Текст книги "Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь"

Глава седьмая,
в которой Эйверин попадает в дом госпожи Полуночи

Эйверин торопливо семенила за мистером Дьяре, пока он поднимался по ступенькам, взвалив Додо на плечи.

– Так, Крысенок! Иди спать! – Мистер Дьяре остановился около неприглядной двери на втором этаже. Эйверин готова была поклясться, что всегда пробегала мимо и даже не задумывалась о том, что в небольшой каморке может кто-то жить.

– Иду, мистер Дьяре, спасибо! – Эйви кивнула и поднялась выше.

Она положила Крикуна на кровать и вернулась на лестницу: дожидаться, пока в каморке все стихнет. Несомненно, мистер Дьяре был колдуном, и, как казалось Эйви, добрым колдуном. Вел он себя более чем странно, но кто знает, как себя вообще должны вести колдуны? По крайней мере он кинулся помогать по первой просьбе, да и ни о чем не спрашивая.

Но Эйверин не могла переложить на плечи мистера Дьяре ответственность за жизнь Додо, а потому спустилась к двери, ведущей в комнату колдуна, и уселась на ступеньку. Вдруг мальчишка очнется посреди ночи с зелеными глазами да побежит на улицу? И пусть не туман навредит ему, но что-то другое, и виновата в этом будет одна только Эйверин.

Додо неожиданно стал для нее очень близким… другом. Кажется, теперь уже не просто другом. Эйви улыбнулась, вспомнив, как они стукнулись зубами, и прикрыла ладонью губы, словно даже во тьме на них горела алая печать.

От навалившейся усталости девочка уснула практически сразу, но сон ее был поверхностным и чутким, поэтому, как только скрипнула дверь, она вскочила на ноги.

– Кто здесь?! – взволнованно спросил Додо.

– Тише, тише, Додо! – Эйви шагнула к мальчишке и крепко его обняла. – Я так рада, Додо! Ты даже представить не можешь насколько!

Мальчик осторожно, едва касаясь, положил руки на спину Эйверин и прильнул щекой к ее плечу.

– Я тоже очень рад, Эйви. Всему чему угодно сейчас рад.

Эйверин мысленно поблагодарила серый полумрак, охвативший ступеньки, ибо щеки ее сейчас пылали ярче пышных роз госпожи. Эйви отодвинулась от мальчика и, поняв, что глупо улыбается, попыталась придать лицу серьезность.

– Ты хоть что-то помнишь, Додо? Ты застыл совсем, я так боялась, что с тобой что-то случится!

– Ты боялась? Правда? – Мальчишка провел по лицу руками, пытаясь смахнуть с него улыбку. – Эйви, последнее, что я помню… Я… Ну, ты стояла рядом, а потом я потянулся к тебе… И… – Додо подскочил на месте, видимо, вспомнив, что решился поцеловать Эйверин. – В общем, я ничего не помню, Эйви! А очнулся я уже здесь, на твердой кровати! Там на полу еще спит усатый господин.

– Мистер Дьяре уступил тебе свою кровать? – Девочка удивленно вскинула бровь. – Он хороший человек, Додо. Он принес тебя сюда, он тебя спас.

– Ой, тогда мне нужно поблагодарить его, правда, Эйви?! – Мальчишка схватился за дверную ручку. – Я прямо сейчас пойду и…

Эйверин хмыкнула и взяла друга за теплую ладонь.

– Ночь на дворе, Додо. Иди спи дальше. Поблагодаришь, когда он сможет выспаться.

– Но мои родители…

– Эй, молодежь! – Мистер Дьяре выглянул из комнаты, сонно щурясь и пытаясь пригладить торчащие во все стороны волосы. Одна бровь его стала мохнатой и распушилась чуть ли не на половину лба, а на щеке крупными вмятинами проступали следы от ворсистого ковра.

– Простите, мистер Дьяре. – Эйверин не могла скрыть улыбки. – Додо очнулся, я пыталась объяснить ему…

– Караулила под дверью, значит? Не доверяешь мне, Крысенок? – Мистер Дьяре фыркнул в усы и дернул за рычажок на стене. В каморке зажегся свет, и мужчина отошел от прохода. – Давайте ко мне. Разбудите еще Бэрри…

Эйви и Додо послушно юркнули в комнату. Эйверин с большим интересом рассматривала ее обстановку: нужно же понять, как живут колдуны. Комната и впрямь оказалась необычной: стены выложены разноцветными деревянными ромбиками, люстра из синего стекла, пожалуй, слишком большая для такого маленького помещения, занимала чуть ли не половину потолка. На широком столе из красного дерева стояли склянки разных форм и размеров, но не со снадобьями и ядами, как ожидала девочка, а со всевозможными красками. На столешнице покоился еще незавершенный рисунок: только большие добрые глаза да белокурые волосы были на нем, но Эйверин без труда узнала госпожу Кватерляйн. Заметив взгляд девочки, мистер Дьяре быстро свернул еще не до конца высохший рисунок и убрал его в один из ящиков стола.

– Так, молодежь… Что ж с вами делать… – Мужчина задумчиво почесал усы. – В общем, Крысенок, давай на кровать, и не спорь, завтра долгий день, тебе надо поспать. Ну, а вам, молодой человек, придется довольствоваться моим соседством на этом мягком ковре. Ни лишнего матраца, ни даже одеяла у меня нет, ясно? Подушку можете взять у Крысенка, думаю, две ей ни к чему. Ах, да, я храплю. Ужасно храплю.

Эйверин, улыбаясь, забралась на кровать. Она подумала о том, что госпожа Кватерляйн и мистер Дьяре – идеальная пара. Они и по отдельности, как оказалось, хороши, но вместе, наверное, они составляют нечто новое. Настолько прекрасное, что Сорок Восьмой город этого недостоин.

– Мистер Дьяре, но мои родители… – потупившись, сказал Додо. – Они и не знают, где я.

Колдун внезапно посерьезнел, добродушное выражение мигом сошло с его лица. Он дернул позолоченный рычаг на стене, и в комнате воцарилась тьма.

– Вы отсюда не уйдете, молодой человек, пока я вам этого не позволю, – таким тоном, что не возникало никакого желания ослушаться, сказал мужчина и начал устраиваться на полу.

Он уснул очень скоро, а Эйверин все прислушивалась к его храпу и мерному сопению Додо. Она не могла поверить в то, что на смену девяти годам мучительного ожидания наконец-то пришли какие-никакие, но приключения. Пусть порой пугающие, но дающие надежду. Эйви вспомнила о маме и ее колыбельных. И об отце, который слушал тихие песни, прислонившись к стене детской. Они были хорошей семьей. Настоящей, крепкой.

Эйверин судорожно вздохнула, вспоминая, как однажды утром их дом оказался пуст и холоден. Сколько лет она билась над этой загадкой, но так и не поняла, куда могла деться мама.

– Эйви, ты не спишь? – послышался голос снизу. Додо тихо переполз поближе к девочке.

Девочка свесилась с кровати и прошептала:

– Спи, Додо.

– Ты очень красивая с короткими волосами, Эйви. И с длинными ты тоже была красивой. Потому что ты просто красивая, волосы тут ни при чем совсем. – Мальчик сглотнул, голос его дрожал. – Я думал, что по-настоящему влюбиться нельзя. Вон, папа с мамой сколько живут вместе, у них даже есть дети… А я спросил у папы про тепло вот здесь. – Додо коснулся рукой груди. – А он говорит, что бывало у него такое, только когда он крепко заболел. Потом я к маме пошел, а она сказала, что у нее там холодно. Это больно немного, знаешь? Осознавать, что родители вместе, но не любят друг друга. Они как будто нам врут, только непонятно еще, кого они обмануть пытаются.

– А мои родители пели песни, обнимались. Иногда еще дрались подушками и часто играли в снежки. Я думаю, если бы я спросила их о тепле в груди, они бы оба ответили, что там у них горячо. – Эйви улыбалась, но в горле почему-то заскребло, а губы затряслись.

– Ты скучаешь по ним? – Додо сел, и глаза его оказались на уровне кровати.

Эйверин посмотрела на добродушное лицо друга, крепко сжала зубы и даже зажмурилась, почувствовав, что сдается. Она на выдохе шепнула:

– Очень.

И слово это, подобно кирке, которой отец ее разбивал камень, вонзилось в стену, что она вокруг себя возводила. Долгие годы Эйверин запрещала себе скорбеть, запрещала скучать по родителям, плакать, запрещала вспоминать о былом счастье. Но сейчас по холодной стене прошла паутина трещинок, она надсадно затрещала, а потом вовсе рухнула. Эмоции захлестнули Эйверин, она откинулась на кровати и сжала зубами простыню. По щекам ее потекли крупные слезы.

– Тихо, тихо, Эйви. – Додо прижался лбом ко лбу девочки. Его глаза тоже повлажнели. – Эйви, пожалуйста. Эйви. Я не знаю, что у тебя случилось, как ты сюда попала. Но госпожа Кватерляйн ведь замечательная, правда? Эйви, все еще может быть хорошо.

Эйверин рывками втянула в себя воздух и просипела:

– Мне так надоело быть одной, Додо. Понимаешь? Всегда и везде, всегда и везде. Мама пела мне, что всегда будет рядом, – девочка яростно отерла слезы о подушку, – но где она сейчас? Почему я никогда не чувствую, что она рядом?! Понимаешь, Додо?! Я одна, я всегда одна!

– Ты не одна, Эйви! Не одна! – Додо поцеловал лоб девочки мокрыми горячими губами. – Я тебя так сильно люблю, что точно не оставлю!

Эйверин замолчала и резко отскочила к спинке кровати. Она смотрела на Додо дико и испуганно.

– У тебя очень красивые глаза, Эйви. – Додо ласково улыбнулся. – Пусть и черные. А теперь спи, пожалуйста. И забудь, что я сказал, хорошо?

Эйверин коротко кивнула и забралась под одеяло с головой: так она делала с самого раннего детства, когда ей становилось страшно. Додо улегся рядом с кроватью и засопел.

Когда Эйви, измотанная и уставшая, почти уснула, до нее донесся шепот:

– Я не так сказал, Эйви. Ты не забывай, пожалуйста. Только делай вид, что забыла.

Утро для Эйверин началось так же внезапно, как и окончился долгий, полный странных событий день. Первое, что она увидела, проснувшись, – перекосившееся лицо мистера Дьяре и его ужасно странные глаза: светло-зеленые, с коричневым ободком вокруг зрачка. Он тряс девочку за плечо и так встревоженно просил ее встать, что Эйви сразу подскочила.

– Додо? – испуганно спросила она.

– Нет, нет. Мальчишка застыл, но я о нем позабочусь. Он там, в углу. Не до него, понимаешь?! Мне нужна твоя помощь, Крысенок. – Мистер Дьяре взлохматил и без того не идеально лежащие волосы. – Сейчас привезут Даду. Ей стало… – Из груди мужчины вырвался судорожный вздох. – Ей стало хуже…

– Что? С госпожой что-то случилось?! То же самое, что и с Додо?!

– Нет, не то. Но мы должны о ней позаботиться.

Эйви хотела спросить еще хоть что-то, но выражение лица мистера Дьяре – испуганное, обезумевшее – объясняло все лучше глупых слов. Жизнь госпожи в опасности, и надо сделать все, чтобы с ней не случилось ничего дурного. Эйверин позволила себе вольность и крепко сжала гладкую ладонь колдуна. Он кивнул, тут же вскочил на ноги и опрометью бросился вниз по лестнице.

Эйверин подошла к Додо и, хоть и оказался он невероятно тяжелым, переложила его на кровать. Мальчонка вновь окаменел, но на лице его опять застыла рассеянная улыбка. Эйви подумала, что, если что-то плохое случится, она хочет запомнить друга именно таким: счастливым и улыбающимся. Но эта мысль настолько ужасала, что она испуганно потрясла головой: с Додо ничего плохого не случится, мистер Дьяре же пообещал. А ему, кажется, можно верить.

Эйверин, зная, что Додо точно ни о чем не вспомнит, наклонилась и поцеловала его в лоб.

– Не девайся никуда, пожалуйста, – шепнула она и вышла из комнаты.

– Эннилейн, когда эта маленькая дрянь соизволит спуститься, скажи ей прийти ко мне! – донесся из зала голос господина Бэрри.

Эйви покачала головой и поспешила вниз. Девочка провела ладонями по лицу, ссутулилась и вошла в зал. Вместо вертящегося на языке «эта маленькая дрянь соизволила спуститься» Эйверин сказала лишь:

– Вы хотели видеть меня, господин?

– Да, хотел. – Бэрри развалился на диване. – Мне скучно. Почитай мне.

Эйви только потянулась к книжной полке, как на улице раздался страшный грохот. В приоткрытые окна ворвался мужской крик:

– Скорее, скорее!

Эйверин, испугавшись, закричала:

– Мистер Дьяре, привезли госпожу!

Наверху, в комнате Дады, что-то упало, но спустя несколько секунд на лестнице появился мистер Дьяре, побледневший, осунувшийся. Таким его видеть Эйви не привыкла.

Эйверин кинулась на улицу, а за ней Эннилейн и мистер Дьяре. Бэрри остался в зале, трусливо выглядывая из окна.

Мистер Тваль вел под руку госпожу Кватерляйн. От ее цветущего вида не осталось и следа: черты лица заострились, сквозь мертвенно-бледную кожу просвечивались темные дорожки вен.

– Ох, Дада. – Мистер Дьяре подхватил госпожу на руки. – Дада, милая, что ты…

– Время закончилось, Дьяре, – глотая слезы, ответила госпожа. – Время закончилось.

– Нет, Дада! Нет! – Лицо колдуна исказилось от страданий, и по полным щекам его потекли слезы.

Эннилейн охала, причитала, кружилась вокруг него, пока мистер Дьяре не рявкнул:

– Эннилейн, открой двери пошире и замолчи!

Он пронес госпожу в спальню, держа ее бережно, как фарфоровую куклу. Эйверин затворила дверь и осталась стоять на пороге. Эннилейн загремела на кухне склянками, пытаясь, видимо, подобрать лекарства из запасенных трав. Но что-то подсказывало Эйви, что обычные травы тут не помогут. Если уж такой сильный колдун, как мистер Дьяре, в полном отчаянии, кто вообще способен хоть что-то сделать?

Эйверин пошла по ступеням наверх, ей ужасно хотелось помочь, ей так больно и тревожно было от отчаянных рыданий мистера Дьяре, что она не могла найти себе места. Наконец девочка постучала в дверь.

Мистер Дьяре, с глазами тусклыми и пустыми, ответил коротко:

– Что?

– Я… я могу что-нибудь сделать?

– Принеси цветы. – Мистер Дьяре сглотнул и отер рукавом слезы. – Все, что сможешь найти.

Эйверин лишь на миг удалось увидеть через полураскрытую дверь бедную госпожу. Она сидела на кровати, упершись руками, и дышала так быстро и так поверхностно, что не оставалось сомнений – дух жизни скоро ее покинет.

Эйви, глотая слезы, ворвалась в зал:

– Господин Бэрри, Эннилейн, помогите! Нужно поднять все цветы к госпоже!

Молодой господин остался на диване, сжав руками голову и уставившись в одну точку. Ушла из него самоуверенность, ушел былой форс. Он походил на брошенного ребенка. Эннилейн помчалась во двор, не задав ни единого вопроса.

– Может, может… вы подниметесь к ней? Кажется, пришло время прощаться, – прошептала девочка.

– Что с ней? Она что, умирает? – проскулил Бэрри.

– Да, господин, – произнесла Эйверин ужасающие слова.

Бэрри не шелохнулся, и девочка, не желавшая больше ждать, побежала вслед за Эннилейн.

Меньше чем через час комната Дады утонула в цветах. Такие яркие, такие живые – они были сейчас полной противоположностью госпожи. Мистер Дьяре сидел в изголовье кровати и не переставая гладил госпожу Кватерляйн по волосам. Эннилейн плакала на мягком пуфике, отирая лицо широким платком, а Эйви застыла у двери. Ее ужасало происходящее. Раньше ей казалось, что хорошие люди не умирают. Они просто не должны умирать. Смерть, чем бы она ни была и как бы она ни выглядела, должна щадить их, проходить стороной, чтобы мир становился лучше.

А Дада продолжала уходить: губы ее посинели, грудь и вовсе почти перестала подниматься. Тело ее серело и таяло на глазах.

Так прошли долгие часы ожидания: госпожа Кватерляйн то приходила в себя и улыбалась, глядя на мистера Дьяре и яркие пятна цветов, то начинала тихо плакать и кусать сухие губы. Мистер Дьяре отирал губы госпожи влажным ажурным платочком и пытался улыбаться ей в ответ. Но чем реже становились вдохи Дады, тем реже дышал мистер Дьяре. Казалось, он умирал вместе с ней.

Ближе к вечеру, когда за окном стемнело, на лестнице послышались чьи-то шаги. Эйверин подумала, что господин Бэрри наконец решился подняться к матери, но мистер Дьяре испуганно на нее взглянул, и она сразу поняла, в чем дело. Девочка выскочила из комнаты и едва успела перехватить Додо. Глаза его, теперь ядовито-зеленые, опустели. Он глупо уставился на дверь, что виднелась внизу, и тихо бормотал:

– Мне уже пора. Мне уже пора. Мне пора.

Эйви схватила мальчишку за руку и вновь вошла в комнату госпожи. Девочка одними губами прошептала мистеру Дьяре: «Его глаза». Мужчина поцеловал Даду в лоб и подошел к Эйверин.

– Я о нем позабочусь. Пока замкну в комнате, завтра, когда… – мистер Дьяре судорожно вздохнул, и Эйверин поняла, что это значит: «Завтра, когда Дады не станет», – со всем разберемся.

Девочка, не отпуская Додо, одной рукой обняла мужчину, уткнувшись носом в его несвежую рубашку. Сердце ее разрывалось от боли, она ненавидела бессилие, невозможность хоть что-то сделать.

– Спасибо. – Мистер Дьяре шмыгнул носом. – Спасибо, Крысенок.

Мужчина подхватил Додо на руки, что-то шепнул ему на ухо, и мальчик обмяк. Эйверин юркнула обратно в комнату госпожи и присела на кровать. Пусть были они знакомы совсем недолго, но Эйви ужасно привязалась к этой чудаковатой, но неимоверно доброй женщине.

– Девочка, – скрипнул голос госпожи.

Эйверин вздрогнула и подсела поближе.

– Прости. – Дада с явным усилием открыла глаза. – Я накричала на тебя. Ты не виновата ни в чем. Цветы… цветы прекрасны. Но люди красивее. Ты… если сможешь… ты… – госпожа Кватерляйн нахмурилась и облизала губы, – не оставляй Дьяре одного. И Бэрри тоже… Он хороший, мой мальчик…

– Да разве стоит он?.. – внезапно послышался голос вернувшегося мистера Дьяре. Он разрыдался, по телу его прошла крупная дрожь. – Дада, разве стоит он?..

– Он всего стоит, – отрезала госпожа, и морщинки на ее лице разгладились. – Я уже ничего не чувствую… Позовите Бэрри. Попрощаться. – Она прикрыла глаза, и больше ничто не выдавало в ней живого человека.

Эйверин вновь поспешила в зал и очень удивилась, застав господина Бэрри в том же положении. Не подействовало ли и на него ночное проклятие? Может, и его глаза скоро позеленеют?

– Она умерла? – сипло спросил он.

– Пока нет, но она ждет вас.

– Не отходи от меня, девочка. – Молодой господин встал с дивана и, пошатываясь, пошел к двери. – Мне очень страшно.

Ссутулившись, он поднялся в комнату матери и застыл в дверях. Мистер Дьяре встал, освобождая место у изголовья.

– Не думал, что ты придешь, – коротко бросил он.

Парень дрогнул, но Эйверин сжала его плечо. Бэрри медленно подошел к кровати и пролепетал:

– Ма? Мама?

Госпожа не отвечала. Лицо ее оставалось мертво и недвижимо.

Бэрри уставился на всхлипывающую Эннилейн, как испуганный зверек.

– Я опоздал?!

– Ма…льчик… м-мой… – Губы госпожи шевелились едва-едва. – Помни… Я… люб… т… Бу… доб…рым…

Внезапно тонкое тело Дады изогнулось, и изо рта ее вырвался крик:

– Полночью призвана! Полночью забрана! Полночь встречает меня!

Бэрри шарахнулся к двери, едва не сбив Эйви с ног, но девочка этого не заметила. Она затряслась и закрыла лицо руками.

«Полночью призвана! Полночью забрана! Полночь встречает меня! Коль не попросишь у Полночи помощи, утром меня схоронят!» – Эйверин вспомнила, что уже слышала эти слова. И кричала тоже женщина. Тоже молодая, настолько же отчаявшаяся.

– Мама… – прохрипел Бэрри и простонала Эйви одновременно.

Мистер Дьяре резко обернулся.

– Нужно попросить у нее помощи! – крикнула Эйверин, больше не в силах находиться в страшной комнате.

И пока мистер Дьяре не успел ей помешать, она сбежала по ступенькам и выскочила через парадную дверь на улицу, в объятия плотоядного тумана. Она не чувствовала холода, не чувствовала усталости, а только неслась к видневшейся вдалеке огромной оранжерее.

Что, если бы рядом с ее мамой в ту ночь был тот, кто мог вовремя попросить помощи у Полуночи? Осталась бы она тогда с ними? Осталась бы жива?..

Эйви с ужасом осознала, что с ее мамой происходило, скорее всего, то же самое, что и с Дадой. Ведь не зря они одинаково кричали, не зря произносили одни и те же страшные слова?! Но Полночь была тогда так далеко, а значит… значит…

Эйверин чувствовала, как из груди ее рвется крик, и не стала его сдерживать. Она остановилась лишь на минуту, оперевшись на фонарный столб, и завизжала так сильно, как только могла. Невидимая рана в ее груди раскрывалась. Так много лет она не хотела попрощаться с мамой, так много лет она не готова была признать, что ее не стало. Но теперь умирающая госпожа все прояснила. Умирающая Дада показала, как было все на самом деле.

Не смахивая слез, девочка кинулась вперед. Она бежала ради доброй госпожи, ради своей мамы и ради Бэрри. Каким бы гадким он ни был, он не должен был заполучить судьбу лишенного родителей ребенка. Ее собственную судьбу.

Цветастый особняк Полуночи показался вдалеке, и Эйверин вскоре оказалась у его дверей.

– Откройте дверь! Откройте! – вопила она, сбивая кулачки в кровь. – Госпоже Кватерляйн нужна помощь! Откройте! Помогите, пожалуйста! Помогите!

Вскоре голос Эйверин осип, а потом и вовсе стал неслышен. Особняк высился над ней темной безучастной громадой. Девочка принялась молотить в дверь сапогами. Вскоре носы их покрылись царапинами, и Эйви осела на крыльцо. Не открыли. Полночь не услышала.

Спустя пару часов Эйверин медленно побрела к улице Гимили, понимая, что все кончено. Траурная тишина охватила Сорок Восьмой, черная пелена опустилась на Верхний город, и оттого тихие шаги девочки звучали отбойным молотом, и их эхо разносилось во все концы. Словно сама смерть шла по пятам, гремя костяшками, подбираясь к осиротевшему дому номер семнадцать.

Эйверин толкнула незапертую дверь, и дух горя пахнул ей в лицо. Дада умерла.

Наверху скулила Эннилейн, Бэрри вновь замер в углу, обняв себя руками. И только мистер Дьяре ходил по комнате, доставал цветы из горшков и ваз и накрывал ими белое одеяло, под которым покоилось тело госпожи. Ее уже не было видно: только рука, бледная и твердая, словно мрамор, чуть выступала из-под легкой накидки. Но мистер Дьяре продолжал класть на нее все больше и больше цветов, словно пытаясь похоронить прямо тут. И Эйверин была с ним согласна: земля недостойна Дады. Только прекрасные лепестки могли стать ее последним пристанищем.

Дом погрузился в тяжелое безмолвие. Наверху протяжно взвыл Крикун, словно чувствуя, что произошло неладное. Девочка, оставив всех, поднялась к комнате мистера Дьяре. Она остановилась, отказываясь верить в то, что увидела: дверной замок, выломанный, искореженный, лежал на ступеньках. Додо в комнате не оказалось.

Эйверин опустилась на колени и закрыла лицо руками. Как могла она, глупая девчонка, надеяться на новое счастье? Как могла она поверить, что у нее теперь будет верный друг и дом, куда хочется возвращаться?

Мистер Дьяре бесшумно вошел в комнату и присел на кровать.

– Рассвело, – зачем-то сказал он.

– Да, – сухо подтвердила Эйви.

– Я думал, что солнце не должно вставать после… после такого.

– Оно на небе, мистер Дьяре. Ему нет до нас дела.

Эйверин помолчала, а потом поднялась с пола и присела рядом с колдуном.

– Додо сбежал, – тихо шепнула она, и губы ее затряслись. – Теперь его не найти.

– Знаю. Прости. – Мистер Дьяре кивнул.

Он распахнул руки, и девочка кинулась в его объятия. Оба зарыдали, каждый о своем. Но боль потери так крепко связала их, что они казались друг другу сейчас самыми близкими людьми во всем Хранительстве.

Они уснули сидя и обнявшись, не находя в себе больше сил бодрствовать.

Разбудила их Эннилейн, приведшая в комнату молодого мужчину. Остроносый, остроухий, с острым подбородком и длинным телом, он сразу вызывал неприязнь. Что бояться его надо, Эйви поняла по тому, как напрягся мистер Дьяре: словно зверь, готовящийся к атаке.

– Эм, доброго утра, м-да. – Гость брезгливо осмотрел комнату колдуна и жеманно дернул плечом. – Ты – прислуга госпожи Кватерляйн, что чуть не снесла нам вчера дверь?

Эйверин не отвечала, а только хмуро смотрела исподлобья.

– А в чем дело, собственно говоря? – Мистер Дьяре поднялся с кровати, загораживая собой девочку.

– Теперь она слуга госпожи Полуночи. В связи со смертью Дарины Кватерляйн городской договор расторгнут, и наша милостивая госпожа решила взять бедняжку себе. Не оставаться же ей теперь на улице.

– Она останется со мной, – прорычал мистер Дьяре. – Я куплю ее.

– Прошу прощения, вы – господин? Вы обладаете какой-либо недвижимостью в городе Сорок Восемь?

Мистер Дьяре брезгливо скривил губы, усы его гневно дрогнули.

– Нет, – наконец буркнул он.

– Ну, я и говорю, что вопрос это решенный. Дитя, следуй за мной немедля. Вам желаю хорошего дня. – Мужчина поспешил выйти из комнаты и со ступенек прикрикнул: – Немедля!

Эйверин оторопело посмотрела на Эннилейн, а потом на мистера Дьяре. Лицо его, усталое и пустое, вытянулось. Глаза колдуна все еще были обычными – зеленые с карим, такие встретишь у каждого третьего. Только вот эти опустевшие глаза пугали Эйверин куда больше прежних, лиловых.

– Крысенок, иди. Я постараюсь что-нибудь придумать. – Мистер Дьяре обнял Эйви порывисто и коротко, но этот жест был средоточием тепла. – Белку прихвати, будет тебе защитой.

– Идем, милочка… – Эннилейн опустила плечи. – Я помогу донести вещи. Госпожа Кватерляйн столько тебе накупила… – Женщина вновь зашлась плачем, а потом сквозь всхлипывания проговорила: – Спешить надо, Полуночи перечить нельзя… Ох, да что же стало с этим домом…

Дорогу к особняку Эйви не запомнила. Плелась тихо и смирно за Эннилейн и странным мужчиной. Двери, которые ночью были глухи и безучастны, теперь раскрылись. Эйви обняла Эннилейн, вдохнула напоследок аромат свежего хлеба, пытаясь его запомнить, и шагнула внутрь.

– Ожидай, – скомандовал помощник Полуночи, указывая на боковую комнату.

Эйверин вошла туда, куда ей велели, и коротко поздоровалась с хорошо одетым парнем, что сидел у широкого окна. Он обернулся, и девочка невольно покривилась: выглядел незнакомец как блеклая пародия на Додо. Волосы тоже рыжие, да вот только выцветшие, тусклые. Глаза голубые, но цвета в них слишком мало, чтобы они могли считаться яркими. И веснушки на широком лице были, да только лицо полное, одутловатое, не то что у Додо. Да и сам парень весь слишком большой и дряблый.

Несмотря на то что Эйви смотрела на него с откровенной враждебностью, незнакомец широко улыбнулся полными губами и, чуть запинаясь, сказал:

– Здравствуйте. Меня зовут Тюльпинс.