Текст книги "Семена прошлого"

– У меня есть ты, мама, ну по крайней мере частичка тебя, так ведь? У меня есть дядюшка Джоэл, очень интересный человек, который вот сейчас, наверно, молится за наши души.

Кровь прихлынула к моим щекам. Я вскипела гневом:

– Ты настоящий идиот, если предпочитаешь этого шаркающего старикашку тому человеку, который всегда был тебе настоящим отцом.

Я старалась сдержать себя и не сумела. Мне редко удавалось держать себя в руках при спорах с Бартом.

– Неужели ты забыл, сколько хорошего сделал для тебя Крис? И делает до сих пор?

Барт наклонился ко мне, пронизывая меня холодным сверкающим взглядом:

– Но я предпочел бы быть счастливым без Криса. Если бы ты вышла замуж за моего настоящего отца, я был бы идеальным сыном! Более идеальным, чем Джори. Может быть, таким, как ты, мама. Может, всему на свете я теперь предпочитаю месть.

– Почему тебе нужна месть? Кому ты собираешься мстить? – Удивление и беспомощность звучали в моем голосе. – Никто не причинил тебе столько зла, сколько в свое время причинили мне.

Он резко наклонился вперед, как будто хотел укусить меня.

– Вы думаете, что, дав мне все необходимое – одежду, пищу, крышу над головой, – сделали достаточно для того, чтобы я чувствовал себя счастливым? Но ведь все не так, хотя вы и убедили себя в этом. Я знаю, что самое лучшее – свою любовь – вы берегли для Джори. Потом, когда появилась Синди, вы отдали ей вторую часть своей души. Вы ничего не оставили мне, кроме жалости, и за эту жалость я ненавижу вас!

Внезапная тошнота подступила к моему горлу, как при морской болезни. Хорошо, что я сидела в кресле.

– Барт, – начала я, стараясь не расплакаться и не показать, как мне плохо. – Возможно, когда-то я жалела тебя за твою неловкость, неуверенность в себе. Больше всего я жалела тебя за то, что с тобой вечно случались разные неприятности. Но разве я могу жалеть тебя сейчас? Ты красив, умен и можешь быть весьма обаятельным, когда захочешь. Почему же я должна жалеть тебя сейчас?

– Я как раз этого и не понимаю. Ты заставила меня посмотреть на себя со стороны, как в зеркало, понимаешь? И я пришел к заключению, что я тебе не нравлюсь. Ты мне не доверяешь и не веришь в меня. Вот прямо сейчас я читаю в твоих глазах, что ты не уверена, вполне ли я нормален.

Его глаза были полуприкрыты, но вдруг он широко распахнул их и пронизывающе заглянул в мои глаза: в них всегда было легко читать. Он коротко и зло рассмеялся:

– Вот оно, это подозрение, этот страх. Я ведь могу читать твои мысли, не сомневайся. Ты боишься, что когда-нибудь я выдам вашу тайну – твою и твоего брата. Да, у меня было достаточно шансов сделать это, но ведь я не сделал. Я ее храню. Почему бы тебе честно не сказать хотя бы сейчас, что ты вовсе не любила второго мужа своей матери? Честно признайся, что ты использовала его лишь как орудие мести. Ты добивалась его, добилась, зачала меня, а потом он умер. Тогда ты решительно направилась в Южную Каролину, к тому бедному доктору, который тебе верил и любил тебя безоглядно. Понимал ли он, что ты вышла за него замуж только для того, чтобы он дал свою фамилию твоему незаконнорожденному сыну? Знал ли, что ты прибегла к нему как к спасению от Криса? Видишь, как много я размышлял над мотивировкой твоих поступков. А сейчас я пришел и к другому заключению: что-то от Криса ты находишь в Джори и поэтому любишь его! Глядя же на меня, ты видишь Малькольма. И хотя моя внешность и характер, скорее всего, унаследованы мною от моего настоящего отца, ты не замечаешь этого и пытаешься читать в моих глазах. А в моих глазах, тебе кажется, живет душа Малькольма. А теперь докажи мне, что мои предположения неверны! Ну скажи же мне, что я все описал не так!

Мои губы раскрылись, чтобы опровергнуть каждое его слово, но я ничего не сказала.

Я была потрясена до глубины души, мне хотелось подбежать к нему, прижать его голову к своей груди – так я часто успокаивала Джори. Но я не могла заставить себя приблизиться к Барту. Я в самом деле боялась его. Он пугал меня своим неистовством, холодностью и жестокостью, а любовь моя от страха сменилась неприязнью.

Он ждал, что я заговорю, стану опровергать его обвинения, а я сделала самое худшее, что могла при таких обстоятельствах, – выбежала из комнаты.

В своей комнате я бросилась на постель и заплакала. Каждое его слово было правдой! Я не ожидала, что Барт может читать в моей душе, как в открытой книге. Меня ужасала мысль о том, что он в своей ненависти когда-нибудь разрушит жизнь не только мне и Крису, но и Синди, Джори и Мелоди.

Синди

На следующий день, около одиннадцати, приехала на такси Синди и ворвалась в дом, как свежий, бодрящий весенний ветер. Она бросилась в мои объятия, благоухая какими-то экзотическими духами, запах которых явно не соответствовал ее шестнадцатилетнему возрасту, но это мнение я решила оставить при себе.

– Ой, мама! – восклицала она, без конца целуя меня и сжимая в своих объятиях. – Как здорово, что мы снова вместе!

Эта лавина эмоций совсем захлестнула меня, у меня даже перехватило дыхание. Затем, как только мы вошли в дом, она принялась рассматривать все комнаты огромного дома, их обстановку и убранство. Ухвативши за руку, она тащила меня из комнаты в комнату, громко восклицая от восторга при виде такой красоты и богатства.

– А где папа? – наконец спросила она.

Я объяснила, что Крис уехал в Шарлотсвилл, чтобы поменять взятый им напрокат автомобиль на более роскошную модель.

– Дорогая, он надеялся, что вернется раньше, чем ты приедешь. Видно, что-то задержало его. Но не волнуйся, он будет с минуты на минуту и расцелует тебя.

И снова начались восклицания:

– Ну, мамочка! Что за дом! Ты мне не рассказывала, что он такой красивый! По твоим рассказам я поняла, что новый Фоксворт-холл такой же уродливый и жуткий, как и старый.

Для меня Фоксворт-холл всегда будет жутким и уродливым, однако возбуждение, ключом бьющее из Синди, захватило и меня. Она была выше меня, юные груди были вполне развиты, тонкая талия плавно переходила в бедра очень красивой формы, живот был плоский, зато округлые ягодицы восхитительно обтягивались джинсами. Когда я глядела на нее сбоку, она напоминала мне своей нежностью и хрупкостью едва распустившийся бутон, однако Синди была сильна и вынослива.

Ее густые и длинные золотистые волосы всегда были в нарочитом беспорядке. Они развевались по ветру, когда мы с ней пошли посмотреть, как сражаются Барт и Джори на новом теннисном корте.

– Черт возьми, мама, какие у тебя красивые сыновья! – прошептала она мне, разглядывая их бронзовые стройные тела. – Никогда бы не подумала, что этот безобразный грубиян Барт станет таким привлекательным мужчиной, не хуже Джори.

Я удивленно взглянула на нее. Барт-подросток был очень худым, с вечными ссадинами и синяками на ногах, его темные волосы всегда были растрепаны, но он был красивым мальчиком, во всяком случае безобразным его нельзя было назвать – безобразны были его поступки. А когда-то Синди прямо преклонялась перед Бартом. Как нож пронзило мое сердце воспоминание о ночном разговоре с Бартом, во многом он был прав. Я действительно относилась к Синди лучше, чем к нему. Мне казалось, что она идеальный ребенок и не способна ни на что дурное, и вот…

– Постарайся быть добрее и внимательнее по отношению к Барту, – прошептала я, заметив, что к нам направляется Джоэл.

– А кто этот забавный старикашка? – спросила она, обернувшись и наблюдая, как Джоэл, с трудом нагнувшись, выдергивает какие-то сорняки из клумбы. – Только не говори, что такую развалину Барт нанял работать садовником: ведь он такой скрюченный, что уже едва ли распрямится.

Не успела я ответить, как Джоэл оказался рядом, улыбаясь во весь рот, насколько позволяла его искусственная челюсть.

– Ну а вы, наверно, Синди, о которой мне Барт много рассказывал, – проговорил он, собрав все остатки былого шарма, и, взяв Синди за руку, приложился к ней тонкими искривленными губами.

Мне показалось, что Синди чуть не отдернула руку, почувствовав прикосновение его губ. Солнце просвечивало сквозь поседевшие волосы Джоэла, еще отливавшие фоксвортским золотом, и от этого они казались очень тонкими. Я вдруг вспомнила, что ничего не рассказала Синди о Джоэле, и поспешила представить его. Она была совершенно потрясена.

– Неужели вы знали этого злого старика, нашего прадедушку Малькольма? Вы действительно его сын? Так вы, наверно, очень старый?..

– Синди, это нетактично…

– Извините меня, дядюшка Джоэл. Когда я слушала рассказы мамы и папы об их юности, мне казалось, что это было миллион лет назад. – Она очаровательно рассмеялась и с извиняющейся улыбкой посмотрела на Джоэла. – Знаете, а вы чем-то похожи на папу. Когда он совсем состарится, то, наверно, будет выглядеть так же.

Джоэл перевел взгляд на Криса, который только что подъехал и вылезал из роскошного нового синего «кадиллака», держа в руках множество пакетов. Он заезжал за подарками, заказанными мной ко дню рождения Барта. Ради его дня рождения я превзошла себя, чтобы подобрать для него все самое лучшее. Кейс-дипломат из натуральной кожи с комбинированными замками – от Криса. Восемнадцатикаратовые золотые запонки с бриллиантами и инициалами Барта, а также под стать им золотой портсигар, тоже с бриллиантами и монограммой, ведь бриллианты Барт ценил выше всего, – от меня. У его отца был такой же портсигар, подаренный ему моей матерью. Сложив пакеты на садовую скамью, Крис широко раскинул руки, и Синди бросилась в его объятия. Она покрыла его лицо множеством коротких поцелуев, оставив на нем бесчисленные следы от губной помады. Украсив таким образом его лицо, она извинилась.

– Это будет самое лучшее лето в моей жизни. Папочка, а не могли бы мы остаться здесь до осени, пока не начнутся занятия в школе? Я хочу почувствовать, каково жить в настоящем дворце с такими великолепными комнатами и необыкновенными ваннами. Я уже видела одну комнату, в которой очень хотела бы жить: в ней все такое розовое и белое и множество различных позолоченных безделушек. Мне всегда нравилось все розовое, я люблю розовый цвет. И мне нравится этот дом! Я просто влюблена в него, просто влюблена!

Какая-то тень промелькнула во взгляде Криса, когда он выпустил ее из объятий и повернулся ко мне.

– Мы потом поговорим об этом, Синди. Ведь ты знаешь, что мы с мамой приехали сюда только для того, чтобы помочь Барту отметить его двадцатипятилетие.

Я взглянула на Барта, который только что нанес такой удар по теннисному мячу, что было даже странно, что тот остался цел. Метнувшись как белая молния, Джори отбил желтый мяч обратно Барту, который успел подскочить и снова ловко нанес мощный удар по мячу. Оба были потные и разгоряченные, лица их пылали от возбуждения и солнца.

– Джори, Барт! – позвала я. – Синди приехала. Подойдите поздоровайтесь.

Джори сейчас же с улыбкой обернулся к нам и из-за этого пропустил мяч, со свистом летевший в его сторону. Он не сумел отбить его, и Барт издал радостный крик, подпрыгнул и с возгласом «Я победил!» швырнул наземь дорогую ракетку.

– Ты победил, когда еще не вышло время игры, – заявил Джори, также бросая свою ракетку. Улыбаясь, он направился к нам, кинув на ходу Барту: – Такая победа не засчитывается!

– Засчитывается! – возразил Барт. – Какое имеет значение, приехала Синди или нет? Ты просто под этим предлогом прекратил игру. А мой счет выше твоего.

– Ну, пусть будет по-твоему, – ответил Джори.

В ту же секунду он подхватил Синди и закружил ее. Ее коротенькая синяя юбка взметнулась так высоко, что стали видны трусики-бикини. Меня удивляло, что у Синди всегда нижнее белье было того же цвета, что и верхняя одежда.

Мелоди поднялась с мраморной скамьи, на которой она сидела, наблюдая за игрой, – кусты закрывали ее. Я заметила, как она сжала губы, увидев столь эмоциональную встречу брата и сестры.

– Какова мать – такова и дочь, – пробормотал Барт позади меня.

Синди приблизилась к Барту осторожно, соблюдая все правила приличия, так что казалось, это совсем не та девушка, которая только что целовала Джори:

– Здравствуй, братец Барт. Ты замечательно выглядишь.

Барт смотрел на нее так, будто видел в первый раз. Два года назад, когда Синди было четырнадцать, она заплетала косу или делала конский хвост и стеснялась широко улыбаться, потому что на ее зубах были укреплены корректирующие скобы. Теперь ее сверкающие белые зубки были идеально ровными. Ее небрежно уложенные волосы ниспадали золотым водопадом. Она вовсе не походила на фотомодель с обложки журнала – у тех и фигура получше, и комплекция более совершенна, но, как я с неудовольствием поняла, Синди знала, что она неотразима в своем облегающем сине-белом теннисном костюме.

Взгляд Барта задержался на ее полных, не стесненных бюстгальтером грудях, – когда она шла, они раскачивались, а соски заметно выступали под теннисной майкой. Потом он смерил глазами ее тонкую талию, которую можно было охватить пальцами рук, затем стал разглядывать ее бедра и таз. Взгляд его пробежал по длинным красивым ногам и остановился на белых сандалиях. Ногти на ее ногах были покрыты ярко-красным лаком того же тона, что и лак на ногтях рук, такого же яркого цвета была и губная помада.

Она была захватывающе хороша в своей юной свежести, прелести и невинности, но, стараясь подчеркнуть свою красоту и взрослость, только испортила все слишком яркими красками. А тот долгий взгляд, который она подарила Барту, я ни за что не смогла бы истолковать так, как его воспринял Барт.

– Ты не в моем вкусе, – презрительно проговорил он и отвернулся.

Затем, посмотрев на Мелоди долгим многозначительным взглядом, он снова повернулся к Синди:

– Ты просто дешевка, несмотря на то что богато одета. В тебе нет благородства.

Этот жестокий обдуманный удар был прямо-таки сокрушительным для девичьего самолюбия Синди. Все ее лучезарное настроение пропало. Как дождь питает нежный цветок, так восхищение окружающих поддерживало ее уверенность в себе. Она сникла прямо на глазах и, словно ища поддержки, снова прильнула к Крису.

– Извинись, Барт, – потребовал Крис.

Я съежилась, заранее зная, что Барт ни за что не извинится.

Барт презрительно скривил губы, требование Криса разозлило и возмутило его. Он готов был ответить Крису оскорблением, как уже неоднократно делал, но рядом была Мелоди, которая смотрела на него с неприязненным любопытством. Лицо Барта вспыхнуло.

– Я извинюсь, когда она научится одеваться и вести себя как леди.

– Извинись сейчас, Барт, – приказал Крис.

– Не предъявляй требований, Кристофер, – многозначительно, глядя в глаза Крису, сказал Барт. – У вас весьма шаткое положение: у тебя и у моей матери. Ты не Шеффилд и не Фоксворт, по крайней мере, тебе не хотелось бы, чтобы люди узнали, что ты Фоксворт. Так кто же ты в конечном счете? Мир полон врачей, их слишком много, более молодых и более знающих, чем ты…

Крис выпрямился:

– Мое невежество в медицине не раз спасало твою жизнь, Барт. А также жизнь многих других людей. Возможно, когда-нибудь ты осознаешь это. Ты ни разу не сказал мне спасибо за все, что я сделал для тебя. А я все жду.

Барт побледнел, скорее всего, не оттого, что ему только что высказал Крис, а потому, что при этом присутствовала Мелоди.

– Спасибо, дядя Крис, – с сарказмом произнес он.

Как издевательски-лицемерно прозвучали его слова!

Я молча наблюдала за этим поединком двух моих мужчин и заметила, как вздрогнул Крис, когда Барт сделал ударение на слове «дядя», потом зачем-то взглянула на Джоэла. Он придвинулся ближе и стоял почти за спиной Мелоди. На его лице светилась добрая, почти благостная улыбка. Но что-то темное и недоброе мелькнуло в его глазах. Я придвинулась к Крису и встала рядом, с другой стороны от Криса встал Джори.

Я уже готова была начать длинный перечень того, за что Барт должен был бы благодарить Криса, но тут Барт отвернулся от нас и обратился к Мелоди:

– Я тебе рассказывал о программе моего праздника? О танце, который я выбрал для вас с Джори? Это будет сенсацией.

Мелоди выпрямилась и с презрением посмотрела в глаза Барту:

– Я не собираюсь танцевать для твоих гостей. Я думаю, что Джори достаточно доходчиво объяснил тебе, что я хочу все предусмотреть, чтобы ребенок родился здоровым, и в мои намерения не входит танцевать для твоего удовольствия и для развлечения людей, которых я даже не знаю.

Ее голос звучал холодно, и неприязнь к Барту светилась в ее темно-голубых глазах.

Она ушла, взяв под руку Джори, мы все последовали за ними. В самом конце тащился Джоэл, как хвост, который не знал, кому вилять.

Быстро забыв о неприятностях, поскольку она всегда недолго помнила обо всех обидах, причиненных ей Бартом, Синди радостно болтала об ожидаемом ребенке, который должен был принести ей титул тети.

– Как это замечательно! Я прямо не дождусь этого дня! Это будет прелестное дитя, ведь у него такие красивые родители, как Джори и Мелоди, и такие красивые дед с бабушкой!

Присутствие милой Синди сглаживало неприятное впечатление от выходок Барта. Я увела ее к себе, и, уютно прижавшись ко мне в широком кресле, она начала рассказывать о своей жизни. Я жадно слушала, очарованная своей дочерью, которой выпало счастье испытать все девичьи радости и волнения, каких были лишены мы с сестрой Кэрри.

* * *

Каждое утро мы с Крисом поднимались рано и выходили, чтобы полюбоваться красотой прохладного утра, подышать горным воздухом и насладиться ароматом роз и других цветов. Ярко-красные птицы-кардиналы летали повсюду, как языки пламени, сойки пронзительно кричали, ласточки и другие мелкие птицы ловили в траве насекомых. Меня поражало бесчисленное количество гнезд и птичьих домиков, устроенных повсюду для крапивников, ласточек и других птах, для них же в разных местах были расставлены ванночки для питья или купания, для этих же целей были приспособлены ямки в камнях, и птицы, порхая, иногда прямо на лету ныряли в эти ванночки и весело взмывали вверх. Мы завтракали то на одной террасе, то на другой, чтобы любоваться разными пейзажами, восхищались тем, что видели, и сожалели о том, что были лишены такой возможности в юности, когда все впечатления острее. Горько, очень горько было вспоминать, как наши маленькие близнецы плакали и просились погулять, но единственной площадкой для игр у них был «сад», устроенный нами на чердаке из бумажных цветов и картона. И все это происходило здесь, и весь этот прекрасный мир существовал, но не для них, а два пятилетних малыша были бы на седьмом небе, если бы им хоть немножко дали полюбоваться тем, чем мы теперь наслаждаемся ежедневно.

Синди любила вставать поздно, как и Джори, особенно поздно вставала Мелоди, которая часто жаловалась на тошноту и усталость. В семь тридцать утра мы с Крисом видели, как подъезжали рабочие и декораторы. Поставщики провизии доставляли продукты для праздника, дизайнеры приезжали, чтобы закончить меблировку и дополнить интерьер некоторых комнат. Однако никто из соседей не навещал нас. Личный телефон Барта звонил довольно часто, но другие телефоны, как правило, молчали. Мы как будто находились на вершине мира и были недостижимы для всех; с одной стороны, это было неплохо, с другой – немного пугало.

В отдалении, неясно, сквозь дымку, мы видели шпили двух церквей. В тихие безветренные ночи до нас слабо доносился звон колоколов, отбивающих время. Я знала, что одной из них покровительствовал при жизни Малькольм, а в миле отсюда находилось кладбище, где рядом покоились он и наша бабушка, над их могилами моей матерью были установлены красивые надгробия с ангелами.

Я проводила дни, играя в теннис с Крисом, Джори, а иногда с Бартом, и тогда мне казалось, что он действительно любит меня.

– Ты удивляешь меня, мама! – кричал он через сетку, ударяя так сильно по желтому мячу, что тот, казалось, порвет мою ракетку.

Каким-то чудом мне иногда удавалось отбить этот мяч, но тогда возникала старая боль в моем когда-то поврежденном колене, и я останавливалась. Барт считал, что мое колено только предлог, чтобы прекратить игру.

– Ты находишь любую причину, чтобы только поскорее отделаться от меня! – кричал он, как будто не знал о предупреждении Криса: «Никогда не перенапрягай свое колено, а то будешь хромать».

Я хромала, когда поднималась по лестнице, но Барта обычно рядом не было, поэтому он не знал об этом. Чтобы унять боль, я наливала в ванну теплой воды и почти час сидела в ней, разминая свое колено. Но Крис каждый раз говорил, что я делаю неправильно: «Лед, только лед, Кэтрин! Колено может воспалиться от горячей воды!» Он заставлял меня вылезти из ванны, приносил пузырь с колотым льдом и на двадцать минут клал мне его на колено. Он целовал меня, извиняясь за свой окрик, и шел на теннисный корт, прихватив с собой Джори, а Барт уходил с корта, волоча за собой на невидимом канате Джоэла. Все это я наблюдала с балкона своей спальни, сидя со льдом на колене. Скоро холод оказывал воздействие и снимал пульсирующую боль.

Я начала готовить приданое для будущего малыша. Мне понадобились нитки, иголки, вязальные спицы и крючки, надо было поездить по магазинам. Посещала я и детские магазины с восхитительными вещичками для новорожденных. Мы часто ездили в Шарлотсвилл с Синди и Крисом, а дважды предприняли более длительное путешествие – в Ричмонд, где прошлись по магазинам, сходили в кино и остались на ночь. Иногда с нами ездили Джори и Мелоди, но не так часто, как мне хотелось бы. Красотами Фоксворт-холла все мы успели пресытиться. Вернее сказать, пресытилась я да, пожалуй, Джори с Мелоди. А вот Синди все еще была в восторге от своей комнаты, от прекрасной французской мебели, от ванной комнаты, такой, о которой только может мечтать каждая женщина: кругом все розовое, и этот цвет только подчеркивался легким декором из золота и бледной зелени. Обхватив себя за талию, она кружилась в радостном танце.

– Итак, он не любит меня, – смеялась она, заглядывая в бесчисленные зеркала. – И все-таки отделал мою комнату и ванную так, как хотела бы я. Ох, мама, сможем ли мы когда-нибудь понять Барта?

А смог бы кто-нибудь ответить на этот вопрос?