Текст книги "Дерзкая пленница"

Глава 9

На следующий день вернулся гонец, которого Ги посылал к Вильгельму. Ги понравилось, что он сам позаботился о своем коне, а не поручил это конюху.

Гонец, усмехнувшись, доложил:

– Вильгельм взял крепость Дувр. Осада длилась всего восемь дней. Он был рад получить от вас донесение и посылает вам вот это.

И он вручил Ги свиток.

– Пойдемте в дом, – сказал Ги, – выпьем чего-нибудь согревающего. Расскажите, как настроены жители Дувра.

– Ну, конечно, норманнов они ненавидят. Но все-таки, хоть и неохотно, признали Вильгельма, – засмеялся гонец. – А что им еще остается? Ему уже дали прозвище – Вильгельм Завоеватель. Уверен: он легко возьмет Лондон. А когда станет королем, думаю, большая часть этой ненависти и возмущения умрет сама собой.

– Вильгельма можно ненавидеть, но нельзя не уважать. А что касается саксов, то они никогда не превратятся в норманнов, друг мой. Измениться придется нам. Но это произойдет не скоро. Саксы упрямы, как черти, и у них всем правят обычай и суеверие, – сказал Ги.

– И среди них, как я заметил, немало чудаков. Но мне, признаться, это по душе.

Они рассмеялись.

Ги налил вина себе и гонцу, затем вскрыл запечатанный свиток. Он улыбнулся про себя: Вильгельм писал ему о намерении выступить на Кентербери и захватить заложников, нимало не беспокоясь о том, что письмо могут перехватить. Да, таков этот человек! Он уверен в своей счастливой судьбе. Вильгельм обещал, что, как только будет коронован, пожалует Ги грамоту о передаче в его владение любого поместья, какое он пожелает, но что ему, Вильгельму, понадобится помощь Ги в Лондоне. Он собирается взять город в кольцо и явить врагу такое численное превосходство, что никто не посмеет ему сопротивляться. Герцог приказывал Ги прибыть в Лондон со своим отрядом к концу ноября. «Сейчас только конец октября, – подумал Ги, – значит, еще целый месяц до того дня, когда снова придется взяться за оружие».

Подписал Вильгельм письмо на латыни: «Ego Willenemus cognomine Bastardus»note 10Note10
  Вильгельм, прозванный Незаконнорожденным. – Примеч. пер.


[Закрыть].

Вечером во время общей трапезы Ги передал своим людям повеление Вильгельма и долго объяснял, что и как они должны успеть сделать до отъезда. Потом с улыбкой повернулся к Лили:

– Боюсь, я превращаюсь в рачительного хозяина. Вы не представляете, скольким вещам я научился с тех пор, как приехал сюда. Например, я узнал, что, оказывается, половина коровьего стада должна быть забита ко дню Святого Мартинаnote 11Note11
  11 ноября – Примеч. пер.


[Закрыть]. А от овец можно получить столько сыра и шерсти, что их зимнее содержание полностью окупится. Однако если позволить овцам кормиться травой, которую прихватило заморозком, у них начнется афта, болезнь рта, и они не смогут есть. Я готов распространяться на эти темы до бесконечности, но вам это смертельно наскучит.

– Я думаю, что это наскучит вам, милорд, и вы с радостью вернетесь к битвам и будете уничтожать мой бедный народ. Вы все – жестокие варвары! – пылко ответила она.

– Нет, леди, – вмешался в разговор Рольф, – вот когда мы бились с неверными, то действительно видели жестокость, да такую, что вам и в страшном сне не приснится. Пленникам выкалывали глаза, их кастрировали, человеческими головами играли, как мячиками. А мы – христиане.

Лили насмешливо посмотрела на Рольфа:

– Вы сражались с неверными, чтобы они не могли напасть на вашу страну, жечь ваши дома и насиловать женщин, но как же вы, исполненные чувства долга христиане, нападаете на мою страну, сжигаете наши дома и насилуете женщин!

Ги предостерегающе взглянул на нее:

– Не горячитесь, cherie, будьте справедливы: в Годстоуне никто из женщин не может пожаловаться на плохое обращение. Война – не развлечение. Она хаос, в котором каждый отвечает сам за себя. Кто-то становится выше, благороднее среди ужасов битв, другие, наоборот, низко падают. Посмотрите вокруг, Лили. Мои воины едят и пьют за веселым столом. Подумайте, неужели было бы лучше, если бы они находились сейчас на Сенлакском поле с мечами, обагренными кровью по самую рукоять?! И усеивали его трупами? – спросил он.

– Вам нравится быть завоевателями, не смейте этого отрицать! – бросила она вызывающе.

Ги медленно покачал головой, его зеленые глаза сверкнули.

– Я и не отрицаю. Я стал господином Годстоуна и Окстеда, и я стану вашим господином, Лили, поэтому впредь выбирайте выражения, когда разговариваете со мной, девчонка! – предупредил он.

Она смело посмотрела ему в глаза и поклялась про себя: «Я заставлю тебя ползать передо мной на коленях!»

Леди Элисон, проходившая мимо, наклонилась к дочери:

– Он смотрит на тебя так, словно хочет разорвать. Гибкая ветка гнется по ветру, Лили, не буди же в нем зверя, – сказала она предостерегающе.

Но Лили уже вошла во вкус и радовалась, предвкушая его унижение.

Как только Лили ушла, к Ги подошел Эдвард.

– Милорд, могу я побеседовать с вами?

– Certes, Эдвард, что-нибудь случилось?

– По правде говоря, да. Ко мне подошли саксы с жалобами на норманнов. Поскольку вы поручили мне сообщать вам, если что-то не так, я пообещал им, что поговорю с вами.

– Ясно. – Ги нахмурился и сказал: – Передайте им, что завтра утром, если кончится этот проклятый дождь, я во всем разберусь.

– Благодарю вас, милорд! – Эдвард повернулся, чтобы уйти.

– Эдвард! – остановил его Ги. – Каким образом ваша сестра Лили связана с Окстедом?

При упоминании о его доме Эдвард слегка вздрогнул и внимательно посмотрел в лицо Ги, пытаясь понять, не таится ли за этим вопросом какой-то скрытый смысл.

– Но ведь это поместье Вулфрика, – осторожно произнес он.

– Вулфрика? – переспросил Ги. Эдвард ответил, поколебавшись:

– Вулфрик был мужем Лили.

– Понятно, – отозвался Ги, – благодарю вас!

Гнев ревности вспыхнул в нем, и, глядя на поднимающуюся по лестнице Лили, он живо представил себе, как его предшественник сжимает в объятиях ее гибкое тело. Увидел он и дрожащую, перепуганную Лили, когда она бросилась к нему в Окстеде. И внезапно в голове у него прояснилось: он понял, что между супругами было что-то неладно. Лили словно боится мужских прикосновений. «Наверное, она иногда противилась выполнению супружеских обязанностей, а муж принуждал ее, – подумал Ги. – Лучше уж я оставлю ее в покое на некоторое время, чтобы не совершить той же ошибки. Она будет моей в одну из ближайших же ночей, но я сделаю так, чтобы ей самой захотелось этого», – решил он.

– Кто у нас в дозоре в эту ночь? Готов поклясться, что он с радостью поменяется со мной, а?..

Ги взбежал наверх за теплым плащом. Когда он открыл дверь, Лили сидела на кровати и расчесывала волосы. Они падали до самого пола золотисто-рыжими волнами; вид у нее был очень соблазнительный, как она и хотела. У Ги захватило дух от ее небесной красоты и от муки, что его вожделенная надежда никак не может сбыться. Взяв плащ, он сказал:

– Сегодня ночью можете спать спокойно, я ухожу в дозор.

На лице Лили мелькнуло разочарование, и, искоса взглянув на него, она проговорила голосом искусительницы:

– А я думала, что вы выпьете со мной вина, милорд.

– «Ждите меня с кувшинами»… – процитировал он «Песнь песней» царя Соломона и понял, что попался в свою собственную ловушку. Не может же он сказать юному Жильберу, что передумал и не пойдет в дозор. «Золотая ведьма!» – выругался он про себя и вышел, хлопнув дверью.

Единственный враг, которого встретил Ги, была стая волков у овечьих загонов; он убил трех хищников и подумал, что их шкурами можно подбить плащ для Лили. При этой мысли Ги усмехнулся: «Теперь я буду соблазнять ее подарками, все остальное я уже испробовал». Всю ночь, пока Ги нес дозор, шел дождь. Он прекратился только к шести часам утра. Ги промок до нитки. Возвращаясь к себе, он предвкушал, как разбудит Лили, но та уже встала, оделась и поджидала его.

– Я приготовила вам горячую воду, милорд, и сухое платье, – улыбнулась она.

Его глаза расширились от приятного удивления.

– Вошли в роль супруги, cherie? – засмеялся он. Лили вспыхнула и быстро удалилась, поскольку он уже стягивал с себя одежду. «Мне бы хотелось увидеть его обнаженным, – подумала она, – почему же я убегаю?» – и тут же устыдилась своих нецеломудренных желаний.

– Сегодня я буду разбирать жалобы саксов на моих норманнов. Вы поедете со мной. Я не хочу, чтобы крестьяне боялись говорить. Поэтому ваше присутствие, полагаю, поможет делу.

Лили слышала, как он плещется в чане; наконец он вылез из воды.

– Разве у моих людей есть возможность противостоять норманнам? – крикнула она Ги из своей комнаты. – Вы покараете каждого, кто осмелится говорить.

– Лили, вы смеете предполагать, что я буду пристрастен? – спросил он.

Подбежав к проему в стене, Лили язвительно выпалила:

– Не забудьте свой хлыст!

И тут увидела, что Ги стоит обнаженный. Она была поражена, но при этом ноги ее приросли к полу. Глаза Лили впивали роскошь его наготы. Кожа у Ги была смуглой и загорелой выше пояса, ниже – белой. Могучие мышцы его бедер и мускулистый торс производили впечатление огромной силы. Грудь и низ живота были покрыты густыми черными волосами.

– Я… я прошу прощения, – пробормотала она.

– А я не прошу. – Ги медленно ухмыльнулся.

– А что, дождь кончился? – поспешно спросила Лили, лишь бы что-то сказать. – Я надену теплый плащ, пожалуй. – И она убежала.

Ги и Лили сидели на деревянных табуретах, по бокам стояли воины, а напротив – собравшиеся крестьяне. Многих из них Ги уже знал по именам. Он видел, как юный Эдгарсон протиснулся вперед, чтобы ничего не упустить, а там – да, кажется, это Мораг, стоит позади всех, надеется, что ее не заметят. Ги попросил Эдварда вывести вперед первого жалобщика.

К нему нерешительно приблизился какой-то человек и сказал:

– Милорд, один из ваших норманнов украл у меня жену.

Подняв бровь, Ги потребовал у Эдварда объяснений. Тот откашлялся и произнес:

– Жена этого человека, Эльфрида, сошлась с Жилем Сен-Обеном – так, кажется, его зовут – и ушла из хижины своего мужа.

Ги невольно вздохнул, вспомнив, что уже второй раз поведение Жиля приводит к столкновению с саксом. Взглянув на воинов, он вызвал Жиля.

– Это правда – то, в чем вас обвиняют? Жиль мгновение колебался, потом спокойно ответил:

– Да, это правда.

Ги посмотрел на опечаленного мужа.

– Он применил силу или твоя жена ушла к нему добровольно?

Эдвард перевел вопрос и ответ:

– Она сделала это по собственной воле.

Ги бросил взгляд на Лили, а потом повернулся к крестьянину:

– У тебя нет повода для жалобы. Мужчина, который не может удержать женщину, не достоин ее!

Среди крестьян поднялся ропот. Конечно, от норманна правого суда не дождешься. Лили уже раскрыла рот, чтобы спросить Ги, не это ли пример его беспристрастности, но промолчала, решив приберечь эти слова до той поры, когда вокруг будет поменьше людей.

– Есть еще жалобы, не так ли? – спросил Ги.

– Да, мсье, – ответил Эдвард и кивком головы позвал кого-то из толпы.

Сначала никто не тронулся с места. Но потом вперед решительно выступил человек. Он поговорил с Эдвардом, и тот объяснил Ги:

– Этот человек ловит пушных зверей в ловушки и выделывает шкурки. Два воина проехали на лошадях по его шкуркам, натянутым на обручи, которые он сам сделал, и испортили и шкурки, и обручи.

– Кто эти воины? – спросил Ги.

Сакс опять заколебался, потом указал на двоих норманнов. Это были самые юные воины Ги, и они постоянно попадали во всевозможные истории.

– Симон, Жильбер, это правда? – Вид у Ги был грозный.

– Правда. Но мы не нарочно. Мы просто поспорили, чья лошадь скачет быстрее, – возразил Жильбер.

– Господи Боже мой, ведь вы – нормандские воины, а не дети, играющие в войну. Вы сегодня же почините обручи этого человека. Я сам помогу ему растянуть шкуры.

Ги взглянул на Эдварда – тот улыбался.

– На сегодня все, мсье.

Крестьяне стали расходиться, Ги отошел от Лили и заговорил с саксом-жалобщиком.

– Как тебя зовут? – спросил он на отличном сакском языке.

– Элфред, милорд.

– Вчера ночью я убил трех волков. Ты можешь выделать их шкуры так мягко, чтобы ими можно было подбить плащ?

– Ага, я могу сделать их мягкими, как оленья кожа, милорд.

– Хорошо. Ты ловишь зверей в ловушки или еще и охотишься на них с оружием?

– Нет, мне нельзя иметь оружие, но если бы меня научили охотиться, я мог бы выделывать больше мехов, – сказал Элфред.

– Ты когда-нибудь стрелял из лука? – спросил Ги.

– Когда был мальчишкой, я сделал себе грубый лук и стрелы, но это было много лет назад.

– Скоро будет охота, и ты пойдешь с нами, Элфред. Я быстро научу тебя стрелять. – Ги, улыбаясь, протянул ему руку.

Сакс с удивлением пожал ее – странный какой-то этот новый лорд!..

Два дня и две ночи Морган и Фейт провели в лесу. На третий день они приуныли. Юные беглецы надеялись, что смогут прокормиться орехами и ягодами, но была уже поздняя осень, белки ободрали с деревьев все съедобное и теперь спокойно сидели по своим дуплам. Кроликов в глубине леса почти не было. Они предпочитали держаться ближе к опушке, где больше света и солнца. Морган мог убить вепря, но заметил его слишком поздно. Они спугнули кабана, когда выкапывали желуди, и он тут же ринулся на них; его маленькие красные глазки горели от ярости. Если бы он ранил Моргана, они ни за что не выжили бы. Дни становились все холоднее, а ночи были просто студеными. Одежда их совершенно не годилась для зимовки в лесу. Через три дня Фейт совсем ослабла от голода и холода. В таком состоянии она не в силах была одолевать большие расстояния, и поэтому они решили двинуться назад, к Годстоуну. На четвертый день, когда Морган и Фейт, совершенно измученные, отдыхали, их окружили какие-то люди.

Морган был уверен, что это саксы, а по их оружию понял, что это не рабы.

– Вы скрываетесь от норманнов? – спросил он.

– Мы – изгои, объединились, чтобы выжить в лесу. Как ты уже, верно, понял, в одиночку тут долго не протянешь, – сказал один из них.

– Нам нужна пища, – сказал Морган. – Можно ли присоединиться к вам?

– Это решит наш вожак, Рыжий Волк. Мы все взяли себе новые имена, чтобы нас не опознали. Коль он вас примет, мы всем поделимся с вами, – ответил изгой, поглядывая на Фейт.

Мысленно Морган проклял судьбу, вынудившую его просить помощи у изгоев. Но он понимал, что без горячей пищи Фейт больше не выдержит и дня.

– Проводите меня к Рыжему Волку. Мы будем работать за пищу.

Рослый детина помог Моргану поднять Фейт на ноги, и они пошли по лесной тропе, поддерживая девушку с обеих сторон. Вскоре они оказались на поляне, где был разбит лагерь. Посредине поляны горел костер, над которым висел чугунок с каким-то варевом, и стояли три хижины, сложенные из грубых бревен и толстых древесных ветвей. Морган услышал неподалеку журчание ручья и увидел двух лошадей, привязанных к деревьям. Высокий Джон подвел их к Рыжему Волку.

– Убивать их было ни к чему – взять нечего. И они – саксы, беглые. Коль на что сгодятся тебе, хотели бы остаться.

Вожак сначала оглядел женщину, потом спросил Моргана:

– Ты умеешь подчиняться приказу?

– Да, сэр, – поспешно отозвался тот.

Он был почти уверен, что узнал того, кто скрывался под кличкой Рыжий Волк, но решил не говорить ему, не испытывать его гнев.

– Не торопись, парень. Подумай, прежде чем отвечать. Ты можешь убить человека?

– Если придется, – медленно ответил Морган, – я, конечно, могу убить норманна.

– Мы грабим и убиваем всякого, кто осмелится сунуться в этот; лес. Оставляем только богатых. Для выкупа. И еще: женщины у нас общие, – спокойно заметил он.

Морган заколебался.

– Быстренько, парень! Еда или голодная смерть, выбирай сам.

– Еда! – ответил Морган, и у него словно гора с плеч свалилась.

Им разрешили подойти к костру и погреться, дали тушеного мяса в деревянной миске. Когда Фейт, поев горячего, немного ожила, Морган понял, что принял правильное решение. Ее укрыли меховым одеялом, и она сразу уснула.

– Завтра я нарисую тебе, в какой стороне находятся Годстоун, Севенокс, Окстед и прочие близкие селения. Запомнишь все это хорошенько. Нам много чего нужно. Оружие, еда, зимняя одежда, лошади. Мы собираемся сделать несколько набегов, чтобы пополнить запасы. Единственный наш нерушимый закон – ни при каких обстоятельствах никого не приводить сюда. Это будет гибелью для всех нас.

– У вас есть ножи и большие луки, – уважительно сказал Морган.

– Нож добудешь сам, а лук и стрелы мы тебе поможем сделать. Но если у тебя хватит сноровки увести коня, я с удовольствием подарю тебе нож. Когда женщина оправится, она будет собирать дрова для костра и стряпать и тем даст одному из моих людей заняться другими делами, – распорядился Рыжий Волк.

Глава 10

В полночь Симон Фицрой и Жильбер де Клар с шумом ворвались в общую опочивальню. Они разбудили Николя и Андре де Монтгомери, чтобы заручиться их поддержкой, прежде чем предстанут перед своим военачальником с плохими новостями. Они уже впали в немилость из-за сакса Элфреда и теперь трепетали при мысли о том, как отнесется Ги де Монтгомери к их донесению. Андре, который был уверен, что Ги и Лили разделяют ложе, вызвался пойти в их комнату и сообщить новость брату. Оба юных воина были ему за это очень благодарны.

Андре тихонько вошел в опочивальню, но он еще не успел закрыть дверь, а Ги уже вскочил, схватив свой широкий меч. Не обнаружив Лили в постели Ги, Андре поднял брови, но ничего не сказал.

– Что случилось? – выпалил Ги.

– Там, внизу, Симон и Жильбер. Они были в дозоре. Боятся тебе доложить. Ворюг упустили.

– Черт подери, я командую сборищем дураков! – гаркнул он, протягивая руку за своими рейтузами. – Каких ворюг? Что случилось?

– Да они увидели, что горит хижина, и все дозорные бросились туда, чтобы помочь. А в это время украли двух лошадей и всякие припасы из амбара. Грабителей даже никто не заметил. – И Андре пожал плечами.

Ги запустил пальцы в волосы, быстро соображая.

– Это мог сделать только человек, хорошо знающий здешние места. Кто-нибудь пострадал?

– Нет, хозяева успели выскочить, но хижина сгорела дотла, – ответил Андре.

Ги подошел к арке посмотреть, не разбудили ли они Лили, и с большим удивлением обнаружил, что ее нет в комнате. Он тихонько выругался, и тут его осенило.

– Эдвард! Найти его! Если не спит – значит, это он сколотил шайку и снабжает ее нашими запасами. Уж он-то знает эти места вдоль и поперек!

В общем спальном покое, который располагался позади оружейного зала, и где спало большинство воинов, Эдварда не оказалось. Не было его и в помещении для челяди – там мужчины частенько проводили ночи со служанками. Ги послал Андре обыскать конюшни, а сам вернулся наверх осмотреть многочисленные комнаты. Распахнув последнюю дверь, он увидел Лили в темном бархатном платье, стоящую у кровати, на которой лежал Эдвард и протирал спросонок глаза. Ги вздохнул с облегчением: слава Богу, это не Эдвард! Его подозрения были напрасны. Ги хотел спросить у Лили, почему это она среди ночи оказалась в спальне у брата, но он очень спешил. Надо было срочно выяснить у Симона и Жильбера подробности происшествия. Ги сделал это без свидетелей, дабы не подвергать молодых людей унижению. И действительно, от его презрительных слов они чувствовали себя не воинами, а нашкодившими балбесами.

За завтраком Ги набросал новый план ночной охраны поместья. Несколько воинов устроят себе постоянный ночлег в конюшнях и амбарах, где хранятся пищевые запасы и фураж. У входа в дом будет стоять часовой, чтобы проникнуть в него было не так легко, как прежде, и чтобы их не перебили сонных в постелях. Семью погорельцев поместили в господском доме, пока им не поставят новую хижину, и теперь их дети со смехом носились по двору, будоража собак. Сука-волкодав, которая ходила по пятам за Ги, лежала у его ног, и Ги пришла в голову еще одна идея.

– Этих паршивых псов тоже нужно кое-чему научить. Нам необходимы сторожа, которые могут поднять такой гвалт, что мертвый вскочит! На ночь мы их привяжем по одному у конюшен и амбаров. Узнайте, сколько припасов исчезло, – это покажет, много ли непрошеных нахлебников у нас появилось. Юный Жильбер, кажется, разбирается в собаках, – обратился он к Рольфу. – Велите ему обучить эту свору дармоедов, чтобы они умели не только жрать и гадить! – грубо сказал Ги. – Не трогайте только эту псину, – добавил он снисходительно. Потом ударил кулаком о ладонь и рявкнул: – Клянусь Иисусом, я узнаю, кто посмел совершить набег на мое имение и увести у меня лошадей.

Ги вышел, захлопнув за собой дверь с такой силой, что со сторожевой башни взлетела стая голубей.

Весь день Ги разбирался с ночным налетом и составлял план розыска и поимки грабителей, а вечером взял шкуры убитых волков и понес их Элфреду. Цель у него была двоякая: отдать тому шкуры на выделку и узнать, не заметил ли Элфред чего-нибудь или по крайней мере что он думает о ночном разбое.

– Ты совершенно уверен, что никого не видел? – Ги посмотрел ему прямо в глаза. – Я знаю, что это сделали саксы, и понимаю, что прошу тебя выдать своих.

Элфред сплюнул на пол.

– Сакские крестьяне боятся темноты. Я почти уверен, что ни один из жителей Годстоуна не замешан в этом. Как господин вы нас вполне устраиваете. Гораздо больше, чем наш последний хозяин или этот Вулфрик, за которого вышла замуж леди Лили. Мы все его очень боялись, милорд.

– Должен признаться, что сначала мои подозрения пали на брата Лили, – сказал Ги.

– На брата леди Лили? – переспросил Элфред.

– На Эдварда, – сказал Ги рассеянно.

– Эдвард – не брат нашей леди, милорд. Он брат Вулфрика. – Элфред усмехнулся: – Ничего себе брат! Они больше походили на парочку влюбленных, пока не появился Вулфрик и не увел ее из-под носа у Эдварда.

Ги посуровел; его зеленые глаза стали ледяными. Элфред понял, что сболтнул лишнее. Перед глазами Ги моментально всплыли лица Эдварда и Лили, застывшие от удивления, когда он появился в спальне ее так называемого братца.

Ги ринулся домой с такой скоростью, что мелкие испуганные зверушки разбегались у него из-под ног. Но когда он входил в зал, шаги его были так звучны и тверды, что все повернули к нему головы. Указав пальцем на Эдварда, игравшего в кости с Николя, он приказал:

– Взять его! Пусть сидит на цепи в конюшне, пока у меня до него дойдут руки.

Когда Ги пребывал в подобном состоянии, голос его приобретал такую властность, что никто не осмеливался ослушаться или о чем-либо спрашивать его.

Ги взлетел по лестнице столь стремительно, что от его движения колыхалось пламя факелов. Войдя в опочивальню, он опустил засов на двери и устремил взгляд на Лили. Она была в желтом платье, вьющиеся волосы, чуть подхваченные лентой, ниспадали до самых бедер – такой красивой Ги не видел ее еще никогда. Лили улыбнулась ему, но ответной улыбки не последовало. Глядя ей прямо в глаза, Ги снял с себя тяжелый плащ и кожаную тунику и теперь стоял пред ней в одних рейтузах и рубахе. Налив себе вина, он пил его с задумчивым видом, перекатывая рог между ладонями. От этого пристального взгляда Лили стало не по себе, и она уже собиралась удалиться на свою половину, когда он бросил хриплым, резким голосом:

– Идите сюда!

Лили обернулась. Его тон озадачил и встревожил ее.

– Что вы делали ночью в спальне Эдварда? – спокойно спросил Ги.

Обычно она говорила правду, но холодный взгляд его глаз смущал ее, и объяснение выглядело неубедительно:

– Его матушке… то есть нашей матушке стало плохо, и я пошла за ним, – сказала Лили.

– Эдвард не брат вам, – заявил Ги так тихо, что Лили не поняла, верно ли она услышала то, что он сказал. В глазах ее появился испуг. – Ха! Вы испугались за своего любовника, и клянусь мощами Иисуса, у вас для этого есть основания!

Сделав к нему шаг, Лили попыталась оправдаться:

– Это не совсем так, милорд. Он действительно мой брат, поскольку я вышла замуж за его брата Вулфрика, и я думаю о нем как о брате.

Растянув губы, Ги сверкнул зубами.

– Вы потешаетесь надо мной, леди! Все в поместье знают, что вы любовники. Я узнаю это последним!.. Хорошенькое посмешище вы из меня сделали!

– Мы никогда не были любовниками, и к тому же с тех пор прошло очень много времени, – неловко отбивалась она.

– Вы отказываете мне ночь за ночью, но раздаете свои милости на стороне так часто, что у меня голова идет кругом. Скольких же мужчин вы знали, Лили? Признаюсь, вы неплохо дурачили меня! Но вы вели плохую игру, леди, – то завлекали, то отталкивали меня, бросая вызов моему мужскому достоинству.

Ги двинулся к Лили, и она, повернувшись, отбежала, но он протянул руку и схватил ее. Она поняла, что срок настал, – больше она не может ему отказывать, но все же сделала совершенно бесполезную попытку вырваться и ударила его. Ги сгреб ее в охапку и швырнул на свою кровать.

Одной рукой он прижал Лили к меховому одеялу, а другой стянул с нее тунику. Придя в ярость, она царапала его лицо, но он словно и не замечал этого. Он просто охватил одной рукой ее запястья и сорвал с нее платье.

Лили металась по кровати, и при виде ее голых грудей и бедер, окутанных золотыми локонами волос, Ги пришел в неистовое возбуждение, почти равное безумию. Ему виделась Лили вместе с Эдвардом, белокурым, красивым, юным. И жгучая ревность захлестнула Ги. Он, тридцатилетний, не мог оспаривать молодость этого сакса… Ужаснее всего было то, что Ги осознавал свою ревность. В душе он горько смеялся над собой – как глупо, как просто его провели! А ведь он уже любил Лили и решил подождать, пока она сама не захочет… Но теперь он поступит с ней так, как ему заблагорассудится.

Лили понимала, что любит Ги. Больше не было смысла отрицать это и обманывать себя. Но ей было невыносимо, что он смеет дурно думать о ней, и она не хотела, чтобы ее брали силой. Лили ругала себя за то, что не согласилась раньше, когда Ги был добр и ласков.

Ги так легко выскользнул из своей одежды, что Лили и глазом моргнуть не успела, как обнаружила, что он уже обнажен и склонился над ней. Бедра его были тверды, как железо. Он грубо поцеловал Лили. Когда она вырвалась, чтобы вдохнуть воздуха, его губы скользнули по ее шее и ниже, к груди. Поняв, какую сокрушительную стихию она разбудила в нем, Лили ужаснулась. Вожделение, подхлестываемое гневом, накрыло его как бушующий, вал, который безжалостно смел все ее мольбы и отказы. Ее соски устремились вверх, и ей стало безнадежно ясно, что он возбуждает ее, как бы она этому ни противилась. Коленом он раздвинул ей ноги и попробовал овладеть ею, но что-то мешало ему сделать это, а она закричала от боли.

– Так ты еще девушка! – проговорил он. Ги тут же отодвинулся и в изумлении уставился на нее.

– Разве это имеет значение, норманн? – вскричала она.

– Я не насилую девственниц, леди. Мягкой льняной простыней он осторожно стер пятно крови с бедра Лили и попробовал обнять ее. Она откатилась на другую сторону кровати и зарыдала, свернувшись калачиком. Сердце его вознеслось к небесам при мысли о том, что она не знала ни одного мужчины. И он спросил, ласково склонившись над ней:

– Как долго ты была замужем, любовь моя?

– Только один день, – просто ответила она.

– Будь ты моей женой, мне бы этого времени хватило, – прошептал он и, взяв мягкое меховое одеяло, укрыл ее, чтобы она не озябла.

Лили ничего не стала объяснять Ги, и он поднялся с постели и опять оделся. Нежно проведя рукой по ее волосам, он шепнул: «Простите меня, Лили!» – и ушел вниз, ночевать со своими воинами, дав ей возможность уединиться, о чем она столько раз просила его.

Эдгарсон вбежал в хижину. Ему не терпелось выложить очередную новость. Мать схватила его за руку.

– Где ты шляешься? Давно пора спать.

– Новый лорд посадил Эдварда на цепь в конюшне, – сообщил он Эдвине.

Она побледнела и вскричала изумленно:

– Почему? Что случилось?

– Мне не сказали. Может, его убьют поутру, – ляпнул мальчишка.

– Ах нет! Я пойду к нему! – твердо сказала Эдвина, отбросив одеяло и натягивая платье.

– Нельзя выходить из дому в эту пору, Эдвина. С тобой что-нибудь случится, – умоляюще сказала мать.

– Я должна, матушка! Я его люблю!

– Я знаю, дитя мое, – грустно отозвалась та, качая головой и давая дорогу дочери.

Эдвина бежала, не обращая внимания на темноту, хотя прежде никогда не осмеливалась выходить по ночам одна. Прибежав в конюшню, она нашла там Эдварда, прикованного цепью к стене. С удрученным видом он сидел на охапке соломы. Эдвина опустилась на колени перед ним. Эдвард с испугом взглянул на нее.

– Эдвина?! Что ты здесь делаешь? Не нужно бы тебе приходить сюда! – молвил он предостерегающе.

– Я должна все знать! Что случилось, Эдвард? – спросила она умоляющим голосом.

Он покачал головой.

– Не знаю, но думаю, это как-то связано с набегом. Монтгомери, наверное, решил, что я имею к этому какое-то отношение, потому что я сакс.

– Ему следовало бы знать, что вы не можете иметь никакого отношения к поджогу хижины, – возразила Эдвина.

– Человека до всего можно довести. Как знать, будь я в бегах, и я, возможно, был бы вынужден добывать себе пропитание таким образом.

– Никогда! – заявила она. – Вы человек чести.

– Я только надеюсь, что это никак не связано с Лили, – подумал он вслух.

– Лили? – прошептала она.

– Она пришла в мою опочивальню вчера ночью сказать, что моей матушке очень плохо. А Монтгомери увидел нас.

– Вы любите Лили? – спросила она со страхом.

– Разве можно знать Лили и не любить ее? – задумчиво пробормотал Эдвард. – Боже, я боюсь не за себя, а за Лили – ведь она в его руках!

– Не тратьте на нее свою жалость; он, как и всякий мужчина, закроет глаза на ее грехи.

– Эдвина, это недобрые речи, – упрекнул он девушку.

– Ничего не поделаешь. Я так беспокоюсь за вас. Что с вами будет? Брат сказал, что утром вас убьют!

– Эдвина, я ни в чем не виноват. И если я предстану перед судом, меня, конечно, не убьют. А теперь иди. Я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности. С узниками не стоит fraternize.

– Fraternize? – переспросила она.

– Это французское слово. Оно означает – обращаться как с братом.

– Я не думаю о вас как о брате, Эдвард, – и она покраснела.

– Уходи же, – настаивал он, – и будь осторожна! Если тебя увидит кто-нибудь из воинов, тебе не поздоровится.

Эдвина ушла. Но отправилась не домой, она поспешила к Мораг. •

– Мораг, прощу тебя, помоги мне! Лорда Эдварда посадили на цепь в конюшне, и я боюсь за его жизнь! – сказала она умоляюще.

– Норманны не убьют его, – убежденно ответила Мораг.

– Откуда ты знаешь? – спросила Эдвина сквозь рыдания.

– Разделенная власть – это половинная власть, – был загадочный ответ.

– Это связано с Лили? – спросила Эдвина.

– Про молодого лорда одно скажу: бойся Лили, а не Монтгомери, – предостерегла ее Мораг.

– Эдвард любит ее! – воскликнула Эдвина.

– Ага, а ты любишь молодого лорда, – сказала Мораг.

Эдвина удивленно уставилась на нее, потом произнесла, опустив глаза: