Текст книги "Идеальный любовник"

Шеймус О'Тул не обладал кровоточащим сердцем своего тестя. В отличие от него Шеймус не родился с серебряной ложкой во рту. Он появился на свет в абсолютной бедности. Его отец бросил их с матерью, и они зарабатывали себе на жизнь на торфяных разработках, как только мальчику исполнилось пять.

В прошлом О'Тулы были могущественным кланом, и Шеймус еще в детстве решил, что он получит такую власть, с которой придется считаться. Когда мальчик узнал цену уловкам, ему еще не исполнилось и десяти. Его природная проницательность оказалась более ценной, чем любая серебряная ложка. В двенадцать он стал матросом на торговом судне. В пятнадцать Шеймус им владел. В двадцать он был достаточно богат и достаточно умен, чтобы соблазнить дочь графа.

Нечестивый союз, заключенный им с Уильямом Монтегью спустя несколько лет после женитьбы, явился результатом вдохновения. Брат Монтегью, граф Сэндвичский, был уполномоченным британского Адмиралтейства, назначенным первым лордом Адмиралтейства во время войны с Америкой. Для Шеймуса О'Тула это оказалось сродни лицензии на печатание денег, и он выстроил для Кэтлин дворец в георгианском стиле – Грейстоунс. Он убедился в том, что его особняк больше и лучше, чем любой другой зажиточный дом англо-ирландских аристократов, застроивших весь Пэйл. Назначение Сэндвича вице-казначеем и сборщиком доходов в Ирландии стало манной небесной. Графство Дублин благодаря помощи Монтегью оказалось в туго набитом кармане О'Тула.

Когда Уильям Монтегью развернул приглашение на праздник в Грейстоунсе, его губы изогнулись от удовольствия. Высокое положение в Адмиралтействе позволяло ему контролировать людей, корабли и грузы. Благодаря его партнерству с О'Тулом он стал богаче своего титулованного брата, но первой любовью Монтегью была власть, а не деньги. Чувство всемогущества переполнило его, когда он решил, что отправится в Дублин на своем личном адмиралтейском корабле, нагруженном оружием, предназначенным для войны его страны с Францией.

Его рот плотоядно искривился, когда он представил себе, какое впечатление это приглашение произведет на Эмбер. Что она способна сделать, чтобы получить разрешение отправиться туда? Его плоть приятно напряглась, когда он вообразил ее сексуальные уловки. Монтегью распахнул дверь своего кабинета и проревел:

– Джек!

Уильям привез в ливерпульский филиал Адмиралтейства своего племянника, чтобы тот работал секретарем, и парень оказался просто незаменимым.

– Ты разузнал об этом борделе на Лайм-стрит?

– Да, милорд. – Простого обращения сэр вполне хватило бы, так как у Уильяма Монтегыо не было никакого реального титула, но Джек знал, что власть действует возбуждающе на его дядю. – Они удовлетворяют особые запросы, и там есть девушки, обученные послушанию… С Востока, – добавил он, не в силах скрыть нахлынувшего возбуждения.

– Хороший мальчик! – Уильям заметил состояние юнца. – Ты можешь сопровождать меня, – сказал он, бросая на пол свой карандаш.

Разврат не шокировал Джека Реймонда. Его отец, граф Сэндвичский, известный своими похождениями, получил прозвище лорд Распутник. Он женился на ирландке, дочери виконта, но та перенесла столько выкидышей, что получила психическое расстройство. Когда это произошло, лорд перевез любовницу Марту Реймонд в свой городской дом на Пэл-Мэл и пребывал в menage a trois[4]4
  Брак втроем (фр.).


[Закрыть]. Джек, один из пяти незаконнорожденных детей от этого союза, к счастью для него, оказался единственным мальчиком. Несмотря на вероятность обеспеченного будущего, Джек страдал от неуверенности, порожденной незаконным рождением, и знал, что не успокоится, пока не найдет способ изменить свою фамилию на Монтегью.

Когда эта парочка покинула здание Адмиралтейства, Уильям пребывал в веселом расположении духа.

– Хочешь сопровождать меня на праздник к О'Тулам в следующее воскресенье? Я поплыву в Дублин на корабле «Защита», ты можешь быть моим помощником.

– Я буду счастлив, милорд. Я никогда не бывал в Ирландии. Что они празднуют?

– День рождения сыновей О'Тула. – Монтегью замолчал, углы его губ опустились. Он завидовал своему компаньону, потому что у него были сыновья. Они с Шеймусом оба женились на женщинах по фамилии Фитцжеральд, но Эмбер смогла произвести на свет лишь бесполезную дочь и жалкое подобие сына, который так боялся своего отца, что даже не смотрел на него. Хорошо, когда боится женщина, но мужчине это не к лицу.

– Вы возьмете с собой Эмерелд и Джона, сэр?

Монтегью об этом не думал, но теперь, когда Джек предложил это, он понял, что так поступить стоит. Присутствие его детей на борту отведет все подозрения от груза.

– Молодому Джону это пойдет на пользу, – согласился Уильям. Его сын был почти ровесником сыновьям О'Тула, как и этот молодой ублюдок, которого породил его брат. Время, проведенное в их компании, может разбудить Джона.

Глава 3

Эмерелд лежала на сахарно-белом песке в лучах солнечного света, под мягким морским бризом, играющим ее темными кудрями. Восхитительное чувство предвкушения поднималось в ней, ее переполняли радость, ожидание счастья, потому что она знала – скоро, очень скоро он придет к ней.

Она не открывала глаз, пока не ощутила трепетание, словно бабочка крылом прикоснулась к краешку ее губ. Девушка улыбнулась про себя и медленно подняла ресницы. Он стоял на коленях, пристально глядя на нее, в его темных стальных глазах плясали веселые искорки. Не опуская глаз, она медленно встала на колени рядом с ним.

Им не требовались слова, им хотелось только прикасаться друг к другу, и это желание было сродни голоду. В едином порыве их пальцы сомкнулись, побежали по щеке, по горлу, по плечу. Ладонь Эмерелд коснулась его сердца, и она ощутила его биение под своими пальцами. Он был великолепным мужчиной. Ее ирландским принцем. Он наклонился, собираясь поцеловать ее, но, когда был уже совсем близко, Эмерелд проснулась, шепча его имя, стремясь к нему всей душой:

– Шон, Шон.

Эмерелд Фитцжеральд Монтегью выбралась из-под одеяла, пробежала пальцами по густой копне темных волос и спустила длинные ноги на ковер возле кровати. Не одеваясь, она взбежала по ступенькам, ведущим в спальню матери. Много раз по утрам, когда отца не было дома, девушка забиралась к матери в кровать, чтобы обсудить планы на день.

Эмбер, обожавшая дочь, тонко чувствовала ее настроение и даже мысли.

– Дорогая, ты сегодня какая-то странная.

Эмерелд мило покраснела. Впервые ее мать увидела, как от затаенной мысли нежный румянец окрасил щеки девушки.

– Мне приснился сон, – объяснила она.

– Тебе приснился твой принц?

Эмерелд кивнула, обхватила себя руками, явно впервые ощущая свою грудь.

– Как хорошо. Я думаю, что ты взрослеешь. Как выглядел твой прекрасный принц?

На личике дочери появилось выражение восторга.

– Он ирландец.

– Тогда как следует береги свое сердечко, дорогая, потому что он наверняка безнравственный негодяй.

Эмбер чмокнула дочь в темноволосую макушку и вылезла из большой кровати. Открыв французские окна, она вышла на балкон, ведущий к сторожевой башне. Вглядываясь в горизонт, женщина заметила паруса корабля, плывущего из Ливерпуля. Торговец явно направлялся за грузом ирландского виски, спрятанного в подвалах под домом.

Неожиданное предчувствие пронзило ее, когда Эмбер поняла, что судно слишком мало для торгового корабля. Это Уильям на своем любимом паруснике «Ласточка»! Она еще раз с ужасом посмотрела на море, надеясь, что чувства ее обманывают, но холодные пальцы страха уже сжали сердце. Эмбер быстро скользнула обратно в спальню.

– Нам придется отложить путешествие в сказочную долину, дорогая. Твой отец возвращается. Пойди отыщи Джонни. Скажи ему, чтобы не смел уходить, а потом быстренько возвращайся. У нас есть время только на то, чтобы одеться как подобает.

Когда Эмерелд пришла в спальню брата, расположенную в том же крыле, что и ее собственная, там никого не оказалось. Не колеблясь она бегом спустилась на два этажа вниз, прошла через кухню, вышла в заднюю дверь, схватив по пути плащ одной из горничных, чтобы прикрыть ночную рубашку.

Эмерелд нашла Джонни в конюшне. Он седлал своего уэльского пони. Брат не обладал ее темноволосой шевелюрой. К сожалению, он унаследовал не только цветущий вид отца, но и его тонкие каштановые волосы.

– Ты не должен уезжать. Отец возвращается, – объявила ему сестра, запыхавшись.

На лице Джонни отразилась такая тревога, что Эмерелд подумала, что брат сейчас вскочит на пони и унесется прочь. Впрочем, вряд ли он бы осмелился на такое. Скорее, новость пригвоздила его к месту.

– Что я должен делать? – в отчаянии спросил он, и кровь отлила от его румяных щек.

– У нас почти час до подхода его корабля. Переоденься и надень свой лучший парик. Я помогу тебе с шейным платком. И кроме этого, Джонни, постарайся скрыть свой страх перед ним.

– Тебе хорошо говорить, Эмерелд. Мама пошлет тебя в Сент-Олбансскую академию для молодых леди, когда мы вернемся, а меня ждет отделение Адмиралтейства, а там он сможет мной командовать день и ночь. Это будет собачья жизнь!

– Мне жаль, Джонни. Я бы поменялась с тобой местами, если бы могла. – Уже не в первый раз Эмерелд подумала, что ей следовало родиться мальчиком, а Джонни – девочкой. – Мама успокоит его гнев, она всегда так делает. Пошли, нам надо торопиться.

Меньше чем через час перед Уильямом Монтегью предстала его семья, одетая в лучшие платья. Его тяжелый взгляд скользнул по детям, а потом задержался на молодой красавице жене, решительно вышедшей вперед приветствовать его.

Эмбср присела в глубоком реверансе, чтобы муж смог беспрепятственно рассмотреть ее зрелую грудь, так высоко поднятую корсетом, что она почти вываливалась из модного очень глубокого выреза парчового платья цвета сливок.

– Добро пожаловать, милорд, мы так редко видели вас этой весной, – мило солгала она.

Взглянув на жену, Уильям заметил, что та напудрила свои волосы цвета янтаря и уложила их в высокую прическу, украсив лентами и кружевом. Скоро он растреплет их, и они упадут ей на грудь. Монтегью взял Эмбер за руку и поднял ее. Позднее он снова поставит ее на колени.

Глаза Уильяма потемнели, когда он посмотрел в тот угол комнаты, где, подобно изваяниям, стояли его дети. Его дочь одели в кружевной чепчик, крахмальный белый передник, из-под которого виднелись кружевные панталоны и крошечные детские ботиночки.

– Ты была хорошей девочкой? – резко спросил он.

– Да, отец, – отозвалась Эмерелд чистым, твердым голосом.

Вызывающе вздернутый подбородок дочери подсказал ему, что если он и пугает ее, то черта с два она это покажет. Находя в этом мало удовольствия, отец перевел взгляд на сына.

– Ты хорошо себя вел? – спросил он еще более резко.

– Д-да, сэр, – прошептал Джонни.

– Вот этого-то я и боялся, никуда не годный молодой святоша. В шестнадцать лет тебе следовало бы перетрахать весь Англси.

Джонни залился ярким румянцем, а его отец пренебрежительно расхохотался:

– Подожди, пока мы не отправим тебя во флот. Там тебя быстро просветят.

Вкрадчивый голос жены отвлек внимание Уильяма от сына:

– Я надеюсь, что вы сможете остаться на всю ночь, милорд.

«О да, – подумал Уильям, – мне понадобится вся ночь, чтобы сыграть мою игру, в которой призом будет Ирландия». Он достал конверт из нагрудного кармана и высоко поднял его.

– Я решил проделать долгий путь из Ливерпуля, чтобы привезти это приглашение на праздник к О'Тулам.

– Праздник? – У Эмбер перехватило голос.

– Каждый год Шеймус О'Тул устраивает праздник в честь дня рождения своих сыновей. Приглашения эти очень ценятся. В этом году я собираюсь взять с собой мою семью.

Эмбер почувствовала, как в ее душе распускается бутон надежды. За все восемнадцать лет брака Уильям ни разу не разрешил ей съездить в Ирландию. Она предостерегла саму себя от чрезмерной надежды, потому что за ней наверняка последует разочарование. И все-таки вопреки ее желанию воображение взметнулось на крыльях при мысли о поездке домой, о визитах ко всем Фитцжеральдам. И о Джозефе! Она на минуту закрыла глаза, чтобы унять охватившее ее желание.

Уильям улыбнулся, заметив восторг на лице жены:

– Пойдем наверх и обсудим предстоящий визит. Это будет в следующее воскресенье. Я собираюсь плыть на «Защите». Зайду сюда и возьму на борт мою семью утром того же дня.

Эмбер улыбнулась мужу и послушно взяла его под руку. Он установит высокую цену за поездку в Ирландию, но она готова заплатить ее.

Сердце Эмерелд стучало, словно молот. Она не могла поверить, что все расслышала правильно. От мысли снова увидеть Шона О'Тула и так уже кружилась голова, но отплыть в Ирландию и присутствовать на празднике в честь дня его рождения – это же несбыточная мечта, ставшая явью!

– Ах, Джонни, я не могу отправиться на праздник, одетая как ребенок, – запричитала девушка, с отвращением берясь двумя пальцами за край своего накрахмаленного передника.

– Отец нас никогда не возьмет, – равнодушно заявил Джонни. – Он презирает ирландцев и считает их недочеловеками.

– Матушка убедит его. Он не сможет устоять перед ее чарами, – заверила его Эмерелд.

– Они проведут наверху много часов, – произнес Джонни с таким видом, словно его тошнило.

– Как ты не понимаешь! Мама держит его наверху так долго, как только может, чтобы он не мучил нас.

Джонни искренне радовался тому, что Эмерелд слишком невинна, чтобы понять, на какие жертвы идет их мать. Ему бы и самому хотелось многого не знать. Понимание происходящего наполняло его чувством бессилия и вины.

– Когда отец сказал, что ты должен трахаться, что он имел в виду?

Джонни нахмурился:

– Я не могу тебе сказать, ты будешь шокирована.

– Меня это вовсе не шокирует. Как я обо всем узнаю, если ты мне ничего не говоришь? Ладно, я спрошу у мамы. Она мне обо всем рассказывает.

– Нет, Эм, не спрашивай маму. Я тебе скажу. Трахаться – это значит раздеваться догола и… спать… с девушками.

Несмотря на свои уверения, Эмерелд была чрезвычайно смущена непристойными картинами, тут же нарисованными ее воображением.

– Я тебе не верю, – слабо проговорила она.

Приглашение должно было наделать много шума и в Мэйнуте, куда Шон отправился доставить его лично. Двадцать две мили верхом от Грейстоунса до замка Мэйнут, где жил его дед Эдвард Фитцжеральд. Граф владел сотнями акров красивого графства Килдэр, включавшего в себя реку Рай по всему течению до того участка, где она впадала в реку Лиффи в великолепном месте под названием Прыгающие Лососи.

Кучка юных Фитцжеральдов с интересом наблюдала за тем, как красавицы рыбы в очередной раз пытаются вернуться в места, где они мечут икру. Когда девушки увидели Шона, то завизжали от радости и окружили его лошадь. Юноши также горели желанием поприветствовать его, потому что Шон был любимцем всего клана.

Все заговорили разом:

– Ты приехал, Шон? Что тебя привело, Шон? Что-нибудь не в порядке, Шон?

– Разве вы не видите, что я приехал? – Он усмехнулся и решил спешиться, так как они все равно не давали ему ехать дальше.

– Скоро день твоего рождения. Что ты хочешь получить в подарок, Шон? – поинтересовалась бойкая кузина, беря его под руку и опираясь на него, словно от одной только близости к нему у нее ослабели ноги.

– Не монополизируй его, Фиона. Оставь нам хоть что-нибудь, – воскликнула Диэдра.

– Не стоит ссориться из-за меня и хватит ходить вокруг да около, – поддразнил он. – Праздник в воскресенье, и вы все приглашены.

Девушки завизжали снова.

– Вы хотите пригласить всех женщин? – недоверчиво переспросил Рори.

– Всех до единой, – подтвердил Шон.

Девицы захихикали и зашептались о том, что они ему подарят и что бы они хотели подарить ему.

– Обещаю потанцевать с каждой из вас, – заявил Шон, взлохматив красивые локоны двух, стоявших поближе.

– Ты обещаешь танцевать с нами? – хором переспросили они.

– Разве вы не слышали, что я сказал?

По мере того как они приближались к замку, звук молотков и долота становился громче. Его дед все время что-то подновлял в старом здании, построенном еще в средние века, и что-то пристраивал.

Эдвард Фитцжеральд оставил рабочих и вышел вперед, чтобы поздороваться с внуком.

– Шон, ты становишься все красивее каждый раз, как попадаешься мне на глаза.

– Я бы сказал о вас то же самое, дедушка, но это прозвучит повторением.

Мужчины крепко обнялись.

– Заходи в дом, и мы выпьем по рюмочке в честь дня твоего рождения. С трудом верится, что тебе будет только девятнадцать.

Шон отдал поводья Рори, чтобы тот отвел лошадь в конюшню. Пока они шли через сводчатый холл, собрались тетушки Фитцжеральд, чтобы поздороваться с любимым племянником.

– Шон, дорогой мой, как приятно тебя видеть, – воскликнула Мэген. – Как там поживает Кэтлин с этим дьяволом-спорщиком, ее мужем?

– Она никогда не жалуется, – ответил Шон.

– Не обращай внимания на Мэген, – вступила в разговор ее вдовствующая сестра Мэг. – Она всегда так долго выдерживает сыр, прежде чем положить его в мышеловку, что он черствеет.

Шон сообразил, что тетушка намекает на затянувшееся девичество сестры.

– Солнце давно ушло из твоего окна, Мэг, – парировала Мэген, призвав на помощь все свои силы.

Тем временем остальные женщины, носящие фамилию Фитцжеральд, теребили его, обнимали, целовали, пока Шон прокладывал себе дорогу через холл.

– Оставьте-ка пария в покое, – потребовал дед. – А не то нам придется его похоронить еще до дня рождения.

– Вы все приглашены на праздник, – жизнерадостно объявил Шон.

Дед увел его в священное место – свою библиотеку – и закрыл дверь.

– Женщины всегда были проклятием Мэйнута. Кругом одни только сестры и дочери.

Шон понизил голос:

– Праздник назначен на воскресенье. Груз придет в тот же день.

Граф Килдэрский налил глоток виски внуку и столько же себе.

– Я рад, что твой отец отправил с этой вестью тебя, а не Джозефа. Я хочу, чтобы его репутация оставалась чистой, как только что выпавший снег. Он следующий граф, и я не допущу, чтобы твой брат был запятнан изменой. Я никогда не хотел, чтобы существовала хоть какая-то связь между Джозефом и капитаном Лунный Свет.

– Мой брат знает, что должен делать. Но я готов отправиться с вами в любое время, – предложил Шон.

Эдвард Фитцжеральд почувствовал огромную гордость за юношу, сидящего перед ним. Его взгляд коснулся волос внука, черных, как адский котел, потом упал на широкие плечи.

– Шон, ты унаследовал лучшее от Фитцжеральдов и лучшее от О'Тулов. У тебя дьявольский ум, ты видишь все насквозь. Твои мысли блуждают подобно извилистой дороге. У тебя есть все – сообразительность, сила воли и обаяние, но я не могу позволить тебе отправиться со мной. Ради Кэтлин. Это разобьет ее материнское сердце. – Он допил виски, показывая, что тема закрыта. – Когда вы сможете перевезти груз в Мэйнут?

– Той же ночью, в повозках, которые привезут на праздник Фитцжеральдов и увезут их обратно.

Граф кивнул, его лицо оставалось суровым.

– Как ужасно быть ирландцем.

Шон хмыкнул:

– Пока не подумаешь об альтернативе.

Дед оценивающе провел рукой по томам в кожаных переплетах:

– Когда меня не станет, эта библиотека достанется тебе. Джозеф получит книги по праву и политике, но я хочу, чтобы все остальное стало твоим.

– Эти книги – как старые друзья.

– Ты прочел большую их часть – исторические, мифы, народные сказания, вот эти на гэльском языке. Ты единственный из всех, кого я знаю, кто будет их ценить.

Когда они открыли дверь библиотеки, полдюжины женщин Фитцжеральд по-прежнему находились в холле в ожидании добычи. Теперь, когда Шону исполняется девятнадцать, он вступает в брачный возраст, и не логично ли поискать ему жену среди семейства Фитцжеральд? И даже если он не собирается связывать себя узами брака и на уме у него только флирт, опять-таки почему бы не с одной из Фитцжеральдов?

Кэтлин, мать Шона, как и се сестры, была очень целомудренна, как и полагалось достойной, верующей в Бога ирландке, но более молодое поколение не отличалось такими высокими моральными принципами. В течение следующего часа не менее семи особ женского пола пытались завлечь его на стены и башни Мэйнута. Юмор послужил ему защитой.

– Наверху пятьдесят пять спален. Мне и жизни не хватит, чтобы хоть одной ногой зайти в каждую из них!

Хотя сегодня Шон вел себя осмотрительно, его победы были многочисленны и разнообразны. Так как его мать запрещала связываться с горничными в Грсйстоунсе, Шон при случае баловался с дочками арендаторов-фермеров. Но обычно он доставлял себе удовольствие в Дублине, где возможностей было не счесть. Его дед содержал городской дом на модной Меррион-роу, и Шону разрешили им пользоваться. В последний месяц он полностью реализовал эту возможность, отдавая должное прелестям барменши из Брезен-Хед, продавщицы из лавки льняных тканей на Графтоп-стрит, актрисы из Смок-Элли и неудовлетворенной молодой жены сэра Ричарда Хирона, английского чиновника в Дублинском замке.

Шон заметил свою тетку Тиару, ту самую, в пурпурной вуали, проплывающую мимо.

– Вот если бы принцесса Тиара стала заманивать меня в свой тронный зал, я бы вряд ли устоял.

– Если ты не будешь себя достойно вести, я вытяну тебе ухо на длину твоей руки, – царственно произнесла та.

Шон обнял ее и пылко поцеловал:

– Не забудь оставить мне танец в воскресенье.

– Можешь сообщить Кэтлин, что мы прибудем на празднование.

Шон понятия не имел, говорила ли она обо всех Фитцжеральдах или использовала королевское «мы». Углом глаза он заметил еще одну кузину в белом наряде послушницы. Странности караулили вас за каждым углом, когда вы приезжали в Мэйнут.

В летнем доме на острове Англси Эмбер Монтегью предвкушала предстоящий праздник сильнее, чем все остальные Фитцжеральды, вместе взятые.

Она исполнила все, что требовал от нее муж, нежно, изящно, отрешенно. Ирландия и Джозеф стоили того. Эмбер казалось, что она плывет на сияющем облаке. Ей уже сейчас не хватало воздуха от предвкушения радости. Она уже знала, что наденет, и мысленно перебирала гардероб юной Эмерелд.

С какой гордостью покажет она свою красавицу дочку и сына всем Фитцжсральдам и О'Тулам. У Эмбер кружилась голова при мысли о поездке домой. Она уже чувствовала запах торфа, к которому примешивался аромат нежной зеленой травы.

– К которому часу мы должны быть готовы в воскресенье, Уильям? – спросила она, пристально вглядываясь в лицо мужа и натягивая чулок на длинную ногу.

– Ты не поняла меня, Эмбер. И речи не может быть о том, чтобы ты поехала.

При его словах мягкое мечтательное выражение ее глаз исчезло. Сердце дрогнуло, потом остановилось.

– Неужели ты всерьез полагаешь, что я повезу свою жену на вульгарный праздник кучки грубых жителей болот?

– Но, Уильям, это же моя семья. Мой дядя – граф Килдэрский.

– Именно поэтому я на тебе и женился. Но праздник у О'Тулов, судя по всему, выльется в пьяный дебош. Я не повезу мою жемчужину к свиньям. Ты слишком лакомый кусочек, чтобы представлять тебя целому клану пьяных ирландцев.

У Эмбер стало горько во рту. Просить? Но это только даст ему возможность упиться собственной властью, а ответ будет тем же. Его отказ был окончательным.

– Я намереваюсь взять Эмерелд и Джона вместе с моим племянником Джеком. Мальчику это будет полезно. Он слишком цепляется за твою юбку. Я хочу сделать из него мужчину. Юнец, который не может предаваться пьянству и разврату, сохраняя при этом трезвость ума, слабак!

Эмбер чуть было не закричала: «Если это будет пьяный дебош, почему ты тогда берешь с собой Эмерелд?» Но вовремя остановила себя. Она не лишит свою любимую дочь возможности посетить Ирландию и увидеть семью Фитцжеральдов. Эмбер вздохнула, сердце ее болело. Теперь она поняла, что оказалась жертвой еще одной жестокой игры. Женщина чувствовала, что ее ранили в самое сердце, и не решалась заплакать, боясь, что вместо слез потечет кровь.

Чтобы еще больше унизить жену, Уильям протянул хлыст, которым частенько охаживал ее, и, полуприкрыв веки, неумолимо не отводил глаз, пока Эмбер не поцеловала кнутовище.