Текст книги "Лепестки на ветру"

Он вздрогнул:

– Почему ты так жаждешь мести? Я думал, что, если я возьму вас троих и сделаю для вас все, что смогу, вы обретете мир и научитесь прощать. Неужели ты не можешь простить и забыть? Если мы, простые люди, и можем очиститься от грехов, то только прощая и не помня зла.

– Ты и Крис, – с горечью сказала я. – Вам легко сказать – простить и забыть, вы ведь не были жертвами, а я была. Я потеряла младшего брата, который был мне как сын. Я любила Кори, а она забрала его жизнь. За это я ее ненавижу! Я ненавижу ее по миллиону причин, поэтому не учи меня прощать и забывать, она должна заплатить за то, что совершила! Она лгала нам, предала нас самым постыдным образом! Она не позволила нам узнать, что дед умер, и продолжала держать нас взаперти девять месяцев, девять долгих месяцев, и все эти бесконечные месяцы мы питались отравленными пончиками! Поэтому ты не смеешь говорить мне «прости и забудь»! Я не знаю, как простить и забыть! Я знаю только, как ненавидеть! А ты и представить не можешь, что такое ненавидеть так!

– Не могу? – спросил он без всякого выражения.

– Не можешь!

Он притянул меня к себе, усадил на колени, и я разрыдалась. Слезы текли ручьями по моему лицу, а Пол утешал меня, как утешал бы отец, легонько целовал и гладил своими большими добрыми руками.

– Кэтрин, у меня тоже есть своя история. В чем-то она так же ужасна, как твоя. Может быть, если я расскажу ее, тебе пригодится что-то из моего опыта.

Я уставилась на него. Он слегка придерживал меня, когда я повернулась.

– Ты хочешь рассказать мне о Джулии и Скотти?

– Да. – В его голосе послышались жесткие нотки.

Взгляд его был устремлен на вымытые дождем окна, а рука его, найдя мою, крепко ее сжала.

– Ты думаешь, только твоя мать совершила преступления против тех, кого она любила, но ты ошибаешься. Это происходит каждый день. Иногда это делается ради денег, но бывают и другие причины. – Он помолчал, вздохнул, а потом продолжил: – Я надеюсь, что, когда ты услышишь мой рассказ, ты отправишься спать и забудешь о мщении. Если нет, ты нанесешь себе такой удар, которого тебе не нанес бы никто.

Я не верила этому, потому что не желала верить. Но мне очень хотелось услышать рассказ о том, как Джулия и Скотти умерли в один день.

Когда Пол начал говорить о Джулии, я боялась услышать конец истории. Я зажмурила глаза и хотела, чтобы и уши мои ничего не слышали: мне не надо было новых мучений, мне хватало одного умершего маленького мальчика. Но Пол делал это ради меня, чтобы спасти меня, как будто что-то могло меня спасти.

– Мы с Джулией были влюблены друг в друга с детства. У нее никогда не было другого парня, а у меня – другой девушки. Джулия принадлежала только мне, и я давал это понять всем остальным. Я никогда не давал ни себе, ни ей возможности узнать, каким может быть общение с другими, и это было ужасной ошибкой. Мы были так глупы, что считали, будто наша любовь продлится вечно. Мы были преданны друг другу, мы писали друг другу письма, хотя она жила в нескольких кварталах от меня. Год от года Джулия становилась все красивее. Я думал, что я самый счастливый парень в мире, а она считала меня совершенством. Каждый из нас возносил другого на пьедестал. Она собиралась стать идеальной женой врача, а я – идеальным мужем, мы хотели иметь троих детей. Джулия была единственным ребенком, и родители ее боготворили. Она обожала отца и говорила, что я похож на него.

Здесь голос его напрягся, как будто он собирался заговорить о чем-то очень наболевшем.

– В день ее восемнадцатилетия я надел на палец Джулии обручальное кольцо. Мне тогда было девятнадцать. Когда я был в колледже, я все время думал о ней и о том, какие мужчины обращают на нее внимание. Я боялся, что кто-нибудь уведет ее от меня, если мы не поженимся. Поэтому в девятнадцать лет она вышла за меня замуж. Мне было двадцать.

Слова его звучали горько, взгляд был направлен в пустоту, а руками он крепко вцепился в меня.

– Джулия и я множество раз целовались, всегда держались за руки, но она никогда не позволяла мне никаких интимных ласк, с этим надо было ждать до свадьбы. У меня был сексуальный опыт, но небольшой. Она была девственницей и думала, что я тоже девственник. Я вполне серьезно относился к брачным клятвам и собирался стать именно тем мужем, который сделает ее счастливой. В нашу брачную ночь она два часа переодевалась в ванной. Она вышла оттуда в длинном белом халате, и лицо ее было белым, как этот халат. Она, без сомнения, была в ужасе. Я убедил себя, что буду таким нежным и любящим, что ей понравится быть моей женой. Ей не понравился секс, Кэти. Я делал все, что мог, чтобы возбудить ее, а она лежала съежившись, с широко открытыми, полными ужаса глазами, и завизжала, когда я попытался снять с нее ночную рубашку. Я прекратил попытки и решил, что попробую снова на следующую ночь, но она умоляла дать ей немного времени. На следующую ночь было то же самое, только хуже. «Почему, ну почему ты не можешь просто лежать рядом и обнимать меня? – спросила она со слезами в голосе. – Почему все должно быть так отвратительно?» Я сам был почти ребенком и не знал, как справиться с такой ситуацией. Я любил ее, я хотел ее, и в конце концов я ее изнасиловал, во всяком случае так она всегда говорила. И все же я любил ее. Я любил ее большую часть своей жизни и не мог поверить, что сделал неправильный выбор. Поэтому я начал читать все книги об искусстве любви, какие только мог найти, я использовал все возможные приемы, чтобы возбудить ее, чтобы она меня захотела, а это вызывало только отвращение. Закончив медицинский колледж, я начал выпивать и, будучи в таком состоянии, нашел другую женщину, которая была рада видеть меня в своей постели. Все эти годы Джулия держалась отчужденно, убирала дом, стирала мое белье, гладила мои рубашки и пришивала мне пуговицы. Она была такой милой, такой желанной, такой близкой, что иногда я принуждал ее, хотя она и плакала потом. И вот она обнаружила, что беременна. Я был счастлив и думал, что она тоже. Не было ребенка более любимого и обласканного, чем мой сын, и, к счастью, он был из тех детей, которых не испортить избытком любви.

Его голос стал еще глуше, и я прижалась к нему теснее, боясь того, что последует дальше, потому что знала, что это будет ужасно.

– После рождения Скотта Джулия прямо сказала мне, что исполнила свой долг, подарив мне сына, и теперь я должен оставить ее в покое. Я с радостью оставил ее в покое, но в глубине души был очень обижен. Я говорил с ее матерью о наших проблемах, и она намекнула мне на какую-то тайну в прошлом Джулии, какую-то историю с кузеном, который сделал что-то с Джулией, когда той было всего четыре года. Я так никогда и не узнал, что именно он сделал, но, что бы то ни было, это отвратило мою жену от секса на всю жизнь. Я предложил Джулии вместе сходить в семейную консультацию или к психологу, но она отказалась наотрез – это было бы слишком мучительно, и когда же я наконец оставлю ее в покое? После этого я действительно оставил ее в покое. Всегда найдутся женщины, готовые утешить мужчину. У меня в офисе была очаровательная секретарша, которая дала мне понять, что согласна на все в любое время и в любом месте. Наш роман длился несколько лет. Я думал, мы оба очень осторожны и никто ни о чем не догадывается. Но однажды она пришла и сказала, что беременна от меня. Я не поверил, ведь она принимала таблетки. Я даже не мог поверить, что это мой ребенок, так как у нее были и другие любовники. Поэтому я сказал: нет, я не могу развестись, рискуя потерять Скотти, чтобы стать отцом ребенка, про которого я даже не уверен, что он мой. Она взорвалась. В тот вечер я вернулся домой и увидел жену такой, какой раньше не видел никогда. Джулия набросилась на меня, кричала, что я ей изменяю, в то время как она старается изо всех сил и родила мне сына, которого я так хотел. И теперь я предал ее, нарушил свою клятву и выставил ее на посмешище всему городу! Она угрожала, что убьет себя. Я жалел ее, когда она орала, что нанесет мне удар. Она и раньше угрожала самоубийством, но никогда ничего такого не делала. Я надеялся, что этот взрыв разрядит наши отношения. Джулия больше не упоминала о моем романе. На самом деле она вообще перестала со мной общаться, разговаривала только когда Скотти был рядом, она хотела, чтобы у него был нормальный дом с якобы счастливыми родителями. От меня она получила сына, которого любила сверх всякой меры. Потом наступил июнь и третий день рождения Скотти. Джулия собиралась устроить для него праздник и пригласила к нему шестерых детей, которые, естественно, должны были прийти со своими мамами. Была суббота. Я был дома и, чтобы отвлечь Скотти, очень возбужденного в ожидании праздника, я дал ему парусную лодочку, она как раз подходила к матросскому костюмчику, который он должен был надеть. Джулия, одетая в голубое легкое платье, спустилась с ним по лестнице. Ее прелестные темные волосы были перевязаны сзади голубой атласной лентой. Скотти держался за мамину руку, а в другой нес лодочку. Джулия сказала мне, что купила мало конфет, а день такой хороший и они со Скотти дойдут до ближайшего магазинчика купить еще. Я предложил подвезти ее. Она отказалась. Я сказал, что прогуляюсь с ними. Она снова отказалась. Она хотела, чтобы я остался дома, вдруг кто-то из гостей придет раньше. Я сидел на веранде и ждал. В доме уже был накрыт стол, с люстры свисали разноцветные шарики, были готовы хлопушки, маскарадные шапочки, и Хенни испекла огромный торт. Гости стали съезжаться часам к двум. А Джулии и Скотти все не было. Я начал волноваться, поэтому сел в машину и поехал в магазин, надеясь встретить их в проулке, ведущем к дому. Но я их не встретил. Я спросил у продавца, заходили ли они, но никто из служащих их не видел. Вот тогда я действительно испугался. Я объезжал улицы и спрашивал у прохожих, не видели ли они женщину в голубом и мальчика в матроске. Я спросил четверых или пятерых, и тут мальчик на велосипеде сказал, что да, он видел женщину в голубом и маленького мальчика с лодкой в руках, и показал, в каком направлении они шли. Они шли к реке! Я поехал на полной скорости, выпрыгнул из машины и помчался по тропинке. Каждую секунду я боялся, что опоздаю. Я пытался успокоить себя, что Скотти просто захотел попускать лодку, как я любил делать в детстве. Я бежал так быстро, что у меня закололо сердце, и наконец выбежал к поросшему травой берегу. Там они и были оба, плавали в реке лицом кверху. Джулия вцепилась в Скотти, который явно пытался высвободиться; его лодочка качалась на волнах. Голубая лента плавала рядом с распущенными темными волосами Джулии, похожими на ленты, вплетенные в водоросли. Воды было всего лишь по колено.

Крик застрял у меня в горле, я чувствовала страшную боль Пола, но он не услышал меня. Он продолжал:

– В одно мгновение я подхватил обоих на руки и вытащил на берег. Джулия еще дышала, но Скотти казался совсем мертвым, поэтому сначала я бросился к нему в бесполезной попытке вернуть его к жизни. Я делал все возможное, чтобы откачать ему воду из легких, но он был мертв. Тогда я стал делать то же с Джулией. Она не открывала глаз, но хотя бы дышала. Я отнес обоих в машину и повез в ближайшую больницу, где они попытались вернуть Джулию к жизни, но не смогли. Как я не смог вернуть к жизни Скотти.

Пол замолчал и пристально посмотрел мне в глаза.

– Вот что я хотел рассказать девушке, которая думает, что только она страдала, только она теряла и только она скорбит. О, я скорблю не меньше твоего, но я еще несу свою вину. Я должен был понять, как напряжена Джулия. За несколько дней до дня рождения Скотти мы смотрели «Медею» по телевизору, и она вдруг заинтересовалась, хотя всегда была к телевидению равнодушна. Какой я был идиот, что не догадался, о чем она думает и что собирается сделать. Но даже сейчас я не понимаю, как она могла убить нашего сына, которого так любила. Она могла развестись со мной и оставить его себе. Я бы никогда не забрал его. Но такой мести было Джулии мало. Она захотела убить то, что было мне дороже всего, – моего сына.

Я не могла произнести ни слова. Что за женщина была Джулия? Как моя мать? Моя мать убила, чтобы получить наследство. Джулия убила из мести. Неужели я стану такой же? Нет, конечно же, нет. Мой путь будет лучше, гораздо лучше, а она будет жить и страдать, страдать, страдать.

– Прости, – удрученно сказала я. Мне было так жаль его, что я поцеловала его в щеку. – Но у тебя еще могут быть дети. Ты можешь опять жениться.

Я обняла его, но он только покачал головой.

– Забудь Джулию! – воскликнула я, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему. – Разве ты не говорил мне, что надо простить и забыть? Прости себя и забудь, что случилось с Джулией. Я помню папу и маму, они всегда ласкались и целовались. С младенчества я знаю, что мужчину надо ласкать и целовать. Я всегда замечала, как мама успокаивала папу, когда он был не в духе. Она смотрела на него нежно, целовала и гладила.

Я откинула голову и улыбнулась ему, как мама улыбалась папе.

– Расскажи, как невеста должна вести себя в брачную ночь. Я не хочу разочаровать своего жениха.

– Ничего такого я рассказывать не буду!

– Тогда я просто представлю себе, что ты мой жених, а я только что вышла из ванной, где раздевалась. Или, может, лучше я разденусь прямо перед тобой? Как ты думаешь?

Он откашлялся и попытался меня отодвинуть, но я обвила его, как плющ.

– Я думаю, тебе пора отправляться спать и оставить все эти игры.

Я не шелохнулась. Снова и снова я целовала его, и скоро он начал мне отвечать. Я чувствовала, как наполняется теплом его плоть, но вдруг его губы напряглись в жесткую линию, руки его, лежавшие на моих плечах и коленях, сжались. Он встал, держа меня на руках, и направился к лестнице. Я подумала, что он собирается отнести меня к себе в комнату и любить меня там, я была смущена и напугана, но в то же время страстно желала этого. Но он отправился прямо в мою комнату и там, около моей узкой кровати, заколебался. Он прижал меня к груди и держал так долго-долго, пока дождь все стучал и стучал по оконному стеклу. Казалось, Пол забыл, кто я, его щетинистая щека терлась о мою: теперь он ласкал меня щекой, а не руками. И опять, как всегда, я заговорила и испортила все.

– Пол. – Мой робкий голос вывел его из каких-то глубоких грез, которые, если бы я промолчала, привели бы меня к тому вечно подавляемому экстазу, о котором так мечтало мое тело. – Когда мы были заперты наверху, бабушка всегда называла нас дьявольским отродьем. Она говорила, что мы семена зла, посаженные в дурную почву, и ничего хорошего из нас не выйдет. Поэтому мы никогда не знали, кто мы, имеем ли мы право жить. Неужели то, что наша мать вышла замуж за своего дядю, который был всего на три года старше ее, так ужасно? Ни одна чувствующая женщина не могла бы устоять против него. Я бы не устояла. Он был как ты. Дедушка с бабушкой считали, что наши родители совершили страшный грех, поэтому они презирали нас, даже близнецов, которые были такими крохотными и милыми. Они называли нас нечистыми. Неужели они были правы? Правы, пытаясь уничтожить нас?

Я сказала именно то, что вернуло его к реальности. Он быстро отпустил меня и отвернулся, так что я не видела его глаз. Я терпеть не могла, когда люди прятали от меня глаза, чтобы я не увидела правды.

– Я думаю, что твои родители очень любили друг друга и были молоды, – сказал Пол странным, напряженным голосом. – Так любили, что не задумывались о будущем и о последствиях.

– О! – закричала я в ярости. – Ты думаешь, дедушка с бабушкой были правы и мы – порождение зла!

Он резко обернулся ко мне, его мягкие, чувственные губы были приоткрыты, он был взбешен.

– Не переиначивай моих слов в угоду своей жажде мести. Никакая причина не оправдывает убийства, если это не самозащита. Ты не порождение зла. Твои дед с бабкой были фанатиками, им следовало научиться принимать все как есть и пытаться сделать все возможное. А им было чем гордиться – четырьмя внуками, которых подарили им твои родители. И если твои родители сознательно вступили в игру, когда решили завести детей, то я считаю, они ее выиграли. Господь был на твоей стороне и дал тебе слишком много красоты и умения ее ценить и, возможно, чересчур много талантов. И вот мы видим юную девушку, которую обуревают взрослые чувства – совсем ей не по возрасту и не по силам.

– Пол?..

– Не смотри на меня так, Кэтрин.

– Я не знаю, как я смотрю.

– Немедленно спать, Кэтрин Шеффилд!

– Как ты назвал меня? – спросила я, когда он уже направлялся к выходу.

Он улыбнулся:

– Это была не оговорка по Фрейду, не думай. Доллангенджер – слишком длинное имя. Шеффилд подходит гораздо лучше. Мы можем официально оформить перемену фамилии.

– О. – Меня замутило от разочарования.

– Послушай, Кэтрин, – сказал Пол, стоя в дверном проеме. Он был такой огромный, что загораживал свет из коридора. – Ты играешь в опасную игру. Ты пытаешься соблазнить меня, а устоять против тебя трудно. Но в моей жизни ты как дочь, и ничего больше.

– В тот день, когда ты хоронил Джулию и Скотта, шел дождь?

– Какая разница? Когда ты хоронишь того, кого любишь, всегда идет дождь.

И он быстро прошел по коридору до своей комнаты и захлопнул за собой дверь.

Итак, я пыталась дважды и оба раза была отвергнута. Теперь я могла вольно идти беззаботным, безоглядным путем дальше и танцевать, танцевать, пока не достигну вершины. И это уж докажет маме, которая умеет только вышивать и вязать, кто умнее и талантливее. Она увидит, кто получает наследство, не продавая себя и не опускаясь до убийства, чтобы его получить.

Обо мне узнает весь мир! Меня будут сравнивать с Анной Павловой и говорить, что я лучше. Мама придет на прием, устроенный в мою честь, и с ней будет ее муж. Она будет выглядеть старой, увядшей, уставшей, а я буду молода и свежа, и ее драгоценный Барт подойдет ко мне, посмотрит на меня с восхищением и поцелует руку. «Вы – прекраснейшая из женщин, которых я когда-либо встречал, – скажет он, – и талантливейшая». И по одним глазам я пойму, что он любит меня, любит в десять раз сильнее, чем любил ее. И когда он будет моим, а она останется одна, я скажу ему, кто я, и он сначала не поверит. А потом поверит. И возненавидит ее! Он отнимет у нее все деньги. На что они пойдут? Тут я задумалась. Куда пойдут деньги, если их забрать от мамы? Обратно к бабушке? Они не достанутся нам – Крису, Кэрри или мне, потому что как Фоксворты мы просто не существуем. Тогда я улыбнулась самой себе, вспомнив о четырех свидетельствах о рождении, которые я нашла зашитыми под обивку одного из старых чемоданов. Я рассмеялась. Ой, мама, какие же ты глупости иногда делаешь! Только представьте себе, спрятала свидетельства о рождении! С ними я могу доказать, что Кори существовал, а иначе бы это было просто ее слово против моего, если только полиция не отправится в Гладстон и не найдет врача, который принимал близнецов. А еще была наша старая няня, миссис Симпсон и Джим Джонстон. Надеюсь, никто из них не переехал и они все еще помнят четырех дрезденских куколок.

Я знала, что была злой, как говорила моя бабушка, с самого начала, рожденная для дурного. Я была наказана еще до того, как сделала что-то плохое, и почему бы преступлению не быть под стать наказанию? Нет никаких оснований, чтобы меня преследовали призраки и вся жизнь моя была порушена только за то, что в давнее горькое время я искала утешения в объятиях брата. Если было злом дать ему то, что отвергали его слова, но о чем молили его глаза, то пусть я буду злой!

Засыпая, я стала представлять себе, как все будет. Барт не отвернется, не отвергнет меня, я сделаю это невозможным. Он не захочет причинять мне боль. Он примет меня, объяснит себе, что должен был так поступить, и не будет чувствовать на себе вины.

Вся вина будет на мне. А Крис возненавидит меня и вынужден будет найти кого-то еще.

Нежней всех роз

В апреле 1961 года мне исполнилось шестнадцать. Я была в самом цвете юности, когда все мужчины, молодые и старые, в основном те, кому за сорок, оглядывались на меня на улице. Когда я стояла на углу и ждала автобус, машины замедляли ход, потому что водители не могли отвести от меня глаз.

И если они были в восторге, то я и того больше. Я крутилась перед многочисленными зеркалами в доме Пола, видела в них, иногда с удивлением, очаровательную, восхитительно красивую девушку и делала поразительное открытие: это я! Я была потрясающа и понимала это. Джулиан часто прилетал, чтобы пожирать меня горящим от желания взглядом, говоря мне, что он знает, чего хочет, пусть я и не знаю. Криса я видела только в выходные и знала, что он все еще меня хочет, все еще любит больше, чем сможет полюбить кого-нибудь еще.

Крис и Кэрри приехали домой в выходные, когда у меня был день рождения, и мы смеялись, обнимались и говорили так быстро, как будто у нас никогда не хватало времени наговориться всласть, особенно мы с Крисом. Я хотела сказать Крису, что мама скоро будет жить в Грингленне, но боялась, что он попытается помешать моему плану, поэтому так и не упомянула об этом. Потом Кэрри оставила нас и сидела, глядя на нашего благодетеля огромными грустными глазами. Этот большой, красивый человек велел мне одеться в самое лучшее.

– Почему бы тебе не надеть то платье, которое ты бережешь для особых случаев? В твой день рождения я приглашаю вас всех отведать изысканнейшие блюда в моем любимом ресторане – «Доме на плантации».

Я тотчас помчалась наверх и бросилась переодеваться. Я хотела получить от дня рождения все. Мое лицо еще не нуждалось в косметике, но я все же сделала полный макияж, даже накрасила иссиня-черной тушью ресницы и потом загнула края щипчиками. Ногти мои сверкали, как жемчуга, и я надела ярко-розовое платье. О, я чувствовала себя такой хорошенькой, вертясь перед псише, купленном в угоду моему тщеславию.

– Моя леди Кэтрин, – сказал Крис, заглядывая в дверь, – ты выглядишь великолепно, но это дурной вкус – восторгаться собой так безудержно, что чуть ли не целовать собственное отражение. Право, Кэти, имей терпение дождаться комплиментов от других, не одаривай ими себя сама.

– Я боюсь, что никто другой мне их не скажет, поэтому и говорю их себе – это придает уверенности. Правда, я красивая, а не просто хорошенькая?

– Ага, – сказал он смешным напряженным голосом. – Боюсь, мне никогда больше не увидеть девушки такой красивой, как ты сейчас.

– Можно сказать, что я с возрастом становлюсь все лучше?

– Больше комплиментов от меня не дождешься! Ничего удивительного, что бабушка разбила все зеркала! У меня самого есть такое желание. Какое тщеславие!

Я нахмурилась: мне не нравились упоминания об этой старухе.

– Ты выглядишь сногсшибательно, Крис, – сказала я, одаривая его нежной улыбкой. – Я не стесняюсь говорить комплименты, когда они заслуженные. Ты такой же красивый, как папа.

Каждый раз, когда он приезжал домой из школы, он выглядел еще красивее и еще взрослее. Хотя, если присмотреться внимательнее, я замечала, что от умудренности у него появляется странное выражение глаз и он начинает выглядеть гораздо старше меня. Еще он казался грустнее, уязвимее меня, и это сочетание было особенно притягательным.

– Почему ты несчастлив, Крис? – спросила я. – Разве жизнь разочаровывает тебя? Разве это меньше, чем ты себе представлял, когда мы были заперты и только мечтали о будущем? Ты жалеешь, что решил стать врачом? Может, ты хочешь танцевать, как я?

Я подошла поближе и заглянула в его глаза, говорящие так много, но он опустил их, и его руки потянулись, чтобы обхватить мою талию, но моя талия была недостаточно тонкая или его руки недостаточно велики. А может, он просто хотел до меня дотронуться? Превращая в игру то, что было всерьез. Может, так? Я заглянула ему в глаза и увидела любовь, в которой так нуждалась, а потом захотела не знать ничего об этом.

– Крис, ты не ответил.

– О чем ты спрашивала?

– Жизнь, занятия медициной – это оправдывает твои ожидания?

– А что оправдывает?

– Звучит цинично. В моем духе, не в твоем. – Он вскинул голову и светло улыбнулся.

О боже!

– Да, – сказал Крис, – жизнь снаружи оказалась тем, чего я и ждал. В отличие от тебя я был реалистичен. Мне нравится школа, нравятся мои друзья. Но я по-прежнему скучаю по тебе, мне трудно без тебя, я все время пытаюсь представить, что у тебя сейчас на уме.

Он опять отвел взгляд и помрачнел, устремившись мыслями к невозможному.

– С днем рождения, леди Кэтрин, – нежно произнес он и коснулся своими губами моих.

Просто легкий невесомый поцелуй, не требующий большего.

– Пойдем, – решительно сказал Крис, беря меня за руку. – Все готовы, кроме прекрасной капризной принцессы.

Мы спустились по лестнице рука об руку. Пол и Кэрри уже ждали нас, Хенни тоже была там. Дом казался таким незнакомым, притихшим и выжидающим, таким таинственно-темным, с выключенным везде, кроме холла, светом. Как странно!

Вдруг из темноты раздался хор голосов: «Сюр-приз! Сюрприз!», зажглись все огни, и нас с Крисом окружили все ученики моего балетного класса.

Хенни внесла трехслойный именинный торт, причем каждый слой был меньше предыдущего, и гордо сказала, что она испекла и украсила его сама. «Пусть мне всегда сопутствует успех! – загадала я с закрытыми глазами, задувая свечи. – Я догоняю тебя, мама, взрослею и умнею с каждым днем. Скоро придет день, и я стану достойным противником!»

Я дула так сильно, что мягкий розовый воск попал прямо на розовые сахарные розочки, разложенные по бледно-зеленым кремовым листьям. Напротив меня стоял Джулиан. Взгляд его черных глаз жег меня насквозь, и в них читался вопрос, который он повторял снова и снова.

Я пыталась встретиться глазами с Крисом, но он или отводил их в сторону, или опускал в пол. Кэрри держалась поближе к Полу, который сидел поодаль и старался не выглядеть суровым. Как только я распаковала все подарки, Пол поднялся, подхватил Кэрри на руки и ушел наверх.

– Спокойной ночи, Кэти! – крикнула Кэрри. Ее сонное личико светилось счастьем. – Это лучший день рождения, который я видела.

Мне стало так больно, что я чуть не заплакала, ведь за свои без малого девять лет все дни рождения, которые она видела, кроме дня рождения Криса в прошлом ноябре, были жалкими попытками сделать из ничего хоть что-нибудь.

– Почему ты такая грустная? – спросил Джулиан, подойдя и обняв меня за плечи. – Радуйся, я у твоих ног и готов разжечь огонь в твоем сердце и в твоем теле.

По правде говоря, я терпеть не могла, когда он так себя вел. Он всячески старался показать, что я принадлежу ему, и только ему. Он подарил мне кожаную сумочку для гамаш, балетных туфель и тому подобного. Я ускользнула от него, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь заявлял сегодня на меня свои права. Все девушки, которые еще не были влюблены в Джулиана, немедленно подпали под обаяние Криса, и это никак не располагало Джулиана к нему. Я не знаю, что послужило поводом, но вдруг, как по свистку, Крис и Джулиан оказались в углу, споря о чем-то и уже готовые к драке.

– А мне плевать, что ты думаешь, – свирепел Крис, спокойный, как око бури. – Моя сестра слишком юна для любовника и для Нью-Йорка.

– Ты! Ты! – выпалил в ответ Джулиан. – Что ты знаешь о танцах? Да ничего! Ты даже ходить не умеешь, не наступая себе на ноги!

– Может, это и так, – отвечал Крис ледяным голосом, – но я умею что-то другое. А сейчас мы говорим о моей сестре и о том, что она еще несовершеннолетняя. Я бы не хотел, чтобы ты уговаривал ее ехать с тобой в Нью-Йорк, пока она даже не закончила школу.

Я смотрела то на одного, то на другого, не в силах сказать, кто из двоих красивее. Мне было плохо оттого, что они демонстрировали всем свою враждебность, и оттого, что больше всего мне хотелось дружбы между ними. Меня так трясло, что я была готова заорать: «Хватит! Прекратите!», но молчала.

– Кэти, – позвал Крис, ни на секунду не спуская глаз с Джулиана, который, казалось, был уже готов нанести удар, – ты действительно считаешь, что готова к дебюту в Нью-Йорке?

– Нет, – почти прошептала я.

Джулиан метнул на меня разъяренный взгляд, ведь все время, которое мы проводили вместе, он только и требовал, чтобы я поехала с ним в Нью-Йорк, стала его любовницей и партнершей. Я знала, зачем нужна ему: мой вес, мой рост, моя комплекция идеально ему подходили. Самым главным для па-де-де было найти подходящего партнера.

– Пусть все ваши дни рождения превратятся в ад на земле! – сказал Джулиан на пути к двери, которую с грохотом захлопнул за собой.

Так закончился мой праздник, и все уходили домой чуть смущенными. Крис скрылся в своей комнате, даже не пожелав мне спокойной ночи. Со слезами на глазах я стала убирать мусор с ковра в гостиной. Я нашла дырку в зеленом плюше ковра, прожженную чьей-то сигаретой. Кто-то разбил одну из очень ценных вещиц – прозрачную розу из сверкающего хрусталя. Я подобрала осколки и подумала, что надо купить клей и склеить их, а еще надо найти способ замаскировать дырки в ковре и отчистить белые пятна со стола.

– О розе не беспокойся, – услышала я из-за спины голос Пола. – Это просто дешевая поделка. Всегда можно купить другую.

Я обернулась и посмотрела на него. Он так беззаботно стоял, опершись о косяк, и смотрел добро и спокойно на мое заплаканное лицо.

– Это была очень красивая роза, – выдохнула я. – И очень дорогая. Я куплю тебе еще одну, если найду такую же, а если не найду, куплю еще лучше, когда смогу.

– Забудь об этом.

– Еще раз спасибо за прекрасную музыкальную шкатулку. – Мои руки нервно потянулись к декольте, пытаясь прикрыть вырез. – Однажды мой папа подарил мне серебряную музыкальную шкатулку с балериной внутри, но мне пришлось ее оставить.

Я не могла больше говорить, потому что мысли о папе всегда возвращали меня к детскому ощущению холода и безнадежности.

– Крис рассказал мне о шкатулке, которую подарил тебе папа, и я искал похожую. Получилось?

– Да, – сказала я, хотя шкатулка была совсем другая.

– Хорошо. Теперь иди спать. Забудь про беспорядок, Хенни все уберет. У тебя сонный вид.

Я поднялась по лестнице и вошла в свою комнату, где, к моему удивлению, меня ждал Крис.

– Что у тебя с Джулианом? – выпалил он.

– Ничего!

– Не лги мне, Кэти! Ради ничего он не стал бы летать сюда так часто!

– Не суй нос в чужие дела, Кристофер! – злобно ответила я. – Я не пытаюсь учить тебя жизни и требую того же от тебя! Ты не святой, и я не ангел! Ты из породы мужчин, которые думают, что могут делать все, что хотят, а я должна сидеть в сторонке, строгая, правильная, и ждать, когда кто-то появится и возьмет меня в жены! Но я не такая! Никто не смеет мной управлять и заставлять меня делать что-то, помимо моей воли, – это больше не повторится! Ни Пол! Ни мадам! Ни Джулиан! И тебе я этого не позволю!