Текст книги "Лепестки на ветру"

Он побледнел и еле сдерживался, чтобы не перебить меня.

– Я хочу, чтобы ты не лез в мою жизнь, Кристофер! Я буду делать все, что придется, слышишь, все, что придется, чтобы достичь вершины!

Он смотрел на меня своими темно-синими глазами, из которых летели дьявольские искорки.

– Значит, ты переспишь с любым, если будет нужно.

– Я буду делать все, что будет необходимо! – бросила я в ответ, хотя раньше никогда об этом не задумывалась.

Казалось, Крис едва сдерживался, чтобы меня не ударить, и усилие, которое он прилагал ради этого, заставило его сжать кулаки. Вокруг его напряженных губ выступили белые складки.

– Кэти, – заговорил он оскорбленным тоном, – что на тебя нашло? Я никогда не думал, что из тебя выйдет еще одна приспособленка.

Я с горечью взглянула ему в глаза. А что он думал о своем поведении? Мы случайно наткнулись на несчастного одинокого человека, и мы использовали его, но рано или поздно придется платить. Бабушка всегда говорила, что никто ничего за так не делает. Но почему-то я не могла его больше ранить и не могла сказать ни слова против Пола, который взял нас к себе и делал все, что мог. По правде говоря, у меня было достаточно оснований считать, что он не требует никакой награды.

– Кэти, – взмолился Крис, – мне ненавистно каждое сказанное сейчас тобой слово. Как ты можешь со мной так разговаривать, зная, что я тебя люблю и уважаю? Не проходит и дня, чтобы я не тосковал по тебе. Я живу выходными, когда я наконец вижу тебя и Кэрри. Не отворачивайся от меня, Кэти, ты так мне нужна. Ты мне всегда будешь нужна. Мне страшно думать, что я не так нужен тебе.

Он взял меня за руки и прижал бы к себе, но я вырвалась и повернулась к нему спиной. Как я могла сказать, что правильно, что неправильно, когда всем все равно?

– Крис, – подавленно начала я, – мне стыдно за то, как я с тобой говорила. Поверь, мне очень важно, что ты думаешь. Но я просто истерзана. Я думаю, мне нужно все сразу, чтобы забыть о том, что я потеряла и сколько я выстрадала. Джулиан хочет, чтобы я поехала с ним в Нью-Йорк. Мне кажется, я еще не готова, мне не хватает самодисциплины, так все время говорит мадам, и она права. Джулиан говорит, что любит меня и будет обо мне заботиться. Я не знаю, что такое любовь и любит ли он меня или просто хочет, чтобы я помогла ему достичь цели. Но наши цели совпадают. Поэтому объясни, как мне понять, любит он меня или только хочет использовать?

– Позволяла ли ты ему заниматься с тобой любовью? – спросил он бесцветным голосом и посмотрел на меня пустыми глазами.

– Нет! Конечно нет!

Он привлек меня к себе и крепко обнял.

– Подожди хотя бы год, Кэти. Доверься мадам Марише, а не Джулиану. Она знает больше, чем он. – Он замолчал и заставил меня поднять голову.

Я изучающе смотрела на его прекрасное лицо и думала, почему он не продолжает.

Я была вся томление, меня переполняло стремление к романтической концовке. И еще я была напугана тем, что внутри меня. Такой я была похожа на маму. Когда я смотрелась в зеркало, то видела, как во мне проступают мамины черты. Меня волновало то, что я похожа на нее, и, как это ни парадоксально, я ненавидела себя за то, что являюсь ее отражением. Нет-нет, внутренне я не была на нее похожа, только внешне. Моя красота была не только на поверхности.

Я повторяла это себе, когда специально отправилась в центр Грингленна. В мэрии под предлогом поиска свидетельства о рождении матери я нашла свидетельство о рождении Барта Уинслоу. Я узнала, что он на восемь лет моложе моей матери, и еще узнала его точный адрес. Я прошла пятнадцать кварталов и оказалась на тихой, усаженной вязами улочке, где стояли старые полуразвалившиеся особняки. Отличался от всех только дом Барта Уинслоу. Он был весь в лесах. Дюжина рабочих устанавливала ставни на свежепокрашенном кирпичном доме с белым портиком и белыми оконными рамами.

На следующий день я пошла в грингленнскую библиотеку, чтобы узнать все о семействе Уинслоу. К своему огромному удовольствию, просматривая старые газеты, я обнаружила, что отдел светской хроники посвящал большую часть своих колонок Барту Уинслоу и его баснословно богатой красавице-жене.

«Наследница одного из крупнейших состояний графства». Эту заметку я незаметно стащила и отвезла Крису. Я не хотела, чтобы он знал, что мама будет жить в Грингленне. Он с некоторым расстройством прочитал заметку.

– Кэти, откуда ты это взяла?

Я пожала плечами:

– Кажется, это было в какой-то из виргинских газет, которые продают в киосках.

– Она опять в Европе, – сказал Крис странным тоном. – Интересно, почему она все время ездит в Европу?

Он повернулся ко мне, и мечтательное выражение смягчило его черты.

– Помнишь то лето, когда у нее был медовый месяц?

Помню ли? Как будто я могла это забыть. В один прекрасный день, когда я тоже буду богатой и знаменитой, мама обо мне услышит – и пусть будет к этому готова, потому что я уже выработала стратегию.

Джулиан больше не появлялся в Грингленне так часто, как до моего дня рождения. Наверное, его спугнул Крис. Я не знала, радоваться этому или нет. Когда он приезжал к родителям, то просто не замечал меня. Он стал обращать внимание на Лоррен Дюваль, мою лучшую подругу. Я почему-то чувствовала обиду не только на него, но и на Лоррен. Я пряталась за кулисами и смотрела, как они страстно танцуют па-де-де. Именно тогда я решила заниматься с удвоенным усердием, чтобы и Джулиану показать, на что я способна. Я всем покажу, кто я такая!

Сталь под глупыми тюлевыми оборочками!

Сова на крыше

Теперь я собираюсь рассказать эпизод из жизни Кэрри, потому что эта история касается ее так же, как меня и Криса. Когда я оглядываюсь назад и думаю о том, как сложилась жизнь для Кэрри, я прекрасно понимаю, что то, что случилось с Кэрри в школе для благовоспитанных девочек мисс Эмили Дин Кэлхаун, в дальнейшем значительно повлияло на ее мнение о себе.

Пусть мне выкопают колодец, колодец для слез моих, ведь я так ее любила, и ту боль, которую она испытывала, я испытываю даже сейчас.

Из того, что я узнала от самой Кэрри, от миссис Дьюхерст и от других учениц, это было невыносимым кошмаром, и я постараюсь все рассказать максимально честно.

Кэрри проводила выходные с нами, но она превратилась в тихое маленькое апатичное существо, так и не оправившись от смерти брата-близнеца. Все в Кэрри вызывало у меня беспокойство. Но когда я задавала вопросы, она утверждала, что все в порядке, и не говорила ничего плохого ни о школе, ни об учениках, ни о занятиях. Она сказала только одну вещь (и это говорило о многом!): «Мне нравится ковер – он похож на траву». Вот так. Я волновалась, пыталась понять, что ее беспокоит. Я чувствовала, что что-то не так, но она мне ничего не говорила.

Каждую пятницу часа в четыре Пол ехал за Кэрри с Крисом и привозил их домой. Он изо всех сил старался сделать эти дни незабываемыми. Хоть Кэрри и выглядела с нами счастливой, она очень редко смеялась. Как мы все ни старались, чаще всего нам удавалось добиться только слабой улыбки.

– Что происходит с Кэрри? – шепнул мне Крис.

Я только пожала плечами. С некоторых пор я лишилась доверия Кэрри. Ее огромные синие глаза всегда были устремлены на Пола. Они молча умоляли его о чем-то. Но он смотрел на меня, а не на Кэрри.

Когда подходило время отправляться обратно, Кэрри как-то странно притихала: взгляд становился пустым и покорным. Мы целовали ее, говорили, чтобы она вела себя хорошо, дружила с одноклассницами и звонила, если что-то понадобится.

– Хорошо, – отвечала она, опустив глаза.

Я прижимала ее к себе, говорила о том, как люблю ее, просила рассказать, если что-то ее мучает.

– Ничто меня не мучает, – отвечала она и грустно смотрела на Пола.

Это была действительно прекрасная школа. Я бы мечтала учиться в такой школе. Каждой девочке разрешалось украшать ее половину комнаты, как ей нравится. Мисс Дьюхерст настаивала только на одном: чтобы украшения подбирались «подходящие и женственные». Мягкая, пассивная женственность очень ценилась на юге. Мягкие шелестящие одежды, шуршащий шифон, нежные голоса, опущенные в смущении глаза, слабые, неуверенные руки, говорящие о беспомощности, никакого мнения, противоречащего мужскому, и главное, никогда не давать мужчине понять, что твой ум, быть может, и не уступает его уму. Так что, еще раз поразмыслив, я не могу назвать это подходящей для меня школой.

У Кэрри была узкая кровать, покрытая алым покрывалом. На ней были разбросаны розовые, красные, бордовые, сиреневые и зеленые подушечки. У кровати стоял ночной столик, а на нем ваза молочного стекла с искусственными фиалками, которые подарил Пол. Когда он мог, он приносил ей живые цветы. Странно, но она любила этот букетик фиалок больше живых цветов, которые быстро вяли и засыхали.

Так как Кэрри была самой младшей ученицей в школе на сто человек, ее поселили с почти такой же маленькой девочкой – Сисси Тауэрс. У Сисси были огненно-рыжие волосы, изумрудные глаза, длинные и узкие, белоснежная кожа и злобный характер, который она никогда не выказывала перед взрослыми, а приберегала для устрашения других девчонок. Хуже всего, что, хоть она и была вторая от конца по возрасту, она была выше Кэрри на целых шесть дюймов.

Кэрри отпраздновала свой девятый день рождения за неделю до того, как на нее обрушились испытания. Был май, и началось все в четверг.

Занятия заканчивались в три. Девочки могли поиграть пару часов до ужина, который начинался в половине шестого. Все ученицы носили форму, у каждого класса был свой цвет. Кэрри училась в третьем классе, их формой было платье из желтого сукна с белым изящным фартуком. Кэрри очень не нравился желтый цвет. Желтый для нее, так же как для меня и для Криса, был цветом всего того, что мы не могли иметь, когда были заперты. От этого цвета мы чувствовали себя нездоровыми, нежеланными и нелюбимыми. Еще это был цвет солнца, которого мы были лишены. Солнце Кори хотел увидеть больше всего, и теперь, когда все желтое было так легко доступно, а Кори уже не было, желтый цвет стал ненавистным.

Сисси Тауэрс обожала желтый. Она завидовала золотистым локонам Кэрри и презирала свои ржавые кудряшки. Может, она завидовала и красоте кукольного личика Кэрри, ее огромным голубым глазам с длиннющими ресницами, ее вишнево-красным губам. О да, наша Кэрри была куколкой с изысканным личиком и локонами Златовласки, жаль только, что она была слишком мала, слишком худа, а ее шейка была слишком тонка, чтобы поддерживать голову, которая лучше подошла бы более крепкому телу.

На половине Сисси преобладал желтый: желтое покрывало, желтая обивка для стульев; все ее куклы были блондинками в желтом, на книгах были желтые обложки. Даже отправляясь домой, Сисси надевала желтые свитера и юбки. То, что в желтом она выглядела болезненно-бледной, не уменьшало ее стремления разозлить Кэрри выбором именно этого цвета – пусть помучается. А в тот день по какому-то незначительному поводу она стала злобно и подло изводить Кэрри.

– Кэрри – карлица, карлица, карлица, – во весь голос распевала Сисси. – Кэрри место в цирке, цирке, цирке, – не умолкала Сисси.

Потом она забралась на стол и голосом балаганного зазывалы на карнавале стала орать во весь голос:

– Все сюда! Все сюда! Не пожалейте двадцати центов, и вы увидите сестру мальчика с пальчик! Самая маленькая женщина в мире! Заплатите деньги, и вы увидите малышку с глазами, огромными, как у совы! Увидите огромную голову на тонюсенькой шейке! Заплатите, и вы увидите нашу уродину голой!

Множество девочек кинулись в комнату и увидели Кэрри, забившуюся в угол и сидевшую с опущенной головой, так что волосы почти закрывали ее искаженное ужасом лицо.

Сисси раскрыла свой кошелек и складывала туда монетки, которые богатые девчонки охотно ей совали.

– А теперь скидывай одежду, маленькая уродина, – приказала Сисси. – Покажи посетителям, за что они платили деньги.

Дрожащая и готовая заплакать Кэрри сжалась в комочек, обхватила руками колени и только молила Бога, чтобы разверзся пол. Но пол обычно не разверзается, чтобы поглотить тебя, особенно когда это необходимо. Он оставался таким же жестким и неподдающимся, а Сисси с издевкой продолжала:

– Посмотрите, как она дрожит… ее просто трясет… сейчас начнется землетрясение!

Все девочки захихикали, кроме одной девочки лет десяти, которая смотрела на Кэрри с жалостью и состраданием.

– По-моему, она милая, – сказала Лейси Сент-Джон. – Оставь ее в покое, Сисси. Ты поступаешь нехорошо.

– Конечно нехорошо! – со смешком ответила Сисси. – Но это так забавно. Она похожа на испуганного мышонка. Знаете, она никогда ничего не говорит. Я думаю, она просто не умеет!

Сисси спрыгнула со стула, подбежала к Кэрри и ткнула ее в бок ногой.

– Есть у тебя язык, маленькая уродина? Ну, большеглазка, расскажи, почему ты такая странная? У тебя что, кошка язык утащила? Да есть у тебя язык или нет? Ну-ка, высуни его.

Кэрри еще ниже опустила голову.

– Глядите-ка, у нее языка нет! – объявила Сисси, скача взад и вперед по комнате. Она повернулась вокруг и развела руками. – Только посмотрите, кого со мной поселили – сову безъязыкую! Как бы нам заставить ее разговориться?

Лейси подошла к Кэрри.

– Хватит, Сисси, достаточно, оставь ее в покое.

Сисси, крутясь на одном месте, со всей силы наступила Лейси на ногу.

– Заткнись! Это моя комната! Пришла в мою комнату – делай, что я говорю! Я такая же взрослая, как ты, Лейси Сент-Джон, и у моего папы денег побольше, чем у твоего!

– Я думаю, что ты мерзкая злая девчонка, и перестань мучить Кэрри! – воскликнула Лейси.

Сисси по-боксерски сжала кулаки и стала скакать вокруг Лейси, делая боевые выпады.

– Хочешь драки? Ну, надевай свои перчатки! Посмотрим, успеешь ли ты мне ответить, пока я не наставила тебе синяков!

И не успела Лейси прикрыться, как Сисси выбросила вперед правую руку и ударила ее прямо в глаз. А хуком слева заехала Лейси по носу! Кровь брызнула во все стороны!

Тут Кэрри подняла голову, увидела, что избивают ту самую девочку, которая единственная вступилась за нее, и этого было достаточно, чтобы Кэрри пустила в ход свое самое опасное оружие – голос. Она заорала. Запрокинула голову и завопила изо всех сил, насколько только хватало связок.

На первом этаже в своем кабинете мисс Эмили Дин Дьюхерст встрепенулась и посадила кляксу в гроссбухе. Она бросилась в коридор и включила сигнал тревоги, по которому выбежали все учительницы.

Было восемь часов вечера. Большинство из учительниц уже разошлись по своим комнатам. Закутанные в халаты (одна – в алом вечернем платье, явно собиравшаяся куда-то ускользнуть), учительницы помчались на шум. Они ворвались в комнату Сисси и Кэрри и застали ужасную сцену. Двенадцать девочек яростно дрались, другие стояли и смотрели. Одна из девочек, как Кэрри, только кричала, а остальные валялись на полу, пинаясь, царапаясь, кусаясь, раздирая друг другу одежду и выдирая волосы; и над всем этим взывал трубный глас крохотного напуганного существа.

– Где мужчина, где мужчина? – выкрикивала мисс Лонгхерст, учительница в алом платье, и груди ее готовы были вывалиться из декольте.

– Мисс Лонгхерст, держите себя в руках! – приказала мисс Дьюхерст, которая быстро оценила ситуацию и выработала стратегию. – Здесь нет мужчины. Девочки! – бросила она клич. – Немедленно прекратите это безобразие, иначе ни одна из вас не будет отпущена домой на выходные!

А потом тихо сказала хорошенькой Лонгхерст:

– Прошу вас доложить мне, когда все успокоится.

Каждая девочка, которой собирались выдрать волосы или расцарапать лицо, замерла. Полными ужаса глазами они огляделись вокруг и увидели, что в комнате полно учителей. И что хуже всего, здесь же находилась мисс Дьюхерст, которая была известна своей беспощадностью, особенно в тех случаях, когда начинался бедлам. Все мгновенно замолчали. Все, кроме Кэрри, которая продолжала вопить с закрытыми глазами, крепко сжав кулачки.

– Почему кричит этот ребенок? – спросила мисс Дьюхерст, а тем временем мисс Лонгхерст с виноватым видом выскользнула из комнаты, чтобы снять с себя очевидные доказательства преступления, доказательства того, что где-то действительно прячется в ожидании мужчина.

Естественно, первой пришла в себя Сисси Тауэрс.

– Это она все начала, мисс Дьюхерст. Во всем виновата Кэрри. Она как ребенок. Вы просто должны найти мне новую соседку, иначе я не выдержу постоянно находиться с ребенком.

– Повторите, что вы сказали, мисс Тауэрс. Скажите еще раз, что я должна делать?

Испуганная Сисси выдавила из себя улыбку.

– Я… э… мне бы хотелось поменять соседку. Я чувствую себя странно, живя рядом с таким неестественно маленьким существом.

Мисс Дьюхерст окинула Сисси ледяным взором.

– Мисс Тауэрс, вы неестественно жестоки. Отныне вы будете жить на первом этаже, в комнате рядом с моей, так я смогу наблюдать за вами. – Она быстрым взглядом обвела комнату. – Что касается остальных, я извещу ваших родителей, почему вас не отпускают на выходные. Теперь прошу каждую из вас сообщить о случившемся мисс Литлтон, чтобы она сделала отметки о вашем неблаговидном поведении.

Девочки с тоской подходили по одной и называли свои имена. Только после этого мисс Дьюхерст направилась к тому месту, где на четвереньках стояла Кэрри. Голос ее упал до шепота, но она продолжала истерически раскачивать головой из стороны в сторону.

– Мисс Доллангенджер, успокоились ли вы настолько, чтобы рассказать, что произошло?

Кэрри лишилась дара речи. Ужас, который она испытала при виде крови, вернул ее обратно в запертую комнату, к тому голодному дню, когда она была вынуждена пить кровь, чтобы не умереть с голоду. Мисс Дьюхерст была тронута и озадачена. Сорок лет она занималась воспитанием девочек и знала, что они могут быть так же отвратительны и жестоки, как мальчишки.

– Мисс Доллангенджер, если вы мне не ответите, то будете лишены возможности повидаться с семьей в выходные. Я знаю, как много вы испытали, и хочу быть добра к вам. Прошу вас, постарайтесь объяснить, что произошло.

Кэрри, которая теперь лежала распростертая на полу, подняла голову. Она увидела возвышающуюся над ней пожилую женщину в сине-серой юбке. Серый был цвет, который всегда носила бабушка. А бабушка совершала ужасные вещи. Каким-то образом она послужила причиной смерти Кори, а теперь пришла и за Кэрри!

– Я ненавижу тебя! Ненавижу! – все кричала и кричала Кэрри, пока наконец мисс Дьюхерст не покинула комнату и не позвала медсестру, чтобы та дала Кэрри успокоительного.

В ту пятницу, когда позвонила мисс Дьюхерст и сообщила, что двенадцать девочек нарушили распорядок и что Кэрри была в их числе, к телефону подошла я.

– Мне очень жаль, действительно жаль, но я не могу давать поблажку вашей сестре и наказывать остальных. Она находилась в комнате и отказалась успокоиться по моему приказу.

Я подождала до вечера и за ужином заговорила об этом с Полом.

– Будет ужасной ошибкой оставить Кэрри на выходные, Пол. Ты же знаешь, мы обещали ей, что она будет приезжать домой каждые выходные. Она слишком мала, чтобы стать причиной чего бы то ни было, поэтому несправедливо, что она тоже наказана.

– Послушай, Кэти, – сказал он, откладывая вилку. – Мисс Дьюхерст позвонила мне сразу после разговора с тобой. У нее есть правила, и если Кэрри нарушила их, то должна нести наказание вместе с остальными.

Крис, уже приехавший домой, согласился с Полом:

– Правда, Кэти, ты же не хуже меня знаешь, что Кэрри, если захочет, доведет кого угодно. Если она ничего не делает, а только кричит, она сведет с ума и оглушит всех.

Выходные без Кэрри были полным провалом. Я все время думала о ней. Я беспокоилась, дергалась, тревожилась за Кэрри. Мне казалось, что она зовет меня. Я закрывала глаза и представляла себе ее маленькое бледное личико с исполненными ужаса огромными глазами. С ней было все в порядке! С ней должно было быть все в порядке, правда? Что могло случиться с маленькой девочкой в дорогой частной школе, которой руководила такая уважаемая, такая ответственная женщина, как мисс Дьюхерст?

Когда Кэрри было плохо, когда она никак не могла сладить с собой и с миром, а рядом не было никого, кто любил ее, она уходила во вчерашний день, в уютную безопасность крохотных фарфоровых куколок, которые она надежно прятала под одеждой. Теперь она была единственной девочкой в школе, живущей в комнате без соседки. Раньше она никогда не оставалась одна. Ни разу за свои девять лет Кэрри не проводила ночь в одиночестве. Теперь она была одна и понимала это. Все девочки школы отвернулись от нее, даже милая Лейси Сент-Джон.

Кэрри доставала из потайного места своих кукол – мистера и миссис Паркинс и дорогую детку Клару – и разговаривала с ними, как делала это когда-то давно на чердаке.

– Знаешь, Кэти, – говорила она потом, – я думала, что мама тоже на небесах, в райских садах вместе с Кори и папой, поэтому я так злилась на тебя и Криса за то, что вы позволили доктору Полу поместить меня в школу, хоть и знали, как я мечтала быть все время с вами. И я ненавидела тебя, Кэти! Я всех ненавидела! Я ненавидела Господа за то, что он сделал меня такой маленькой, ведь люди смеялись над моей огромной головой и крохотным телом!

В прихожих и коридорах, покрытых зеленым ковром, Кэрри слышала, как перешептываются девчонки. Когда она смотрела на них, они опускали глаза.

– Я уговаривала себя, что мне все равно, – хрипло шептала мне Кэрри, – но мне было не все равно. Я уговаривала себя быть храброй, ведь этого хотела ты, и Крис, и доктор Пол. Я заставляла себя быть храброй, но у меня ничего не получалось. Я не люблю темноты. Я говорила себе, что Господь услышит мои молитвы и даст мне немного подрасти, потому что все вырастают с возрастом, и я вырасту. Было так темно, Кэти, и комната казалась такой огромной и страшной. Ты же знаешь, я не люблю, когда ночь и темно и никого рядом. Я даже хотела, чтобы вернулась Сисси, все лучше, чем никого. Тени задвигались, я пришла в ужас и зажгла лампу, хоть это и не разрешается. Я хотела положить всех своих куколок к себе в кровать, чтобы не чувствовать одиночества. Мне пришлось бы быть очень осторожной и не ворочаться, чтобы не разбить их. Я всегда клала мистера Паркинса слева, миссис Паркинс справа, а детку Клару посередине в нижнем ящике комода. Я взяла сверток, лежавший посередине, на ощупь там было что-то твердое. Но когда я посмотрела, когда я посмотрела в него, Кэти, там не было детки, только маленькая палочка! Я развернула мистера и миссис Паркинс, но там тоже были палки, только побольше! Мне было так больно, что я расплакалась. Все мои куколки исчезли, превратились в деревяшки, и я поняла, что Господь не даст мне вырасти, раз он превратил в дерево моих кукол. Тут со мной произошло нечто странное, как будто я сама одеревенела. Я не могла пошевелиться и почему-то плохо видела. Я забилась в угол и стала ждать чего-то ужасного. Бабушка ведь говорила, что случится ужасное, если я разобью куколку, да?

Больше она ни слова не сказала, и о том, что произошло дальше, я узнала от других.

Далеко за полночь двенадцать девочек из богатых семей, которых наказала мисс Дьюхерст, тайком пробрались в комнату Кэрри. Только у Лейси Сент-Джон хватило честности рассказать мне об этом, но лишь тогда, когда мисс Дьюхерст не было поблизости.

Двенадцать девочек в длинных белых ночных рубашках, в которых должны были спать все ученицы школы, вошли одна за другой в комнату Кэрри, и у каждой в руке была свеча, освещавшая лицо из-под подбородка. Так их глаза казались темными пустыми провалами, это придавало их лицам жуткое и омерзительное выражение, чего было вполне достаточно, чтобы напугать маленькую девочку, забившуюся в угол и уже впавшую в прострацию от страха.

Они встали полукругом вокруг Кэрри и уставились на нее, причем у каждой на голове была наволочка с прорезями для глаз. Потом они стали водить из стороны в сторону свечами в каком-то замысловатом узоре и распевать, как настоящие ведьмы. Они хотели вызвать самое низменное, что могло быть в Кэрри. Они хотели «освободить» ее и себя от любого зла, на которое они могли пойти, защищая себя от существа «столь неестественно маленького и странного».

Один из голосов возвышался над остальными, и Кэрри знала, что это голос Сисси Тауэрс. Кэрри казалось, что эти девочки в балахонах ночных рубашек с белыми капюшонами на головах – настоящие дьяволы из ада! Она задрожала, она была так перепугана, как будто в комнату опять зашла бабушка, только на сей раз представшая в двенадцати фигурах!

– Не плачь, не бойся, – успокаивал ее загробный голос из-под безротого капюшона. – Если ты выдержишь эту ночь, эту инициацию, ты, Кэрри Доллангенджер, войдешь в члены нашего очень закрытого и очень избранного общества. Если ты преуспеешь, то с этой ночи ты будешь приобщена к нашим тайным ритуалам, к нашим тайным празднествам и получишь доступ к нашим тайным складам.

– О-о-о, – завыла Кэрри, – уйдите, оставьте меня, уйдите, оставьте меня.

– Тихо! – приказал неизвестный пронзительный голос. – Ты лишишься возможности стать одной из нас, если не принесешь в жертву самое дорогое, что у тебя есть! Иначе ты предстанешь перед нашим судом.

Забившаяся в угол Кэрри с ужасом смотрела на тени за спиной угрожавших ей белых ведьм. Отблеск свечей все разрастался, превращая мир вокруг в желто-алый огонь.

– Отдай нам то, что ты хранишь, как зеницу ока, иначе ты будешь страдать, страдать, страдать.

– У меня ничего нет, – честно прошептала Кэрри.

– Куколки, прелестные фарфоровые куколки, отдай нам их, – пропел непреклонный голос. – Твоя крохотная одежда нам не подойдет, она нам не нужна. Отдай нам куколок, твоих миленьких куколок – мужчину, женщину и ребенка.

– Их нет! – закричала Кэрри, испугавшаяся, что они опалят ее огнем. – Они превратились в деревяшки!

– Хо-хо! Отличная история! Ты лжешь! Теперь ты должна страдать, маленькая совушка. Либо ты станешь одной из нас, либо умрешь! Выбирай!

Долго выбирать не пришлось. Кэрри кивнула, стараясь не всхлипнуть.

– Отлично. Отныне ты, Кэрри Доллангенджер, странное имя, странное существо, будешь одной из нас.

Больно писать о том, как они схватили Кэрри, завязали ей глаза, связали за спиной руки, вытолкнули ее в коридор, провели вверх по крутой лестнице и вдруг вывели на улицу. Кэрри почувствовала прохладу ночного воздуха, наклонную поверхность под босыми ногами и догадалась, что девочки привели ее на крышу. Была только одна вещь, которой она боялась больше, чем бабушки, и это была крыша, любая крыша! Предполагая, что Кэрри может закричать, девочки засунули ей в рот кляп.

– Теперь ложись или садись так, как подобает сове, – раздался все тот же хриплый голос. – Усаживайся на насест у трубы под самой луной, и наутро ты будешь одной из нас.

Обезумевшая Кэрри пыталась сопротивляться, когда ее стали усаживать. Потом вдруг, к ее ужасу, ее отпустили и оставили на темной крыше в одиночестве. Она слышала, как они уходят, перешептываясь, как закрывается за ними дверь.

«Кэти, Кэти, – взывала она про себя, – Крис, придите и спасите меня! Доктор Пол, зачем вы отправили меня сюда? Неужели я никому не нужна?»

Приглушенно рыдая из-под кляпа, с завязанными глазами и связанными руками, Кэрри отважилась встать на этой крутой крыше и пошла в ту сторону, где, судя по звуку, закрылась дверь. Сантиметр за сантиметром присаживаясь и отталкиваясь, Кэрри двигалась вперед, молясь, чтобы не упасть. Из ее рассказа, который последовал много, много позже, я поняла, что шла она не просто повинуясь инстинкту, – она слышала за звуками надвигающейся весенней грозы милый и далекий голос Кори, певшего свою грустную песню о том, как он вновь найдет дом и увидит солнце.

– О, Кэти, это был такой странный путь: задул ветер, начался дождь, загремел гром, ударила молния, я видела отблеск сквозь повязку, и все это время Кори пел и вел меня к двери, которая открылась, когда мне удалось ногами приподнять ее вверх, и я как-то смогла пролезть. И тогда я упала со ступеней! Я свалилась в темноту и услышала, как хрустнула какая-то кость. Боль, казалось, вцепилась в меня зубами и стала терзать так, что я уже ничего не видела, не чувствовала и даже не слышала дождя. Кори тоже ушел.

* * *

Наступило утро воскресенья. Пол, Крис и я собрались за поздним завтраком.

Крис взял горячую домашнюю булочку и широко раскрыл рот, собираясь отправить в него по крайней мере половину булочки, но в это время зазвонил телефон. Пол со стоном положил вилку. Я тоже застонала, потому что впервые в жизни приготовила сырное суфле, которое надо было есть сразу же.

– Не могла бы ты подойти, Кэти? – попросил он. – Мне так хочется сосредоточиться на суфле. Оно восхитительно выглядит и божественно пахнет.

– Сиди и ешь спокойно, – сказала я, вскакивая на ноги и направляясь к телефону, – а я постараюсь защитить тебя от этой назойливой миссис Уильямсон…

Он мило засмеялся, бросил на меня довольный взгляд и снова взялся за вилку.

– Хоть бы это была не наша вдовушка со своими недомоганиями.

Крис продолжал есть. Я взяла трубку и самым взрослым и приятным голосом сказала:

– Дом доктора Пола Шеффилда.

– Говорит Эмили Дин Дьюхерст, – раздался в трубке твердый голос. – Мне надо немедленно поговорить с доктором Шеффилдом.

– Мисс Дьюхерст! – встревоженно воскликнула я. – Это Кэти, сестра Кэрри. С Кэрри все в порядке?

– Вам и доктору Шеффилду нужно немедленно приехать.

– Мисс Дьюхерст…

Но она прервала меня:

– Кажется, ваша сестра таинственным образом исчезла. По воскресеньям девочки, которых не отпустили на выходные домой, должны посещать утреннюю службу. Я сама делала перекличку, и Кэрри не было.

У меня заколотилось сердце в предчувствии того, что я сейчас услышу, и я включила кнопку громкой связи, чтобы Пол и Крис тоже могли слышать.

– Где вы ее нашли? – спросила я срывающимся от ужаса голосом.

Она говорила спокойно:

– Когда назвали имя вашей сестры и я спросила, где она, поднялся странный шум. Я послала учительницу в ее комнату, но вашей сестры там не было. Тогда я приказала обыскать все вокруг дома и сам дом с чердака до подвала, но ее не нашли. Будь ваша сестра другого склада, я бы решила, что она убежала и находится на пути к дому. Но мне кажется, по крайней мере двенадцать девочек знают, что случилось с Кэрри, и отказываются говорить, чтобы себя не выдать.

Я вытаращила глаза.

– Вы хотите сказать, что до сих пор не знаете, где Кэрри?

Пол и Крис прекратили есть. Теперь оба взволнованно смотрели на меня.

– Мне очень жаль, но это так. Никто не видел Кэрри с девяти часов вечера. Даже если бы она шла пешком, она уже должна была добраться до дома. Сейчас почти полдень. Если ее нет ни там, ни здесь, то либо она потерялась, либо с ней произошел несчастный случай…