Текст книги "Змеи, драконы и родственники"

Хруммса отвечал громким шепотом:

– Тише, тише, майор, не то остальные подумают, что вы сошли с ума. Вы что, не слышали? Это Хухичета – странствующий дух философии. Его сейчас никто, кроме нас с вами, не видит, так что ведите себя сдержанно, как подобает мужчине, аристократу и немецкому офицеру!

Морунген прикинул, как напишет, что сгонял с танка странствующего духа философии ярко-оранжевого цвета и шарообразной формы – с тоненькими ножками и ручками, и даже зажмурился от ужаса.

– Этот абажур – дух философии?

– Нет, дружок, ты очень плохо воспитан, – констатировал Хухичета. – Немудрено, что все так закончилось.

– Относись к этому философски, – посоветовал Хруммса.

– А я требую, чтобы все соблюдали порядок и дисциплину! – настаивал Дитрих, не желая даже уточнять, что и чем именно закончилось. Голова у него шла кругом.

Хруммса состроил гримаску и обратился к приятелю:

– Хухичета, сделай одолжение нашему майору, спустись вниз. А то он такой нервный, когда речь заходит о его любимом жлезьпыхе, что я за него начинаю беспокоиться.

Дух философии исчез с башни – растворился в воздухе и проявился уже на веточке ближайшего дерева, где и повис, словно огромный плод:

– Всегда пожалуйста.

Морунген, все еще сердясь, обратился к Хруммсе:

– Так-то лучше. Мы ведь все-таки на фронте, а не на ярмарке, к тому же я вашего Хухичету вижу в первый раз, слава богу! Почему я должен верить, что он дух философии, а не русский шпион?

Дух и полиглот весело переглянулись:

– Хухичета, – спросил Хруммса, – ты готов быть русским шпионом?

Хухичета с готовностью ответил:

– Нет! Я не пью, не курю и не ругаюсь матом.

Хруммса обратился к Дитриху:

– Вот видите, герр майор, а вы заладили: русский шпион, русский шпион. Наверное, ни одного живьем не видели?

Морунген засмущался:

– Я ученый, конструктор, танкист, наконец, а не разведчик. И я обязан по инструкции в каждом проявляющем повышенный интерес к моему танку видеть шпиона. А мнение, что все русские курят, пьют и ругаются, – совершеннейшая ерунда. Такое могут выдумать только сами русские.

Хруммса задумался:

– Если судить по моему доброму знакомому, господину Бользену, то вы, вероятно, правы. Некоторые русские в виде исключения могут в совершенстве владеть лишь одним из трех этих искусств. Правда, если это не приходится на день Красной Армии, 9 Мая, 7 Ноября, собственный день рождения, день рождения жены, провал резидента, аванс и получку… в общем, всего сейчас не перечислишь.

Морунген смотрел на Хруммсу как на знатока и сумасшедшего в одном лице.

– Надо было перед отправкой сюда пройти курсы в разведшколе СД, а то чувствую себя как младенец, лишившийся матери.

Хухичета поболтал ножками на веточке:

– Не огорчайся, мой юный друг. У тебя еще все-все впереди. Если не погибнешь, конечно…

Дитрих печально посмотрел на оранжевый шар:

– Как у вас тут говорят, спасибо на добром слове.

Хухичета отчего-то развеселился:

– Пока с вами Хруммса, бояться нечего. Вот когда он смоется, то пиши пропало.

Хруммса заинтересовался:

– А ну-ка, ну-ка, интриган («Кто это ценит?» – отмахнулся польщенный дух), поведай мне, что нас там ждет впереди такое страшное, что мне придется сматываться?

Хухичета спокойно заметил:

– Да собственно, ничего особенного. Все как обычно – война и немцы.

Морунген заинтересовался:

– Что? Где-то рядом есть линия фронта?

Хухичета подмигнул встревоженному Хруммсе, чтобы Дитрих не заметил:

– Где-то наверняка есть линия фронта.

Майор посопел, попыхтел, но все-таки решил уточнить:

– Может, ты расскажешь, как добраться до Белохаток?

Хухичета повозился на веточке:

– Я бы рад, да мне нельзя: я дух философии, а не географии. А с поиском Белохаток вам кто-нибудь другой обязательно поможет – есть некоторые заинтересованные лица…

Морунген, нахмурившись, подозрительно оглядел карлика:

– Объясните мне, что нужно от нас вашему философски настроенному другу и зачем он сюда пожаловал?

Хруммса таинственно прошептал:

– Майор, вы же знаете загадочную русскую душу: кто ее разберет?

Дитрих проявил настойчивость:

– А весьма бы хотелось узнать побольше.

– Не вам одному, – возразил полиглот.

– Так что, дружок, хочешь, я расскажу тебе сказку? – вопросил Хухичета.

– Какую сказку?

– Которая ложь, да в ней намек. И танкистам в ней урок…

– Майн Готт! Он издевается!

– Вовсе нет, – вступился за друга Хруммса. – Он хочет помочь.

– Каким же это образом, позвольте узнать?

– А сами у него и спросите.

Майор подумал, что хуже все равно не будет, и потому спросил почти что спокойным голосом:

– Господин странствующий дух, так что вы все-таки здесь делаете? Зачем пожаловали?

Хухичета откашлялся и перешел на официальный тон, сразу перестав именовать майора «дружком»:

– Все проще простого, господин майор. Хотя ни вы, ни я не являемся разведчиками, я мог бы вам кое в чем посодействовать. Например, на некоторое время стать вашим связным: в моем лице вы могли бы отправить в Германию устное послание возлюбленной или уведомление своему командованию о том, что с вами все в порядке и с секретным танком тоже ничего не случилось.

Дитрих какое-то время переваривал полученную информацию:

– Это с чего же вдруг такая милость?

Хухичета философски заметил:

– С точки зрения истории и философии вы – те солдаты, которым не поставят памятника, если, конечно, не считать за таковой надгробный крест.

Морунген поежился:

– О памятниках, надгробиях и истории говорить рано – война еще не закончилась.

Хухичета поглядел на него с явным сожалением:

– Так-то оно так, но мне вас все равно жалко, и мое предложение остается в силе.

Танкист гордо выпрямился:

– Немецкие солдаты в жалости не нуждаются. То, что мы оторвались от армии, еще не повод для сожалений. Нас рано хоронить – мы еще посражаемся.

Хухичета мягко, как душевнобольному, отвечал:

– Конечно, конечно, извините меня, ради бога, если я вас чем-то обидел. Просто мне не хотелось бы, чтобы на родине о вас думали как о дезертире.

Дитрих представил себя занесенным в списки гестапо:

– Насколько я могу вам доверять? Вдруг вы коммунистический провокатор? Или тайный агент гестапо?

Хруммса не удержался от комментария:

– Так и вижу, как Хухичета платит партийные взносы.

Дух философии никаких эмоций по этому поводу не проявил:

– Доверять можно на все сто: что пообещал – то выполню, а на большее не рассчитывайте.

Хруммса решил вмешаться в этот слегка безумный разговор:

– Майор! Хватит вам вести расследование, вы же представитель научной интеллигенции, цвет нации, можно сказать, а не полицай какой-нибудь. Накалякайте нехитрый текстик исключительно личного содержания, и кто посмеет вас упрекнуть? Могу из особого расположения к вам предложить собственный вариант нежного послания. – И карлик принялся напевно декламировать: – «Здравствуйте, моя дорогая Марта Людвиговна. Сообщаю вам из далекой России, что жив я, здоров и воюю помаленьку. А еще скажу вам, разлюбезная Марта Людвиговна, что являетесь вы мне во сне, словно чистая лебедь: будто плывете себе, куда вам требуется или по делу какому – даже сказать затрудняюсь. Только дыхание у меня так сдавливает от радости, будто из пушки кто в упор саданул. И знайте, любезная Марта Людвиговна, что национал-патриотические сражения на сегодняшний день в общем и целом завершены и час всемирного завоевания настает. И придет мне черед домой возвратиться, чтобы с вами вместе строить новую жизнь в милой сердцу родной стороне…» Вы не улыбайтесь, а пользуйтесь, пока я вам предлагаю. Этот текст еще станет классикой. Хотя вы этого, возможно, и не увидите…

Морунген ошалело поглядел на Хруммсу, затем взял себя в руки и почти что спокойным голосом обратился к пожелтевшему Хухичете:

– А два сообщения послать можно?

Дух философии нежно улыбнулся:

– Вам? Лично? Можно. В виде исключения.

Глава, в которой все сталкиваются со странными существами и явлениями

Если это глупо, но работает – значит, это не глупо.

Артур Блох. Военные законы Мерфи

Всякий, кто пытается уклониться от выполнения боевого долга, не является подлинным сумасшедшим,

Джозеф Хеллер. Уловка-22

Если ты вдруг нашел смысл жизни, утверждают знающие люди, самое время проконсультироваться у психиатра.

Экипажу «Белого дракона» скорое посещение психиатра явно не грозило. Они как раз размышляли о тщете всего сущего и о бессмысленности земного существования.

Танк куда-то ехал, и ни одна собака (и ни одна синаруля, заметим мы в скобках) не могла точно указать направление. Вспоминая о том, что Советский Союз занимает одну шестую часть суши, Дитрих вздрагивал и впадал в панику, кляня себя за вредную привычку читать энциклопедии. Если бы он их не читал, то сейчас не представлял бы себе, сколько времени им предстоит бесцельно блуждать по российским просторам. Иногда он уже мечтал о том, чтобы в проклятом танке закончилось горючее и они застряли где-нибудь в полях или встретили партизан и попали в плен. Да, Сибирь страшна, но еще страшнее вот это подвешенное состояние, больше всего похожее на кошмарный сон.

Здесь мы рискнем спросить у нашего читателя – а не надоело ли ему, читателю, постоянное упоминание о неуловимом хуторе Белохатки, каковой все еще является конечной целью путешествия наших героев? Надоело?

А теперь вообразите, как эти Белохатки допекли немцев. Название хутора буквально сидело в печенках у всех пятерых членов экипажа. Осчастливленный личной встречей с оранжевым абажуром – пардон! пардон! – духом философии Хухичетой, командир чувствовал себя подавленно, но и остальные не могли похвастаться бодростью духа и уверенностью в завтрашнем дне.

Наполовину торчавший из башни барон фон Морунген более всего походил на несчастного благовоспитанного грифа в офицерской фуражке. Генрих, ворчавший что-то себе под нос, – на громадного взъерошенного русского медведя, которому так и не дали угомониться в его берлоге, и теперь он с тоской и изумлением взирает на окружающий мир. Ганс Келлер сам себе напоминал рыцаря, заблудившегося в крестовом походе и обреченного вечно блуждать среди диких сарацинов. Если использовать для сравнения персонажи легенд и сказок, то Клаус Гасс, обитавший в недрах танка, походил на гнома или кобольда – такой же насупленный, сердитый и брюзжащий; а Вальтер Треттау в таком случае – на недовольную жизнью Медузу Горгону.

Хруммса был похож на Хруммсу. Мир цвел и благоухал, равнодушный к мелким человеческим проблемам. Всевысокий Душара постарался на славу: широкие поля, усыпанные крупными яркими цветами, густые шелковистые травы в рост человека, мотыльки, птички… Благодать!

Морунген и Хруммса искренне наслаждались этим пейзажем.

Внезапно гармония была нарушена некой странной деталью, которая просто не могла не приковать к себе изумленный взор наблюдателя. То была какая-то серенькая невзрачная постройка, жутко похожая на вертикально поставленный гробик. Мелькнула и узенькая, вытоптанная в травах тропинка, ведущая прямо к строеньицу.

Морунген не мог проехать мимо такого чуда, тем более что вот уже полтора дня ничего, кроме мотыльков, бабочек и цветочков, он не видел, и явная примета цивилизации вызвала в нем волну нежных чувств. Даже в горле защипало. Он поплотнее прижал к горлу ларингофон и заголосил:

– Клаус, стоп машина! Там что-то есть!

Затем свесился вниз, в башню, и призывно помахал рукой Генриху:

– Генрих! Выдай мне бинокль!

Диц покопался в доверенном ему имуществе и пророкотал басом, протягивая командиру драгоценную оптику:

– Всегда пожалуйста.

Морунген жадно припал к окулярам и стал крутить настройку.

– Так, так, так… Что же это такое?

Вопрос, надо признаться, был вполне риторический, просто майор любил поговорить сам с собой – приятно же пообщаться с умным человеком. Но тут Хруммса автоматически ответил:

– Туалет «Голубая мечта»!

Дитрих в недоумении опустил бинокль и вопросительно уставился на всезнающего карлика:

– Не понял?..

Хруммса поправил свои мотоциклетные очки и виновато пожал плечами. Указал костлявой ручкой на крохотный указатель у дороги, торчавший в том месте, где от нее ответвлялась тропинка.

– Всего двести пятьдесят метров, если верить тому, что они тут написали. Вполне приличное заведение – с вывеской и рекламой.

Морунген машинально повернул голову в указанном направлении – там действительно маячил неприметный столбик с табличкой, на которой каллиграфически было выведено:

«ТОЛЬКО У НАС! WC „Химмель-блау Траум“, 250 м.»

В самом низу красовалась маленькая приписка, видимо сделанная позже и другим цветом: фюр Гельд (что означает – платный). Дитрих нахмурился и поправил головной убор.

– Это как же прикажете понимать? Кому здесь платить? – И принялся еще пристальнее рассматривать в бинокль странный домик.

Действительно, больше всего этого напоминало недоброй памяти полевые сортиры и на укрепленную огневую точку противника никак не тянуло. С другой стороны, думал Морунген, вполне может быть, что там затаился снайпер с винтовкой… И командир на всякий случай пригнулся.

Хруммса тем временем торопливо вылез из люка и обошел башню по кругу. Остановившись прямо перед Дитрихом, он с некоторым оттенком грусти в голосе произнес:

– Ну что, майор, мне пора.

Морунген, поглощенный размышлениями о снайперах, засадах и прочих вражеских хитростях, тупо переспросил:

– Что «пора»?

Карлик широко развел маленькие ручки, словно пытаясь обнять весь танк, и улыбнулся:

– Вернее было бы спросить не что, а куда, – и растолковал доходчиво, еще раз потыкав когтистым пальчиком в сторону домика: – Вон туда! А вам огромное спасибо за то, что заметили сие заведение! Я мог бы и проморгать. Ну что, всем привет!

Он крепко пожал руку опешившему Дитриху и мигом очутился на земле. Затем засеменил по тропинке в сторону туалета. Пробежав несколько метров, он внезапно остановился, обернулся и помахал руками неподвижно торчащему в люке Морунгену:

– Майор, было приятно с вами сотрудничать! Как говорится, не поминайте лихом, может, еще свидимся! – Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, которая не раз вгоняла в дрожь впечатлительного супецкого посла. – Не смотрите на меня так серьезно, улыбнитесь! Улыбайтесь почаще, потому что все глупости на земле делаются с серьезным выражением лица! – И Хруммса припустил дальше, крича на бегу: – Привет фюреру лично от меня!

Дитрих долго бы еще сидел с отвисшей челюстью, если бы Генрих, следивший за всем этим представлением через смотровое отверстие, не подергал его снизу за штанину:

– Уходит, господин майор, уходит!

Морунген очнулся, словно от гипнотического оцепенения, и завопил карлику вдогонку:

– Что значит «было», что значит «свидимся»?! Ты сбегаешь от нас?!

Однако Хруммса уже исчез в густых травах, и на животрепещущие вопросы никто не ответил. Зато на связь вышел Вальтер – признанный знаток психологии:

– Может, герр майор, это шутка такая дурацкая, а на самом деле ему просто приспичило.

В данной ситуации смелое предположение Вальтера больше походило на следующий вопрос, нежели на ответ, и Морунген растерянно пожал плечами:

– Бог его знает, Вальтер. Чувствую, придется мне за ним пойти. Может, он соизволит объяснить странности своего поведения.

В разговор вклинился Ганс:

– Да как-то неловко следовать за ним прямо сейчас – уборная все-таки.

Морунген строго уточнил:

– Ты полагаешь, он вернется? Но тогда при чем здесь кощунственный привет фюреру?

Воцарилась тишина, которую нарушало только размеренное урчание двигателя. Через несколько секунд Дитрих не выдержал:

– Ладно, ждите меня здесь и следите за обстановкой!

Он поспешно принялся вылезать из люка, как вдруг Генрих истерично завопил:

– Бинокль, герр Морунген, бинокль!!!

Дитрих вздрогнул от неожиданности и схватился обеими руками за бинокль:

– В чем дело, Генрих, решил заикой меня сделать?

Генрих, понизив голос до громкого шепота и вплотную приблизившись к командиру, таинственно произнес:

– Бинокль оставьте, герр майор. Эта «Голубая мечта» – тоже полевой, гхм…

Дитрих не сразу понял, в чем дело, и сердито уставился на подчиненного, но Генрих пялился на командира многозначительно и с укором – – и Морунгена осенило. Он хлопнул себя по лбу и принялся торопливо снимать бинокль:

– Ах ты, черт! Извини, совсем забыл! Но видишь, все-таки вспомнил!

Генрих бережно принял драгоценный прибор из рук Морунгена и скрылся в недрах башни. Дитрих спрыгнул на землю. Из люка опять высунулась голова Генриха:

– Герр майор, может, мне с вами пойти, для поддержки? А то мало ли что…

Дитрих поправил кожаный китель и затянул ремень, чтобы выглядеть более подтянутым:

– Ты что, тоже в платный туалет хочешь?

– Да нет, герр майор.

– Тогда отставить поддержку!

Он лихо развернулся на каблуках и, демонстрируя несравненную прусскую выправку, зашагал в сторону разрекламированного заведения.

Морунген осторожно приблизился к дощатому строению и внимательно осмотрел его снаружи. На фасаде висела скромная, но солидная табличка:

«Туалет „Голубая Мечта“ – собственность Лазурного Низапутического союза» и крупными буквами значилось: «Направо – М, налево – М», а внизу дополнение: «Ж – просьба не беспокоить. Заранее благодарим, администрация WC».

Дитрих недоумевающе пожал плечами и нерешительно затоптался на месте. Вопрос был все-таки деликатный. Немецкий аристократ не может вот так, с ходу, решить, в какую дверь платной уборной ему ломиться – правую или левую. Особенно если над входом висит такая странная надпись. Припоминая что-то о конях, которых теряют при повороте налево, и деньгах, которые отчего-то исчезают при выборе правостороннего движения, майор робко потянул на себя правую дверь. Она оказалась незаперта.

Пустое помещение Дитриха, естественно, не заинтересовало. И он переместился к левой двери. Рассуждал он предельно просто и логично – как и всякий немец на его месте: одно из двух, а третьего не дано. Следовательно, если Хруммсы нет в кабинке справа, он находится в кабинке слева и, конечно, должен был бы запереться. Однако, соблюдая элементарные правила приличия, майор деликатно постучал, прежде чем толкнуть дверь.

Дверь подалась так легко, словно только и делала, что гостеприимно ждала посетителя. Морунген приоткрыл ее и, смущаясь, заглянул внутрь. Там было абсолютно пусто и на удивление чисто, как если бы это заведение посещали крайне редко, а хозяева его были просто до одури чистоплотными. Дитрих даже присвистнул, выразив тем самым свое одобрение. Впрочем, германское командование не ставило перед ним задачу инспектировать платные русские туалеты, и барон строго указал себе на это.

Прикрыв дверь, он остановился в раздумьях перед входом: Хруммса исчез – это было очевидно, но тем не менее невероятно. Маленький полиглот пропал без единого крика о помощи, будто его вознесли на небо доброжелательные ангелы. Впрочем, набожный Дитрих никогда не слыхал о том, чтобы человека забирали на небо прямо с унитаза.

Поглощенный мыслями об исчезнувшем полиглоте, майор фон Морунген забыл о своих подозрениях насчет туалета как замаскированной огневой точки противника. Собственно, противника он уже и не ждал, а поэтому пришел в замешательство, когда строгий голос, доносившийся откуда-то сверху, скомандовал:

– Стой! Ру-ки вверх! Кру-гом! Не шевелиться! Не оборачиваться!

Вряд ли это ангел, подумал наш герой. У ангелов другой текст. Во всяком случае, хотелось бы на это надеяться, хоть и невозможно утверждать наверняка. Решив, что если даже это и ангел, то он, должно быть, вооружен, Морунген честно исполнил требования невидимки.

Когда он поднял руки, некто тяжело спрыгнул с крыши за его спиной и задал вопрос вопросов:

– Злакуздрический кашменчик или жизнь?

В воздухе повисла нервная пауза.

Морунген не знал, что такое злакуздрический кашменчик, но решил не рисковать. Все-таки отдел пропаганды не зря ел свой хлеб, и Дитрих понял, что ему, похоже, придется лично столкнуться с теми зверствами, которые чинят русские на Восточном фронте.

– Жизнь! – бодро заявил он.

Незнакомец замялся, словно не рассчитывал на такой ответ. Прикинул что-то в уме, после чего философски заключил:

– Ты храбрый воин, но сначала злакуздрический кашменчик!

«Видимо, пыток все-таки не избежать», – с тоской подумал Дитрих и приготовился к худшему.

Невидимка ощупывал и похлопывал его по всему периметру, проверяя содержимое карманов и кобуры. Не переставая шустрить руками, некто заметил:

– Что, красавчик, никак не можешь решиться, какую дверь выбрать?

Дитрих издал неопределенный звук. Понимать человека, захватившего его в плен, он отказывался, а потому решил тянуть время, надеясь на то, что от танка подоспеет спасательная экспедиция.

– А с кем я имею честь…

Он не успел договорить, так как руки незнакомца наконец добрались до внутреннего кармана его кителя и извлекли оттуда кожаный бумажник. Послышался хруст перебираемых бумажек, затем негодующий вопль – и чья-то рука с возмущением ткнула ему под нос купюру, добытую из его собственного кошелька:

– Что это тут за усатая киса нарисована рядом с птичкой?

С купюры на Морунгена немного грустно и обиженно взирал Гитлер. Майор возмутился:

– О фюрере попрошу выражаться с уважением!

Голос сердито предостерег:

– Спокойно, спокойно, без фанатизма! Просто интересно – ты это сам нарисовал или тебе такое где-то всучили? – И, поскольку Дитрих замкнулся в гордом молчании, уточнил: – Это билеты на концерт, что ли, такие?

Морунген насупился и не удостоил нахала ответом – о чем прикажете говорить с таким идиотом? Судя по шелесту и шуршанию, незнакомец продолжал изучать содержимое Дитрихова портмоне.

– Женат, дети есть?

– Нет, нету, – сердито буркнул майор.

– А это кто?

Из-за плеча снова высунулась рука и в жесте крайнего негодования предъявила Морунгену фотографию Марты – точнее, не самой Марты, а ее портрета. Того самого, в который барон был влюблен с пятнадцатилетнего возраста. Но не объяснять же в самом-то деле русскому снайперу про свою великую платоническую любовь.

Морунген пожалел, что не послушал Генриха и пошел сюда один.

– Невеста! – ядовито процедил он сквозь зубы.

– Ладно, ладно, расслабься, – предложил некто. – Теперь о главном. Поговорим начистоту.

Знакомая рука снова высунулась из-за спины и потыкала в табличку на фасаде.

– Ты читал, что здесь написано?

На всякий случай Дитрих еще раз пробежал глазами текст.

– Да, – наконец подтвердил он. – В чем, собственно, дело?

Некто внезапно изменил манеру поведения и голосом воркующей голубки произнес:

– А не желает ли котя добровольно вступить в наш чудесный Лазурный Низапутический союз?! – И присовокупил нечто, по всей видимости, весьма заманчивое: – Членам общества – скидки.

О каких скидках шла речь, майор так никогда и не узнал. Но понял, что все дело в оплате. Конечно, платить принято только за реальные услуги, но каких только исключений не сделаешь из общего правила, если тебе вот-вот могут пальнуть в затылок.

– Может, я просто заплачу вам, сколько скажете, и мы спокойно разойдемся? – предложил Морунген и тут же уточнил с типично немецкой дотошностью: – Правда, я не воспользовался вашим заведением…

Незнакомец проигнорировал сии разумные речи:

– А мы еще разок спросим: а не желает ли ко-о-отя…

Но он так и не успел закончить свою коронную фразу – в его спину уперся твердый холодный ствол МР-40, и Генрих пробасил нараспев, как лучший солист Берлинской оперы в партии Мефистофеля:

– Не желает. Господин майор не бу-у-у-удет вступать ни в какие союзы, потому что он член партии с тридцать восьмого года, ему нельзя-я-я! Еще вопросы есть? Если нет – руки вверх и два шага в сторону!

Некто беспрекословно повиновался Генриху, успев только печально заметить:

– С тридцать восьмого? А так молодо выглядит…

Теперь уже Генрих возился, обыскивая карманы незнакомца в поисках удостоверения личности, оружия или каких-либо бумаг. Тот боязливо поинтересовался:

– Ребята, а кто вы, собственно, такие?

Если бы эту сцену видел сторонний наблюдатель, он бы мало что в ней понял. Ибо один немец, держа в правой руке автомат, левой обыскивает странного вида незнакомца, а второй – его командир – так и стоит с поднятыми руками.

Генрих по-хозяйски извлек из рук незнакомца портмоне, засунул его обратно в боковой карман морунгеновского кителя и принялся увлеченно шарить в карманах у задержанного. Но счел возможным ответить на вопрос:

– Мы из состава Второй танковой бригады. – И, расшалившись, пропел: – Боль-шо-о-ой такой бри-га-а-ады.

Морунген, продолжая держать руки кверху, сухо отрезал:

– Генрих! Прекрати дурачиться, надо выяснить, кто он такой и что здесь делает!

Генрих продолжал выворачивать содержимое карманов незнакомца с видом медведя, выковыривающего мед из отчаянно протестующего улья:

– Так точно, герр майор! – Но, видимо, бес его искушал, ибо он тут же обратился к незнакомцу, стараясь не глядеть в сторону командира: – А из какой бригады мы-ы-ы?..

Незнакомец возбужденно захихикал:

– Ой! Ай! Ой, ще-ко-о-отно, котя! В чем, собственно, вопрос? Я твоей красотуле сразу сказал, что я из Лазурного Низапутического союза, – и кокетливо добавил: – Тут вот наш туалетец.

Генрих сосредоточился, пытаясь переварить полученную информацию, в поисках моральной поддержки он обратился к Дитриху:

– Низа… какого союза?

Дитрих, до которого уже дошло, что руки отчего-то устали и болят, но еще не установивший причину этой внезапной усталости, сиротливо пожал плечами:

– Низапутического…

Генрих недоверчиво хмыкнул. Затем окинул майора взглядом, каким обычно смотрит портной на клиента с нестандартной фигурой, – смесь сожаления, негодования и уверенности в собственных силах – и посоветовал:

– Герр майор, руки лучше опустить.

Дитриха осенило: так вот что причиняло ему столько неудобств в последние несколько минут. Он спохватился и принялся деловито одергивать и поправлять задравшийся китель. Затем его гневный взор упал на незнакомца, который был непосредственным виновником его конфуза. И Морунген жестко заговорил:

– Отвечай внятно и четко, почему ты на меня напал? Какова численность вашего формирования? Где вы располагаетесь?

Незнакомец занервничал, переводя печальный взгляд с улыбающегося лица Генриха на свирепую физиономию Дитриха и обратно:

– Ребята, в чем вопрос? Вы только скажите, и наша «Голубая мечта» – целиком в вашем распоряжении. Оба помещения со всеми услугами. Причем бесплатно. – Это предложение было адресовано непосредственно автомату МР-40.

Морунген и Генрих переглянулись в замешательстве, а незнакомца уже несло дальше:

– А если коти хорошо попросят, мы вообще можем присоединиться к вашей большой бригаде всем нашим большим и дружным Низапутическим союзом. На время, разумеется, – хорошего понемножку.

Генрих тяжело вздохнул:

– Ничего такого нет, господин майор!

– А ничего такого и не было, – отвечал неугомонный некто. – Я просто поинтересовался у красавчика, зачем он пожаловал в наше заведение.

Дитрих побагровел от злости и возмущения, а Генрих рявкнул:

– Что значит зачем?!

Незнакомец захлопал глазами.

Окончательно сбитый с толку, Морунген понял только одно: самыми опасными, разумеется после русских фрау, для боевой единицы вермахта в России являются безоружные члены Лазурных Низапутических союзов. Они могут сбить с толку, заболтать до полусмерти, запутать и т.д. и т.п. А еще он понял, что пора перехватывать инициативу, а то можно проторчать у платного сортира до завтрашнего вечера и так и не выяснить, что здесь произошло, куда делся Хруммса и как жить дальше.

– Вопросы, – упер он указующий перст в грудь незнакомца, – буду задавать я. А ты будешь отвечать – вразумительно, кратко и предельно правдиво.

Тип закивал в знак согласия.

Дитрих удовлетворенно моргнул и задал первый вопрос:

– Тут маленький такой, – отмерил он ладонью рост Хруммсы, – фиолетовый, не пробегал?

Незнакомец уставился на Морунгена, как каннибал на вегетарианца, жующего шпинат:

– Фи-оле-то-вый? – переспросил недоверчиво. – Это голубой и розовый одновременно?! – Тут он замотал головой, будто ему привиделось нечто ужасное. – Ну нет, это уже слишком! У нас таких не принимают!

Барон рассвирепел:

– Я не спрашиваю, каких у вас принимают, а каких – нет. Я спрашиваю, видел ли ты у этого туалета кого-нибудь подозрительного в течение последних десяти минут?

Субъект торопливо сообщил:

– Видел. Вас.

Дитрих возвел глаза к равнодушному небу и мысленно укорил Господа за те муки и испытания, которые тот счел необходимым ему послать. Да, он, Морунген, не всегда был примерным христианином, да, был грешен, но не до такой же степени, чтобы подсовывать в виде наказания низапутическое чучело.

– Кроме нас, – прорычал он, завершив безмолвную беседу с высшими силами, – точнее, до нас, не пробегал ли невысокий, сиреневый тип в кожаном комбинезоне, шлеме и очень больших очках? – Он приставил руки к глазам и изобразил Хруммсины очки.

Незнакомец внимательно посмотрел эту пантомиму и озадаченно бормотнул, обращаясь в основном к себе, родному:

– В сиреневом кожаном комбинезоне? Нет, в таком клевом прикиде в этих краях никто не водится. Попадись он мне на глаза, я бы точно его не упустил. Такими стильными членами наш союз дорожит и предоставляет им разные льготы.

И он задумался, явно представляя обладателя кожаного комбинезона в кулуарах Низапутического союза.

Генрих, выслушав эту ахинею, обратился к командиру:

– Ну что с него возьмешь? Может, отпустить на все четыре стороны да пусть убирается в свой Низапутический союз?

В глубине души Дитрих понимал, что Хруммса сбежал и никто им не поможет. А странный некто просто не вовремя оказался в том же самом месте. Толку с него не было никакого, и майор устало махнул рукой:

– Ладно, Генрих. Покарауль его здесь, пока я загляну внутрь, на всякий случай.

В правом, не исследованном прежде помещении, майор обнаружил клочок бумаги, исписанный Хруммсиными каракулями: «Еще раз извините меня, герр майор. Не скучайте, продолжайте в том же духе: кто ищет, тот всегда найдет. Искренне ваш член Союза наблюдателей Хруммса». А внизу приписка: «P.S. Это же жизнь».

Убедившийся в правоте своих подозрений и весьма этим раздосадованный, Дитрих вернулся с запиской к благородному собранию и сунул ее под нос субъекту:

– Что ты на это скажешь?

Незнакомец с интересом перечитал сообщение несколько раз, затем причмокнул нижней губой:

– Нет, такого общества я не знаю! Союз наблюдателей… Наверняка какое-то левое объединение. Я и не знал, что такое существует. Надо будет наших порадовать.

Морунген печально отобрал у него документ и спрятал его во внутренний карман, подумав о том, что будет нелишне присовокупить эту бумагу к путевому дневнику в качестве вещественного доказательства:

– Ну что, Генрих, пойдем? Скоро солнце сядет, а мы все еще толчемся на распутье.