом фокусника вытащила откуда-то из-за спины лишь слегка распатроненную пачку «Davidoff» и ловко выбила сигарету.

Первый раунд в пользу несломленной сучки, приходится признать. Но вот второй раунд Динка проиграла вчистую, когда воткнула сигарету в зубы и призывно посмотрела на Ленчика: мол, не сиди камнем, козел, подкури даме. Подкуривать Ленчик отказался, демонстративно не заметив сигареты.

– Вынь гадость изо рта, идиотка, – интимным голосом сказал он. – Курить ты не будешь. В ближайшие пару месяцев уж точно. А сейчас отдай сигареты дяде. Товар конфисковывается в пользу продюсера проекта «Таис» Леонида Павловского…

– Проекта… Ну-ну… – не удержалась Динка, глядя, как «Davidoff» уплывает в загребущие руки Ленчика.

– Вот именно – проекта. Это будет самый успешный проект в истории отечественного шоу-бизнеса, я вам обещаю. Но сначала поговорим о вас. Вы ведь и есть проект.

– И что за проект? – я наконец-то получила возможность вставить свое, дребезжащее острым любопытством, слово.

– Дуэт «Таис». Как вам название?

Динка пожала плечами: очевидно, название нисколько ее не грело.

– Знаете, почему я выбрал вас, соплячки?

– Почему? – опять не удержалась я.

– Не потому, что у вас какие-то сумасшедшие по силе голоса… Голоса у вас так себе, будем смотреть правде в глаза. И на Монтсеррат Кабалье вы не потянете даже в самых радужных мечтах. Таких голосов – девять на десяток. И сами по себе вы ровным счетом ничего не представляете. Малолетки, каких миллионы. И на вашем месте могли быть любые другие малолетки, от этого ровным счетом ничего бы не изменилось.

– Ну и? – Динка и правда за словом в карман не лезла. – Почему же здесь сидим мы, а не кто-то другой?

– Потому что вы потрясающе смотритесь вместе, – просто сказал Ленчик. – Уж поверьте мне, парню, которого выгнали с третьего курса психфака.

– За профнепригодность? – ай да Динка, сама невинность, надо же!

– Да нет… Совсем напротив, – ушел от ответа Ленчик. – Но дело не в этом. Вы идеальны, если собрать вас вместе. А каждая по отдельности – чмошница из чмошниц. Так что лучше вам держаться вместе, голубки, и тогда вы произведете впечатление…

– И на кого же мы произведем впечатление?

– На то быдло, которое притаранит свои денежки в кассу. А уж это быдло мы обнесем по полной программе, я вам обещаю. Как видите, я с вами предельно откровенен…

– К чему бы это? – Динке понравилось издеваться над Ленчиком, коню понятно.

Но Ленчик был непрост, совсем непрост. Это стало ясно, как только фотомодельные губы продюсера увяли, как лепестки чайной розы, а глаза засветились недобрым волчьим огнем. Он перегнулся через стол и ухватил Динку за подбородок.

– А к тому, что ты сегодня же подпишешь контракт. И я сделаю тебя знаменитой…

Динка даже не пыталась вырваться. Бедняга. Не хотела бы я оказаться на ее месте.

– Я сделаю тебя знаменитой. Нет, ты, конечно, можешь отказаться. И вернуться к своей бабке. И к своему парню, и получать свои тройки, а потом поступить в педагогический, на начальные классы, потому что на большее у тебя не хватит клепки…

Не выпуская из пальцев Динкин подбородок, Ленчик повернул змеиную голову ко мне.

– Ты тоже можешь уйти. К папашке-алконавту… У тебя ведь только он за душой, а? Я прав?

Вот хрень! За три дня он успел собрать о нас кое-какую информацию… Да что там – кое-какую! Он знал, чем бить, урод!..

– Вообще-то я уходить не собиралась, – промямлила я.

– Если уйдет она, уйдешь и ты, – заверил меня Ленчик. – По отдельности вы меня не интересуете. И никого не заинтересуете… Вы нужны мне вместе. Или обе – или ни одной.

– Я остаюсь, – быстро сказала Динка. – Отпустите…

– Так-то лучше…

Ленчик наконец-то оставил в покое Динку, откинулся на стуле и нагло закурил конфискованный «Davidoff».

– А что это за типы там сидели? С вами? – спросила я. – Ну там, в клубе…

– Моя команда. Талантливые ребята. С Алексом вы уже знакомы, я думаю. Вика – поэтесса, и очень неплохая. Она же будет отвечать за пиар…

– За пиар… Ну вы даете… – встряла Динка. – А очкастый?

– На этого очкастого тебе молиться надо… Композитор от бога, аранжировщик от бога, клепает только хиты…

– Его, случайно, не Крутой фамилия?

– Нет, не Крутой, – рассмеялся Ленчик. – Покруче будет. Лепко. Леша Лепко.

– Ну, все понятно, – Динка прищурила глаза, в которых так и прыгала готовая в любой момент сорваться фраза: «Лепко, самое то… И ты сам лепишь нам горбатого, дорогуша…»

– Значит, все понятно? Тогда перейдем к вам… Вы-то познакомились уже?

– Имели счастье, – высказалась за нас Динка.

– И как?

– Что – как?

– Как вы друг другу?

– А это важно? – Мой вопрос был вполне нейтральным. Вежливым и нейтральным.

– Важнее, чем если бы вы тусовались в барокамере в течение месяца. Тест на психологическую совместимость… Так как?

– Поживем – увидим, – философски заметила Динка. – Не могу сказать, что я от нее в восторге…

– Я тоже кипятком не писаю, – огрызнулась я.

– Брейк, брейк, девчонки, – рассмеялся Ленчик. – С сегодняшнего дня вы должны любить друг друга. Иначе проект рухнет.

– Угу… Они любили друг друга, как сестры… – совершенно неожиданно Динка пнула меня ногой под столом. – Тебя как зовут, сестренка?

– Ее зовут Рената, а любить друг друга вы должны больше, чем сестры.

– Это как?

– Потом объясню. Ну что, вы готовы проснуться знаменитыми?

– Не забудьте только будильник завести, – Динка за словом в карман не лезла, факт.

Ленчик снова рассмеялся – он оценил шутку по достоинству.

– Не забуду, не забуду. Вот только это будет не будильник, а бомба с часовым механизмом… Я вам обещаю…

…Бомба разорвалась ровно через три месяца.

Эти три месяца полностью изменили нашу жизнь. Настолько, что я даже позабыла, какой она была до «Таис». Захотела позабыть – и позабыла. Школа, прыщавый Стан и папахен – все это теперь казалось страшным сном, бумажкой из-под вокзального чебурека, которую я выбросила в урну. Даже не вытерев об нее пальцы. Главным был проект, сумасшедший проект, который мог прийти в голову только сумасшедшему человеку. Но только теперь, когда я стала умненькой-разумненькой и к тому же мертвой девушкой-убийцей, я смогла по-настоящему понять сумасшествие проекта. И его смертельную, холодную красоту.

Ленчик был гением.

Он был гением, сумасшедшим гением, даже теперь, убив его, я могу это сказать.

Он был гением.

Он вылепил меня, так же, как вылепил Динку, он был Пигмалионом, отрыжкой древнегреческого одержимого типуса, о существовании которого я, прожив тогда неполных шестнадцать, даже не подозревала. Как не подозревала о многих вещах, хранившихся в сумрачных книгах, в сумрачных картинах, в сумрачных черепах давно ушедших людей… Он, Ленчик, сделал меня другой.

Иной.

Способной на убийство.

Но все это случилось потом, спустя два года, а тогда…

Тогда я не знала о Ленчике почти ничего. И узнала позже, много позже, в коротких промежутках между гастрольными турами, записями альбомов и съемками клипов; в коротких промежутках между нашей с Динкой взаимной ненавистью: той самой ненавистью, которая сильнее любви и которая заставляет людей держаться друг друга. И ревниво следить, и, увязая в песке, шастать друг за другом по самой кромке времени…

Ленчик был недоучившимся историком, недоучившимся психологом, недоучившимся оператором, единственное, что он с грехом пополам закончил, был тухлый «кулек» в Николаеве, с такой же тухлой специализацией – «Режиссура массовых праздников». Как он вышел на алюминиевого магната Пинегина – осталось тайной, покрытой мраком. Такой же тайной были и сто тысяч долларов, выделенные господином Пинегиным на раскрутку проекта. Сумма для шоу-бизнеса ничтожная, я поняла это уже потом, два года прожарившись на попсовых сковородках, но Ленчик бы сумел обойтись и гораздо меньшими деньгами, с него сталось бы. Троица, которую он приволок за собой в проект, тоже была недоучившейся. Недоучившейся и недолечившейся. Поэтесса Вика, она же – Виксан для близких друзей, крепко сидела на игле, музыкальная гениальность Леши Лепко проистекала из тихой и нежной шизофрении, с сезонными обострениями, во время которых композитор «Таис» с гиком и воплями отправлялся в дурдом. Самым приличным из всей компашки был Алекс Мостовой, кроткий Алекс, шестикрылый серафим с безнадежным раком поджелудочной.

Героиновая запирсингованная истеричка, шизофреник и сумасшедший гений – такой коктейль кого угодно с ног собьет.

Так и получилось.

Сбил. Свалил с копыт. Снес крышу.

После дурацкого «Офсайда» мы снова вернулись под сень Девятой пятилетки, в ту же комнату. И застали там все ту же троицу. Виксан валялась на диване, Алекс сидел на подоконнике, а тихушник Лепко, посверкивая очками, терзал «Красный Октябрь».

Наше появление было встречено вялыми Виксановыми хлопками и таким же заторможенным, но довольно смешным матерным четверостишием. Позже я узнала, что, обдолбавшись, Виксан обожает на ходу сочинять частушки с матами, прикол у нее такой, хобби.

– Ну что? – спросила Виксан. – Как культпоход?

– Лучше не бывает, – отозвался Ленчик. – Девчонки просто молодцы.

– Ну-ну… А главное ты им сказал?

– Главное? – Ленчик яростно поскреб заросший подбородок. – Не будем торопить события…

– А чего? Ничего дурного в этом нет… Не с гамадрилами же трахаться им придется… Все очень симпатично и даже эротично… Не побоюсь этого слова… М-м-м…

– Лучше бы уж с гамадрилами, – хрюкнул композитор Лепко. – Лучше бы уж с гамадрилами, честное слово… Извращенцы…

– Сам ты извращенец, – Виксан захихикала. – Сам ты гамадрил, Лешенька… Ни хрена ты не понимаешь в эротизме. В гомоэротизме… Не побоюсь этого слова… М-м-м…

– Вот что, господа хорошие, – пресек дебаты Ленчик. – Давайте-ка не будем пугать девчонок раньше времени.

– А че происходит-то? – встряла Динка, до сих пор молча переводившая взгляд с Лепко на Вику и обратно. – В чем дело?

– Ни в чем… – Виксан вытянула губы в трубочку. – Ни в чем… Ух ты, нимфеточка моя сладенькая… Ути-пути…

– Чего это она?

– Тетя шутит, – спокойным голосом сказал Ленчик. – Не обращайте внимания, тетя немного не в себе, но она хорошая и милая… Местами… Она вам добра желает…

– Ага-ага… – поддержала Ленчика Виксан. – Солдат ребенка не обидит!

– Заткни пасть, – миролюбиво посоветовал наш новоиспеченный продюсер. – И вообще…

– А с какими это гамадрилами мы должны трахаться? – Динка уцепилась за глупую фразу поэтессы, как щенок за комнатную тапку, и теперь вовсе не желала с ней расставаться.

– Да не с гамадрилами, а друг с другом…

После этой фразы в комнате повисла тишина. Даже Леша перестал измываться над клавишами.

– Чего? – спросила Динка. – Я че-то не поняла…

– Встала и вышла, – голос Ленчика упал до яростного шепота. Такого яростного, что у меня побежали мурашки по спине.

– Ой-ой, какие мы нежные… – промурлыкала Виксан, но ноги с дивана все же спустила.

– Встала и вышла…

– Да ладно тебе, Ленчик… Подумаешь… Чего из себя целку корчить-то…

По смертельно побледневшему лицу Ленчика стало ясно: Виксан каким-то непостижимым для нас образом испортила ему всю обедню. Всю малину. Весь малинник, тщательно подрезанный, политый и удобренный.

В тот день разговор удалось замять, а на следующий мы подписали трехстраничный контракт, китайскую грамоту, – не глядя и высунув языки от осознания ответственности момента. А даже если бы и взглянули, то все равно ни черта бы в нем не поняли, жалкие дуры-малолетки. «Жалкие дуры-малолетки» – исподтишка называла нас Виксан в необдолбанном состоянии. В обдолбанном – «нимфеточки мои сладенькие». Леша Лепко, схоронившийся за толстыми стеклами очков, никогда не подавал голоса, он почти не общался с нами, предпочитая посредников в лице Алекса или Ленчика.

Зато Ленчик проводил с нами двадцать четыре часа в сутки. Двадцать пять, двадцать шесть, сто сорок восемь.

После того как чертова китайская грамота была скреплена нашими корявыми подписями, он откупорил шампанское: прямо в подворотне, куда выходили двери нотариальной конторы. И вооружил нас пластиковыми белыми стаканчиками.

– Ну, за вас, девчонки. За проект «Таис»…

Шампанское перелилось через край – Ленчик плеснул от души, он был рад, он даже побрился по поводу подписания контракта: и я впервые увидела его кожу: северную, не очень чистую, слегка прибитую мелкими, почти незаметными оспинками – такая кожа бывает у людей, торопящихся жить. Или одержимых, сжираемых одной-единственной, но глобальной идеей.

– До дна! – благословил нас он.

– А я не люблю шампанское… У меня от него изжога, – закапризничала Динка.

– Ах, изжога… Пиво лучше? – Ленчик хищно облизал пересохшие губы.

– Лучше.

– Пиво – лучше. Но сейчас ты выпьешь шампанское.

– Не буду, – для вящей убедительности Динка разжала пальцы, и стаканчик с шампанским шлепнулся на землю.

Она, видно с самого начала решила для себя: если уж мы овцы, то я буду кроткой овцой, глупой и кроткой. А она – умной овцой. Умной и строптивой.

– Не будешь?

В голосе Ленчика не было никакой угрозы, напротив – веселое любопытство. Он вытащил из бездонного кармана куртки еще один стаканчик и снова наполнил его шампанским. И снова протянул его Динке.

– Ну как? Выпьем? Такое событие…

– Нет. Шампанское не буду.

– Будешь.

У Ленчика неожиданно задергалась щека. Да и Динка побледнела. Только я, потягивая предательское теплое шампанское, чувствовала себя в относительной безопасности. И… И была на стороне нашего странного продюсера. Вернее, я только сейчас поняла, что перебежала на его сторону. И мне вдруг до жути захотелось, чтобы Ленчик ударил задаваку Динку по надменной, независимой щеке, ткнул кулаком по зубам, ну, в крайнем случае, – выплеснул бы шампанское ей в рожу… А оно бы стекало по Динкиному подбородку, по дурацкой футболке с высокоморальной надписью «Together in Christ»[5]5
  «Вместе во Христе».


[Закрыть], как раз такой, какую партиями отправляют в секонд-хэнды телевизионные проповедники. Да, потеки шампанского на целомудренной христовой футболке смотрелись бы зашибись как! Так же, как и вспухшие лбы обоих – Ленчика и Динки, того и гляди бодаться начнут. И если Динка сейчас уступит, то ей всегда придется уступать. Всегда, всегда, всегда! И мы с ней будем равны…

Оле-оле-оле-оле, Ленчик впе-еред!..

– Ты будешь делать все, что я тебе скажу. Ты подписала контракт. И с этого дня ты будешь делать все, что я тебе скажу.

– А если вы мне скажете с Петропавловки спрыгнуть? Или с адмиралтейской иглы вниз сигануть?

– Спрыгнешь, никуда не денешься. Сиганешь.

– А если нет?

– Тогда я тебя удавлю, – сказано это было без всякой злости, даже ласково, но я вдруг отчетливо поняла: удавит.

С него станется. И Динка это поняла. И притихла.

– Не для того я затеваю проект, чтобы вы выдрючивались. Ты поняла? У тебя еще будет время повыдрючиваться, обещаю. Тебе это еще надоест. Совсем скоро. А сейчас ты должна закрыть глаза и поверить мне. Просто поверить.

– Ага. Просто поверить и выпить шампанское… – неужели это сказала я? Гаденьким, гиенистым, подлючим голоском.

Динка исподлобья посмотрела на меня. Если бы взгляд мог материализовываться, то я пала бы бездыханной от свинцовой автоматной очереди… Кой черт, автоматной, – зенитный комплекс СС-300 разнес бы мою соглашательскую башку в клочья…

– Ну что, пьем?

– Только не думайте… – не договорив, Динка взяла шампанское-дубль и, морщась, выпила. Первой из нас троих.

– Вот и лапонька… – Ленчик перевел дух.

А потом вытащил из кармана две связки ключей.

– Подставляйте стаканы, девчонки!

Мы сдвинули свои стаканчики, и на их дно с одинаковым тяжелым стуком упало по связке.

– Это еще что за ботва? – поинтересовалась Динка.

– Это ключи. От вашей квартиры…

– От нашей? – Я заглянула в стаканчик: ключи как ключи, один маленький, другой длинный, с затейливой бородкой. Ничего особенного, зато брелок мне понравился: маленький потешный котенок серебристого цвета.

– От вашей.

– А зачем нам квартира? – Динка тоже сунула нос в пластмассовое днище.

– Затем. Большую часть времени вы теперь будете проводить вместе, так что удобнее, чтобы вы географически находились рядом. А ездить за вами на Ветеранов, а потом в Веселый поселок мне как-то не улыбается. К тому же на транспорте сэкономим.

– На чем еще собираетесь экономить?

– Не на вас, не беспокойся.

– Ну… не знаю… А где же располагаются апартаменты, Леонид Леонидыч? В гостинице «Невский Палас»? – опущенная трюком с шампанским, Динка запоздало попыталась вернуть свои позиции.

– Пока нет. Пока – скромнее. Жить будете на Северном проспекте.

– Это еще где?

– Гражданка. Не ближний свет, но надо же с чего-то начинать…

Вот хрень! Отродясь не была на Гражданке, а если и была – то забыла как страшный сон. Гражданка с отрезанным метро, удовольствие ниже среднего.

– А квартира двухкомнатная? – Динка неожиданно проявила цепкую пенсионерскую сметку.

– Трех. Трехкомнатная. Со всеми удобствами и телефоном. Еще вопросы будут? Или останетесь при своих халупах?

Конечно, Гражданка – не лучший вариант, западло, между нами девочками… Но, с другой стороны, по сравнению с вечно пьяным папахеном, который так и норовит заехать тебе в глаз… А потом долго плачется и полощет мозги байками из прошлой счастливой жизни… По сравнению с этим и яранга на Крайнем Севере покажется пятизвездочным отелем…

– Ну, я не против… – быстро сказала я.

– Это вообще-то странно… – Динка не собиралась сдаваться так быстро. – Квартира какая-то… Может, кому-то так удобнее… Может, у кого-то напряги с жильем… А мне и дома неплохо.

– Забудь. Теперь дома у тебя не будет еще долго, такая уж специфика, – аккуратно пояснил Ленчик. – Привыкай.

– А я должна буду с ней жить? – Динка даже не смотрела на меня, все то время, пока мы общались с Ленчиком, она ни разу меня не взглянула.

– Еще как жить, – по лицу Ленчика пробежала тень улыбки, смысл которой мы поняли чуть позже. – Но вряд ли вы друг другу помешаете…

– А можно посмотреть на эту квартиру?

– Легко. Прямо сейчас туда и поедем…

…Дом, в котором Ленчик снял для нас квартиру, оказался не затравленным блочным «кораблем» с узкими окнами (а такого от вероломного Леонида Леонидовича Павловского вполне можно было ожидать) – напротив, вполне приличным краснокирпичным комплексом на углу Северного и проспекта Шота Руставели. Окна выходили на Руставели, на симпатичную, как детский конструктор, заправку «Neste». С шестого этажа хорошо просматривалась трасса, забитая фурами и юркими легковушками.

Да и сама квартирка оказалась вполне-вполне, тут даже Динка не посмела рта раскрыть.

Комнат и вправду было три, вот только одна, самая большая, оказалась забитой какой-то музыкальной аппаратурой.

В двух оставшихся все выглядело более-менее прилично: офисные жалюзи на окнах, такая же офисная мебель со стандартным набором из дивана, двух кресел и журнального столика, компьютер, музыкальный центр, большой телевизор и видак. Аппаратура, судя по всему, была только что куплена: в дальнем углу, сложенные друг на друга, стояли коробки.