Книга: Женщина, квартира, роман - Вильгельм Генацино

В аннотации я прочитала, что повесть носит автобиографический характер. Видимо, автору было приятно вспомнить юность, ничем другим я не могу объяснить, почему он обратился именно к этому периоду своей жизни. Дело в том, что душа героя еще находится в зачаточном состоянии, с ним не происходит никаких сильных переживаний. Может быть, он и вовсе к ним не склонен, ибо, как немец, суховат, а временами черств до бесчувственности. Ничто не может вывести его из равновесия. Расставание с девушкой преподнесено именно в таком, деловом ключе: последней точкой стало закрытие общей сберкнижки в банке, очень по-немецки. Он пишет, что больше они никогда с ней не виделись: ни горечи, ни сожаления. Первый опыт физической любви тоже не перевернул его сознание: парень даже не уверен, не спала ли женщина в этот момент. А когда девушка, в которую он, видимо, был влюблен, кончает жизнь самоубийством, снова никакого потрясения, жизнь продолжается. Даже когда он пишет о тех наблюдениях будничной жизни, которые подвигли его на писательство, и речь идет, казалось бы, о самом трогательном - уличных зарисовках мамочек с детками, - никакое живое чувство не окрашивает эти сценки, он фиксирует все хладнокровно, как видеорегистратор.

При этом он все время жалуется, что окружающие погрязли в обыденности, а его собственная натура столь тонка, что его тошнит при виде разводов в банке какао или каплеуловителя. Возможно, вокруг него действительно трясина пошлости, но что он сам может противопоставить ей? Никакие живые чувства ему, видимо, не грозят. А так как он не испытывает сильных чувств, то у меня не может их вызвать и эта книга...

– Иллюзия ясности и прозрачности возникает оттого, – произнесла она, – что текст всегда яснее и понятнее, чем жизнь того, кто его написал. Текст даже яснее и прозрачнее, чем жизнь любого читателя. В этом и заключается чудовищный соблазн литературы. По сути, жизнь должна была бы следовать за литературой и тоже стать такой же транспарентной и ясной.

И я узнаю в главном герое себя. Хоть немного, но узнаю. Эта беспросветная тьма в голове. Которая рассеется сама собой. Нужно только время.

В семнадцать я докатился до того, что без всяких особых намерений стал вести двойную жизнь

Вот те на, ну и начало! Что же за Бэтмен или Джеймс Бонд тут образовался? Знакомьтесь, Вильгельм Генацино - чернорабочий, недожурналист, хреновый писатель и просто человек, который ненавидит Вас (иначе бы зачем он стал писать такую галиматью). В начале он рассказывает о том, какой де он неудачник, ибо его вышвырнули из гимназии, а с такими оценками, как у него, никуда не берут. Наконец Вильгельм, не без помощи мамочки, устраивается в компании, где занимается канцелярией, мелкими поручениями начальства, грузчиком и неимоверно СТРАДАЕТ, поскольку окружают его тупые люди, а он создан для большего и так далее. Забыла упомянуть, что он мечтает стать писателем и рассылает в различные журналы свои рассказы, некоторые из которых даже печатают (но маменьку с папенькой это не радует, ведь их сыночек должен быть более респектабельным). И тут одна газета предлагает ему - а давай сотрудничать! И он такой - а давай. И стал журналистом. Вот вам его двойная жизнь: днем он грузит ящики, ночью пишет тексты. Ей-богу, если бы я вздумала рассказать вам о своей двойной жизни, это было бы куда интереснее! Мол, днем я секретарь, а вечером иду на учебу...правда, интересно? Потом начинается апогей ужаса, именуемый жизнью Генацино, где он фыркает, глядя на толпу поклонниц (уже не помню, от кого они там превращались в ТП, но неважно), занимается всякими там делами с пьяной коллегой в автобусе, полном напившихся сослуживцев, расстается с девушкой, которой были неинтересны его разговоры о книгах (сложилось ощущение, что он только о них и говорит), продвигается в карьере, копит на квартиру, ищет свою любовь, которая мутит с моряком только потому, что он ох какой настырный, и в итоге преображается в этакого сына Аполлона, полубога, который, в отличие от остальных, всё-таки решил сесть и написать свой роман (ведь другие только всё планировали). Возможно, всё это было сносным, несмотря на плоских персонажей, невнятный сюжет, отсутствие смысла и повороты, от которых у вас челюсть треснет во время зева, но...очень большое НО! Язык! Уж не знаю, в переводчике ли дело или книга и вправду НАСТОЛЬКО плоха, но от местной атмосферы на глазах у меня выскакивали гнойные чирья, а в мозгу образовалась огромная дыра размером с Гранд-Каньон. Оставляю вас с отдельными перлами и настоятельно советую это творение в руки не брать.

Я прошел примерно три улицы, заглядывая в стоящие на обочине машины, и произнес вполголоса в общей сложности, наверное, двести слов. Мое настроение решительно изменилось, я вновь почувствовал себя на коне. Еще два года назад я скитался по этим улицам в поисках так называемого литературного кафе. В книгах я читал, что писатели обязательно встречаются в кафе и даже сидят там и пишут.

Тогда я начал спрашивать себя при каждой следующей фразе, прежде чем написать ее, достаточно ли она хороша или всего лишь правдива, или, может, только хороша, но недостаточно правдива; а может, только интеллигентна, но зато отмечена налетом грусти; или, может, она хороша и печальна, но, к сожалению, недостаточно правдива; или только правдива, но недостаточно хороша; или только выразительна, но недостаточно хороша и правдива; или только интересна сама по себе, но не выразительна и недостаточно правдива и вообще плохо написана.

Я погрузился в созерцание этого процесса, наградив его категорией НЕПРЕРЫВНОЕ. Может, мне следовало описать это самое НЕПРЕРЫВНОЕ? А существовало ли вообще такое понятие – НЕПРЕРЫВНОЕ, или я только что открыл его? И было ли возможно описать это НЕПРЕРЫВНОЕ как абстрактное и изолированное явление, или оно было частью познания одной из фигур романа, той, что мне еще предстояло выдумать? Могло ли НЕПРЕРЫВНОЕ выразить само себя, или оно символизировало собой нечто другое? Я вдруг' заметил, что остался за столом один. В первый раз после демонстрации я снова вспомнил про Линду. Вот с ней я, вероятно, смог бы поговорить о НЕПРЕРЫВНОМ.

(на самом деле там и дальше идет рассуждение на эту тему, но хватит и этого)

– Ах, эти приключенческие истории про морские путешествия, – усмехнулся я.

– Морские путешествия – это всего лишь метафора, – сказала Линда.

– Как это? Что вы имеете в виду?

– Я хочу сказать, что все это – условность, – ответила Линда, – метафора служит формой выражения для чего-то совсем другого.

– Чего же?

– У Конрада море – это символ слияния чести и долга, – сказала Линда.

Я очень удивился и молча выпил.

– Герои Конрада – настоящие мужчины, долг для них – превыше всего, потому что их идеал – мужественная и честная жизнь, – рассказывала Линда, – но только никто не может объяснить этим мужчинам, что такое, собственно, честь и долг. Поэтому они и не знают, какую жизнь можно назвать порядочной и честной. Их только гложет потребность такой жизни, – уверяла Линда.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что честь и долг – это всего лишь абстрактные величины?

– Именно так, – ответила Линда, – и, поскольку они всего лишь абстрактные величины, их и нельзя познать разумом, а можно только прочувствовать, тем более что они, как и море, не имеют ни начала, ни конца.

– Ах, вот что вы понимаете под метафорой и морем! – воскликнул я.

– Но самое главное еще впереди, – продолжила свою мысль Линда, – это сама манера, с какою Конрад решает в литературном плане проблему невозможности ее отображения.

(и там все, обещаю вам, все рассуждения похожи на это,если не хуже)