Текст книги "Воспоминания ангела-хранителя"

Виллем Фредерик Херманс
Воспоминания ангела-хранителя

© Willem Frederik Hermans, 2009. Originally published by De Bezige Bij, Amsterdam.

© Михайлова И., перевод, 2018

© «Геликон Плюс», макет, 2018

* * *

Виллем Фредерик Херманс (1921–1995)
В поисках выхода из хаоса

Появление Виллема Фредерика Херманса на литературном небосклоне Нидерландов существенно изменило ход литературной истории страны. Произведения Херманса (а за полвека творческой деятельности Херманс написал множество романов, рассказов и стихов, несколько пьес, десятки литературоведческих работ, а также философско-публицистических и исторических эссе) высоко ценились и подвергались серьезной критике, его романы, новеллы, публицистические, философские эссе становились поводом для ожесточенных споров в обществе и предметом судебных исков.

Виллем Фредерик Херманс родился 1 сентября 1921 года в Амстердаме, в семье учителей. Его детство и юность проходят в строгой умеренности и в постоянном страхе бедности, характерном для довоенных Нидерландов, когда вся Европа находилась в состоянии экономического кризиса. Удручающая атмосфера всеобщего обнищания в стране, чувство одиночества в семье, соперничество со старшей сестрой, а также многие другие факты биографии найдут отражение в творчестве писателя.

Окончив гимназию, в сентябре 1940 года Херманс поступает в Амстердамский университет на факультет социологии. Выбор специальности был сделан под влиянием отца, сам же Херманс хотел изучать физическую географию, и уже через год он перешел на географический факультет. Закончить обучение Хермансу удалось лишь в 1950 году, а в 1955-м он защитил докторскую диссертацию, посвященную особенностям земной коры в Люксембурге.

Первыми литературными опытами В. Ф. Херманса были очерки, стихи и рассказы, публиковавшиеся в школьной газете. Настоящим же дебютом можно считать поэтический сборник 1944 года «Поцелуи сквозь паутину слов» (Kussen door een rag van woorden). Лирический герой этих стихов полностью погружен в меланхолическое настроение, безутешно страдая от несчастной любви и жестокости окружающего мира. Первым программным прозаическим произведением стал рассказ «Изобретатель, или И все же машина удалась…» (Uitvinder. En toch… was de machine goed), написанный в 1940 году. В этом рассказе уже прослеживается ряд существенных элементов так называемой «личной мифологии» Херманса: тема дуализма, противопоставления пассивности и смирения активному стремлению к недостижимым идеалам, которое неизбежно приводит к разочарованию.

Особенно ярко эта проблематика будет разработана в первом прозаическом сборнике Херманса «Злой умысел и непонимание» (Moedwil en misverstand, 1948), где писатель демонстрирует интерес к иррациональныму, фантастическому, сюрреалистическому, что было, несомненно, реакцией на безрадостную действительность оккупационных лет, на которые пришлась юность писателя. С другой стороны, интерес к иррациональному отражал авторское восприятие окружающего мира исключительно хаотичным и иррациональным.

Конец 1940-х годов знаменует собой начало наиболее активного периода в творчестве Херманса, который продолжится до конца 1950-х. В эти годы Херманс издается много и часто, под многочисленными псевдонимами, работает редактором в нескольких литературных журналах, в частности в журнале Criterium («Критерий»), где публикуются первые главы его романа «Слезы акаций» (De tranen der acacia’s, 1949). В этом «одном из самых ярких романов в нидерландской литературе о Сопротивлении», Херманс впервые обращается к военной проблематике. По мнению Херманса, именно в обстановке войны характер человека проявляется в полной мере и открывается правда об окружающем мире. В этом романе В. Ф. Херманс развивает одну из центральных философских тем своего творчества – невозможность познать окружающий мир и человека. «Роман описывает кризис самоопределения молодого человека, взрослеющего во время Второй мировой войны: ни в одной из сфер окружающей действительности, будь то политика (Сопротивление и коллаборационизм) или семейные связи (отношения с родителями и сестрой), герой не может понять, где правда, а где ложь», – отмечал нидерландский литературовед Ф. А. Янсен. Несмотря на то что критическая оценка автором деятельности движения Сопротивления шокировала большинство читателей, роман пользовался популярностью, а главный персонаж Артур Мутта стал олицетворением послевоенного чувства растерянности.

В 1950 году, а также с 1963-го по 1964 год В. Ф. Херманс возглавляет журнал Podium. В 1951 году на страницах этого журнала печатается роман «Я всегда прав» (Ik heb altijd gelijk), в котором писатель обращается к актуальным событиям того времени – потере Нидерландами своей колонии Индонезии. Политические события переплетаются с психологической проблемой самоопределения главного героя: ему приходится не только осознать всю ничтожность своей роли в историческом процессе, но и столкнуться с разочарованием в семейных отношениях – с родителями и сестрой. Герой романа Лодевейк Стегман оказывается в изоляции, одиночестве, лишенным последних иллюзий среди хаоса окружающего его мира. Лодевейк пересматривает свое отношение к родине и резко критикует католическую церковь. Вскоре после выхода романа Херманса вызывают в суд: в одном из монологов главного героя усматривают оскорбление религиозных чувств католиков. Однако писателю удается отстоять свою позицию, ссылаясь на то, что автор не обязательно разделяет точку зрения своих персонажей. Впрочем, роман «Я всегда прав» все же был внесен католическим цензурным институтом Нидерландов в список книг, чтение которых запрещено в католических школах.

В 1951 году Херманс пишет свою знаменитую новеллу «Невредимый дом» (Het behouden huis), действие которой происходит в 1944 году. Главный герой, от лица которого ведется повествование, оказывается в партизанском отряде близ Восточного фронта, в оставленном немецкими войсками городе. Здесь герою, уставшему от хаоса войны и одиночества, удается укрыться в единственном не пострадавшем от боевых действий доме. В этой новелле звучат все важнейшие темы Херманса (непознаваемость реальности, непонимание между людьми, хрупкость цивилизации на фоне хаоса и др.), и писатель создает уникальное повествование, в котором реальность и мифический вымысел переплетены воедино.

Чувство хаоса, болезненного состояния мира В. Ф. Херманс описывает в новеллах своего самого известного прозаического сборника «Паранойя» (Paranoia, 1953). Открывается сборник авторским предисловием – художественным манифестом писателя, требующего от любого литературного произведения строгой взаимосвязи тематики, поэтики и стилистических особенностей.

Герои новелл сборника «Паранойя» сталкиваются с той же, центральной для Херманса проблемой: невозможностью познать действительность. Каждый из них пытается убедить окружающих в верности своего собственного мироощущения и наталкивается на совершенно противоположную точку зрения, что приводит героев в тяжелейшее состояние духа, вплоть до сумасшествия. Как и сюрреалисты начала ХХ века, Херманс видел в сумасшествии бесконтрольное выражение подсознательного.

Внимание Херманса к сюрреализму в полной мере найдет отражение в его романе «Бог Мыслим, Мыслим Бог» (De God Denkbaar, Denkbaar de God, 1956), который он сам будет считать вершиной своего прозаического творчества. В этом сюрреалистическом романе-гротеске главный герой, которого зовут Год Денкбаар (буквальный перевод «Бог Мыслим»), подобно героям рыцарских романов, ищет свой Грааль: в его случае – тайные документы, которые должны подтвердить его собственное существование. В поиске этих документов он, как и полагается в рыцарском романе, проходит через ряд испытаний, которые по воле автора ХХ века носят совершенно абсурдный характер. Сюжет выстраивается не столько на последовательном описании этих приключений, фантастический характер которых сближает героя Херманса с Мюнхгаузеном Распе, сколько на языковой игре, каламбурах, ребусах, загадках, в которых находят выражение философские размышления автора о соотношении языка и мысли, на самом ритме повествования.

Многие литературоведы сходятся во мнении, что роман «Бог Мыслим» является своего рода предвестником литературы постмодернизма. В романе писатель прибегает к многочисленным аллюзиям, приему «текст в тексте». Используя цитаты из Декарта, Витгенштейна, Ницше, автор выстраивает самостоятельный художественный текст. В романе «Бог Мыслим» сюрреалистическое видение мира В. Ф. Херманса достигает вершины, однако и в дальнейшем творчестве писатель неоднократно будет возвращаться к подобной стилистической и художественной форме, в частности в 1973 году выйдет продолжение этого романа – «Евангелие от О. Даппера Даппера» (Het evangelie van O. Dapper Dapper).

В 1958 году в свет выходит роман «Темная Дамоклова комната» (De donkere kamer van Damokles), который приносит Хермансу международную известность. С одной стороны, роман представляет собой описание событий, происходящих во время Второй мировой войны, в годы оккупации Нидерландов. Герой романа Генри Осевауд знакомится с нидерландским офицером и начинает выполнять его секретные задания, считая, что помогает этим движению Сопротивления. В ходе романа реальность существования офицера начинает вызывать сомнения, как и адекватность выполняемых Осеваудом заданий. Кто он: участник Сопротивления или предатель, герой, жертва или сумасшедший? Так, роман о войне одновременно представляет собой и образец психологической прозы, и тонкое философское повествование, в котором продолжается развитие центрального тезиса в мировоззрении Херманса о невозможности познания окружающего мира и человека.

С 1958-го по 1973 год В. Ф. Херманс преподает физическую географию в университете города Гронингена. В 1960 году он участвует в экспедиции по заполярным областям Швеции и Норвегии, после чего пишет роман «Никогда больше не спать» (Nooit meer slapen, 1966). В романе повествуется об экспедиции по северу Норвегии молодого ученого Алфреда Иссендорфа, для него самого безрезультатная, а для его спутника трагическая. Это произведение, впоследствии удостоенное одной из самых значимых национальных литературных премий, построено как роман воспитания – интеллектуального и духовного. Однако в фокусе повествования – не становление героя, не достижение им поставленных задач, не успешный процесс инициации с переходом на новый уровень, а разочарование, трагическая обреченность и регрессия.

На протяжении всей жизни Херманс занимался философией и историей философии, особенно его привлекала лингвистическая теория австрийского философа Людвига Витгенштейна (1889–1951). В 1975 году Херманс перевел на нидерландский язык его «Логико-философский трактат» и написал о нем ряд статей.

С середины 1960-х В. Ф. Херманс много времени уделяет публицистике. Скандально-знаменитым стал сборник острополемических статей «Мандарины в серной кислоте» (Mandarijnen op zwavelzuur, 1964). Под «мандаринами» имеются в виду чиновники в древнем Китае, от которых, по мнению писателя, мало чем отличаются почивающие на лаврах представители послевоенной литературы Нидерландов. Эти «литературные мандарины» слепо обслуживают интересы публики, которая боится увидеть в литературе правду о себе и об окружающем мире. Несомненно, этот сборник способствовал подтверждению репутации Херманса как жесткого, категоричного критика: не зря у Херманса был ряд прозвищ, таких как «Вильгельм Грозный», «Харенское чудовище» (от городка Харен под Гронингеном, где жил писатель) и позднее, после его переезда во Францию, «Палач из Парижа». По мнению нидерландского литературоведа В. Смюлдерса, «Мандарины в серной кислоте» «могут вызывать или чувство восхищения абсолютной независимостью автора, или чувство отвращения из-за едкости и непримиримости полемического задора».

Обстановка после появления «Мандаринов», а также напряженные отношения в университетской среде привели к тому, что в 1973 году писатель оставляет работу в университете города Гронинген и переезжает в Париж, где полностью посвящает себя литературе.

Но незадолго до своего переезда Херманс публикует роман, который он сам охарактеризовал как один из своих лучших – «Воспоминания ангела – хранителя» (Herinneringen van een engelbewaarder, 1971). Роман относится к произведениям военной литературы, так как повествует о майских событиях 1940 года в Нидерландах: бомбардировке Роттердама и последовавшей за ней капитуляцией Нидерландов. Удивительным является выбор писателя вести повествование от лица ангела-хранителя, который приставлен к главному герою – прокурору Берту Альберехту. Ангел наблюдает за событиями, которые происходят в стране и в судьбе главного героя в течение семи дней, и оставляет своего рода мемуары, отражающие не столько историческую картину, сколько конфликт и сомнения в душе героя. Прибегая к использованному ранее приему – военные действия выступают как идеальный фон для выражения идей, – Херманс продолжает детально разрабатывать основные темы своего творчества: самоопределение героя в условиях военного времени, поиск истины, случайность, обреченность и бессмысленность этого поиска, невозможность понимания мира в силу хаоса, как заполняющего людей внутри, так и окружающего их во внешнем мире. Писатель вновь показывает, что человеческие поступки вопреки воле и желанию человека зачастую оказываются лишь цепью ошибок и недоразумений. Критики не были единодушны в оценке романа. Некоторые восхищались стилем повествования, называя его идеальным, а сам роман – существенным вкладом, обогатившим военную европейскую литературу. Другие же отмечали в сюжете фактические исторические несоответствия и спорили о незрелом характере главного героя. Однако очевиден глубокий философский подтекст произведения, попытка в очередной раз определить грань между добром и злом, подчеркнуть роль человека в истории и в борьбе с неправдой и хаосом.

Появлением этого романа Херманс словно подводит итог серьезным философским поискам, нашедшим отражение на страницах его предыдущих произведений. Философская тематика отходит на второй план, центральное место занимает сатирическое изображение человека и его жизни. Таковы романы «Среди профессоров» (Onder professoren, 1975) и «Из бесчисленного множества миллионов» (Uit talloos veel miljoenen, 1981), в которых писатель изображает академическую среду Гронингенского университета, где он проработал несколько лет.

Уже находясь в Париже, Херманс много времени посвящает публицистике; он пишет статьи для крупнейших нидерландских газет De telegraaf и Het parool. Позднее эти статьи будут собраны в книги «Злые письма Бейкарта» (Boze brieven van Bijkaart, 1977), «Деревянные львы и львы из золота» (Houten leeuwen en leeuwen van goud, 1979), «Я не ношу шлема с перьями» (Ik draag geen helm met vederbos, 1979), «Клаас не пришел» (Klaas kwam niet, 1983), «Глупый Хюго. Предостережения и размышления» (Malle Hugo. Vermaningen en beschouwingen, 1994).

В 1980-х годах В. Ф. Херманс возвращается к своему излюбленному жанру – малой прозе, в свет выходят новеллы «Сонатина Филипа» (Filip’s sonatine, 1989), «Кашель Хомме» (Homme’s hoest, 1980), «Динамика Гейерстейна» (Geyerstein’s dynamiek, 1982) и «Перстень с печатью» (De zegelring, 1984). Уже хорошо знакомые читателям Херманса темы – искажение действительности в головах людей и бесплодные попытки найти истину, амбиции героев и их несостоятельность – находят отражение в новой, порой более реалистичной форме, более спокойной и меланхоличной.

Выход в 1989 году последнего завершенного романа писателя – «По обмену» (Au pair) заставил критиков говорить о кардинальном изменении тематики и стиля писателя. Хотя Херманс остается верен идее непознаваемости хаотического мира, воплощение этой идеи становится менее прямолинейным. «По обмену» представляет собой вполне традиционный роман воспитания, в котором описывается процесс взросления героини, но он проходит мягче, чем в романе «Никогда больше не спать». Ее взросление и инициация уже не столь однозначно обречены на поражение. Умело вплетая в поэтическую канву текста аллюзии на древнегреческие мифы о богине Диане, об Орфее и Эвридике, на «Алису в стране чудес» Кэрролла и «Мадам Бовари» Флобера, писатель вкладывает в уста своих персонажей цитаты из Бодлера и Канта, заменяя свой привычный писательский сарказм и цинизм иронией и юмором.

В 1992 году Херманс переезжает из Парижа в Брюссель. Еще раньше, в 1977 году, он с благодарностью принял из рук короля Бельгии Бодуэна Премию нидерландской литературы, хотя другие присуждаемые ему премии, как правило, отвергал.

В 1995 году Херманс в последний раз приезжает на родину. В Утрехте он ложится в академическую больницу, где 27 апреля 1995 года умирает от рака легких.

Для многих современников Херманс остался в памяти мизантропом и циником, и его произведения, как художественные, так и публицистические, являются подтверждением скептического и категоричного характера писателя. Однако его искренний интерес к человеку, скептический гуманизм, основывающийся на романтическом рационализме с его стремлением разграничить правду и ложь, несомненно, позволяют причислить В. Ф. Херманса к классикам нидерландской и выдающимся писателям европейской литературы второй половины ХХ века.

Отрадно, что у российского читателя впервые появилась возможность познакомиться и оценить в полной мере стиль выдающегося нидерландского прозаика ХХ века в переводе одного из лучших романов Херманса на русский язык. Более тридцати лет назад русские читатели уже могли получить представление о загадочном нидерландском писателе в значительно более усеченном виде. В 1981 году издательством «Прогресс» (Москва) в сборнике «Современная нидерландская новелла» были опубликованы две повести В. Ф. Херманса. Публикуемый впервые на русском языке роман «Воспоминания ангела-хранителя» более показателен и уникален для Херманса во многих отношениях. В нем поднимается столь важная военная тематика, которая лучшим образом, по мнению писателя, помогает раскрыть характер человека. Необычен и стиль повествования: читатель смотрит на мир глазами ангела-хранителя, и его словами характеризуются не только исторические события в Нидерландах, но внутренний конфликт и развитие человека, оказавшегося в хаосе современности. Теперь и российский читатель может погрузиться в философский мир В. Ф. Херманса и попытаться найти возможность выхода из этого хаоса, которая автором, хоть и в завуалированном виде, несомненно, предоставлена.

О. Б. Овечкина

к. ф. н., директор Голландского института в Санкт-Петербурге

Мы можем думать, что очень далеки от Бога из-за этого облака неведения между нами и Им, но вне сомнения было бы правильнее сказать, что мы намного дальше от Него, когда между нами и всем Творением нет облака забвения.

«Облако неведения», анонимный трактат, ок. 1370 г. [1]1
  The Cloud of Unknowing – религиозный трактат, написанный неизвестным мистиком в XIV в. В ХХ веке трактат привлек внимание таких мыслителей, как Эрих Фромм, Сьюзен Зонтаг и др.


[Закрыть]

ОН призвал меня, сам того не зная, и я пришел – после стольких лет!

От горя кровь у него точно свернулась. Он попал в тяжелейшее положение, а я не мог ничего поделать, не мог ему помочь. Он уже давно перестал верить в Бога, да и про меня совсем забыл. Но я тем не менее не упускал его из виду все эти годы. Всю его жизнь. Я – его ангел-хранитель.

Я не отлучался от него на протяжении всего того дня.

Он сидел в машине один, как взрывчатка в гранате.

– В Бога душу мать, – пробормотал он.

Я опустился ему на плечо.

Он ехал по дороге, ведущей от побережья вглубь страны, и очень спешил, чтобы не опоздать на заседание суда.

Я был рядом с ним уже тогда, когда он провожал ее. Видел, как они вместе поднялись по трапу на корабль. У нее через руку висело пальто, он нес небольшой чемоданчик.

Вместе, он впереди, они окунулись в спертый воздух, заполняющий нутро больших кораблей. Он первый, она следом, шли они по узкому коридорчику с обшивкой из осклизлого крашеного железа, куда никогда не проникает солнечный луч, и в тусклом свете горевших вполсилы бронированных лампочек накаливания он высматривал номера кают, мимо которых проходил, пока наконец не сказал:

– Вот здесь.

– Спасибо, Schatz. [2]2
  Schatz (нем.) – дорогой (досл. «сокровище»), ср. schat (нид.).


[Закрыть]

Полуоткрытую, удерживаемую крючком дверь он открывает полностью, входит и ставит чемодан в ногах одной из коек. В каюте две двухъярусные койки.

– Корабль без намека на комфорт, – говорит он, – даже не помогают отнести багаж.

– Это не страшно, главное, что нам без труда удалось достать место. Мне не нужен комфорт, мне нужна безопасность.

У нее был нежный тихий голос, и говорила она на таком исковерканном голландском, что его трудно было отличить от немецкого.

Поставив чемодан на пол, он машинально снял шляпу. Теперь таких шляп в Голландии почти не носят, это была настоящая борсалино с широкими мягкими полями, опущенными и спереди, и сзади, с очень широкой лентой вокруг тульи. [3]3
  Шляпа борсалино – шляпа из мягкого фетра, обвитая лентой. Названа по имени фирмы, выпускавшей такие шляпы с XIX века.


[Закрыть]

Его плащ-дождевик шоколадного цвета выглядел замшевым, но даже не подходя вплотную можно было понять по запаху, что он резиновый.

Три койки из четырех были завалены сумками и одеждой.

Она закинула свое пальто на верхнюю полку – единственную свободную, в той паре коек, которая находилась подальше от иллюминатора, следовательно, самую неудобную.

Это не укрылось от внимания Альберехта, но он ничего не сказал. Я читал его мысли и всё знал. Он подошел к небольшому, полностью зашитому красным деревом умывальнику с крошечной раковиной и повернул один из двух видавших виды, некогда никелированных кранов, покрытых засохшей мыльной пеной. Такое впечатление, будто кран в оспинах, подумал он.

Из крана потекла слабенькая струйка воды. Мертвой, застоявшейся. И тотчас перестала течь, едва он отпустил кран, выключавшийся автоматически с помощью спрятанной в нем пружинки. Пусть эта вода и затхлая, но другой пригодной для питья на корабле нет, надо ее экономить.

Вслух:

– И здесь тебе предстоит провести две недели с тремя незнакомыми тетками…

Она кладет ладонь ему на плечо и касается губами его шеи: легкий-легкий поцелуй, точно с губ слетел выдох. Ответ на его слова, слова бессилия, по смыслу не имеющие ничего общего с тем, что он на самом деле думал, но чего не мог сказать и тем более не хотел сказать: тебе вообще не место на этом корабле. Не уезжай. Останься со мной… Не покидай меня.

Она была бежавшей из Германии еврейкой, с которой он прожил четыре месяца.

Прощание происходило 9 мая 1940 года, и корабль стоял в порту Хук-ван-Холланд в Нидерландах. Это был грузовой корабль с несколькими пассажирскими каютами, отправлявшийся в ту же ночь в Америку.

– Если в корабль попадет торпеда, – сказал он, – и ты окажешься в холодной морской воде, о чем ты будешь думать?

– Я не буду думать. Я буду стараться изо всех сил оставаться на поверхности воды. Мне придут на помощь. До сих пор в моей жизни мне всегда кто-нибудь приходил на помощь, а после войны мы с тобой снова встретимся.

– Война будет продолжаться пять лет.

– Не надо так мрачно, Schatz. Ведь воевать уже почти перестали. По-моему, в Германии что-то назревает и Гитлера убьют еще до конца этого года.

– Правда?

– Не я одна так думаю. Французы и англичане тоже так думают. Иначе они бы уже разбомбили немецкие города и перешли Рейн.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. Если бы верила, осталась бы здесь.

– Что ты, Schatz, в такой маленькой стране?

– Ну и что, что маленькой? Это только лучше. Сколько раз я тебе объяснял. Мы не ссорились с Германией. Мы не будем участвовать в войне, точно так же, как в Первую мировую.

– Почему же тогда правительство отменило все увольнительные и отпуска для военных?

– Потому что мы сохраняем нейтралитет и должны показать миру, что намерены защищаться от любого агрессора. Любого, неважно, какого именно.

– Но у вас в стране тоже есть нацисты. Если эти нацисты попросят немцев прийти к ним на помощь, что тогда?

– Слишком поздно. Пять дней назад мы человек двадцать нацистов на всякий случай посадили в тюрьму. Все их шишки теперь за решеткой.

– Коммунистов вы тоже посадили.

– Наше правительство проявляет осмотрительность.

– Правительства Норвегии и Дании тоже проявляли осмотрительность. А что в результате? Германия их преспокойно захватила.

– Ты противоречишь сама себе. Сначала уверяешь, будто в Германии что-то назревает и жизнь Гитлера в опасности. А теперь говоришь о его успехах.

– Пойдем-ка на палубу. Здесь так душно.

Она вышла из каюты, он следом за ней. Сунул руку под расстегнутый плащ, вынул из кармана серебряную баночку и достал мятную пастилку.

Он мчался на полной скорости, но не все время держал руль обеими руками. То и дело ударял себя правой рукой по правому колену.

– В Бога душу мать, – бормотал он.

В Бога душу! От имени Господа Бога я и вслушивался в мысли моего подопечного.

Он жалел себя. «Мне теперь нечего будет предвкушать, не о ком заботиться. Разве это справедливо, когда тебя бросает женщина, которую ты спас с таким риском для себя? Если бы не я, ее отправили бы обратно в Германию. Ведь наше правительство проявляет такую осмотрительность…»

– Но она-то это сделала не просто из осмотрительности, – шептал я ему, – бросить тебя для нее меньшее зло, чем бросить то правое дело, за которое она борется.

– Дурак, – сказал черт, – ты был для нее лишь счастливой случайностью, одной из многих, позволивших ей спастись от немцев.

– Не будь таким эгоистом, – продолжал я нашептывать моему подопечному, потому что возражать черту не имею права, ибо обязан вообще отрицать его существование.

Сидя съежившись на вентиляционной трубе, я наблюдал за тем, как они снова появились наверху, уже без багажа, и стали прохаживаться по палубе.

– Если война и правда так быстро закончится, как ты говоришь, то прекрасно можно не плыть ни в какую Америку.

– Это я так думаю, что война скоро закончится, но точно не знаю. Мне нельзя забывать о моих родственниках и о товарищах по партии, с которыми в Германии так жестоко обращаются. Из Америки я смогу им помогать. А из такой маленькой страны, как Голландия, не получится.

Ее слова были правдой, но не совсем правдой, как и вообще все, что говорят люди. Это правда, что из Голландии она не могла бы помочь ни родственникам, сидевшим в концлагерях, ни товарищам по партии, которые прятались по разным подпольным адресам, не имея правильных документов и денег. Это правда. Но не ради этой правды она уезжала от Альберехта.

Полный тридцативосьмилетний мужчина. По розовому, слишком тщательно выбритому лицу и по слишком аккуратной стрижке, но особенно по мутноватым глазам было видно, что он в недавнем прошлом весьма и весьма злоупотреблял спиртным.

Познакомившись с ней, бросил пить.

Он знал, что у него много недостатков. Наверное, слишком много, чтобы она связала с ним свою жизнь навсегда? Он сделал все возможное, чтобы исправиться. Все равно недостаточно? Неделю назад он еще и бросил курить.

Все то время, что он был знаком с этой женщиной, его мозг сверлила дьявольская мысль:

В ее положении она просто-напросто не могла не лечь в постель со своим спасителем, не сделать того, о чем он просил. «Даже если бы я был самым отвратительным чудовищем на белом свете (а разве это не так? Алкоголь сочится из моих пор. Я старая развалина по сравнению с ней, ведь ей самое большее двадцать пять лет)».

Двадцать пять лет. Такой возраст значился в ее фальшивом паспорте, и ему никогда не приходило в голову спросить у нее, правда ли ей столько. Он знал только ее фальшивые имя и фамилию, фальшивое место рождения и фальшивый возраст.

В паспорте, по которому она смогла купить билет в Америку благодаря совершенному Альберехтом подлогу в документах, тоже значились фальшивая фамилия (но другая), фальшивое место рождения и фальшивая дата рождения.

Альберехт был прокурором и потому имел связи.

Я видел, как они медленно идут мимо меня по ржавой палубе, покрытой лужами с тоскливыми радугами от пленочки отработанного машинного масла на поверхности. Я подслушивал их разговор, хотя ветер дул не в мою сторону.

Она достала из кармана пальто платок и повязала на голову. Ветер из свинцовых туч дул во всю силу, и левой рукой она придерживала узел платка у подбородка.

Он тоже крепко держал шляпу за поля. Так что они оба напряженно занимались одним и тем же – борьбой с ветром, но это общее дело их не связывало, а, наоборот, отвлекало внимание друг от друга и приковывало его к двум обыденным предметам, которые не были общими: к платку, к шляпе.

Рукав пальто на поднятой вверх руке соскользнул с запястья, украшенного множеством тонких серебряных браслетов.

В конце концов он схватил ее за это запястье и встал прямо перед ней. Широкие, как тогда было модно, штанины его брюк развевались на ветру. Он сказал:

– Все слухи о том, что Германия якобы собирается на нас напасть, были сегодня утром опровергнуты германским информационным агентством. Именно оттого, что Дания и Норвегия уже оккупированы, велика вероятность, что Голландию они оставят в покое. Этот Гитлер же не совсем сумасшедший. На Западе он получил все, что хотел. Данию и Норвегию занял. Англия теперь не может перерезать пути подвоза железной руды из Швеции. У него нет никаких причин нападать на Голландию.

– Буду рада за тебя, если это правда, Schatz. Ты же понимаешь, что я вернусь сразу, как только Германия лопнет. Ты же веришь, что я не шучу?

Его водянистые глаза смотрели на нее без иронии, но и без малейшего доверия. Он ответил:

– Я тебе верю.

Между тем ветер становится еще сильнее. Деревья не раскачиваются, но создается такое впечатление, что их кроны полностью перемешались. При каждом порыве ветра его небольшой автомобиль сносит с курса, так что ему то и дело приходится рывком выравнивать руль.

Эпизод расставанья не дает его мыслям покоя. В некоторые моменты ему кажется, что он переживает его снова и снова.

Сойдя в одиночестве на берег, он обернулся на нее еще два раза. Шляпу нельзя было отпускать ни на миг.

Она стояла у борта. Маленькая поднятая вверх рука махала ему на прощанье. Он видел, как браслеты скользят по ее запястью, и ему казалось, будто до него доносится их позвякивание. Но в действительности слышался только крик чаек и нудное жужжание электролебедки.

«Как бы мне хотелось взять и завалиться в какой-нибудь бар», – думал он.

Медленно пятясь, он махал ей шляпой.

Ее поднятая рука, запястье, вокруг которого серебрится облачко тонких браслетов, напоминающее круги на воде. Будто она уже тонет в пучине и последнее, что высовывается из волн, это ее рука. Прощай. На глаза набежали слезы. Боясь, что она это увидит, в то же время зная, что она ничего не может увидеть из-за большого расстояния между ним (у выхода с пристани) и ней (там, высоко на палубе корабля), он отвернулся и сказал себе: «Я никогда ее больше не увижу».