Текст книги "Пронзенные копьем слова"

Виктория Шулика
Пронзённые копьём слова

© Виктория Шулика, 2018

© Интернациональный Союз писателей, 2018

* * *

Молитва благоверным князьям Борису и Глебу

О двоице священная, братия прекрасная, доблии страстотерпцы Борисе и Глебе, от юности Христу верою, чистотою и любовию послужившии, и кровьми своими, яко багряницею, украсившиися, и ныне со Христом царствующии! Не забудите и нас, сущих на земли, но, яко тепли заступницы, вашим сильным ходатайством пред Христом Богом сохраните юных во святей вере и чистоте неврежденными от всякаго прилога неверия и нечистоты, оградите всех нас от всякия скорби, озлоблений и напрасныя смерти, укротите всякую вражду и злобу, действом диавола воздвигаемую от ближних и чуждих. Молим вас, христолюбивии страстотерпцы, испросите у Великодаровитаго Владыки всем нам оставление прегрешений наших, единомыслие и здравие, избавление от нашествия иноплеменных, междоусобныя брани, язвы и глада. Снабдевайте своим заступлением страну нашу и всех, чтуших святую память вашу, во веки веков. Аминь.

Виктория Шулика

Родилась в городе Севастополе. Дебютировала как поэт в журнале «Альманах Севастополя». Два образования: среднетехническое и высшее экономическое. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Печаталась в различных изданиях: «Золотая строфа», альманах «Зеленая лампа», альманах «Российский колокол», посвященный С.Я. Надсону, литературный журнал «Автограф», литературный журнал «Russian Bell». Выпущен аудиоальманах к литературному журналу «Российский колокол».

Финалист «Золотая строфа 2009», кавалер медали им. С.Я. Надсона Международного литературно-музыкального фестиваля «Ялос 2016», кавалер медали Российской литературной премии «За крупный вклад в отечественную словесность». Награждена дипломом им. Антуана де Сент-Экзюпери, дипломом фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» «За вклад в развитие современной русской поэзии», дипломом 34 Международного фестиваля фантастики «Аэлита» «За крупный вклад в развитие культуры».

В 2016 году вышел сборник «Свет, чудеса творящий с нами» издательства «Перо» (г. Москва), вобравший в себя стихотворения в основном философские, размышления о жизни, бытии, свете и тьме.

Часть 1. 2009–2015. Решето тьмы

В лучших стремленьях

В лучших стремленьях мирянин высок.

И от бессмертия на волосок

В жизни блаженной здесь каждый из нас,

Ближнему кто непременно подаст.

Истина в том, что дающий везде

Силы черпает: в журчащей воде,

В отчем краю, среди сферы земной,

Он богатеет бессмертной душой.

Из чего состоишь ты?

Из чего состоишь ты, плененный природой вещей,

Сотворенный по образу, – ярким подобием, сущий?

Из элегии дней, тишиною влекущих ночей,

И рапсодии чувств, благодарность любимым несущей…

Мир очистился видом сошедшей извне белизны.

Дух в плену у расставленных ловко капканов телесных,

И растекшийся патокой, он распалит новизны

Ощущение, встретив схождение звуков небесных.

Метаморфозы

Метаморфозы – в чем же их конек?

В чем суть глубинных изменений?

Когда изучишь вдоль и поперек

Несметное количество решений,

Одно из них к разгадке приведет,

Поскольку воды, попадая в устье,

Сольются с морем. Свой всему черед

И время. Письменно и устно,

Чеканным шагом маршируя, век

Для нас оставит множество свидетельств,

Как может изменяться человек,

Когда мотив поступков чист и светел.

Метаморфоза состоит не в том,

Что нечто превращается в иное,

А в целостности общего в одном

Без разделений на свое – чужое.

Стоял Октябрь

Стоял Октябрь, на огненных стропилах

Держалось неба синее – форпост…

Заигрывая с ярким светом, в силах

Природа краски вымазать на холст,

И не глазам, но сердцу

Их буйство добавляет красоты.

Когда б еще авантюристу Герцу

Узреть гравюру жизни с высоты?

Под кружевом дорог бескрайность края –

Воистину десницы божьей взмах!

Есть к осени причастность лиц такая,

Что кажется: опавших листьев прах

Покроет мир на пятую седмицу.

И схожие по профилю черты

В своей естественности могут слиться.

И хоть сжигай за осенью мосты,

Хоть кутайся в любимый плюш спросонья:

Все божий дар: хранящая тепло

Краюха на протянутых ладонях,

И слово, что на сердце мне легло

любовью вновь ниспосланной сегодня.

Казалось мне свеча в твоем окне

Казалось мне, свеча в твоем окне

Заманивала в сети чужака.

Свет между гобеленом в мир теней

Просачивался, подустав слегка.

Он от эфирных тел кидался вбок,

Но стены ограничивали вид.

Чуть выше – светлый Рай, им правит Бог,

Чуть ниже пекло – ад, в нем индивид

Щербато скалит рот, маня рукой,

И слышен лай собак и плач толпы.

И между двух огней не обрести покой,

Пока жильцы и слепы, и глупы.

Это падают капли

Это падают капли с набухших от влаги небес,

И восхода хмельного слезится зрачок слюдяной.

Это плачет повеса: ни ангел, ни демон, ни бес,

А заблудший ребенок, что в каждом из нас жив мечтой.

Укачай его море на влажных и нежных руках,

И покрой поцелуями стопы прибрежный песок.

Он доверчив, открыт, и в прекрасных, как звезды, глазах

Отражается светом вселенская мудрость эпох.

Не спеши, о дитя, покидать Беловодья[1]1
  Беловодье – несуществующая в реальном мире легендарная страна свободы в русских народных преданиях XVI–XIX вв.


[Закрыть] чертог,

То не слез жемчуга, а трава рукоплещет росе.

Этот благостный мир до сих пор все еще не готов

Тебя встретить достойно в своей непорочной красе.

Ветреный

Во взоре – томность и лукавство, надо

Не замечать – пусть будет взгляд наградой,

Чтоб всколыхнулись чувства на мгновенье.

Ты душу, как волну, красою пенишь,

Меня полюбишь и тогда оценишь,

Когда найдешь для сердца примененье.

Все в твоих руках

Скоро час, как волочится ветер за юбкой,

Треплет волосы, мучит лацканы пиджака.

Он увлекся бы потускневшей от волн шлюпкой,

Да намял колесному транспорту в раз бока.

Грубый взгляд на действительность избавляет вещь

Соответствовать форме с содержимым, смотри:

Мост раскинут над Альмой, в речке плещется лещ,

Ты – зерцало иллюзий: ластик в руку – и три.

Ива

Бессребреница ива, ты ласкаешь

Листвой мой взор, торжественно пав ниц.

Уносит ветер перелетных птиц,

Сквозь помутненный воздух ощущаешь

Нелепость тишины в затихшем звуке.

Он миг назад еще коробил слух,

От крепи сил блаженствовал и пух,

Взмывал и лопнул на десятом круге.

Гляделись ветви – гибкие извивы

В размах воды – прозрачную слюду.

Мгновеньем каждым соков полноту

Превозносили листьев переливы.

Тянулось время, свернутое в образ,

Тугую гроздь разнообразных звезд

На полотно небес с трудом нанес

Эфира несговорчивый изограф.

К утру порывы стихли, жилки ивы

Набухли от сошедшей теплоты.

Заря за темью замела следы,

И первый луч застрял в прическе дивы.

Невстреченная

 
«Бог, – не суди! —
Ты не был женщиной на земле!»
 

М. Цветаева

Вздымаю выросшие крылья,

Долой ребячество мое!

О, сердца юного всесилье!

     Его чутье!

Грешна ли? Может это ветер

Стучится веткою в окно?

Как жаль, что ты меня не встретил.

     Предрешено.

Сквозь воплощенья – дни и ночи —

Длят расстоянье – пустота!

Невстреченная – сердцем хочет

     Вкруг уст – уста!

Еще не знаешь ты, что летом

Меня пленил твой звонкий смех.

Я в Еву обращусь и в этом –

     Твой смертный грех!

Стареть легко

Вокруг твердят: стареть легко,

Ведь все прекрасное – вне тела!

Быть может, так. Страшней всего

Остаться в старости без дела.

Пока в движении кипишь,

Ты существуешь, время тоже.

Без действия – немая тишь,

И друг на друга дни похожи.

Из побуждений ты благих —

На улицу, где многолюдно,

Причастным стать к делам других.

Стареть легко. Быть старым – трудно!

Мы спелись

Мы спелись, к счастью наш тандем

– договоренность двух натур.

Мне так нужна любовь, не всем

симпатизирует Амур.

Мне нужен друг, в часы земной

тоски – взросления попутчик —

предтеча смуты роковой:

усталый, выжженный, колючий.

Мне нужен взгляд на мир – мужской,

противоречащий, не к месту.

От рук твоих – ночной покой,

от губ – жар страсти бессловесной!

Я требую тебя всего!

Как губку, выжму, – без остатка.

Лишь так – часть сердца моего

твоею станет подзарядкой!

Весна

Пьянящим воздухом простора

Наполнит легкие Весна.

Цветенья негой, птичьим хором

Сотрет следы зимы она!

На горизонте полукольца

На гладь воды легли сиять.

От рандеву дождя и солнца

В коленках дрожи не унять!

На лицах – счастье без разбору —

И власть эмоций над умом!

Как будто жизнь предстала взору

Вдруг неразменным пятаком.

И символом свободы, цельно

Наполнилась мечтой своей.

Как парус в дали беспредельной,

Как певчий судеб – соловей!

И сердце чье, – к щекам прихлынув,

Кровь, – растревожит трепет уст,

Прорвет отчаянно плотину

Любви апофеозом чувств?!

Фантазии на тему

Душистою веткой пачули,

Восторженно славящей Бахуса,

Изящная мачта почуяла

Волнение гордого паруса.

Под хлопанье крыльев перкалевых,

Стоическим реем вклиненная,

Она восславляла окалины

Дюралевой страсти влюбленного.

Пусть парус, над палубой реющий,

В горячечном гаме бессонницы,

Изглодан ветрами – вон три еще –

Встревоженных мачт, пенной конницей

Объятых и белыми хлопьями

До первых конвульсий затисканных.

И, может, плывущие кольями

Рангоутной рубленой истины,

В края, где страданьям русалочьим

Наступит конец, и на исповедь

Придет сущий Бог, они в салочки

С волнами сыграют неистово.

Рождение стихов

Есть в служении музе предел,

Час которого муки усилит.

Сколько нужно мишеней для стрел

Вдохновенья – сразить цель навылет?

На столе разлеглась кожура:

Золотого плода круговина.

Вот и краткость – таланта сестра,

Обвилась забытья пуповиной.

Вот и ливни апрелю грозят

На деревьях оставить свой росчерк.

Не слова в разнобой ценны – ряд

Пробудившихся в таинстве строчек.

Не цветки, лепестками роясь,

Опадают на землю, белея.

А стихи зарождаются, связь

Крепнет их, от любви столбенея.

В них и тающий в небе закат,

Русской речи, не попранной, отзвук.

Настоящий поэт – языкат,

Молвит стих и наполнит им воздух!

Два сердца

Как дети, в юной зелени берез,

Не замолкая, ждут сердца любви.

Ей имя – путеводная средь звезд.

Ей позывной среди частот – живи!

За чувство соревнующийся – лжец.

Не отвратить любовь, зарой топор!

Фиаско потерпевший в ней – мертвец,

Победный клич бросающий ей – вор!

Звучанью струн живителен душ сонм.

В рост человек! Творения венец!

Когда два сердца бьются в унисон:

Одно другому – сросшийся близнец.

Когда тебя уже давно

Когда тебя уже давно

Ничто от боли не спасает,

Когда разумное зерно

безумной жизни ускользает:

Сбрось туфли – к морю босиком,

И ощути единство судеб,

Сядь в позу, выдохни на «ОМ»,

Стихия никого не судит.

И море, грозное на вид,

любые раны исцелит.

Жизней, как видно, девять

Пролилась, растеклась и въелась,

Вличилась, обреклась на сучность.

И, прильнувши к груди, пригрелась

Нерадивых пороков тучность.

Залпами бы тебя рассеять,

Высечь – противен отзвук.

Жизней, как видно, девять

У марающей воздух.

Я буду скучать

Я буду скучать по Черному морю,

По хлестким волнам, спину мнущим причалу.

Вернусь ли? Превысит ли радость горе?

Превысит конец восхищенье начала?

Неведомо. Мне до сих пор не предлог

Причуды сомненья, чтоб жить, всей махиной

Несясь на Парнас мой, и смысл этих строк

Для сердца – как воздух, как первопричина.

Возможен в процессе обратный отсчет,

Хоть прядь седины – серебро за премудрость?

Возможно без крыльев планировать взлет?

Лукавством ума компенсировать скудность?

Я буду скучать, когда сердцу в груди

Придется в болезни сойти за живое.

Пусть лучше стихами оно прогудит,

Пусть ярых стремлений сиреною взвоет.

И если слова о любви – не ветра,

Сорвавшие с дней увяданья уборы,

Я буду, любовь, ни жива ни мертва

Внимать твоему многозвучному хору.

Любой стоящий на твоем пути

Любой, стоящий на твоем пути,

Привносит в жизнь ценнейший опыт…

Упасть, подняться и опять идти

Туда, где не ступали стопы

Ни Каина[2]2
  Каин – Первенец Адама и Евы, убивший своего младшего брата Авеля из зависти


[Закрыть], ни Ламеха[3]3
  Ламех – библейский персонаж, сын Мафусала, который первый ввел многоженство.


[Закрыть], ни тех,

Кто душами воинственными схож.

Идти в кромешной темноте,

Не вынимая острия из ножен.

Летний зной

 
«Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пестрая крышка…»
 

О. Мандельштам

Подруга шарманка, ты тоже девица

В руках, заиграешь, когда заведут.

И светятся счастьем знакомые лица,

И боги не ведают что подают.

Принять благосклонно, иль встать снова в позу

И губы надуть, иль умильно глядеть,

Как небо печется, и сгущенный воздух

Испортить пытается свежую снедь?

Подайте стакан с ледяною водою,

Чтоб зубы стучали о кромку стекла!

Чтоб жажда отхлынула пенной волною,

И струйка по шее лебяжьей текла!

Коль лето сыграло с людьми злую шутку:

Нет моря желанней – его бирюзы.

К губам поднеси ветер полую трубку

И выдуй желанной прохлады пузырь!

Никто и не заметит твой уход

Никто и не заметит твой уход,

не прозвучит в ночи, как голос, зуммер,

стряхнув зачатки близкого безумья.

Лишь бремя ненаписанных стихов

– твоя замысловатая погибель —

зацепит за реальность мирозданья.

И где-то в скудных тайниках сознанья

забрезжится желанная обитель.

Салют Победы

Салют Победы воскрешает вспышкой

Батальных сцен неоспоримый пыл.

Остатки звезд, недогоревших, лишком

Над морем блекнут, воздух в ночь остыл.

С добычей в клюве чайка добрым знаком

Со вздыбленного гребня – в высь тайком.

Расколыхались волны, сгустки мрака

Как на горбе верблюжьем сбились в ком.

И вот тогда – в неузнанном обличье

– глаза – два озера – и лика треть,

Мелькнет черта знакомая, по-птичьи

Взмахнешь руками, пробуя лететь.

Так пробуют, когда не силой взгляда

Вращаешь Землю, словно мяч побед,

А жизнь вдыхаешь, наслаждаясь, рядом

С любимыми, им даришь сердца свет.

Люблю я волн открывшуюся схожесть

С изгибом твоих рук, просящих дать

Моей душе пристанище и ложе,

Чью благодать не в силах передать.

Посмотришь в окна наугад

Посмотришь в окна наугад

и ждешь, когда в них свет зажжется…

Не оглянуться бы назад,

Да сердце просится и рвется

– печальный вестник перемен,

пришедших как всегда некстати.

Что предложить тебе взамен

Любви – вселенской благодати?

Мы можем только рассуждать

О непорочности гипотез,

Под вечер падая в кровать.

В ней, поселившись, древоточец

Ее источит в темноте.

Ведь вещь – понятие мирское.

Хранит ли дерево в листе

Воспоминание былое

О том, как высилось, росло,

О ветке сломанной жалело?

Никто не скажет, все прошло

И отболело.

Совесть

Не вступай в болтовню преднамеренно

С равной мудрости, родственной той:

Сладкозвучной, что сердце намеренно

Окропляет живою водой.

Не вступай в разговор, соловьиное

Бытие ей дается с трудом.

Потому ли, что с виду, невинная,

Саркастическим хлещет кнутом?

Принимай ее; слово заманчиво —

Плуг, рыхлящий галактики дол.

Для тебя – млечных чувств одуванчика,

Безболезненным будет укол.

Коктебель

Лижут волны песок утонувшего в вечности края.

И на кромке Земли и в сиянье разверстых небес,

Неусыпных атлантов, эркер подпирающих рая,

Истязает лишенный участия празднества бес.

С именитых вершин, закипающих в вареве лета,

Брызжет в очи от пряностей впавший в блаженство простор.

Шире неба – душа, уходящая в пламень рассвета,

Зорче сокола смерти – бессмертный волошинский взор.

Он в великих стихах, в данной времени истиной правде,

Неуемный искатель сгрудившихся хлябей и гор.

По числу человеческих губ судят воды о жажде,

По числу человеческих судеб построен забор

Вдоль дороги, ведущей кремнистым путем до ущелья,

Окрыленный стократ, опоясан грядами здесь склон,

Кто поверхностно зрит, подвергая мир веры сомненьям,

Не увидит мелькнувший мистический образ, как сон.

Тщится вырвать рельефы массива у кратера пламя,

Горной цепи хребет – занесенное ветром перо,

– То ль подарок Сивилл, то ль об Ангеле

Огненном память,

Еще помнящем время, когд побеждало добро.

Я полюбила с некоторых пор

Я полюбила с некоторых пор

Души твоей бездонность и хрустальность.

Чуть струны тронь: мелодии тональность

Изменится и станет ми минор.

Земного заточенья высоту

Когда полночный звук переплывает,

На чистой квинте чувства возвращают

Потерянную сердцу широту.

Ты распали меня в блаженства знак,

Невыразимая любовь струится

В девичьи рубежи и на ресницах

Блеснет заря и одолеет мрак.

Душа

Слышишь песнопения на небе?

Звуки арфы льются не спеша.

Это ангел, пребывая в неге,

Ждет, что в мир сойдет еще душа.

Хмуря лоб, ее он наставляет

На благочестивые дела.

Облака развеяв, очищает

Путь ее от горестей и зла.

Перед ним свод неба, лики, роли,

Под ногами – грешная земля.

Почему же вылетев на волю,

Еще туже стянется петля?

И в борьбе средь тысячи реалий,

Кровью, потом отстояв права,

Горемыке по горизонтали

Счет входящим открывать сперва?

Брожу средь масок

Брожу средь масок – обойди!

Так нет же – лезу.

Упрям характер (Саади!)[4]4
  Саади – персидский писатель и мыслитель


[Закрыть]

– сродни железу.

Опять собрались водку пить

– рабы искусства.

Жить, чтобы жить, а не коптить

– на откуп чувствам!

Каков размах, что Бранденбург!

– упасть и плакать.

Когда грошей, мой милый друг,

Что кот наплакал.

Кто по дрова, а кто и в лес,

– долой единство!

Когда в чужой карман залез

– какое свинство!

Уж если Гоголь и твой Google

– одно и тоже.

Тебе соседствовать средь пугал

На них похожим.

Так, что же просто нам взирать

И ширить плечи?

Пора, – всем камни собирать,

До скорой встречи.

Памяти забытого поэта

Последним вздохом сердце обреклось

Потухшей вспышкой стать, одной из списка.

Безвременье травою разрослось

И облупилось краской обелиска.

Все кончилось давно, из западни

Бывало вырваться – и сразу в петлю.

Дрожащие отечества огни

Блуждают на камнях, гранит затеплив.

Луна все ярче освещает столб,

И в лунном свете мотыльки повисли.

Былая слава где? Где сотни толп,

при жизни, чей поход был неисчислим?

И если вдруг умрет нездешний, что

Ему твой дар, оплаканный столетьем?

Без памяти для тела кров – ничто:

Вершинный столп былого раболепья.

Жизнь как игра в рулетку

Я ни на йоту не пробилась к цели.

Теперь понятно, перед тем как проиграть

За годом год и за неделями недели

Любые ставки нужно повышать.

И блефовать, жизнь как игра в рулетку,

Зеро – на радость, барабанные – на грусть.

И бегая, пересекать разметку,

Не измеряя пальцем на запястье пульс.

Вломиться в старость с мыслью не о смерти

Числом семеркой с вогнутым нулем,

А так, чтоб угасанье пылко встретив,

Ниспосланное Богом видеть в нем.

Когда падал снег

а она бывало разбирала вещи

машинально сетуя на судьбу с утра

среди милых писем жизнь не так зловеще

подгоняет ходики в тишине пора

на конверте пятым декабрем у Ладоги

Левитана голос окрыляет всех

сны в бараках цвета черно белой радуги

и кроваво красный под ногами снег

голод пуле тезка находясь на пенсии

наедалась б досыта да еда теперь

не приносит радости квелые гортензии

множат муки старости чередой потерь

ни щедрот ни милости не ждала отчаянье

подступало вечером когда падал снег

а она ты знаешь умерла отчаянно

ненавидя красный цвет сильнее всех.

Ты прав, без пониманья тишины

Ты прав, без пониманья тишины,

Где звуки не колеблемы и хрупки,

Как чувства – неизведанным полны,

И до поры сокрыты в сердце чутком,

Не осознать всю тщетность бытия,

Не наводнить любимыми чертами

Порочный круг, безликие края,

Не восхитить погасших глаз цветами.

А жаль, ведь нет печальней пустоты,

Где никогда не трепетали астры.

Зашепчет ветер их до немоты,

Растреплет, вольный, в зелени атласной.

В небе пышущем рвались соколы

В небе пышущем рвались соколы

В божьи длани, и нет спасения.

Что глядишь на ружье синеокое

Вдохновение?

Аль не дрогнет рука в подвздошную

Ствол направить в одно мгновение?

Чтобы билось фонтаном тошное

К рифмам рвение!

Дорожный тет-а-тет

Они шли рядом, но не как друзья,

Не как любовники, пылающие страстью,

Для коих правда тем отлична от вранья,

Что отнимает кратковременное счастье.

Они шли рядом, зная впереди

Для каждого из них своя дорога,

В молчании, что под собой таит

Обрывки фраз былого диалога.

Они шли рядом, словно две струны

На гриф гитары в спешке натянули,

Вот-вот готовые порваться, вдоль стены

Домов убогих, вдоль безлюдных улиц.

И мысли их, опережая шаг,

Друг друга жгли, с пространством не считаясь.

Они шли молча, с каждым рядом – враг,

В две крошечные точки превращаясь.

Маме

Томик стихов бунтаря Мандельштама

Дымом окутан свечи.

Нежно склонилась усталая мама

К детской кроватке в ночи.

Сон подступает, смежаются веки,

«Только б закончил хворать».

Нет таких трудностей, чтобы вовеки

Их не осилила мать!

Время бежит, утекает незримо,

Взгляд ее кроток, лучист.

В доме пустом лишь прошествует мимо

Уличный кот-трубочист.

Выросли дети, кто – где, разбежались,

Полная чаша забот.

Вот ее сердце в предчувствии сжалось:

Дочка стоит у ворот.

Кинулась б к двери, да все ей труднее

На ноги с кресла вставать.

Если и есть на Земле всех добрее

Женщина – имя ей – мать!

Мы рождены для дел великих

Мы рождены для дел великих, малым

Довольствуясь в обыденных вещах.

Мой ангел белокрылый вновь зачах,

Он, как мужчина, выглядит усталым.

Что делал здесь он, с каменных трибун

Беззвучным ртом заглатывая воздух?

Ловить стихов с высот недвижных отзвук,

Я буду, видно, и в гробу.