Текст книги "Девять дней до и после"

Второй день после…

Как и любая замужняя женщина, Алина ненавидела свекровь, которая в свою очередь не испытывала нежных чувств к своей невестке. Ситуацию облегчал тот факт, что Сара Исаковна давно жила в Израиле, и поводов видится у них было не так уж и много. И вот теперь такой повод появился.

– Я прилетаю завтра, – услышала Алина в трубке хрипловатый женский голос. – Надеюсь, что встретишь.

– Какой рейс, Сара Исакована?

– Откуда я знаю, – проворчала та в ответ, – меня привезут и посадят в самолёт. Твоё дело встретить.

– Исчерпывающий ответ. Но всё же…

Алина хотела продолжить расспросы, но в трубке уже звучали гудки, свекровь и так превысила лимит бесконфликтного общения, которое когда-то тоже началось с конфликта. Казалось бы, мама должна радоваться, что сын после развода не остался один, а был согрет и обласкан женщиной, которая утверждала, что любит её Виталика. Хотя слово «женщина» с трудом ассоциировалось с тогдашней внешностью Алины, настолько несерьёзно она выглядела, а уж в глазах жены бывшего ювелира, знающей толк не только в камнях, и того хуже.

– Виталик, что ты нашёл в этой пигалице, – строго спросила Сара Исаковна, не опасаясь, что Алина, оставшаяся за столом в гостиной, услышит её. – Ты привёл её в наш дом. Для чего? Чтобы наш дом стал её домом?

– Мама…, – попытался возразить сын.

– Что «мама»? Знаю я таких. Пришла на всё готовое. Пальцем о палец не ударила, чтобы стать хоть кем-то, а уже возомнила из себя столичную штучку и крутит романы с теми, кого она не достойна. Не удивлюсь, если у тебя начнут пропадать вещи.

– Ма, это бред какой-то. Мне стыдно за тебя.

– Будешь стыдиться, когда начнёшь таскаться по судам и снова делить нажитое. Мало тебе того развода? Не жалко было лишиться квартиры и не стыдно было ползти к матери на коленях? Помнишь, я и тогда тебя предупреждала – не спеши, не любит она тебя, она деньги наши любит.

– Сейчас всё не так, мама, и я уже давно не мальчик, которого можно обвести вокруг пальца.

Алина слышала почти весь разговор, несмотря на то, что мама с сыном были на кухне, и ей нестерпимо хотелось встать из-за стола и громко хлопнув дверью, уйти, вычеркнув навсегда этих людей из своей жизни, такими обидными и злыми были слова старой еврейской матери, у которой в очередной раз пытались отобрать любимое дитя. Но ведь она тоже любила это «дитя», и любила без всяких задних мыслей, в наличии которых Сара Исаковна была уверена. Убеждать маму было бесполезно, поэтому Алина пошла иным путём, она ненавязчиво, но очень настойчиво подтолкнула Виталия к принятию решения, которое обсуждалось в его семейном кругу ещё с момента развала Советского Союза.

– Тебе нравится заниматься со мной сексом? – спросила она, сделав только что такое, чего никогда раньше не делала.

– Меня до сих пор колотит, – тяжело дыша ответил Виталий. – Что это было?

– Это называется минет, – утерев губы, уточнила Алина. – Тебе разве никто до этого не сосали?

– Издеваешься?

– Нет. Просто спрашиваю.

– Мне даже стыдно было думать об этом, не то чтобы просить.

– Я сама тоже в первый раз попробовала, – не моргнув соврала она.

– Не похоже, что в первый раз, – почти по лезвию прошёл Виталий, но Алина сделала вид, что не поняла сарказм, и приподнявшись на локте, отбросила в сторону одеяло.

– А хочешь, чтобы это случалось чаще?

Он посмотрел ей в глаза, пытаясь понять скрытый смысл соблазнительного предложения.

– Ты хочешь, что-то взамен? – как-то неуверенно спросил Виталий. – Боюсь я не смогу тебе отказать. Говори.

– Сделай так, чтобы твоя мама стала счастливой.

– Ты хочешь, чтобы я тебя бросил?

– Нет, дурачок. Я хочу, чтобы она уехала туда, где ей будет хорошо. Туда, где не будет меня. Ты ведь можешь это.

Виталий всё понял… Израиль манил Сару Исаковну, туда уже давно перебрались все её друзья и подружки, там мечтал жить её Давидик, но так и не дождавшись, унёс свои мечты в могилу. И когда сын положил перед ней на стол пачку иммиграционных документов и билет в один конец, она не стала сопротивляться, а лишь поцеловала сына в затылок и потребовала не женится пока она жива. Виталий утвердительно кивнул, зная, что впервые в жизни обманет маму.

В неведении Сара Исаковна прожила несколько лет, и когда увидела на пороге своей маленькой тельавивской квартирки сына, которого держала под руку та самая пигалица, с ней чуть не случился удар.

– Я знала, что ты обманешь меня, – едва ворочая языком произнесла она, придерживаясь за стену, и делая вид, что произносит последние в своей жизни осознанные слова.

– Это вам, – улыбнулась Алина, и протянула свекрови огромный букет цветов.

– Ты не сказал ей, что у меня аллергия на эту вонючую гадость? – поморщив нос обратилась к сыну Сара Исаковна, словно рядом никого не было. – Ты точно хочешь моей смерти.

– Да прекратите вы, наконец! – не выдержала Алина. – Никто не хочет вашей смерти. Живите сколько вам вздумается, но только дайте и нам жить. Я люблю вашего сына. Он любит меня. И я очень хочу полюбить вас. Сделайте хоть один шаг для этого. Пожалуйста.

Они долго стояли посреди коридора и смотрели друг другу в глаза.

– Хорошо, – не выдержав эту дуэль произнесла Сара Исаковна, – я попробую.

Признаться честно, у неё ничего не получилось, и недавний телефонный звонок от невезучей соседки, не сумевшей обрести новую родину, только усилил тревожные чувства, бушевавшие в душе у пожилой матери на протяжении всех девяти лет, которые Алина прожила в браке с её сыном.

– Сарачка, тебе обязательно нужно приехать, – услышала она в трубке знакомый голос, – и как можно скорее, Сарачка.

– Что-то с Виталиком?

– Думаю, что да…

– Всё-таки не уберегла, сука, – в сердцах выругалась Сара Исаковна, и бросила трубку.

Подробности её не интересовали, достаточно было того, что сын в беде. Она собрала всё, что у неё было припасено на смерть, объявила израильской родне, что улетает спасать Виталика, и те ещё скинулись ей на билет.

– Сара Исаковна, вы в своём репертуаре – сказала Алина, попытавшись обнять свекровь, вышедшую из зоны прилёта

– Не я это начала, – ответила та, отстранившись. – Что с Виталиком?

– Вы всё скоро узнаете.

– Что за тайны мадридского двора? Я ненавижу тайны и ненавижу сюрпризы. Повторяю, что ты сделала с моим сыном?

– Вы считаете, что я способна на что-то такое, о чём вы думаете? – спросила Алина, открывая пассажирскую дверь машины.

– Да. Способна, – кряхтя ответила Сара Исаковна, усаживаясь на переднее сиденье. – Ты только одно неспособна сделать – родить мне внука. Сколько лет уже вместе. Вы что спите в разных комнатах? Как можно десять лет увиливать. Хочешь, чтобы я умерла так и не став бабушкой?

– Хорошо, Сара Исаковна, я работаю над решением этой проблемы. Ну а пока от шуток перейдём к делам серьёзным. Виталий действительно болен, – Алина повернула голову, чтобы посмотреть на реакцию свекрови.

– Всё-таки материнское сердце не обманешь, – вздохнула та. – На дорогу смотри, а то ещё и меня угробишь. Что с ним?

– Рак.

– Вот дерьмо! Виталик сейчас в больнице?

– Нет, он дома. Его выгнали месяц назад, сказали, что нельзя портить показатели.

– Не поняла. Какие показатели? Они что там с ума все посходили?

– По смертности, Сара Исаковна, по смертности. Он должен был умереть ещё тогда, на следующий день после выписки. Но он жив, – Алина незаметно смахнула слезу. – Понимаете, жив. Это чудо. Никто из докторов не верил, что такое может случиться, а я верила. Я знала…

Она, в ту первую ночь, которая могла стать последней для её мужа, так и не смогла уснуть, и неотрывно следила за тем как спит Виталий; как слегка шевелятся его ноздри, как подёргиваются прикрытые веки, как белеют костяшки на крепко сжатых кулаках. Он словно вцепился обеими руками во что-то невидимое и неосязаемое и не отпускал от себя. Алина каждой клеточкой тела ощущала эту борьбу и её сознание дорисовывало злобный образ аморфного существа, пытавшегося унести с собой остатки знакомой ей человеческой души, оставив на кровати лишь истерзанную болью плоть. Всё это время Алина держала в руке ампулу с морфием, готовая в любую минуту, принести с её помощью облегчение любимому человеку. Что делать потом, она не знала и думать об этом не хотела.

За окном только начинало светать, когда она увидела как Виталий приоткрыл глаза, но только чуть-чуть, осматриваясь и прислушиваясь к себе. Он пошевелил пальцами, ощупав измятую простынь, слегка повернул голову и тихо спросил:

– Ты почему не спишь?

– Не хочется. А как ты себя чувствуешь?

– Не могу понять, – тихо произнёс Виталий, боясь спугнуть давно забытое ощущение безмятежности. – Ты сделала мне укол?

– Нет. Вот ампула, – Алина разжала кулак.

– Странно. Может быть ещё действует вчерашняя доза? – он снова прислушался к себе, улавливая любые отголоски недавней боли. – Нет. Не похоже. Но всё не так…

– Чего-нибудь хочешь? Может воды или…

– Я хочу яичницу, – улыбнувшись ответил Виталий, – из трёх яиц, и так чтобы желток был не зажаренным, чтобы его можно было хлебом вымокать. И томатный сок.

Алина просияв, вскочила с места.

– Я сейчас. Только ничего не делай. Лежи. Я быстро.

Она выбежала из комнаты, схватила сумку и не заперев дверь помчалась к ближайшему магазину. Уж чего чего, а яиц в доме точно не было.

– Господи, какой аромат, – прошептал Виталий, когда Алина вошла с подносом, на котором стояла тарелка с ещё дымящейся яичницей, стакан томатного сока и два кусочка чёрного хлеба. – Я сам. Не надо мне помогать.

Никогда она не испытывала такого удовольствия от созерцания того как ест её муж. Обычно Алина одёргивала его – не чавкай, не жуй громко, не спеши, а сейчас она наслаждалась тем как стучит вилка о тарелку, как он вымакивает хлебом растёкшийся желток, не обращала внимание на крошки, прилипшие к его нижней губе и даже на капельки сока, которые капнули на простынь. Алина едва сдерживала восторг, опасаясь, что это всего лишь последний всплеск жизненных сил, что вот сейчас Виталий сделает ещё один глоток, замрёт и стакан выскользнет из руки, грохнется об пол, залив всё вокруг кроваво-красным соком. Но ничего этого не произошло, тарелка опустела, её даже не нужно было мыть, так она сверкала, сок допит, хлеб съеден и глаза мужа светились как у мальчишки, которому наконец купили желанное мороженое.

– Это была самая вкусная яичница в мире, – блаженно произнёс Виталий, погрузившись в мягкие подушки. – Как мне хорошо.

– Ты не преувеличиваешь? Тебе действительно хорошо? – с опаской переспросила Алина. – Укол не нужен?

– Нет. Мне хорошо…

Сара Исаковна уже несколько минут стояла под дверью, не решаясь войти в комнату к сыну, боялась увидеть его беспомощным и жалким. Она просто не умела жалеть, привыкла, что всегда жалеют её.

– Мама, да заходи уже, – донеслось изнутри, – ты так громко сопишь, что я аж проснулся.

Сара Исаковна всё равно сначала заглянула в приоткрытую дверь, и только потом, зачем-то согнувшись почти пополам и сделав скорбное выражение лица, вошла в комнату, ступая осторожно и бесшумно, словно боясь нарушить своими шагами покой сына.

– Что с тобой, ма? – с трудом сдерживая улыбку произнёс Виталий.

– Прости, сынок, я так переживала за тебя.

– А зачем же тогда делать такое лицо. Ты не на похороны пришла. Я живой, мама. Живой. Ещё чуть-чуть, и смогу с кровати вставать.

Сара Исаковна опустилась на колени, и обхватив руки сына принялась их целовать.

– Прости меня, сынок. Прости, умоляю, – не сдерживая слёз запричитала она.

– За что я должен тебя прощать, ма? Это ты меня прости, что заставил волноваться и думать о всяком.

– Я же ехала тебя хоронить, Виталик. Мне такого твоя наговорила… Рак… Выгнали из больницы… Один день остался… А ты живой… Милый мой, ты живой… Как же я счастлива.

– Вот даже здесь ты не смогла сдержаться, – перебил её сын, – опять у тебя Алина во всём виновата.

– А кто?

– Да я жив до сих пор только потому что она рядом. Если бы не Алина, тебе бы точно пришлось реветь на похоронах.

– И где же она сейчас? Высадила меня и куда-то умчалась ничего не сказав.

– Ты скоро всё узнаешь. Потерпи.

Гель приятно холодил живот, форма которого ещё ничем не напоминала, что внутри него растёт новая жизнь. Это было первое УЗИ, отсюда волнение и даже страх, а есть ли там вообще хоть что-то или всё это лишь ложные симптомы. Что предъявить Виталию, чем подтвердить, что он не зря остался на этом свете.

– Смотрите, Алина Фёдоровна, вот ваш ребёнок, – радостно произнесла доктор, проведя устройством по низу живота.

– Куда смотреть? – торопливо спросила та, шаря глазами по экрану монитора.

– Вот, справа вверху чёрная точка пульсирует. Видите? Это сердечко бьётся.

– Ух ты!

– Ритм пульсации нормальный, что говорит о положительной динамике в развитии плода. Для девяти недель очень даже хорошо. Крепыш будет.

– Я в кино видела, что это изображение можно распечатать на принтере.

– Конечно можно. Вам сколько копий сделать?

– Две, – не задумываясь ответила Алина.

Она мчалась домой, нарушая все правила дорожного движения, то и дело прикасаясь рукой к большому белому конверту, лежащему на пассажирском сидении, то ли проверяя, на месте ли он, то ли заряжаясь энергией, которая исходила от него. Именно её Алина и хотела сохранить, именно её и везла, чтобы передать Виталию.

Целый месяц прошёл с того дня как он увидел две полоски на тесте. Они сработали лучше любого лекарства, лучше всякой химиотерапии. И с каким удовольствием она звонила Геннадию Ивановичу, чтобы пригласить его в гости, и доказать, что он был не прав, подписав смертный приговор её мужу. Как ей хотелось послушать его оправдания и комментарии обо всём увиденном, что явно не укладывалось в рамки медицинских законов, вдолбленных в его голову в течение всех лет обучения и практики. И Алина испытала это наслаждение, и с нескрываемым злорадством приняла извинения Геннадия Ивановича, который тут же вызвался курировать Виталия, проводить еженедельные консилиумы со светилами отечественной онкологии, чтобы вырабатывать методики лечения и восстановления необычного пациента, на что получил отрицательный ответ. Он упустил свой шанс и утратил всякое доверие и уважение, выгнав тогда на улицу умирающего человека.

– Как вы тут без меня? – спросила Алина, входя в комнату.

– Мама, как всегда, во всех бедах обвинила тебя, – ответил Виталий, явно смутив этим Сару Исаковну.

– Не говори глупости, сынок. Ты всё не так понял. Никого я не обвиняла, я просто сказала, что жена должна следить за мужем. У хорошей жены муж не болеет.

– Только не начинайте, а то я припомню вам от чего умер Давид Аркадьевич, – парировала Алина, понимая, что этим поставила точку в нападках, ведь она знала, что стало причиной того фатального инфаркта; и даже не что, а кто. – Лучше посмотрите, что я вам привезла.

Он положила на журнальный столик тот самый белый пакет и уселась в кресло.

– Что здесь? – с опаской спросила Сара Исаковна.

– А вы откройте, – предложила Алина, – не бойтесь, там нет никаких компрометирующих вас документов.

Свекровь осторожно взяла конверт, повертела его в руках и передала сыну.

– Не понимаю как его открыть. Помоги.

Виталий оторвал липкую ленту и извлёк изнутри две одинаковые фотографии, испещрённые какими-то цифрами и надписями. Одну оставил себе, прижав к груди, а другую протянул матери.

– Что это? – спросила она, доставая из сумочки очки.

– Сара Исаковна, вы никогда не видели снимки УЗИ? – удивилась Алина.

– Нет. А зачем это? Что здесь изображено?

– Не думал я, что моя мать такая тёмная, – разочарованно произнёс Виталий, – мне казалось, что ты как только увидишь эти снимки, сразу запрыгаешь от радости. Кинешься целовать не только меня, но и свою, как ты говоришь, непутёвую невестку.

– С чего бы это?

– Подожди, Виталя, дай я сама объясню, – перебила мужа Алина. – Сара Исаковна, вы что мне сегодня говорили в машине, в чём упрекали?

– Что ты не умеешь заботиться о муже…

– Нет.

– Что ты плохая жена…

– Нет.

– Что ты не можешь родить ребёнка…

– Вот оно! Горячо! – радостно воскликнула Алина. – Я способна, Сара Исаковна! На фотографии ваш внук!

– Как это… Я не понимаю… Ты шутишь…

– Нет, я не шучу. Смотрите, вот он, – Алина ткнула пальцем в чёрную точечку. – Ему уже девять недель. Вы скоро его увидите. Вы скоро станете бабушкой. Присмотритесь. Похож ведь на вас, правда.

Сара Исаковна долго смотрела на фотографию, поглаживая её рукой, потом прижала к груди, и повернувшись к Алине тихо произнесла:

– Прости меня за всё, дочка.

Третий день до…

В маленькой квартирке на окраине города было так мало места, что разложенный диван занимал всё пространство комнаты, и чтобы включить телевизор, открыть окно или выйти на кухню, не нужно было с него вставать. Поначалу это даже нравилось Алине, она могла неделями не собирать его, и разувшись в коридорчике, сразу прыгала на него. Такими же микроскопическими были кухня и ванная. Окажись хозяйка чуть крупнее, у неё возникли бы проблемы с отправлением естественных нужд. Какой гений спроектировал этот урбанистический шедевр осталось загадкой, но то количество проклятий, которые ежеминутно обрушивались на него, должно было давно превратиться в сгусток отрицательной энергии, и размозжить его «светлую» голову. Как бы то ни было, но эта квартирка стала для Алины не только убежищем, где она скрывалась от самой себя и где ей, наконец-то, было хорошо, но и местом познания новых форм чужой любви.

Эти 9-ть квадратных метров, которые Жорик уже второй год, в тайне от Томы, снимал для того, чтобы иметь возможность изредка уединяться, стали не единственным подарком, которым он попытался откупиться от Алины за кошмар, который в то, казалось бы, счастливое утро учинили его мама и жена. Они таскали её за волосы, пинали ногами и обзывали самыми грязными словами, которые только можно было придумать. А он молча сидел в углу на диване, укутавшись в одеяло и сочувственно наблюдал за всей этой вакханалией, так и не помешав своим женщинам приводить приговор в исполнение. Второй индульгенцией стало приглашение Алины на работу. В городе открылся новый телеканал, и их общий институтский друг Юра, работавший там, пообещал помочь ей попасть на собеседование.

Найти Алину не составило труда. Жора прекрасно знал о её приятельских отношениях с комендантшей институтского общежития, которая как только увидела свою любимую бывшую студентку, без лишних расспросов пустила её в подсобку, выдала раскладушку и комплект постельного белья. Там и нашёл её Юра, получивший от Жорика все инструкции.

– Привет, Алька. Не буду тянуть кота за яйца, – начал он прямо с порога. – у меня есть для тебя две новости. Хорошая и очень хорошая. С какой начать?

– Начинай с очень хорошей.

Он достал из сумки связку ключей и листочек.

– Здесь адрес, думаю, что сама найдёшь. Квартирка небольшая, но ты у нас девушка миниатюрная, поместишься. Можно вселяться прямо сейчас. Платить ничего не надо, только за свет, ну и коммуналка. И второе. Я работаю на телеканале, и нам нужен художник. Жду тебя завтра в 9.00 возле входа в горисполком. Отведу на собеседование. Возьми с собой все документы.

Алина внимательно выслушала его тираду, и немного подумав, взяла ключи и листочек с адресом, которые он держал на вытянутой руке.

– Я пока не стану тебя пытать отчего такая щедрость, но отказываться от предложения не буду. Догадываюсь откуда ноги растут.

– Ну и славненько, – с облегчение произнёс Юра, – а то я настраивался тебя уговаривать и даже применять силу. Ты умничка, что не стала выкаблучиваться. А на Жорика не обижайся, ты же знаешь, он всегда был нюней и маменькиным сыночком. Я побежал. До завтра. И постарайся не опаздывать.

Наглость с которой тогда, в начале 90-х, каждый брался за дела, в которых ничего не смыслил, поражала. Два видео магнитофона, простенькая камера со штативом, пара комнат, арендованных за копейки и связи в бывшем обкоме партии позволяли гордо назвать своё творение первым коммерческим телеканалом в городе. И работали там такие же авантюристы, решившие, что нет ничего проще, чем делать телевидение. Вот и Алина ни секунды не сомневалась, что справится с неведомой ей роль художника-постановщика. А что ту сложного, ведь за плечами у неё была детская художественная школа и пять лет архитектурного института.

– Надо бы отметить, – деловито предложил Юра, после успешного завершения собеседования, – у меня для таких случаев коньячок припасён.

– Прямо здесь? – спросила Алина, оглядев его комнатку, уставленную стеллажами с видео кассетами.

– Нет. Здесь попалят. Давай у тебя. Заодно и новоселье обмоем.

– Хитро. А мы только вдвоём будем отмечать и обмывать? – лукаво прищурившись спросила она. У тебя же, на сколько я помню, жена была. Как Наташка поживает? Давно её не видела.

– Да нормально она поживает. Ей до меня нет дела, мне нет дела до неё. Так и живём.

– Вы тут за три года, пока меня не было, совсем с ума посходили.

– Не без этого. Ну так что, согласна? Я тогда скажу Анечке, чтобы собиралась?

– Что за Анечка?

– Девушка, у которой ты была на собеседовании. Она тут всё: и секретарша шефа, и начальник отдела кадров, и ведущая моей программы…

– И твоя любовница, – перебила его Алина, и в её интонации проскользнули нотки ревности. – Обычно же своих секретарш директора трахают.

– У нас всё как у всех, – улыбнулся Юра.

– То есть Анечку одновременно трахаешь и ты, и директор? Как его…?

– Александр Анатольевич его зовут. Но не одновременно, а по очереди. Но шеф в приоритете. Тут я соблюдаю субординацию.

– А ей от вас не тошнит?

– Вроде довольна. Сама потом спросишь.

Обмывание и отмечание закончились быстро, и уже через час Алина сидела на кухне, согревая в стакане остатки коньяка, и слушала звуки любви, доносящиеся из-за фанерной двери, и они скорее раздражали её, чем возбуждали. Она всегда считала, что с ней что-то не так, что у других есть то, чего у неё нет, что другим достаётся лучшее и получают они гораздо больше чем она. Тому подтверждение было за стеной. Вечно ждать и получать лишь объедки – вот её участь. От этой истины на душе становилось ещё тоскливее, на столько, что не спасал даже коньяк.

А когда в её квартире вдруг появился Александр Анатольевич, и щуря подслеповатые глазки предложил любовь и покровительство, Алине почему-то не ощутила ни восторга, ни щекочущего чувства, которое случается с дамами, которые заждались именно этого.

– Зачем ты дал мой адрес шефу? – спросила Алина, зажав Юру в углу комнаты.

– А у меня был выбор? Анатольевич сказал, что уволит, если не скажу.

– Он целый год на меня внимания не обращал, проходил мимо, и даже не здоровался, а тут припёрся с цветами и шампанским. Я в халате, в тапочках драных, а он мне про любовь и чувства всякие. Как ты думаешь, мне было приятно?

– Ну уж не знаю. Он дядька видный, богатый. Анька если узнает, что ты с ним крутишь, глаза тебе выцарапает.

– Так ты ей скажи. Ускорь процесс.

– Не делай из меня тварь какую-то. Мне самому знаешь как противно было спать с ней после него. Как вспомню, так блевать хочется. А теперь она будет только моей.

– Представится повод, обязательно расскажу Анечке, что тебя тошнило от неё.

– Ну ты не передёргивай, – всполошился Юра, – она, может быть, единственное светлое пятно в моей жизни.

– И куда же ты теперь своё пятно приводить будешь чтобы ублажить? Ко мне опасно, по разным причинам. Самая главная из которых – у меня год не было никакого секса, – с грустной улыбочкой произнесла Алина.

– Ну ты, мать, даёшь. Может помощь нужна? Я всегда готов.

– Справлюсь. А то, что ты кабель, я и так знаю, без подтверждений.

По странному стечению обстоятельств, второй визит Александра Анатольевича к Алине совпал с её очередным днём рождения. Она даже начала подумывать о некой мистической составляющей, которая присутствовала в этом явлении. Это уже внушало не только опасения, но и страх. Но в борьбе между жгучим неприятием и страстным желанием, победу с разгромным счётом одержало желание, поэтому Алина не стала сопротивляться напору, и благосклонно позволила Александру Анатольевичу прийти сегодня к ней, понимая чем всё это закончится. И судя по одежде, запаху дорогого парфюма, цветам, яркой подарочной коробке и пакету с экзотическим алкоголем, пришёл шеф явно не с намерениями попить чайку, чем ограничился в прошлый раз.

По всему было видно, что он считает себя неотразимым, хотя окружающие тихонечко посмеивались у него за спиной за его манерность, напыщенность, менторский тон и фантастические очки, сквозь толстенные стёкла которых его взгляд, во время произнесения серьёзных монологов, превращался во взгляд идиота, что ещё больше смешило подчинённых. А ещё он был высоким и нескладным, и только мастерски пошитый костюм мог скрыть его телесные недостатки.

– Александр Анатольевич…, – начала Алина, но тот жестом остановил её.

– Саша. И, пожалуйста, на ты, мы же не на работе.

– Хорошо… Саша.. Я попробую.

– Так что ты хотела мне сказать?

– Я хотела попросить вас… Вернее тебя… Снять очки.

– Зачем?

– Так будет лучше, – едва сдерживая улыбку произнесла Алина.

Именно это помогло ей абстрагироваться, а тот факт, что Александр Анатольевич ничего не видит, только придавал уверенности. Бутылка «Мартини» закончилась незаметно, и немножечко осмелев и расслабившись, Алина потребовала вручить принесённый подарок, который скрывался с коробке с пышным бантом. Она, конечно фантазировала на эту тему, представляя себе всякое, но то, что оказалось внутри, взорвало ей мозг – обалденный комплект белья умопомрачительной красоты. Эти нежно-розовые трусики, лифчик, пеньюар и боди хотелось положить на тарелочку и не торопясь съесть, так они были аппетитны и сексуальны.

– Можно я надену? – восторженно прошептала Алина.

– Это твоё. Зачем меня спрашивать, – с трудом сдерживая похоть, ответил Александр Анатольевич, явно довольный тем, что сумел угодить.

– Я такой красоты даже в кино не видела.

– Могу себе представить как это будет красиво на тебе.

Алина схватила коробку, забежала в свою микроскопическую ванную, повертелась и поняв, что здесь она не сможет нормально переодеться, прошмыгнула на кухню. Как было приятно ощущать на своём теле мягкость кружевной ткани. Трусики идеально обтянули попку, а лифчик словно специально изготовили под размер её груди, ну а пеньюар был просто восхитителен: коротенький, невесомый, почти прозрачный, но именно это будоражило больше всего, что уж говорить о дарителе, который в ожидании выхода ёрзал на диване, подыскивая удобную позу, чтобы прикрыть своё возбуждение.

Жорик долго расхаживал вокруг дома, обдумывая свои дальнейшие действия. Хорошим симптомом было то, что Алина согласилась жить в квартире, которую он снимал, даже не поинтересовавшись сколько это стоит. Значит она приняла его подарок. Пока не простила, но приняла. И это уже хорошо. Теперь нужно было сделать очередной правильный шаг и вернуть то удовольствие, которое он испытал год назад. Жора даже представить себе не мог, что эта скромная и почти невинная девочка, каковой Алина была все годы совместного обучения, способна на такое. Она могла выпить в компании, потанцевать, позажиматься с кем-то в углу, и это всё, ничего другого в её арсенале обольщения не было. А в тот вечер она творила с ним невообразимое, сведя на нет все его фантазии, которые роились в голове после просмотра очередного порнофильма. А каково было потом ложиться в постель с Томой, предпочитавшей одну единственную позу и никакие эксперименты не то чтобы не приветствовались, а даже не выносились на обсуждение. Жорик простить себе не мог, что не вступился за Алину, позволил им творить самосуд, его словно парализовало тогда, скорее всего из-за присутствия матери. Он хоть и хорохорился всю свою сознательную жизнь, но был на столько зависим от неё, и подчинён её воле, что редкие всплески противостояния лишь забавляли её.

Жора видел как пришла Алина, видел её в окне, но так и не решился позвонить в дверь, посидел немного на детской площадке, теребя в руках букет, который с каждой минутой становился всё непригляднее, и если бы не внезапно хлынувший дождь, то уже ехал бы в автобусе домой, а так лишь успел, накрывшись курткой, добежать до подъезда соседнего дома, где отряхнувшись, поднялся на пару этажей и уселся на подоконнике между этажами. Через минуту кто-то такой же как и он вбежал в подъезд и обосновался этажом ниже. Даже сквозь доминирующий запах, источаемый мусоропроводом, Жорик почувствовал аромат французских духов.

Уже стемнело. Он протёр ладонью грязное стекло, отыскав взглядом окна своей квартиры, до которой было не больше двадцати метров, и в проёме незашторенного кухонного окна увидел Алину. Поскольку его наблюдательный пункт находился выше, то всё происходящее было как на ладони. Она распаковала коробку, стоящую на столе и извлекла из неё какие-то вещи. Даже издалека было видно как засияло лицо Алины, она восторженно запрыгала…, и вдруг, начала быстро раздеваться, отшвыривая в сторону кофточку, юбку, а затем и всё остальное, оставшись совершенно голой. У Жорика от увиденного затряслись руки, а лоб покрылся испариной.

– Ах ты, сука, – донеслось снизу, но он не обратил на этот возглас внимания, так был ошарашен увиденным.

И только сейчас понял, что было в коробке – новое бельё. Именно его Алина и начала надевать: сначала трусики – боже как это было восхитительно, затем лифчик – просто прелесть, и вот пеньюар, который лишь слегка прикрывал её попку – можно просто сойти с ума. Откуда такая красота, подумал Жорик, даже с мамиными связями достать такое было практически невозможно. И тут он увидел как позади Алины в стеклянном проёме кухонной двери появился мужской силуэт… Ещё мгновение, и свет в квартире погас… Какое-то неподвластное его воле усилие сорвало тело с места и понесло вниз по лестнице. Он бежал, не обращая внимания на дождь и чавкающую под ногами грязь, промокший насквозь влетел в подъезд, и замер у двери квартиры, на мгновение задумавшись – открыть своим ключом или позвонить. В это время позади него раздался стук каблуков и материализовался знакомый запах, ещё минуту назад щекотавший ему ноздри. Он сделал шаг в сторону, позволяя девушке пойти, но та осталась стоять рядом.

– Вы тоже сюда? – спросил Жора.

– Да, – ответила та.

– Это вы были в соседнем подъезде? И всё видели??

– Да.

– Вы не многословны.

– Не до разговоров. Звоните. Им надо помешать.

– Вы знакомы с теми кто внутри?

– Ещё как…

Неожиданно из-за двери донёсся истеричный женский смех и послышалась какая-то возня. Жорик выхватил из кармана ключ и начал дрожащими руками тыкать им в замочную скважину, но не успел он попасть в щель, как дверь распахнулась, и на площадку вывалился мужчина. Он подпрыгивал на одной ноге, пытаясь поправить туфлю, и одновременно с этим придерживать незастёгнутые брюки. Столкнувшись лицом к лицу с девушкой, он замер, и ткнув указательным пальцем в переносицу, навёл резкость.