Текст книги "Письма (1841–1848)"

209. В. П. Боткину

Обо многом надо мне писать к тебе, Боткин. Во-1-х, спасибо за твое письмо.{464}464
  Это письмо Боткина не сохранилось.


[Закрыть] Я опять в таком положении, когда письмо от приятеля – праздник на день и на два. Да и письмо твое интересно. Смерть Кольцова тебя поразила. Что делать? На меня такие вещи иначе действуют: я похож на солдата в разгаре битвы – пал друг и брат – ничего – с богом – дело обыкновенное. Оттого-то, верно, потеря сильнее действует на меня тогда, как я привыкну к ней, нежели в первую минуту. Об отце Кольцова думать нечего: такой случай мог бы вооружить перо энергическим, громоносным негодованием где-нибудь, а не у нас. Да и чем виноват этот отец, что он – мужик? И что он сделал особенного? Воля твоя, а я не могу питать враждебности против волка, медведя или бешеной собаки, хотя бы кто из них растерзал чудо гения или чудо красоты, так же, как не могу питать враждебности к паровозу, раздавившему на пути своем человека. Поэтому-то Христос, видно, и молился за палачей своих, говоря: «Не ведят бо, что творят». Я не могу молиться ни за волков, ни за медведей, ни за бешеных собак, ни за русских купцов и мужиков, ни за русских судей и квартальных; но и не могу питать к тому или другому из них личной ненависти. И что напишешь об отце Кольцова и как напишешь? Во-1-х, и написать нельзя, во-2-х, и напиши – он ведь не прочтет, а если и прочтет – не поймет, а если и поймет – не убедится. Издать сочинения Кольцова – другое дело; но как издать, на что издать и пр. и пр. Совокупность всех таких вопросов парализирует мой дух и производит во мне апатию. Эта апатия, я начинаю догадываться, есть особенный род отчаяния: когда пожар застигнет на постели человека и он увидит, что выхода нет, – он садится, складывает руки и чужд в эту минуту страха, отчаяния, опасения, надежды и всего.

Кр<аевский> получил еще стихи на смерть К<ольцова>, но уведомления никакого – когда, как и пр. Всё еще как-то ждется чуда – не воскреснет ли, не ошибка ли? Страдалец был этот человек – я теперь только понял его. Мне смешно, горько смешно вспомнить, как перезывал я его в Питер, как спорил против его возражений. К<ольцов> знал действительность. Торговля в его глазах была синоним мошенничества и подлости. Он говорил, что хорошо быть таким купцом, как ты, но не таким, как tuus pater.[32]32
  твой отец (латин.). – Ред.


[Закрыть] Одна мысль о начатии нового поприща унижения, пролазничества, плутней приводила его в ужас – она-то и усахарила его. У Иванова (иногороднего) дела идут отлично, но потому, что он – Иванов, честный и добрый малый,{465}465
  Иванов Андрей Иванович, книгопродавец, комиссионер и управляющий конторой «Отеч. записок», ведавший рассылкой журнала и специально обслуживавший иногородних подписчиков. См. о нем. ИАН, т. VI, стр. 451 и 760.


[Закрыть] но Иванов, а не Кольцов. Я понимаю, почему на святой Руси для денег редкий, кто не продаст жены, детей, совести, чести, будущего спасения души, счастия и покоя ближнего и пр. Чичиков действительно Ахилл русской «Илиады».{466}466
  Белинский намекает на брошюру К. С. Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, или Мертвые души»«(М., 1842), в которой Аксаков сравнивает поэму Гоголя с «Илиадой» Гомера.


[Закрыть] Никто из нас в беде не постыдится пойти в сидельцы в лавку; но каждый предпочтет служить чиновником за 300 р. годового окладу. К чорту все фразы – смотри в оба, видь, что есть и как есть, и околевай, как собака, молча – кричать хорошо, когда стон и вопль облегчат – иначе это и глупость, и слабость. Я не думаю, чтобы я когда-нибудь решился жениться на деньгах; но, кто это сделает, того не осужу и не презрю. Не от всякого можно требовать, чтоб он умирал медленною смертью унижения, позора, голода, безнадежности: Диоген, увидя мальчика, пьющего воду из реки рукою, бросил свой стакан, как ненужную вещь; нам нельзя этого делать, наш закон: или хрустальный граненый стакан, или смерть, или подлость… Что ни говори, а оно так.

Спасибо тебе за вести о славянофилах и за стихи на Дмитриева – не могу сказать, как то и другое порадовало меня.{467}467
  Очевидно, Боткин сообщил Белинскому о возмущении славянофилов статьей критика «Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя «Мертвые души»«, направленной против К. С. Аксакова («Отеч. записки» 1842, № 11, отд. VI, стр. 13–30; ИАИ, т. VI, № 88).
  «Стихи на Дмитриева» – ответ А. А. Фета, Я. П. Полонского и A. А. Григорьева на стихи М. А. Дмитриева «Безымянному критику», появившиеся в «Москвитянине» 1842, № 10 (стр. 281–284). Ответ этот полностью не сохранился, отдельные же его фрагменты с наибольшею полнотою напечатаны в журнале «Ленинград» 1940, № 21–22, стр. 34. Сам Дмитриев в письме к М. П. Погодину от 31/III 1842 г. сообщал, что его стихи вызваны памфлетом «Педант» (ЛН, т. 56, стр. 166).
  Белинский и его друзья не без основания считали выпад Дмитриева полицейским доносом на критика. См. об этом заметку Белинского «Небольшой разговор между литератором и нелитератором о деле, не совсем литературном» (ИАН, т. VI, стр. 505–508).


[Закрыть] Если не ошибаюсь в себе и в своем чувстве, – ненависть этих господ радует меня – я смакую ее, как боги амброзию, как Боткин (мой друг) всякую сладкую дрянь; я был бы рад их мщению, и чем бы оно было действительнее, тем для меня отраднее. Я буду постоянно бесить их, выводить из терпения, дразнить. Бой мелочной, но всё же бой, война с лягушками, но всё же не мир с баранами.

Как показался тебе 12 № «Отечественных записок»?{468}468
  В 12-й книжке «Отеч. записок» 1842 г. были напечатаны стихотворения Огарева («На севере туманном и печальном…»), Майкова («Тайна», «Любонька»), Фета («Посейдон»), перевод романа Ж. Санд «Мельхиор» и статья Белинского «Стихотворения Е. Баратынского» (см. ИАН, т. VI, № 96).


[Закрыть] «Мельхиор» – божественное произведение.{469}469
  О впечатлении Белинского от «Мельхиора» см. также письма 204 и 208.


[Закрыть] Ж. З<анд> постигла таинство любви получше всех немцев, и в штанах и в юбках. Ее любовь – не чувственная, хотя и изящная любовь итальянца, не восторженная, бесконечная в чувстве и пустая в содержании, романтическая любовь немца, не бессознательно-непосредственная, хотя и глубокая любовь англичанина; ее любовь – действительность и полнота всякой любви. «Мельхиор» потряс меня, как откровение, как блеск молнии, озарившей бесконечное пространство, – и я пролил слезы божественного восторга, священного безумия. Бога ради, прочти в 12 № «Библиотеки для чтения» драму «Густав Адольф» – эта вещь возбудила во мне экстаз, и ты поймешь, что мне понравилось.{470}470
  Историческая трагедия Бернарда фон Бескова; перевод со шведского B. Дерикера («Библ. для чтения» 1842, № 12, отд. II, стр. 107–218). В статье «Русская литература в 1842 году» Белинский охарактеризовал эту трагедию как «одно из прекраснейших, возвышеннейших и благороднейших созданий скандинавской музы» (ИАН, т. VI, стр. 542),


[Закрыть] Я начинаю вырабатываться – ложная поэзия меня уже не надует, чувствую, что созерцание мое возвысилось до общего, до идеи. Отчего не хлынут у меня слезы исступления – о том я не могу сказать более, как недурно. Что восторгает мой дух, того я не могу хвалить, но тем я живу утроенною жизнию и наслаждаюсь блаженным ясновидением. Кстати: ты срезался на «Consuelo» – это великое, божественное произведение. Чтобы убедиться в этом, стоит прочесть страницу от строки: «Tout-â-coup il sembla à Consuelo que le violon d'Albert parlait, et qu'il disait par la bouche de Satan…»[33]33
  «Вдруг Консуэло почудилось, что скрипка Альбера заговорила и устами Сатаны произнесла…» (франц.). – Ред.


[Закрыть]{471}471
  Цитата из «Консуэло» Ж. Санд, гл. VI («La Revue indêpendante», т. IV, от 1/VIII 1842, стр. 280).


[Закрыть] и пр.

Как тебе моя статья о Баратынском? Она скомкана, свалена, а, кажется, чуть ли не из лучших моих мараний.

Я сейчас из театра. «Женитьба» пала и ошикана. Играна была гнусно и подло, Сосницкий не знал даже роли. Превосходно играла Сосницкая (невесту), и очень, очень был недурен Мартынов (Подколесин); остальное всё – верх гнусности. Теперь враги Гоголя пируют.{472}472
  Гоголь предоставил М. С. Щепкину и И. И. Сосницкому, при условии одновременных бенефисов в Петербурге и в Москве, первую постановку «Женитьбы».


[Закрыть] В театре Стр<уговщиков> познакомил меня с Брюлловым, который сказал мне, что давно меня знает, давно желал познакомиться, сказал это с простотою и радушием; а я, как дурак, молчал, не видя вокруг себя ничего, кроме свиных рыл. Горбунов под руководством самого Моллера копирует его «Девушку с кольцом» и надеется сбыть копию рублей за 500.{473}473
  Речь идет о картине Ф. А. Моллера «Невеста, задумавшаяся над обручальным кольцом» (1842 г.).


[Закрыть]

«Игроки» Гоголя запрещены театральною цензурою, т. е дураком – мальчишкою Гедеоновым, следовательно, запрещены произвольно, без всякого основания.{474}474
  Комедия «Игроки» была послана Гоголем 29 августа 1842 г. из Гастейна в Петербург Н. Я. Прокоповичу; 5 февраля 1843 г. она была впервые поставлена в Большом театре в Москве в бенефис М. С. Щепкина.
  Говоря о Гедеонове, Белинский имел в виду сына директора императорских театров Степана Александровича Гедеонова (1815–1878), окончившего в 1835 г., со степенью кандидата, Петербургский университет, будущего драматурга, директора Эрмитажа (с 1863 г.) и директора императорских театров (с 1867 г.).


[Закрыть] Что до прочих пьес Гоголя – они все принадлежат М. С. Щепкину. Гоголь об этом пишет к Прокоповичу, – и вот собственные слова его, которые выписываю с дипломатической точностию: «Все драматические сцены, составляющие четвертую часть, принадлежат все Щепкину. Это нужно разгласить и распространить, чтобы меня не беспокоили и не тревожили другие актеры какими-нибудь письмами и просьбами. На всякую просьбу Щепкина снисходи и постарайся, чтобы сделано было всё, что он просит. Половина драматических отрывков должна остаться ему для будущего бенефиса в будущем году, потому что я для театра ничего не произведу никогда».{475}475
  Белинский приводит строки из письма Гоголя к Н. Я. Прокоповичу от 14(26)/XI 1842 г. из Рима (Полн. собр. соч. Гоголя. Изд. АН СССР, т. XII, 1952, стр. 118).


[Закрыть] Пожалуйста, передай это Михаилу Семеновичу.

Насчет хлопот Погодина насчет оживления онанистического его «Москвитянина» можно сказать одно: хватился монах, как уж смерть в головах. <…>

В театре я сижу у бенуара – глядь, в ложе – Жени Фалькоп и m-lle Anna.{476}476
  Жени Фалькоп (р. 1825) – актриса, приятельница А. Дюма-отца, дебютировашая в Петербурге, в Михайловском театре, гражданская жена камергера Д. П. Нарышкина.


[Закрыть] Во мне и дух замер. Фалькоп понимает по-русски. «Женитьба» их занимала, как нас занимают письма Де-Мина о Китае,{477}477
  Имеется в виду «Поездка в Китай» Дэ-Мина – статьи, печатавшиеся в отделе «Смесь» журнала «Отеч. записки» 1841–1843 гг.


[Закрыть] и они выражали свое удивление с французскою живостиб. Эх, чорт возьми… молчание, молчание!..{478}478
  Цитата из «Записок сумасшедшего» Гоголя.


[Закрыть] Вообрази себе: Фалькоп на содержании у Яковлева,{479}479
  Петербургский купец-миллионер.


[Закрыть] – Кр<аевский> показал мне его тут же – роят хуже <…> Но бог с нею, с этою Фалькоп – вот Анна, как я вблизи-то порассмотрел – эх, но молчание, молчание…

Жить становится всё тяжелее и тяжелее – не скажу, чтобы я боялся умереть с тоски, а не шутя боюсь или сойти с ума, или шататься ничего не делая, подобно тени, по знакомым. Стены моей квартиры мне ненавистны; возвращаясь в них, иду с отчаянием и отвращением в душе, словно узник в тюрьму, из которой ему позволено было выйти погулять. Это ты от меня уже слышал, но сколько бы я ни повторял тебе этого, никогда не буду в силах выразить всей действительности этого страшного могильного ощущения. Был грешок – любил я в старину преувеличить иное ради поэзии содержания и выражения; но теперь – бог с нею, со всякою поэзиею – немножко спокойствия, немножко веселости я предпочел бы чести сильно страдать. Теперь настала пора, когда не до поэзии, когда страшно уверяться в прозаической действительности собственного страдания, а уверяешься против воли. Ты знаешь, что я не люблю ни с кем жить вместе и, как медведь, люблю одиночество своей берлоги; поверишь ли, дошло до того, что стало необходимостию разделить с кем-нибудь свою квартиру. Но с кем? Кроме тебя, я мог бы жить с Кольцовым, да где его взять. Радехонек был бы я теперь приезду моего доброго и сумасшедшего Поля{480}480
  См. ИАН, т. XI, письмо 66 и примеч. 16 к нему.


[Закрыть] и почел бы себя счастливым, поселив его в моей зале. С тоскою вспоминаю время, которое ты у меня жил. Бывало, возвращаемся вдвоем, поболтаем, прежде чем заснем. Ворочусь один – ничего – вот звонок зазвенит. Мне было приятно, когда ты даже будил меня. А уж не могу и выразить тебе не удовольствия, а просто счастия, когда, возвращаясь один, я видел со двора приветный свет в моих окнах и заставал тебя священнодействующим за таинством чаевания или какого-нибудь смакования. Теперь мне мало соседства, – я желал бы жить с тобою, как мы жили в последний твой приезд. Чорт меня возьми, я фразерствовать не люблю, по крайней мере теперь, и почту за подлость уверять тебя в том, чего или нет совсем, или меньше, нежели сколько объявляется. И потому – прими это, как хочешь – а я скажу тебе, что со дня на день более и более чувствую, что сближаюсь с тобою, что ты один – мое всё на земле, и что без тебя я был бы дрянь дрянью. Может быть (да и верно так, а не иначе), это от того, что приходит плохо и других источников счастия нет; но что за нужда, отчего бы ни было, а оно так. Бога ради, пиши чаще и больше – твое письмо праздник для меня. Ты счастливее меня – с тобою Г<ерцен>, которому крепко, крепко жму руку; а я один, ей-богу, один.

Поездка моя в Москву едва ли сбудется; по крайней мере, отложится до февраля, если не свершится чуда, которого, впрочем, неоткуда ожидать. А между тем я чувствую, что эта поездка воскресила бы и оживила бы меня и физически и нравственно, по крайней мере, до весны. Вообрази себе: каждое утро выливаю на себя ведро воды самой холодной – пытка такая, что страшно спать ложиться при мысли об утре. Но, кажется, это здорово – по крайней мере поутру свеж, простуды не боюсь, а при испражнении кровь так и льется.

Г-н М<илановский>{481}481
  См. примеч. 6 к письму 205.


[Закрыть] дал мне хороший урок – он гаже и плюгавее, чем о нем думает К.-Левиафан.{482}482
  Вероятно, Белинский иронически называет так К. Д. Кавелина за его малый рост (см. ЛН, т. 56, стр. 216).


[Закрыть] Если увидимся, не говори со мной о нем – мое самолюбие жестоко страждет при мысли, что я способен так глупо ошибаться в людях.

Хотелось бы еще поболтать с тобою, да не о чем, а потому – кланяйся Г<ерцену>, Шепелявому,{483}483
  Прозвище Т. Н. Грановского.


[Закрыть] Левиафану, М. С. Щепкину, Кудрявцеву, Кольчугину{484}484
  См. примеч. 32 к письму 171.


[Закрыть] и всем, кто помнит меня, и прощай.

В. Б.

1843

210. В. И. Боткину

Я много, много виноват перед тобою, милый мой Боткин. Причина этому – страшное, сухое отчаяние, парализировавшее во мне всякую деятельность, кроме журнальной, всякое чувство, кроме чувства невыносимой пытки. Причин этой причины много; но главная – невозможность ехать в Примухино. Мысль об этой невозможности, равно как и о самом Прямухине, я всячески отгонял, словно преступник о своем преступлении, и она, в самом деле, не преследовала меня беспрестанно, но, когда я забывался, вдруг прожигала меня насквозь, как струя молнии, как мучение совести. Подобным же образом, хотя, к стыду моему, и не так сильно, терзало и терзает еще меня внезапное воспоминание о смерти Кольцова. Весть о ней я принял сначала сухо и холодно, но потом она обошлась мне-таки очень не дешево. Работа журнальная мне опостылела до болезненности, и я со страхом и ужасом начинаю сознавать, что меня не надолго хватит. Писать ничего и ни о чем со дня на день становится невозможнее и невозможнее. Об искусстве ври, что хочешь, а о деле, т. е. о нравах и нравственности – хоть и не трать труда и времени. Из статьи моей в 1 № «Отечественных записок» вырезан целый лист печатный – всё лучшее, а я этою статьею очень дорожил, ибо она проста и по< идее и по изложению.{485}485
  Имеется в виду статья «Русская литература в 1842 году». См. ИАН, т. VI, № 107 и примеч. к ней.


[Закрыть] Из статьи о Державине> (№ 2) не вычеркнуто ни одного слова, а я совсем не дорожил ею. Теперь должен приниматься за 2-ю статью о Д<ержавине> под влиянием вдохновительной и поощрительной мысли, что ее всю изрежут и исковеркают.{486}486
  Первая статья Белинского «Сочинения Державина» появилась в № 2 «Отеч. записок» 1843 г. (отд. V, стр. 27–46); вторая статья – в № 3 (отд. V, стр. 1–30); без подписи. См. ИАН, т. VI, № 121.


[Закрыть] Всё это и другие причины огадили мне русскую литературу и вранье о ней сделали пыткою. А между тем я должен врать ради хлеба насущного. Запущу работу, потеряю время – глядь уж и 15 число на дворе – Кр<аевский> рычит, у меня в голове ни полмысли, не знаю, как начну, что скажу, беру перо – и пошла писать. Это привычка и необходимость – два великие рычага деятельности человеческой. Будь я женат, и если бы я из другой комнаты слышал вопли ее мук рождения, а статья была бы нужна – она будет готова – как – я сам не знаю, но будет готова. И вот я дней в 10 пишу горы – книжка, благодаря мне, отпечатывается наскоро, Кр<аевский> ругается, типография негодует; отработался, и два-три дня у меня болит рука – вид бумаги и пера наводит на меня тоску и апатию; дую себе в преферанс (подлый и филистерский вист я уже презираю – это прогресс), ставлю ремизы страшные, ибо и игру знаю плохо и горячусь, как сумасшедший – на мелок я должен рублей около 300, а переплатил месяца в два (как начал играть в преферанс) рублей 150 – благородная, братец, игра преферанс! Я готов играть утром, вечером, ночью, днем, не есть и играть, не спать и играть. Страсть моя к преферансу ужасает всех; но страсти нет, – ты поймешь, что есть. Дома быть не могу; каждый вечер возвращаюсь домой то в 3, то в 4 часа ночи и сплю до 10, 11 и 12, иногда с хвостиком. Тоска есть, желаний нет, и только мечта о Прямухине изредка умиляет душу, на мгновение растопляя толстую кору льда, которая ее покрывает. Надежд на жизнь никаких, ибо фантазия уже не тешит, а действительность глубоко понята. Как тут – будь беспристрастен – прочесть что-нибудь для себя? А, боже мой, сколько бы надо прочесть-то! Но полно тешить себя завтраками – я ничего не прочту. Я – Прометей в карикатуре: «Отечественные записки» – моя скала, Кр<аевский> – мой коршун. Мозг мой сохнет, способности тупеют, и только —

 
…печаль минувших дней
В моей душе чем старей, тем сильней.{487}487
  Цитата из стихотворения Пушкина «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье…»).


[Закрыть]
 

Мне стыдно вспомнить, что некогда я думал видеть на голове моей терновый венок страдания, тогда как на ней был просто шутовской колпак с бубенчиками. Какое страдание, если стишонки Красова и – Ѳ{488}488
  Псевдоним И. П. Клюшникова. См. ИАН, т. XI, письмо 66 и примеч. 4 К нему.


[Закрыть] – были фактом жизни и занимали меня, как вопросы о жизни и смерти? Теперь иное: я не читаю стихов (и только перечитываю Лерм<онтова>, всё более и более погружаясь в бездонный океан его поэзии), и когда случится пробежать стихи Фета или Огарева, я говорю: «Оно хорошо, но как же не стыдно тратить времени и чернил на такие вздоры?»

К довершению всех этих приятностей, у меня лежит на столе прекрасное стихотворение г. Оже{489}489
  Кредитор Белинского.


[Закрыть], которого последняя рифма есть 830 рублей ассигн.; да других долгов и должишек, не терпящих отсрочки, есть сот до семи; а у Кр<аевского> я уже забрал вперед за этот год более 1000 р. Это просто – оргия отчаяния, и я иногда смеюсь над своим положением. Кстати: подписка идет недурно – лучше, чем в прошлый год, но у «Библиотеки для чтения» всё-таки больше подписчиков. Пиши для российской публики! Гоголя сочинения идут тихо:{490}490
  Речь идет об издании сочинений Гоголя в четырех томах, вышедшем в свет в конце января 1843 г. Белинский откликнулся на это издание рецензией («Отеч. записки» 1843, № 2, отд. VI, стр. 43–48; ИАН, т. VI, № 122).


[Закрыть] честь и слава бараньему стаду, для которого и Булгарин с братнею всё еще высокие гении!

Многое бы хотелось сказать тебе – да что: ты – и так знаешь всё. Спасибо тебе за несколько слов задушевных. Не хочу без толку плодить этой материи, чтобы не опошлить ее. Скажу одно: прежде я больше всего боялся своей смерти – к стыду моему, боюсь ее и теперь; но гораздо больше боюсь твоей, ибо большего бедствия для себя представить не могу – кровь холодеет при одной мысли. Это чувство для меня новое; оно мне и страшно и дорого.

Приезжай, Боткин, в Питер. Нам в жизни осталось одно – наша святая дружба – воспользуемся же этим одним, чтоб некогда не упрекнуть себя, что судьба не во всем отказала, а мы ничем не воспользовались. Теперь твоя поездка будет уже не шалость, не дурачество, а долг: вместе нам легче будет нести жизнь. Письмо Б<акунина> посылаю. Оно таково, как должно было ожидать. Говорят, он принужден был из Д<рездена> переехать в Базель – это глубоко меня огорчило.{491}491
  Письмо M. A. Бакунина к Белинскому не сохранилось. О содержании его можно судить по словам М. Бакунина в письме к брату Павлу от 12/II 1843 г.: «Я, кажется, писал тебе, что я самым неожиданным образом получил письмо от Белинского и Боткина; я отвечал им и, позабыв все старое, с радостью подал им руку» (Бакунин, т. III, 1935, стр. 184).
  Бакунин принужден был в первых числах января 1843 г. срочно выехать из Дрездена в Швейцарию (см. его письмо к брату Павлу от 2/I 1843 г. – Бакунин, т. III, 1935, стр. 172), так как приезд немецкого революционного поэта Георга Гервега к Арнольду Руге обратил внимание полиции на окружение последнего, после чего положение Бакунина стало небезопасным.


[Закрыть] После тебя я этого человека люблю больше всех – любовь моя к нему не страсть, а пафос, ибо это – любовь к человеческому достоинству и ко всему, чем велика и свята жизнь.

Меня мучит мысль, что ты оттого не едешь, что меня ждешь. Я чувствовал, что должен был уведомить тебя, что ехать решительно не могу; но вид пера погружал меня в летаргию.

Скажи Г<ерцену>, что его «Дил<етантизм> в н<ауке>«– статья донельзя прекрасная – я ею упивался и беспрестанно повторял – вот, как надо писать для журнала.{492}492
  «Дилетантизм в науке. Статья первая» Герцена была напечатана в № 1 «Отеч. записок» 1843 г. (отд. II, стр. 31–42) за подписью: И-р.


[Закрыть] Это не порыв и не преувеличение – я уже не увлекаюсь и умею давать вес моим хвалебным словам. Повторяю, статья его чертовски хороша; но письмо его ко мне меня опечалило{493}493
  Письмо это не сохранилось.


[Закрыть] – от него попахивает умерениостию и благоразумием житейским, т. е. началом падения и гниения (я требую от тебя, чтобы ты дал ему в руки это мое письмо). Он толкует, что г. Х<омяков> – удивительный человек, что он, правда, лежит по уши в грязи, но – видишь ты – и страдает от этого. А в чем выражается это страдание? – в болтовне, в семинарских диспутах pro и contra.[34]34
  За и против (латин.). – Ред.


[Закрыть] Я знаю, что Х<омяков> – человек не глупый, много читал и, вообще, образован; но мне было бы гадко его слышать, и он не надул бы меня своею диалектикою, а заставил бы вспомнить эти стихи В, взятые Лермонтовым) эпиграфом к своему стихотворению «Не верь себе»:{494}494
  Эпиграф, взятый Лермонтовым к стихотворению «Не верь, не верь себе, мечтатель молодой» – четверостишие из «Prologue» («Пролога»), которым открывался знаменитый сборник французского поэта-сатирика Огюста Барбье «Jambes» («Ямбы»). 1833 г.


[Закрыть]

 
Que nous l'ont après tout les vulgaires abois,
De tous ces charlatans, qui donnent de la voix,
Les marchands de pathos et les faiseurs d'emphase,
Et tous les baladins qui dansent sur la phrase?[35]35
  Да что нам, в конце концов, до пошлых воплей всех этих горланящих шарлатанов, до этих торговцев пафосом, ремесленников напыщенности и всех прохвостов, играющих словами? (Франц.) – Ред.


[Закрыть]
 

Х<омяков> – это изящный, образованный, умный И. А. Хлестаков, человек без убеждения, человек без царя в голове; если он к тому еще проповедует – он шут, паяц, кощунствующий над священнодействием религиозного обряда. Плюю в лицо всем Х<омяковы>м, и будь проклят, кто осудит меня за это!{495}495
  Отношение Белинского к А. С. Хомякому было неизменно отрицательным. В обзорах «Русская литература в 1841 году» и «Русская литература в 1844 году» Белинский характеризовал Хомякова как «неподвижного», «искусственного» и «поддельного» поэта (см. ИАН, т. V, стр. 561; т. VIII, стр. 463–474).


[Закрыть]

Твоя статья о «Немецкой литературе» в 1 № мне чрезвычайно понравилась – умно, дельно и ловко. Во 2-м – тоже хороша; но брось ты эту колбасу Рётшера – пусть ему чорт приснится. Это, брат, пешка: его ум – приобретенный из книг. Вагнеровская натуришка так и пробивается сквозь его натянутую ученость. На Руси он был бы Шевыревым.{496}496
  В № 1 «Отеч. записок» 1843 г. была напечатана статья Боткина «Германская литература», посвященная разбору новинок – книги Ягемана «Немецкие города и немецкие люди» («Deutsche Städte und deutschen Männer… von Ludwig Jagemann». Leipzig, 1842) и драм Г. Кестера (отд. VII, стр. 1–15; подпись: В. Б – н). – Статья в № 2 под тем же названием (отд. VII, стр. 35–50; подпись: В. Б-тк– н) – разбор, главным образом труда Рётшера «О философии искусства» 1842 г. (анализ «Ромео и Джульетты» и «Венецианского купца» Шекспира).


[Закрыть]

Кстати: ты пишешь, что в тебе развивается антипатия к немцам, – не могу говорить об этом, ибо это отвращение во мне дошло до болезненности; но крепко, крепко жму тебе руку за это истинно человеческое и благородное чувство.

К<аткова> ты видел. Я тоже видел. Знатный субъект для психологических наблюдений. Это Хлестаков в немецком вкусе. Я теперь понял, отчего во время самого разгара моей мнимой к нему дружбы меня дико поражали его зеленые стеклянные глаза.{497}497
  Об отношении Белинского к Каткову после возвращения последнего из Берлина см. ИАН, т. XI, письма 124, 132.


[Закрыть] Ты некогда недостойным участием к нему жестоко погрешил против истины; но – честь и слава тебе – ты же хорошо и поправился: ты постиг его натуру – попал ему в самое сердце. Этот человек не изменился, а только стал самим собою. Теперь это – куча философского <…>: бойся наступить на нее – и замарает и завоняет. Мы все славно повели себя с ним – он было вошел на ходулях; но наша полная презрения холодность заставила его сойти с них.

Из Прямухина пишут ко мне – зовут, удивляются, что я и не еду и молчу, говорят, что ждут{498}498
  Письма Бакуниных не сохранились.


[Закрыть] – о боже мой! Эти строки – зачем хоть они не выжмут слезы из сдавленной сухим отчаянием груди. Нет сил отвечать. А, может, оно и лучше, что мне не удалось съездить: я, кажется, расположен к сумасшествию, а теперешнее сумасшествие было бы не то, что прежнее.

Странное дело: бывают минуты, когда смертельно жаждет душа звуков и раздается в ушах оперное пение. Такие минуты во мне и не слишком редки и слишком сильны.

 
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слез хочу, певец,
Иль разорвется грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал – теперь она полна,
Как кубок смерти, яда полный.{499}499
  Цитата из стихотворения Лермонтова «Еврейская мелодия (перевод из Байрона)».


[Закрыть]
 

Смешно сказать, а ведь пойду на «Роберта» или «Стрелка», как только дадут; но на горе мое дают всё балет «Жизель»{500}500
  «Роберт-Дьявол» – опера Д. Мейербера; «Волшебный стрелок» («Фрейшюц») – опера К. М. Ф. Вебера; «Жизель» – балет А. Ж. Адана (1841).


[Закрыть] да «Руслана», о котором Одоевский натрёс дичи в «Смеси» 2 № «Отечественных записок».{501}501
  «Руслан и Людмила» – опера М. И. Глинки. – Статья В. Ф. Одоевского «Записки для моего праправнука о литературе нашего времени и о прочем. (Письмо г. Бичева. – Руслан и Людмила, опера Глинки)» – восторженный отзыв об опере («Отеч. записки» 1843, № 2, отд. VIII, стр. 94–100; подпись: Плакун Горюнов).


[Закрыть]

Раз играли мы в преферанс – я, Тютч<ев>,{502}502
  Тютчев Николай Николаевич (1815–1878), приятель Белинского, окончил Дерптский университет со степенью кандидата, переводчик иностранных повестей для «Отеч. записок», автор воспоминаний о Белинском («Письма», т. III, стр. 444–451). Познакомился с Белинским у И. И. Панаева в середине 1842 г. Сохранилось только одно письмо Н. Н. Тютчева к Белинскому от 22/VI 1847 г. (БКр, стр. 278).


[Закрыть] Кульч<ицкий> и Кавелин. Юноша распелся{503}503
  К. Д. Кавелин.


[Закрыть] – голос у него недурен, а главное, в его пении – страсть и душа. Сначала он орал всё славянские, а я ругал их; потом он начал песни Шиллера, а там из «Роберта» и «Фрейшюца». Смейся над моими ушами; но я в этот вечор пережил годы. Не могу слушать пения – оно одно освежает душу мою благодатною росою слез.

Пишешь ты, что холодная вода перестанет действовать на мои нервы. Ну, брат, наелся же ты грязи. После этого можно привыкнуть к голоду и отстать от пищи. Вот уже два месяца, как я пытаю себя, а всё иду на обливанье, как на казнь.

Я<зыков> женится, – и счастлив, подлец, ходит с глазами, подернутыми светлою влагою слез блаженства.{504}504
  Жена M. A. Языкова, Екатерина Александровна написала портрет умирающего Белинского (см. ЛН, т. 56, 1950, стр. 89).


[Закрыть] Дай ему бог – он стоит счастия. И если бы я мог чему-нибудь радоваться, я бы непременно порадовался его счастию.

Прощай. Пиши ко мне. Что твой третейский суд? Поверишь ли: каждый раз, возвращаясь домой, мечтаю обрести тебя (о вид, угодный небесам!){505}505
  Цитата из баллады В. А. Жуковского «Громобой».


[Закрыть] за самоваром, который теперь существует у меня без употребления.

Твой В. Б.

Приезжай.

P. S. Письмо твое к П<анаеву> – малина;{506}506
  Это письмо неизвестно.


[Закрыть] только есть о чем поспорить с тобою насчет одного пункта.

Кланяйся всем нашим. Крепко пожми руку Г<ерцену> и скажи ему, что я хоть и побранился с ним, но люблю его тем не менее. В письме его ко мне есть несколько строк, писанных рукою Н<аталии> А<лександровны> – за них я не умею и благодарить, еще менее умею выразить, как много они утешили меня. Немцу Гр<ановско>му поклон и привет. Он человек хороший, хотя и шепелявый; но одно в нем худо – модерация.{507}507
  Под словом «модерация» (от франц. modêration – умеренность) Белинский имел в виду политические позиции Грановского – его буржуазный либерализм, идеализм и неприятие социализма.


[Закрыть] Нелепому{508}508
  Прозвище Н. X. Кетчера.


[Закрыть] скажи, что он пренелепо издает Шекспира: к частям не прилагает оглавления, в заглавии пьес не выставляет числа актов, а орфография у него – чухонская. Но несмотря на то, его перевод – дельное дело, так же как и он сам хороший человек, несмотря на всю нелепость. Милейшему и дражайшему М. С. Щ<епкин>у тысяча приветствий, – люблю его до страсти, и если б вдруг увидел в Питере – кажется, сомлел бы от радости. В последнее время я что-то часто вижу его во сне. Кланяйся Д. Щ<епкину> и уведомь, где он располагает жить после своего магистерства. Если Красов в Москве, жму ему руку. Лангеру, Кольчугину, Клыкову и всем нашим общим знакомым и приятелям привет. Статья Галахова во 2 № «Отечественных записок» – прелесть, чудо, объедение.{509}509
  Статья «Философия анатомии» (отд. II, стр. 68–90).


[Закрыть]