Текст книги "Детоубийцы"

Бродяга насмѣшливо улыбнулся. Важно получить мѣсто! Остальное уже его дѣло! Онъ уже устроитъ такъ, что вмѣсто него будутъ работать другіе, которые ему отдадутъ большую часть улова. И въ его циническомъ смѣхѣ выражалась злоба того перваго человѣка, который обманулъ ближняго, заставляя его работать, чтобы самому жить праздно.

Открытое признаніе Піавки возмутило рыбаковъ. Въ сущности онъ только вслухъ формулировалъ мыслъ многихъ, но эти простые люди чувствовали себя оскорбленными цинизмомъ бродяги, увидѣли въ немъ олицетвореніе всѣхъ угнетателей бѣдняковъ. Вонъ его! Вонъ! Ударами кулаковъ и пинками его выпроводили въ дверъ, между тѣмъ какъ молодые рыбаки шумѣли ногами, подражая среди смѣха лаю собакъ и мяуканію кошекъ.

Священникъ донъ Мигуэль поднялся негодуя съ мѣста., выставляя впередъ свое тѣло борца, свое лицо, искаженное гнѣвомъ. Это что такое? Что это за неуваженіе къ важнымъ и значительнымъ лицамъ, составлявщимъ президіумъ. Пусть поостерегутся! Если онъ сойдетъ съ эстрады, онъ расшибетъ морду не одному молодцу!

Немедленно возстановилось спокойствіе. Священникъ съ удовлетвореніемъ увидѣлъ, какое имѣетъ вліяніе на народъ и шепнулъ начальнику карабинеровъ.

– Вы видите! Никто лучше меня не понимаетъ этого стада. Имъ нужно отъ времени до времени показывать палку!

Болѣе угрозъ отца Микеля способствовалъ возстановленію спокойствія тотъ фактъ, что Присяжный передалъ предсѣдателю списокъ рыбаковъ Общины, чтобы удостовѣриться въ присутствіи всѣхъ.

Въ немъ были перечислены всѣ рыбаки Пальмара. Достаточно было быть совершеннолѣтнимъ, хотя и живущимъ въ хатѣ отца, чтобы участвовать въ жеребьевкѣ.

Предсѣдатель читалъ имена рыбаковъ и каждый изъ нихъ воскліщалъ съ нѣкоторой елейностью, въ виду присутствія священника: «Хвала Маріи пречистой!» Нѣкоторые враги отца Мигуэля отвѣчали «здѣсь», наслаждаясь недовольнымъ лицомъ священника.

Присяжный опорожнилъ грязный кожаный мѣшокъ, столь же древній, какъ и сама Община. На столъ покатились билеты въ видѣ пустыхъ желудей изъ чернаго дерева, въ отверстіе которыхъ просовывалась бумага съ именемъ рыбака.

Одинъ за другимъ рыбаки подзывались къ столу предсѣдателя, получали желудь и бумажку, на которой было написано имя на тотъ случай, если рыбакъ былъ безграмотенъ.

Надо было видѣть, къ какимъ предосторожностямъ прибѣгали недовѣрчивые и хитрые бѣдняки. Самые невѣжественные отыскивали грамотныхъ, чтобы тѣ посмотрѣли, ихъ ли имя написано на бумагѣ и успокаивались только послѣ цѣлаго ряда разспросовъ. Къ тому же обычай называться кличкой возбуждалъ въ нихъ нѣкоторую нерѣшительность. Ихъ настоящее имя и фамилія обнаруживались только въ такой день какъ сегодня и они колебались, словно неувѣренные въ томъ, ихъ ли это имя. Потомъ предпринимались болѣе важныя предосторожности. Каждый прятался, обращаясь лицомъ къ стѣнѣ, и вкладывая свое имя вмѣстѣ съ бумагой, всовывалъ соломинку, или сѣрую спичку, нѣчто такое, что служило бы ручательствомъ, что не перепутаютъ билетовъ. Недовѣрчивость не покидала ихъ до того самаго момеята, когда они опускали свой номеръ въ мѣшокъ. Господинъ, пріѣхавшій изъ Валенсіи, возбуждалъ въ нихъ то недовѣріе, какое вызываетъ всегда въ деревенскихъ жителяхъ чиновникъ.

Началась жеребьевка. Священникъ донъ Мигуэль вскочилъ на ноги, снявъ шапочку и всѣ послѣдовали его примѣру. Слѣдовало прочесть молитву по старому обычаю. Это привлекаетъ счастье. И впродолженіи нѣсколькихъ минутъ рыбаки неслышно бормотали молитву, снявъ шляпы и опустивъ головы.

Царило глубокое молчаніе. Предсѣдатель трясъ кожаный мѣшокъ такъ, чтобы жолуди какъ слѣдуетъ перемѣшались, и они издавали въ тишинѣ шумъ отдаленнаго града… Черезъ головы толпы на рукахъ передавали мальчика, который наконецъ достигъ эстрады и опустилъ руку въ мѣшокъ. Всѣ притаили дыханіе. Взоры всѣхъ были обрашены на деревянный желудь, изъ котораго съ трудомъ вытаскивалась свернутая бумажка.

Предсѣдатель прочелъ имя и въ собраніи, привыкшемъ къ кличкамъ, съ трудомъ узнававшемъ никогда не употребляемыя имена, воцарилось нѣкоторое смущеніе. Кто получилъ первый нумеръ? Но Тонетъ быстро поднялся и воскликнулъ «Я здѣсь!»

Итакъ, внукъ Голубя! Ну и везетъ же парню! Въ первый разъ присутствуетъ на жеребьевкѣ и выигралъ первое мѣсто! Ближайшіе рыбаки поздравляли его съ завистью, а онъ смотрѣлъ лишь на предсѣдателя съ тревогой человѣка, который все еще не вѣритъ въ свое счастъе. Онъ можетъ выбрать мѣсто? Едва ему отвѣтили утвердительно, какъ онъ выразилъ свою просьбу. Онъ беретъ Главный путь. И какъ только онъ увидѣлъ, что секретарь сдѣлалъ отмѣтку, онъ, какъ молнія, выскочилъ изъ комнаты, наскакивая на всѣхъ и пожимая друзьямъ руки, протянутыя для поздравленія.

Внизу на площади толпа ждала въ такомъ же безмолвіи, какъ наверху. Существовалъ обычай, по которому первые счастливцы сейчасъ же сходили внизъ, сообщить о своемъ счастьи, бросая въ воздухъ шляпу, въ знакъ радости. Какъ только поэтому увидѣли, что Тонетъ чуть не скатывался съ лѣстницы, его встрѣтили шумными и долгими возгласами.

– Кубинецъ!.. Тонетъ – Усы! Онъ, слышь, онъ!

Женщины бросились къ нему возбужденныя, обнимали, плакали, словно частица его счастья могла перейти къ нимъ, вспоминали его мать. Вотъ бы радовалась покойница, если бы дожила. И Тонетъ теряясь въ юбкахъ, ободренный шумной оваціей, не отдавая себѣ отчета, обнялъ Нелету, которая улыбалась и ея зеленые глаза блестѣли отъ удовольствія.

Кубинецъ хотѣлъ отпраздновать свой тріумфъ. Онъ послалъ въ трактиръ Сахара за шипучкой и пивомъ для всѣхъ сеньоръ. Пусть и мужчины пьютъ, сколько хотятъ. Онъ платитъ! Въ одинъ мигъ площадь превратилась въ лагерь. Піавка со свойственной ему подвижностью, когда рѣчь шла о выпивкѣ, помогъ осуществить желанія щедраго друга, таскалъ изъ трактира Сахара все старое затвердѣвшее пирожное, хранившееся въ стеклянныхъ вазахъ шкапа, перебѣгалъ отъ одной группы къ другой, наполняя стаканы и часто останавливаясь въ своей работѣ угощенія, чтобы не забыть и самого себя.

Съ лѣстницы спускались другіе счастливцы, получившіе лучшія мѣста. Они тоже бросали шляпы въ воздухѣ, и крича: Побѣда! Однако къ нимъ подбѣгали только ихъ родственники и друзья. Вое вниманіе остальныхъ было обращено на Тонета, на номеръ первый, выказывавшій такую щедрость.

Рыбаки покидали школу. Вышло уже около тридцати номеровъ. Оставались одни только плохія мѣста, едва достаточныя для прокормленія, и народъ расходился, не обнаруживая больше интереса къ жеребьевкѣ.

Дядюшка Голубь переходилъ отъ одной группы къ другой, принимая поздравленія. Въ первый разъ онъ былъ доволенъ внукомъ. Ха – ха – ха! Всегда судьба благопріятствуетъ бездѣльникамъ! Это говорилъ еще его отецъ! Вотъ онъ 80 разъ участвовалъ въ жеребьевкѣ и никогда не вынималъ перваго номера, а возвращается изъ отдаленныхъ странъ внукъ, участвуетъ въ первый разъ и счастье улыбается ему. Но въ концѣ концовъ это останется въ семьѣ. И онъ приходилъ въ восторгъ при мысли, что впродолженіи одного года будетъ первымъ рыбакомъ Альбуферы.

Растроганный выпавшимъ на долю семьи счастьемъ, онъ подошелъ къ сыну, по обыкновенію серьозному и сосредоточенному. Тони! Счастье вошло въ ихъ хату и остается только овладѣть нмъ. Если они помогутъ малышу, не много смыслящему въ рыбной ловлѣ, то будутъ дѣлать большія дѣла.

При видѣ холодности, съ которой возражалъ сынъ, старикъ былъ ошеломленъ. Да, конечно! Первый номеръ вещь хорошая, но для тѣхъ, кто исѣетъ достаточно приспособленій, чтобы воспользоваться этимъ преимуществомъ. Требуется болѣе 1000 песетъ на однѣ сѣти! А есть ли у нихъ деньги?

Дядюшка Голубь улыбнулся. Найдется кто ссудить ихъ дентгами. При этомъ словѣ лицо Тони приняло скорбное выраженіе. У нихъ и такъ много долговъ! Не мало его мучаютъ французы, засѣвшіе въ Катаррохѣ, продающіе лошадей въ разсрочку и ссужаюшіе деныами мужиковъ. Ему пришлось обратиться къ нимъ за помощью, сначала во время плохого урожая, потомъ, чтобы подвинуть немного впередъ осушенье лагуны и даже во снѣ онъ видитъ этихъ людей, одѣтыхъ въ плюшевыя куртки, бормотавшихъ на ломаномъ языкѣ угрозы и на каждомъ шагу вынимавшихъ ужасную бумагу, куда заносили цифру долга съ его сложной сѣтью процентовъ. Съ него довольно! Разъ человѣкъ ударился въ глупое предпріятіе, онъ долженъ спастись, какъ можетъ, и не дѣлать новыхъ ошибокъ. Съ него достаточно тѣхъ долговъ, которые онъ надѣлалъ, какъ земледѣлецъ, и онъ не желаетъ дѣлать новыхъ, какъ рыбакъ. Его единственное желаніе – заполнить лагуну землей до уровня воды и избѣжать другихъ долговъ.

Рыбакъ повернулся къ сыну слиной. И въ этомъ человѣкѣ течетъ его кровь! Тонетъ при всей его лѣни ему ближе. Онъ будетъ дѣйствовать сообща съ внукомъ и они вдвоемъ уже придумаютъ кавой‑нибудь исходъ. Хозяину Главнаго пути не можетъ недоставать денегь.

Окруженный друзьями, обласканный женщинами, ободренный влажнымъ взглядомъ Нелеты, не отрывавшей отъ него глазъ, Тонетъ усльппалъ, что кто‑то его зоветь, толкая въ плечо.

То былъ Сахаръ, который, казалось, пожиралъ его своими нѣжными взорами. Надо поговоритъ! Не даромъ они всегда были друзьями и трактиръ всегда былъ роднымъ домомъ для Тонета! А между друзьями дѣла обдѣлываются быстро. И они отошли нѣсколько шаговъ въ сторону, преслѣдуемые любопытными глазами тодпы.

Трактирщикъ приступилъ къ изложенію плана. У Тонета нѣтъ всего нужнаго для эксплуатаціи мѣста, которое ему досталось. Не такъ ли? Но все нужное есть у него, истиннаго его друга, готоваго ему помочь, и вступить съ нимъ въ общее дѣло. Онъ позаботится обо всемъ.

И такъ какъ Тонетъ молчалъ, не зная, что отвѣтить, то трактирщикъ, толкуя его модчаніе, какъ отказъ, снова сталъ настаивать. Они друзья или нѣтъ? Или онъ думаетъ, какъ его отецъ, прибѣгнуть къ помощи иностранцевъ Катарохи, высасывающихъ всѣ соки изъ бѣдняковъ? Онъ его другъ! Онъ даже смотритъ на себя, какъ на его родственника, потому что – чортъ возьми! – онъ не можетъ забыть, что его жена Нелета, выросла въ хатѣ Голубей, что ей часто давали тамъ ѣсть и что она любитъ Тонета, какъ брата.

Хитрый трактирщикъ говорилъ объ этихъ воспоминаніяхъ съ величайшимъ апломбомъ, подчеркивая братскую любовь жены къ молодому человѣку. Потомъ рѣшился на болѣе героическое средство. Если Тонетъ сомнѣвается въ немъ, если онъ не желаетъ его имѣть компаньономъ, онъ позоветъ Нелету, чтобы она его убѣдила. Ей несомнѣнно удастся направить его на истинный путь. Что? Позвать ее?

Соблазненный предложеніемъ трактирщика, Тонетъ колебался, прежде чѣмъ принятъ его. Онъ боялся сплетенъ, вспоминалъ объ отцѣ и. его суровыхъ совѣтахъ. Онъ посмотрѣлъ кругомъ, словно ища рѣшенія у толпы, и увидѣлъ дѣда, который ему издали утвердительно кивалъ головой.

Рыбакъ угадывалъ слова Сахара. Онъ какъ разъ думалъ о богатомъ трактирщикѣ, который могъ бы оказать имъ помощъ. И онъ ободрялъ внука, снова кивая головой. Пусть онъ не отказывается. Такой человѣкъ имъ какъ разъ и нуженъ!

Тонетъ рѣшился и мужъ Нелеты, угадывая по его глазамъ о его рѣшеніи, поспѣшилъ формулировать условія. Онъ дастъ все нужное, работать будетъ Тонетъ съ дѣдомъ, а, уловъ пополамъ. Идетъ?

Идетъ! Оба мужчины пожали другъ другу руку и отправились въ сопровожденіи Нелеты и дядюшки Голубя въ трактиръ, чтобы общимъ обѣдомъ отпраздновать договоръ.

По площади немедленно пронеслось извѣстіе, что Кубинецъ и Сахаръ вступили въ компанію для совмѣстной эксплуатаціи Главнаго Пути.

Свояченицу Сахара пришлось увести съ площади по приказанію алькальда. Въ сопровожденіи нѣсколькихъ женщинъ, она направилась къ своей хатѣ, ревя, какъ одержимая, громко призывая покойную сестру, объявляя во всеуслышанье, что Сахаръ безстыдникъ, который не колеблется ввести въ домъ любовника жены, чтобы обдѣлать дѣльце.

V

Положеніе Тонета въ трактирѣ Сахара совершенно измѣнилось. Онъ уже не былъ простымъ посѣтителемъ. Теперь онъ былъ компаньономъ хозяина дома и входилъ въ трактиръ, отвѣчая высокомѣрнымъ выраженіемъ на сплетни недруговъ Нелеты. Онъ проводилх тамъ цѣлые дни, приходилъ говорить о дѣлахъ. Входилъ спокойно во внутреннія комнаты и, чтобы подчеркнуть, что находится у себя, садился за стойкой рядомъ съ Сахаромъ. Часто, когда отсутствовалъ трактирщикъ и его жена и посѣтитель требовалъ чего‑нибудь, онъ бросался къ стойкѣ и съ комической важностью, среди смѣха друзей, выдавалъ требуемое, подражая голосу и манерамъ дядюшки Пако.

Трактирщикъ былъ доволенъ своимъ компаньономъ. «Прекрасный юноша», говорилъ онъ посѣтителямъ таверны, когда Тонета не было въ ней. Хорошій другъ, ведетъ себя прекрасно, трудолюбивъ. Съ такимъ покровителемъ, какъ онъ, молодой человѣкъ пойдетъ далеко, очень далеко.

Дядюшка Голубь тажже чаще прежняго посѣщалъ трактиръ. Послѣ бурныхъ сценъ ночью въ одинокой хатѣ семья раздѣлилась. Дядюшка Тони и Подкидышъ каждое утро отправлялись на свои поля продолжать битву съ озеромъ, намѣреваясь засыпать его землей, съ трудомъ издалека привезенной. Тонетъ съ дѣдомъ въ свою очередь шли въ трактиръ Сахара толковать о предстоящемъ предпріятіи.

Собственно, о дѣлахъ говорили только трактирщикъ и Голубь. Сахаръ возвеличивалъ самого себя, хвалясь тѣмъ великодушіемъ, съ которымъ онъ вступалъ въ дѣло. Онъ предлагаетъ свой капиталъ, не зная, каковъ будетъ уловъ и за подобную жертву довольствуясь половиной продукта. Онъ не похожъ на иностранцевъ материка, ссужающихъ деньгами, только подъ вѣрную ипотеку и большой процентъ. И въ его словахъ дышала вся его ненависть къ этимъ втирушамъ, жестокое желанье одному эксплуатировать ближняго. Кто эти люди, которые неэамѣтно завладѣваютъ страной? Французы, прибывшіе въ валенсіанскую область въ изодранныхъ башмакахъ и старыхъ плюшевыхъ костюмахъ. Люди изъ какой‑то французской провинціи, имени которой онъ не помнитъ, что‑то въ родѣ галисійцевъ его родины. Деньги, которыя они даютъ взаймы, даже не ихъ собственныя. Во Франціи капиталъ даетъ лишь небольшой процентъ, эти грязные французы сами занимаютъ на родинѣ деньги по два или по три процента, а съ валенсіанцевъ взимаютъ 15 или 20. Дѣло недурное! Сверхъ того, они покупаютъ лошадей по ту сторону Пиреней, контрабандой перевозятъ ихъ и въ разсрочку продаютъ мужикамъ, устраивая дѣло такъ, что покупатель никогда не является собственникомъ животнаго. Не одному бѣдняку жалкая кляча обошлась такъ дорого, словно то конь Святого Якова. Настоящій разбой, дядюшка Голубь! Грабежъ, недостойный христіанъ. И Сахаръ приходилъ въ гнѣвъ, разсказывая эти подробности съ негодованіемъ и затаенной завистью ростовщика, изъ трусости не осмѣливающагося пускать въ ходъ пріемы своихъ конкурентовъ.

Рыбакъ одобрялъ его слова. Вотъ почему онъ и хотѣлъ бы видѣть, чтобы его семья жила рыбной ловлей. Вотъ почему онъ приходитъ въ такое бѣшенство, когда сынъ въ своемъ страстномъ желаніи стать земледѣльцемъ все болѣе запутывается въ долгахъ. Бѣдные мужики не болѣе, какъ рабы. Цѣлый годъ они бѣшено работаютъ. И для кого? Весь урожай идетъ въ руки иностранцевъ – француза, который ихъ ссужаетъ деньгами, и англичанина, который въ кредитъ продаетъ удобреніе… Работать до изступленія, чтобы содержать иностранцевъ. Нѣтъ! Пока въ озерѣ еще водятся угри, пусть земля покрывается спокойно камышемъ и тростникомъ. Не онъ сдѣлаетъ ее годной для обработки!

Между тѣмъ, какъ рыбакъ и Сахаръ разговаривали, Тонетъ и Нелета сидѣли за стойкой и спокойно глядѣли другъ на друга. Посѣтители трактира привыкли видѣть, какъ они по цѣлымъ часамъ не сводятъ другъ съ друга глазъ. Въ глазахъ ихъ было выраженіе, не соотвѣтствовавшее словамъ, часто совершенно пустымъ. Кумушки, приходившія за масломъ или виномъ, стояли передъ ними неподвижно, съ опущенными глазами и глупымъ выраженіемъ, ожидая, пока послѣдняя капля изъ воронки перельется въ ихъ бутылки и настораживали ухо, чтобы уловить какое‑нибудь слово изъ ихъ бесѣды. Но они не обращали вниманія на эту слѣжку и продолжали разговаривать, какъ будто встрѣтились на необитаемомъ мѣстѣ.

Испуганный ихъ интимностью, Голубь серьозно поговорилъ съ внукомъ. Естъ ли между ними что‑нибудь, какъ утверждаютъ злые языки деревни? Охо, Тонетъ! Это было бы не только позоромъ для ихъ семьи, но и испортило бы все дѣло. Съ твердостью человѣка, говорящаго правду, внукъ ударялъ себя въ грудь, протестовалъ, и дѣдъ успокаивался, хотя и вѣрилъ въ душѣ, что такія дружбы кончаются плохо.

Узкое мѣсто за стойкоой было для Тонета раемъ. Онъ вспоминалъ съ Нелетой дни дѣтства, разсказывалъ ей о своихъ приключеніяхъ въ дальнихъ странахъ и когда они умолкали, онъ испытывалъ сладкое опьяненіе (такое же, какъ тогда въ лѣсу ночью, коогда они заблудились, но только болѣе острое и сильное), опьяненіе близостью ея тѣла, теплота котораго, казалооь, ласкала его сквозь платье.

Поздно вечеромъ, поужинавъ съ Сахаромъ и его женой, Тонетъ приносилъ изъ хаты гармонику, единственную добычу, вывезенную имъ изъ Кубы вмѣстѣ съ двумя панамами и поражалъ всѣхъ, кто былъ въ трактирѣ, томными гавайскими танцами, которые игралъ на инструментѣ. Онъ распѣвалъ народные романсы, дышавшіе нѣжной поэзіей, въ которыхъ говорилось о вѣтеркѣ, арфахъ и сердцахъ, нѣжныхъ какъ сердцевина плода дерева какао. Мелодичный кубинскій акцентъ, съ которымъ онъ произносилъ слова пѣсни, заставлялъ Нелету полузакрывать глаза и откидыватъ назадъ станъ, словно для того, чтобы освободить грудь отъ стѣсняющей ее горячей тяжести.

На слѣдующій день послѣ такихъ серенадъ Нелета слѣдила влажными глазами за Тонетомъ, переходившимъ отъ одной группы посѣтителей къ другой.

Кубинецъ угадывалъ ея волненіе. Она грезила о немъ? Не такъ ли? Тоже случилось и съ нимъ въ хатѣ. Всю ночь онъ видѣлъ ее въ темнотѣ и простиралъ къ ней руки, словно могъ въ самомъ дѣлѣ въ ней прикоснуться. И послѣ такого взаимнаго признанія они оставались спокойными, увѣренные въ моральномъ обладаніи другъ другомъ, не отдавая себѣ въ немъ яснаго отчета, чувствуя, что въ концѣ концовъ они фатально должны принадлежать другъ другу, скольво бы предятствій не поднималось между ними.

Не было возможности разсчитывать на другую близость, кромѣ разговоровъ въ трактирѣ. Днемъ весь Пальмаръ окружалъ ихъ, а Сахаръ, больной, вѣчно жаловавшійся на свой недугъ, не выходилъ изъ дома. Порой подъ вліяніемъ мимолетной вспышкіи активности трактирщикъ свистомъ подзывалъ «Искру», старую собаку съ огромной головой, извѣстную во всей деревнѣ своимъ чутьемъ, и отправлялся съ ней вмѣстѣ въ лодкѣ къ ближайшимъ тростникамъ, стрѣлять водяныхъ куръ. Однако онъ возвращался домой черезъ нѣсколько часовъ, кашляя, жалуясь на сырость, съ ногами распухшими, толстыми, какъ у слона, какъ онъ выражался, и не переставалъ стонать въ углу, пока Нелета нн давала ему нѣскольво чашекъ горячей жидкости, обмотавъ голову и шею нѣсколькими платками. Глаза Нелеты невольно искали Кубинца, выражая презрѣніе, кооторое она испытывала къ мужу.

Лѣто кончалось и надо было серьозно подумать о приготовленьяхъ къ рыбной ловлѣ. Рыбаки, получившія другія хорошія мѣста, приводили передъ хатой въ порядокъ сѣти, чтобы запрудить каналы. Дядюшка Голубь обнаруживалъ безпокойство. Приспособленія, сохранившіяся у Сахара отъ прежнихъ предпріятій съ другими рыбаками, были недостаточны для Главнаго Пути. Надо было прикупить много веревокъ, дать работу многимъ женщинамъ, умѣющимъ вязать сѣти, чтобы имѣть возможность, какъ слѣдуетъ, использовать свое мѣсто.

Однажды вечеромъ Тонетъ и дѣдъ ужинали въ трактирѣ, чтобы серьозно поговорить о дѣлѣ. Надо купить лучшихъ нитокъ, изъ тѣхъ, что фабрикуютея на берегу Кабаньяля для морскихъ рыбаковъ. Дядюшка Голубь, какъ знатокъ, отправится купить ихъ, съ нимъ поѣдетъ и трактирщикъ, пожелавшій самъ расплатиться изъ боязни, что старикъ надуетъ его, если ему довѣрить деньги. Переваривая ужинъ, Сахаръ почувствовалъ страхъ передъ предстоявшей на слѣдующій день поѣздкой. Придется встать до зари, перейти съ теплой постели въ сырой туманъ, переѣхать озеро, отправиться на сушѣ въ Валенсію, потомъ къ Кабаньялю и, наконецъ, продѣлать тотъ же обратный путь. Его изнѣженное неподвижностью тѣло содрогалось при мысли о путешествіи. Этотъ человѣкъ, значительную часть жизни кочевавшій по міру, такъ глубоко вросъ корнями въ илистую почву Пальмара, что испытывалъ страхъ при одномъ представленіи о днѣ, полномъ передвиженій.

Желаніе покоя заставило его измѣнить рѣшенье. Онъ останется присматривать за трактиромъ, а Голубя будетъ сопровождать Нелета. Лучше женщинъ все равно никто не умѣетъ торговаться и покупать.

На слѣдующее утро рыбакъ и трактирщица отправялись въ путь. Тонетъ будетъ ихъ ждать въ гавани Катарохи, съ наступленіемъ вечера, чтобы нагрузить барку купленной пряжей. Однако солнце стояло еще высоко, когда Кубинецъ на всѣхъ парусахъ въѣхалъ въ каналъ, который велъ къ материку, къ означенному мѣстечку. Съ гуменъ ѣхали барки, нагруженныя рисомъ и проѣзжая по каналу, разсѣкая его своими корпусами, они поднимали за кормой желтоватыя волны, которыя наводняли берега и нарушали зеркальную гладь втекавшихъ въ него другихъ каналовъ.

По одну сторону канала были привязаны сотни барокъ, весь флотъ рыбаковъ Катарохи, столь ненавидимыхъ дядюшкой Голубемъ. Это были черные гроба, различной величины, изъ разъѣденныхъ червями досокъ. Маленькія лодки, именуемыя башмаками, выглядывали изъ воды своими острыми концами, а большіе баркасы, называемые склепами, вмѣщавшіе сто мѣшковъ риса, врѣзывались своими широкими туловищами въ водяную растительность, образуя на горизонтѣ лѣсъ грубыхъ мачтъ, почти не очищенныхъ, и не заостренныхъ, украшенныхъ снастями изъ коноплянныхъ веревокъ.

Между этимъ флотомъ и противоположнымъ берегомъ оставалось лишь узкое пространство, по которому проходили на парусахъ барки, расточая носомъ удары привязаннымъ баркамъ, отъ которыхъ послѣднія дрожали и колебались.

Тонетъ остановилъ свою барку противъ трактира гавани и вышелъ на берегъ.

Онъ увидѣлъ цѣлыя кучи соломы отъ риса, въ которой рылись курицы, придавая всему мѣсту видъ курятника. На берегу плотники мастерили лодки и эхо ихъ молотковъ терялось въ вечерней тишинѣ. Новыя барки изъ желтаго только что обструганнаго дерева, покоились на козлахъ въ ожиданіи конапатчиковъ, которые покроютъ ихъ дегтемъ. Въ дверяхъ трактира шили двѣ женщины. Дальше поднималась крытая соломой хата, гдѣ находились вѣсы общины Катарохи. Женщина взвѣшивала на вѣсахъ съ двумя чашами угрей и линей, которыхъ ей передавали изъ барокъ рыбаки и, покончивъ съ взвѣшиваніемъ, бросала одного угря въ стоявшую около нея корзину. То была добровольная подать населенія Катаррохи, которой оплачивались расходы на праздникъ ея покровителя, Св. Педро. Нѣсколько телѣгъ, нагруженныхъ рисомъ, уѣзжало со скриеомъ по направленію къ большим мельницамъ.

Не зная, что дѣлать, Тонетъ уже хотѣлъ войти въ трактиръ, какъ вдругъ услышалъ, что его кто‑то окликнулъ. За соломенной скирдой, чья‑то рука дѣлала ему знаки, чтобы онъ приблизился и испуганныя куры бросились въ безпорядкѣ бѣжать.

Кубинецъ подошелъ и увидѣлъ растянувшагося на спинѣ человѣка, подложившаго скрещенныя руки вмѣсто подушки подъ голову. То былъ бродяга Піавка. Глаза его были влажны и блестѣли. Надъ его лицомъ, все болѣе блѣднѣвшимъ и худѣвшимъ отъ пьянства, летали мошки, но онъ не дѣлалъ ни малѣйшаго движенія, чтобы ихъ прогнать.

Тонетъ былъ радъ этой встрѣчѣ, такъ какъ имѣлъ возможность пріятно провести вечеръ. Что онъ дѣлаетъ? Ничего. Коротаетъ время до настулленія ночи! Ждетъ часа, когда можно пойти отыскать нѣкоторыхъ дрѵзей изъ Катаррохи, которые угостятъ его ужиномъ. Онъ отдыхаетъ, а отдыхъ лучшее времяпрепровожденіе для человѣка.

Онъ увидѣлъ Тонета изъ за своего убѣжища и позвалъ его, не мѣняя своего удобнаго положенія. Его тѣло прекрасно приспособилось къ соломѣ и онъ не хочетъ разстаться съ этимъ мѣстечкомъ. Потомъ объяснилъ, почему находится здѣсь. Онъ обѣдалъ въ трактирѣ съ возчиками, превосходными людьми, которые угостили его кое – чѣмъ и съ каждымъ кускомъ передавали ему кувшинъ съ виномъ, смѣясь надъ его выходками. Трактирщикъ же, похожій на всѣхъ своихъ коллегъ, выставилъ его, какъ только тѣ ушли, зная, что самъ онъ ничего не можетъ заказать. И вотъ онъ здѣсь убиваетъ время, злѣйшаго врага человѣка. Друзья они, да или нѣтъ? Можетъ онъ угостить его стаканомъ водки?

Утвердительный кивокъ Тонета оказался сильнѣе его лѣни. Хотя не безъ труда, онъ рѣшилъ подняться на ноги. Они выпили въ трактирѣ и потомъ медленно побрели и сѣли на берегу, въ гавани.

Тонетъ уже нѣсколько дней, какъ не видалъ Піавку и бродяга разсказалъ ему о своей жалкой долѣ.

Ему нечего дѣлать въ Пальмарѣ. Гордячка Нелета, жена Сахара, забывъ о своемъ происхожденіи, запретила ему бывать въ трактирѣ подъ предлогомъ, что онъ грязнитъ стулья и изразцовыя стѣны платьемъ, покрытымъ иломъ. Въ другихъ кабакахъ одна голь: не заходитъ ни одинъ человѣкъ, способный заплатить за стаканъ вина, и онъ вынужденъ, какъ въ былые годы отецъ, уйти изъ Пальмара и бродить вдоль озера, переходя изъ одной деревушки въ другую въ поискахъ щедрыхъ друзей.

Тонетъ, лѣнь котораго доставила его отцу и дѣду столько горя, принялся давать ему совѣты. Почему онъ не работаетъ?

Піавка сдѣлалъ удивленное лицо. Какъ? И онъ!? Кубинецъ тоже позволяетъ себѣ повторять совѣты пальмарскихъ стариковъ! Развѣ онъ самъ такой любитель работы? Почему онъ самъ не помогаетъ отцу засыпать землей поле, а цѣлый день проводитъ въ домѣ Сахара рядомъ съ Нелетой, точно баринъ, попивая лучшее вино. Кубинецъ улыбался, не зная, что возразить, удивляясь, съ какой логикой опровергаетъ пьяный его совѣты.

Бродяга, казалось, былъ растроганъ стаканомъ водки, за который заплатилъ Тонетъ. Тишина, царившая въ гавани, лишь изрѣдка нарушавшаяся ударомъ молотковъ конапатчиковъ и кудахтаньемъ куръ, располагала его къ болтливости, къ довѣрчивымъ изліяніямъ.

Нѣтъ, Тонетъ! Онъ не можетъ работать. Онъ не будетъ работать, даже если его принудятъ. Трудъ – дѣло дьявола, худшій изъ всѣхъ грѣховъ. Только души испорченныя, люди, неспособные примириться съ бѣдностью, проникнутые жаждой накоплять, хотя бы нищету, думающіе каждый часъ о завтрашнемъ днѣ могутъ отдаваться труду, превращаясь изъ людей въ животныхъ. Онъ много думалъ и знаетъ больше, чѣмъ предполагаетъ Кубинецъ. Онъ не желаетъ лишиться души, запрягаясь въ ярмо правильнаго и однообразнаго труда, чтобы содержать домъ и семью и заботиться о кускѣ хлѣба на завтрашній день. Это значитъ сомнѣваться въ милосердіи Бога, который не оставляетъ своихъ дѣтей, а онъ – Піавка – прежде всего – христіанинъ.

Тонетъ смѣялся, слушая эти рѣчи, казавшіяся ему пьянымъ бредомъ, и толкнулъ локтемъ одѣтаго въ лохмотья товарища. Если онъ думаетъ своими глупостями добиться еще одного стакана, то онъ ошибается. Онъ просто ненавидитъ работу. Всѣ не любятъ ее, но одни больше, другіе – меньше, все же подчиняются ярму, хотя и скрѣпя сердце.

Піавка скользилъ взоромъ по поверхности канала, окрашенной въ пурпурный цвѣтъ послѣдними лучами вечерняго солнца. Казалось, мысль его уносится далеко. Онъ говорилъ медленно, съ нѣкоторой торжественностью и таинственностыо, представлявшими рѣзкій контрастъ съ его пропитаннымъ водкой дыханіемъ.

Тонетъ невѣжда, какъ всѣ пальмарцы. Онъ – Піавка – заявляетъ объ этомъ съ прямотой и силой пьянаго, не боясь, что трезвый товарищъ сброситъ его въ каналъ. Онъ самъ сказалъ, что всѣ подставляютъ спину подъ ярмо труда, скрѣпя сердце. А что это доказываетъ, какъ не то, что трудъ есть нѣчто противное законамъ природы и достоинству человѣка? Онъ знаетъ больше, чѣмъ всѣ пальмарцы, больше многихъ поповъ, которымъ онъ служилъ, какъ рабъ. Вотъ почему онъ навсегда съ ними разошелся. Онъ обрѣлъ истину и не можетъ жить съ духовными слѣпцами. Въ то время, какъ Тонетъ былъ за моремъ и сражался, онъ, Піавка, читалъ книги священника и проводилъ вечера передъ его домомъ, размышляя надъ открытыми страницами въ безмолвіи деревушки, населеніе которой работало на озерѣ. Онъ выучилъ наизусть почти весь Новый Завѣтъ и содрогается при одномъ воспоминаніи о томъ впечатлѣніи, которое на него произвела Нагорная Проровѣдь, когда онъ ее въ первый разъ прочелъ. Точно передъ его глазами разверзлась завѣса. Онъ сразу понялъ, почему его воля возставала противъ тяжелаго унижающаго труда. Плоть, грѣхъ, вотъ кто заставляетъ людей жить подъ ярмомъ, какъ животныя, чтобы удовлетворить свои земныя потребности. А душа возстаетъ противъ порабощенія, говоря человѣку «не трудись», распространяя по всѣмъ мускуламъ сладкое опьяненіе лѣнью, словно предвкушеніе ожидающаго насъ на небесахъ блаженства.

– Слушай, Тонетъ, слушай внимательно! – говорилъ Піавка товарищу торжественнымъ голосомъ.

И вспоминалъ безъ порядка читанное имъ Евангеліе, заповѣди, оставшіяся въ его памяти. Не нужно тревожиться о пищѣ; и одеждѣ, ибо, какъ сказалъ Христосъ, птицы небесныя не сѣютъ и не жнутъ, а все таки питаются, а лиліи не прядутъ, чтобы одѣться, ибо ихъ одѣваетъ милость Божья. Онъ – дитя Бога и Ему онъ довѣряетъ себя. Не желаетъ онъ оскорблять Господа трудомъ, точно онъ сомнѣвается въ божеской милости, въ томъ, что Онъ ему придетъ на помощь. Только язычники, или что тоже жители Пальмара, прячущіе деньги, полученныя за рыбу, и никого не угощающіе, способны трудиться и копить, не довѣряя завтрашнему дню.

Онъ хочетъ уподобиться птицамъ озера, цвѣтамъ, ростущимъ среди тростника, бездѣятельнымъ бродягамъ, всецѣло уповающимъ на божье Провидѣнье. Хотя онъ нищій, но никогда не сомнѣваетея въ завтрашнемъ днѣ. «Довлѣетъ дневи злоба его». Горечь завтрашняго дня всегда успѣетъ притти. Пока съ него достаточно горечи настоящаго, нищеты, связанной съ его рѣшеніемъ сохранить себя чистымъ, незапятнаннымъ трудомъ и земнымъ честолюбіемъ въ мірѣ, гдѣ всѣ осеариваютъ другъ у друга ударами право на жизнь, угнетая и губя ближняго, чтобы урвать у него немного благосостоянія.

Тонетъ продолжалъ смѣяться надъ словами пьяницы, скаізанными съ все возраставшимъ возбужденіемъ. Онъ шутливо восторгался его идеями, предлагая ему покинуть озеро и запереться въ монастырѣ, гдѣ ему не придется бороться съ нуждой. Піавка возмущенно протестовалъ.

Онъ поссорился со священникомъ и навсегда ушелъ изъ его дома, такъ какъ ему противно видѣть, что его прежніе господа охвачены духомъ, противнымъ тѣмъ книгамъ, которыя они читаютъ. Они похожи на всѣхъ. Они живутъ съ упорной мыслью о чужой песетѣ, думаютъ о ѣдѣ и одеждѣ, жалуясь на упадокъ благочестія, когда въ домѣ нѣтъ денегъ, безпокоясь за завтрашній день, сомнѣваясь въ добротѣ Бога, не покидающаго своихъ созданій.

Онъ вѣрующій, онъ живетъ. на то, что ему даютъ, или что случайно найдетъ. Каждую ночь къ его услугамъ охапка соломы, на которой онъ можетъ спать. Никогда онъ не испытываетъ такого голода, чтобы лишиться силъ. Заставивъ его родиться у озера, Господь далъ ему все нужное для жизни, дабы онъ могъ стать образцомъ истинно – вѣрующаго христіанина.