Текст книги "Письма (1841–1848)"

 
И в мире всё постигнул он
И ничему не покорился! – {531}531
  Цитата из стихотворения В. А. Жуковского «К портрету Гёте».


[Закрыть]
 

сказал о нем Жук<овский>, не думая, чтобы в этой похвале заключалось осуждение Гёте. Переписка его с «милою Августою» Шт<ольберг> смешна до крайности. Какая сентиментальность точно сладкий немецкий суп! «Разинь, душенька, ротик, – я положу тебе конфектку»,{532}532
  Неточная цитата из «Мертвых душ» Гоголя (т. I, гл. II).


[Закрыть] – так и твердит он Августе, а та, на старости лет сошедщи с ума, вздумала обращать его к пиэтизму. Может быть, я ошибаюсь на этот счет, но бог с ним, с этим Гёте: он великий человек – я благоговею перед его гением, но тем не менее я терпеть его не могу. Недавно прочел я его «Германа и Доротею» – какая отвратительная пошлость! Прощайте. Бог любви и разума да будет над вами.

Милый мой Ник<олай> Алекс<андрович>, никогда еще каракули Ваши не доставляли мне столько удовольствия – скажу более – радости, как на этот раз. Это каракули вдвойне – и по начертанию и по мыслям, ибо те и другие отличаются какою-то достолюбезною беспорядочностию и какою-то наивностию. Видно, что душа и мысль Ваша не у себя дома, а коли в доме хозяйки нет, то о порядке нечего и спрашивать. Понимаю, что Вы писать терпеть не можете и что в письмах для Вас нет толку – разве только от барышень (говоря Вашим собственным выражением, которое глупо-грациозно). Понимаю, что Вам ничего не хочется говорить, да и нечего Вам говорить. Вы теперь переживаете самую интересную эпоху Вашей жизни – Вы запасаетесь материалами для будущих разговоров, содержанием для будущих писем. Теперь Вы должны молчать, ибо то, что говорит в Вас так громко и так красноречиво, владеет Вами, покорило Вас, и Вы способны только слушать эту музыкальную речь, а кто слушает, тот не говорит – нельзя делать двух дел в одно время. Мне другая доля: от юности моей спрягаю глагол: я говорю, ты говоришь, он говорит, мы говорим, вы говорите, они, оне говорят и пр. Прежде, чем западет в душу чувство, я выговаривал его всего, так что ничего и не оставалось. Это значит, что не было ни одного могучего чувства, которое охватило бы всё существо мое и отняло бы язык. Теперь уж такое чувство даже страшно, хотя я и солгал бы, уверяя, что не желаю его. Что бы я с ним стал делать, с моею дряблою душою, с моим дрянным здоровьем, моею бедностию и моею совершенною расторженностию с действительностию нашего общества? Я человек не от мира сего. И потому вполне убедился, что для меня не может быть никакого счастия и что в самом счастии для меня было бы одно несчастие. Есть люди, способные увлекаться легкими, мимолетными чувствами. Я завидую им, ибо моя натура, к несчастию, совсем не такова: сама гроша не стоит, а требует многого, но кто хочет многого, тому ничего не дается… Я глубоко сознаю,[49]49
  Первоначально: чувствую


[Закрыть] что как бы ни очаровала меня женщина, но если я почувствую, что могу только любить ее, не уважая ее, что не могу отдаться ей весь и что в начале страсти предвидится и конец ее, – я говорю пас и не хочу понапрасну ставить ремизов. Может быть, от этого и так глубоко пали мне на душу стихи Лерм<онтова>:

 
Любить? – но кого же? – на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.{533}533
  Цитата из стихотворения Лермонтова «И скучно, и грустно, и некому руку пожать…».


[Закрыть]
 

Натура моя не чужда акта отрицания, и я перешел через несколько моментов его; но отказаться от желания счастия, которого невозможность так математически ясна для меня, – еще нет сил, и сохрани бог, если не станет их на совершение этого последнего и великого акта. Вычитали «Horace»? Помните Ларавиньера? – вот человек и мужчина.{534}534
  Герой романа Ж. Санд «Орас» (перевод был опубликован в «Отеч. записках» 1842, №№ 7 и 8), один из активных участников парижского восстания в июне 1832 г., погибший на баррикадах. Об этом романе см. письма 204, 211, 234.


[Закрыть] Но как трудно сделаться таким человеком, право труднее, чем уподобиться Гёте. Право, простые добродетели человека выше и труднее блестящих достоинств гения.

Я очень рад, что Вы уже не предубеждены к Б<отки>ну. Этот человек для меня много значит, и я знаю его.

Альбом Т<атьяны> А<лександровны> уже у меня, только надо еще переплести его. Я рад, что именно этот подарок могу сделать. Ведь это не просто хорошенькие картинки – это les femmes de G. S.{535}535
  См. примеч. 10 к письму 211.


[Закрыть] Говорю это не для придания цены вещи, но изъявляю этим мою радость, что нашлась вещь, приличная для подарка, стоящая внимания того, кому назначается. Прощайте. Будьте счастливы, но не забывайте в Вашем счастии, что не все так счастливы, как Вы, и что это большая причина не забываться в счастии.

Ваш В. Белинский.

213. В. П. Боткину

Ну, Боткин, я был виноват перед тобою, так долго не отвечал на твои письма; но уж и отомстил же ты мне за это, бог с тобою. Получил ли ты то большое письмо мое, к которому было приложено письмо Б<акунина>?{536}536
  Письмо 210. Боткин получил его – см. письмо 215.


[Закрыть] Хоть бы только это написал ты мне, а то меня мучит мысль, что письмо как-нибудь затерялось и не дошло до тебя. Сверх того, мне показалось, что я так убедительно и доказательно звал тебя в Питер, что ты непременно должен был вскоре же приехать. И вот я жду тебя с часу на час; возвращаясь поздно домой, по обыкновению продувшись в преферанс, подымаю голову вверх и с биением сердца ожидаю, что окна мои освещены, и каждый раз ничего не вижу в них, кроме тьмы кромешной. Входя в комнату, быстро озираю столы – нет ли письма, и, кроме ненавистной литературщины, ничего не вижу на них. Яз<ыков> говорит, что М. С. Щ<епкин> должен постом приехать в Питер. И вот услужливая фантазия моя решила, что ты едешь с ним. Право, мы с тобою играем в гулючки, ожидая взаимного приезда; но ты ждал меня потому, что я обещал приехать, а я ждал тебя потому, <что> я сам за тебя обещал, что ты приедешь: вот и вся разница. Непотребный ты человек, что сделалось с лысым вместилищем ума твоего – к Кр<аевскому> пишешь, а мне ни слова. Но я не злопамятен, чему при сем прилагаются доказательства. Одно из них, адресованное ко мне, возврати ко мне немедленно:{537}537
  Речь идет, очевидно, о письмах сестер Бакуниных.


[Закрыть] оно прилагается как une pièce justificative.[50]50
  оправдательный документ (франц.). – Ред.


[Закрыть]

Знаю, что гениальный пшик тебя восхищает, сильно действуя на твой обонятельный орган.{538}538
  Имеется в виду М. Н. Катков. См. ИАН, т. XI, письмо 132 и н. т., письмо 210.


[Закрыть] Истый шеллиигист – юноша пыщ, сиречь дутик, говоря словами Тредиаковского. А любопытна встреча его с тобою. Да неужели ты и не думаешь ехать, ведь это подло, Б<откин>. Что тебе там делать? Третейский суд твой, где, говорят, показал ты мудрость Соломона, верно, уже кончился, и ты давно, сложив сан диктатора, возвратился к мирному смакованию плодов сельных и всякой съестной дряни, начиная от непотребного медоку до воды включительно. Я, кроме хересов, ничего не пью – даже лафиту и рейнвейну. Что в винах херес, то в играх преферанс. Да здравствуют ремизы и ренонсы! Куплю, чорт возьми – и ты купишь – ну так еще же куплю, и уж не дам – играешь? – и я играю – и вот без четырех в червях – да здравствует задор! Статья «Романтики» неудовлетворительна в целом – чувствуется, что не всё сказано; но выражение, язык, слог – просто, подлец, до отчаяния доводит – зависть возбуждает и писать охоту отбивает.{539}539
  Речь идет о второй статье Герцена «Дилетантизм в науке» с подзаголовком «Дилетанты-романтики», напечатанной в № 3 «Отеч. записок» 1843 г. (отд. II, стр. 27–40) за подписью: И – р.


[Закрыть]

Прощай. Желаю тебе как можно меньше ставить ремизов и как можно больше играть в сюрах. Третьего дня сыграл девять в бубнах, а всё-таки продулся.

* * *

Сейчас получил письмо твое от Тютчева.{540}540
  Это письмо не сохранилось.


[Закрыть] С горестью вижу из него, что <ты> не получил моего большого письма, при котором было приложено письмо Б<акунина>. Это меня огорчило жестоко. Если бы ты получил его, ты мог бы, и не видевшись со мною, вложить персты свои в раны мои, впрочем и без того известные тебе хорошо. Главное скверно то, что письмо это написалось от души, и притом для тебя много интересного было бы в письме Б<акунина>, и оно теперь погибло для обоих нас. Не знаю, что и подумать об этом.

Насчет твоей истории с француженкою скажу тебе одно – ты родился в сорочке. Больше на этот счет ничего не могу сказать – ты поймешь почему. Если поедешь за границу, приезжай в Питер так, чтоб пожить в нем подольше. Может быть, это будет последним нашим свиданием, тем более, что ты едешь надолго. Я, не зная ничего хорошего для себя в настоящем, и в будущем, кроме скверного, ничего не жду. Письмо твоей Armance{541}541
  Рульяр Арманс Александровна, молоденькая швея, француженка. Увлечению Боткина Арманс и их непродолжительному браку посвящена особая глава в «Былом и думах», озаглавленная «Эпизод из 1844 года» (ПссГ, т. XIII, стр. 234–241). См. также письма Боткина к Белинскому («Литер. мысль», II, 1923, стр. 183–187) и н. т., письма 215, 216, 219, 227, 231, 233, 238.


[Закрыть] перешлю к тебе. О поездке за границу, по отношению ее к этой девушке, ничего не могу тебе сказать, ибо тут всякий совет пуст и вздорен. Я бы на твоем месте, разумеется, забыл бы об этой поездке, ибо счастие дороже путешествия, и надо оставаться верным тому счастию, которое ближе, не гонясь за двумя зайцами – ведь ни одного не поймаешь. Но это сделал бы я, а ты можешь сделать, как сам найдешь лучше.

Стихи Лерм<онтова> Кр<аевский> получил.{542}542
  Речь идет о стихотворениях Лермонтова, переписанных Головачевым из тетради полковника Челищева, встречавшегося с поэтом на Кавказе. Эти копии Боткин получил от Головачева и переслал Краевскому для «Отеч. записок» (см. письмо Боткина к Краевскому от 25/II 1843 г. – «Отчет имп. Публичной библиотеки за 1889 год». СПб., 1893, прилож., стр. 60). Краевский постепенно публиковал стихотворения в своем журнале за 1843 г. (№№ 3–6, 11 и 12; «Сон», «Тамара», «Утес», «Морская царевна», «Из-под таинственной, холодной полумаски…», «Дубовый листок», «Нет, не тебя так пылко я люблю…», «Не плачь, не плачь, мое дитя…», «Посвящение «Демона»«, «Незабудка», «Когда я унесу в чужбину…» и др.).


[Закрыть]

Панаев болен – вот уже другой раз простужается по-твоему, но теперь выздоравливает.

Прощай.

Злодей, счастливец, каналья!

Прощай, брате. Дай бог тебе всего, всего хорошего.

214. Д. П. Иванову

Бога ради, любезный Дмитрий, скажи, что с тобой сделалось? Уж не умер ли ты? Получил ли ты разную дрянь, посланную мною тебе в ящике, через контору дилижансов? Где Петр Петрович, хлопочет ли он о моем деле, т. е. о дворянской грамоте? Напомни ему об этом. Это дело для меня великой важности, и я за хлопоты не останусь у него в долгу.{543}543
  О получении документов, дающих право на включение в дворянскую книгу Пензенской губ., Белинский просил похлопотать П. П. Иванова еще в письме от 6–7/XI 1842 г. (№ 203). См. также письмо 232.


[Закрыть] Брат Константин и не думает высылать Никанору бумаг, о которых тот просил его, а бедняка из-за них тормошит начальство. Честно ли, благородно ли это со стороны Константина? Сбирался я в Москву, но журнальная работа и безденежье не пустили – что делать? Напиши хоть строчку – умоляю тебя. Кланяюсь Алеше и всему твоему дому – да пребудут в нем счастие, обилие и здоровье… Прощай.

Твой В. Белинский.

P. S. Пожалуйста, не оставь меня без ответа хоть на этот раз. Адрес мой:

На Невском проспекте, у Аничкина мосту, в доме Лопатина, квартира № 48.

215. В. П. Боткину

То, что ты забыл уведомить меня о получении письма моего,{544}544
  Речь идет о письме 210.


[Закрыть] с приложенным к нему письмом Б<акунина>, можно простить только сумасшедшему или влюбленному;{545}545
  Приложением являлось, очевидно, письмо сестер Бакуниных, на которое Белинский ответил 8/III 1843 г. (№ 212).


[Закрыть] но как ты, слава аллаху, и то и другое вместе, – то я и не сержусь на тебя. Письмо А. Б<акунииой> ты принял, кажется, довольно холодно и доволен только тем, что хорошо ответил на него по-французски же. Этого я не понимаю; судить чувств твоих не могу, ибо не знаю, как живет в тебе прошедшее. Впрочем, может быть, это по причине того, что ты теперь и без ума и без сердца. Несмотря на то, вот тебе, недостойному, и еще письмо при сем прилагается. Вообрази себе: узнал я от З<и>н<о>вьева,{546}546
  См. примеч. 15 к письму 211.


[Закрыть] что Н. Д<ьяков> в Прямухине!!.. Вот она внутренняя-то жизнь! З<иновьев> крепко недолюбливает В. А. Д<ьяко>ву. С своей точки зрения он прав. Я сам только извиняю ее, зная по опыту, что такое неметчина, привитая с детства: это всё равно, что заразиться в детство сифилисом – никогда не выздоровеешь. Б<акунин> просил у отца 8000 р. асс. единовременно, отказываясь за них от своего наследства, но дражайший родитель, говорят, начисто отказал. А между тем М<ишель> в крайности. За то аллах и наградил родителя: сын у него буен и непокорен, зато дочь теперь <…> с законным супругом, и нравственность торжествует.{547}547
  О семейной истории В. А. Дьяковой см. ИАН, т. XI, письма 68, примеч. 17 и 77, примеч. 1. В конце июня 1842 г. она вернулась из-за границы в Премухино, а в конце августа переехала к мужу в с. Ивановское (А. А. Корнилов. Годы странствий Михаила Бакунина. М. – Л., 1925, стр. 146, 267).
  О своих материальных затруднениях Бакунин неоднократно писал родным в это время. В письме к брату Павлу от 10/V 1843 г. он сообщал, что получил от отца 1800 руб., а ему нужно но менее 16 тысяч (Бакунин, т. III, стр. 172, 182, 205, 216, 208–209).


[Закрыть]

Жду, не дождусь письма твоего. Не привезет ли его Г<а>л<а>х<о>в. Впрочем, судя по состоянию духа твоего, мало имею надежды на получение письма твоего. Очень жалею, что делишки твои идут плохо, и если так будут идти, то предвижу и исход их; но всё-таки завидую – не тебе (ты прав, говоря, что тебе нечего завидовать),{548}548
  Белинский имеет в виду чувство Боткина к Арманс (см. письмо 213).


[Закрыть] а чувству, ибо питать какое бы то ни было чувство, какой бы то ни было интерес всё же лучше, чем в тоске, апатии, с холодным отчаянием убивать время на преферанс, ставить ремизы, проигрывать последние деньжонки, беситься, дойти до мальчишеского малодушия, сделаться притчею во языцех. Есть же такие несчастные люди, над которыми от рождения тяготеет проклятие и которым нет удачи ни в деле, ни в пустяках и нет надежды на какое-нибудь счастие в жизни. Устал я, брате, – и мысль о смерти как-то чаще приходит на ум и как-то меньше прежнего леденит сердце – где так бесплодно, так напрасно с враждой боролася любовь,{549}549
  Неточная цитата из стихотворения Лермонтова «Оправдание».


[Закрыть] а ум с глупостию. Т<у>рг<е>н<е>в поразил меня нечаянно, сказавши к слову, что Гегель где-то выразился, что дельный человек тот, кто коли видит, что 2 × 2 = 4, так и ставит 4, а пустой (прекрасная душа) тот, кто хоть и видит, что 2 × 2 = 4, а всё норовит, как <бы> поставить 5 или 10. До сих пор вся жизнь моя протекала в том, что я видел и понимал, что 2 × 2 = 4, а ставил 5. Теперь уж не могу быть так глупо малодушным, но от этого мне не легче – в этом мой смертный приговор: ждать уже нечего, и в душе распространяется холод, сырость и смрад могилы. Я держался глупостью – подпора упала – и я падаю с нею. А всё животолюбие и страх физических мучений заставляют искать средств помощи, и я лечусь гидропатиею – прею в паровой ванне, а потом леденею в холодной, а там костенею под дождем и душею.

Кланяйся Нат<алии> Ал<ександровне>.{550}550
  Жена Герцена. См. письма 179, 241.


[Закрыть] Ее дружелюбное расположение ко мне глубоко трогает меня, и я не знаю, как и благодарить тебя за то, что ты написал ко мне об этом.

Статья моя о Держ<авине> страшно искажена, но об этом когда-нибудь.{551}551
  См. примеч. 2 к письму 210.


[Закрыть] Чорт возьми все наши статьи, да и всех нас с ними.

Тургенев очень хороший человек, и я легко сближаюсь с ним. В нем есть злость и желчь, и юмор, он глубоко понимает Москву и так воспроизводит ее, что я пьянею от удовольствия. А как он воспроизводит Аксакова с его кадыком и идеализмом. Т<ургенев> немного немец в том смысле, как и Б<акунин>, который с тоном покровительства отзывается о П. Р., а между тем живет на его счет.{552}552
  П. Р. – вероятно, Арнольд Руге, на счет которого Бакунин, действительно, жил в это время. О долгах Бакунина Руге см. его письмо к брату Павлу от 10/V 1843 г. и резкое письмо самого Руге к Бакунину с требованием возвращения денег (Бакунин, т. III, стр. 208–211). Очевидно, слушая рассказы Тургенева о жизни в Берлине, Белинский не запомнил имени Руге (Арнольд) и ошибочно обозначил его «П. Р.»; возможна здесь также ошибка Пыпина, копировавшего письмо Белинского.
  Предположение В. Л. Комаровича, что «П. Р.» – Пьер Леру, называемый в кругу Белинского «Петр Рыжий» («Венок Белинскому». М., 1924, стр. 264), совершенно не обосновано, ибо никаких личных отношений у Бакунина с Леру в то время не было.


[Закрыть] Что за натура – З<иновьев>! Мы все дрянь перед ним. Ну, прощай пока.

В. Б.

Доктор, содержащий водолечебное заведение, сказал мне, что я стражду биением сердца – я сам подозревал это, но не хотел поверить, т. е. видел, что 2 × 2 = 4, а хотел поставить 25. Вода помогает мне – не знаю, что будет вперед.

Наконец Галахов приехал, и я получил от него твои пять строк,{553}553
  Речь идет о записке Боткина к Белинскому об его увлечении Арманс (от конца марта 1843 г. – «Литер. мысль», II, 1923, стр. 183).


[Закрыть] до того скверно написанные, что насилу мог я их разобрать. Ну, душа моя, поздравляю тебя: ты решительно сумасшедший, и тебе надо теперь вести свой дневник: что будут перед ним записки титулярного советника Попрыщина (он же и Фердинанд VII).{554}554
  Персонаж повести Гоголя «Записки сумасшедшего».


[Закрыть] Как я горд перед тобою, сознавая себя в полном разуме, как презираю я тебя. Так бесплодная женщина смотрит на родильницу, а та думает себе: я больна, из меня течет и то и другое, зато у меня есть дитя! Странно устроено всё на белом свете! Любовь смешна и исполнена комизма по этой эгоистической сосредоточенности в себе самой и рассеянному равнодушию ко всему, что не она; но в этом-то и заключается весь рай ее, всё упоение. И если в чем человек, особенно русский человек, может найти хоть минутное счастие, так это, конечно, в любви, и уж, конечно, всего менее в российской словесности.

* * *

Прочел я статью твою о немецкой литературе. Славная статья! Она понравилась мне больше всех прежних твоих статей, может быть, потому, что ее содержание ближе к сердцу моему. Кр<аевский> читал мне о празднике фурьеристов – чудесно. Славно откатал ты эту гнилую филистерскую сосиску – Гуцкова. Вот так бы хотелось отделать свиную колбасу – Рётшера. Тургенев сказал, что статьи Рётшера отзываются процессом пищеварения, а я возразил: нет, испражнения. Не было человека пишущего, который бы так глубоко оскорбил меня своею пошлостию, как этот немецкий Шевырев. Если бы Рётшер нашел у Шекспира или Гёте драму, состоящую в том, что <…> прибили честную женщину, а полиция передрала бы за это <…>, – он так бы написал о ней: субстанциальное право <…>, оскорбленное субстанциальною стихиею честности, разрешилось в коллизию драки, которая, оскорбив субстанциальную власть полиции, была наказана розгами, после чего всё пришло в гармонию примирения. Рётшер в отношении к Гегелю есть тот человек в «Разъезде» Гоголя, который, подцепив у другого словечко «общественные раны», повторяет его, не понимая его значения.{555}555
  Белинский имеет в виду реплику «Господина В.» из «Театрального разъезда» Гоголя («…это уже некоторым образом наши общественные раны, которые нужно скрывать, а не показывать»). «Театральный разъезд» был опубликован в IV томе «Сочинений Гоголя» 1842 г.


[Закрыть] Хорош был Гуцков у G. S – вот семинарист-то, сукин сын!{556}556
  Речь идет о статье Боткина «Германская литература», в которой разбирается книга Карла Гуцкова «Письма из Парижа» («Briefe aus Paris, von Karl Gutzkow»). Лейпциг, 1842. В своей книге Гудков уделяет большое внимание Жорж Санд, сообщает о своем решении не посещать ее, чтобы не оскорбить навязчивым любопытством, но всё-таки попадает к ней и ведет пустейший разговор («Отеч. записки» 1843, № 4, отд. VII, стр. 35–64; без подписи).


[Закрыть]

Когда я написал к тебе начало этого письма, то в тот же вечер сошелся у Комаришки{557}557
  А. С. Комаров. См. примеч. 12 к письму 188.


[Закрыть] с Тургеневым и изъявил ему мое удивление, что В<арвара> А<лександровна> опять сошлась с своим мужем. Каково же было мое изумление, когда я увидел, что Т<ургенев> смотрит на эту женщину так же, как и З<иновьев>. Слово за слово, и я узнал от него, что М<ишель> внутренне давно уже разошелся с нею, видя, что она его нисколько не понимает и только повторяет его слова. Наконец, дело дошло до того, что расстаться с нею сделалось для него необходимостию. А я так привык религиозно уважать эту женщину, это благоговение было передано мне Станкевичем. Все видели в ней феномен даже между Б<акунины>ми, которые все казались феноменами. Вот что говорит Тургенев о всех Б<акунины>х, и сестрах и братьях, за исключением одного М<ишеля>: все они созданы быть не чем другим, как несчастными. Натуры пламенные и порывистые, они лишены глубокого религиозного чувства, и потому всегда наклонны наполовину помириться и с самими собою и с действительностию на основании какого-нибудь морального чувствованьица или принципика; у них нет сил прямо смотреть в глаза чорту. Как хочешь, Боткин, а тут правды больше, чем во всех наших нападках на них. Темное чувство, бывало восстановлявшее нас против них, имело справедливое основание; но мы врали, ибо сами любили ставить 5, хотя и видели, что 2 × 2 всего 4. Оттого и не могли добиться толку. Вообще я теперь больше всего думаю о характерах и значении близких и знакомых мне людей. Эта наука мне не далась: у меня, коли кто, бывало, прослезится от пакостных стишонков Клюшникова, тот уже и глубокая натура. Теперь я потерял даже смысл слова «глубокая натура» – так затаскал я его. Смешно вспомнить, как, приехав в Петербург, я думал в одном Языкове найти всё, что оставил в Москве, и дивился глубокости его натуры.{558}558
  О М. А. Языкове см. ИАН, т. XI, письмо 147.


[Закрыть] А это просто добрая благородная натура, совершенно невинная в какой бы то ни было силе или глубокости. Для друзей он готов уверовать в какое угодно учение и будет наполовину невпопад повторять их слова, добродушно думая, что имеет свое убеждение, да еще глубокое. Его до слез тронет стихотворение Лермонтова – и он увидит образец красноречия в трех бессмысленнейших строках бессмысленнейшей статьи Шевырева. Духовного развития он чужд совершенно, и Клюшников напрасно толковал с ним[51]51
  Далее текст утерян.


[Закрыть]… буфон довольно дурного тона, которым раз можно потешиться, но не более, как раз. Яз<ыков> видит в Булгакове{559}559
  Булгаков Константин Александрович (1812–1862), сын московского почт-директора, гвардейский офицер, славившийся своим остроумием; но характеристике В. А. Соллогуба, «гениальный повеса, прошутивший блистательные способности» (В. А. Соллогуб. Воспоминания. М. – Л., 1930, стр. 202). См. о нем в воспоминаниях А. Я. Панаевой и И. И. Панаева.


[Закрыть] падшего ангела: угадал!

* * *

Пожалей о бедном папаше Кречетове: дня три-четыре назад тому с ним случился удар и воспаление в мозгу.{560}560
  О В. И. Кречетове см. письмо 192 и примеч. 9 к нему. – О болезни и выздоровлении Кречетова вспоминает Панаев (стр. 246–247). Впоследствии Панаев хлопотал о материальной помощи Кречетову (см. его письмо к В. Ф. Одоевскому от 21/IV 1846 г. – «Литер. мысль», II, 1923, стр. 193).


[Закрыть] Яз<ыков> бросился к нему и без лекаря выпустил ему две тарелки крови. Бедняк безнадежен – в бреду, и бредит всё книжным языком и высоким слогом, с примесью comme ça, comme çi, mon cher[52]52
  так себе, мой милый (франц.). – Ред.


[Закрыть] Виссарион и пр. Семейство должно идти по миру: трагедия и комедия. С удовольствием извещу тебя, что Панаев принял деятельное участие и занял, чтоб дать взаймы жене папаши, которая, разумеется, теперь без всяких средств.

* * *

Всё перечитываю статью твою – прелесть. Будь литература на Руси выражением общества, а следовательно, и потребностию его, будь хоть сколько-нибудь человеческая цензура – ты был бы лихим борзописцем, выучился бы писать скоро и бегло и написал бы горы. Без этого – голод, один голод научит писать скоро и много. Ты довольно обеспечен, чтоб не бояться голода, и потому считаешь себя неспособным к скоро и много писанию. К несчастию, судьба слишком развила во мне эту несчастную способность.

* * *

Сейчас кончил 1-ю часть истории Louis Blanc. Превосходное творение! Для меня оно было откровением. Луи Блан – святой человек – личность его возбудила во мне благоговейную любовь. Какое беспристрастие, благородство, достоинство, сколько поэзии в мыслях, какой язык!{561}561
  Книга Луи Блана «История десяти лет» («Histoire de dix ans»), изданная в 1841–1844 гг., была воспринята современниками как обвинительный акт против Июльской монархии и диктатуры буржуазии во Франции. Опа вызвала большой интерес в кругу Белинского (см., например, дневник Герцена от лета 1843 г. – ПссГ, т. III, стр. 113–114 и 117–118) и оказала некоторое влияние на критика, что и отразилось на его статье о романе Э. Сю «Парижские тайны» (см. ИАН, т. VIII, а также ЛН, т. 56, 1950, стр. 221). Об увлечении Белинского идеями Луи Блана в 1843 г. вспоминал П. В. Анненков (П. В. Анненков. Литературные воспоминания. М. – Л., 1928, стр. 357). В 1847 г. Белинский изменил свое отношение к трудам Луи Блана (см. н. т., стр. 323 и 467.


[Закрыть]

* * *

Я несколько сблизился с Тургеневым. Это человек необыкновенно умный, да и вообще хороший человек. Беседа и споры с ним отводили мне душу. Тяжело быть среди людей, которые или во всем соглашаются с тобою, или если противоречат, то не доказательствами, а чувствами и инстинктом, – и отрадно встретить человека, самобытное и характерное мнение которого, сшибаясь с твоим, извлекает искры. У Т<ургенева> много юмору. Я, кажется, уже писал тебе, что раз, в споре против меня за немцев, он сказал мне: да что ваш русский человек, который не только шапку, да и мозг-то свой носит набекрень! Вообще Русь он понимает. Во всех его суждениях виден характер и действительность. Он враг всего неопределенного, к чему я, по слабости характера и неопределенности натуры и дурного развития, довольно падок. У Комаришки висят портреты актрис и певиц парижских. Мне понравилась одна выражением неопределенной вдумчивости в лице; а другая не поправилась немножко <…> выражением. «Вы, я замечаю (сказал мне Т<ургенев>), любите женщин с неопределенным выражением, что в них толку? Вот эта – другое дело: я вижу, что это женщина неглупая и страстная, и знаю, с кем имею дело; а та – какой-то субстанциальный пирог». А ведь похоже на правду, Б<откин>?

* * *

По обыкновению я весь промотавшись, и потому замышляю подняться на аферы. Некрасов на это – золотой человек. Думаем смастерить популярную мифологию.{562}562
  Замысел этот осуществлен не был.


[Закрыть] Не знаешь ли какой-нибудь немецкой книжонки попроще – мы бы уж перевели ее. И не можешь ли сам чем помочь нам? – А каково сочинение нашего Кульчика-Ремизова о преферансе?{563}563
  А. Я. Кульчицкий выпустил в свет шутливую брошюру «Некоторые великие и полезные истины об игре в преферанс, заимствованные у разных древних и новейших писателей и приведенные в систему кандидатом философии П. Ремизовым». СПб., 1843 (текст ее перепечатан Н. О. Лернером в PC 1908, № 4, стр. 200–210). Белинский откликнулся на шутку Кульчицкого рецензией в № 4 «Отеч. записок» 1843 г. (см. ИАН, т. VII, № 9 и примеч. к ней).


[Закрыть] – Языкова ты увидишь дня через три по получении этого письма – смотри же, не проговорись ему. Посылаю тебе пародию на «Братьев разбойников»; пожалуйста, распространи ее по Москве.{564}564
  Речь идет о «Братьях журналистах», пародии Н. И. Куликова на «Братьев разбойников» Пушкина; действующие лица в ней Булгарин и Греч (см. PC 1885, № 2, стр. 471–473). О чтении этой пародии Белинским рассказывал П. А. Плетнев Я. К. Гроту в письме от 20 марта 1843 г. («Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. II. СПб., 1806, стр. 38).


[Закрыть] Впрочем, для этого тебе стоит только дать ее Кетчеру. Кстати: скажи Кетчеру, что Ратьков{565}565
  Ратьков Петр Алексеевич, петербургский книгопродавец, бывший приказчик Н. А. Полевого.


[Закрыть] не выдает подписчикам последних выпусков Шекспира, говоря, что не получил их. Да что же ты не шлешь Прокоповичу денег за Гоголя; напомни также М. С. Щепкину (которому жму руку крепко-накрепко), чтобы и он выслал Прок<оповичу> 25 р. за переписку «Женитьбы» и «Игроков».

Пародия на «Братьев разбойников» напомнила мне оригинал: какая детская мелодрама и как жиденьки и легоньки первые поэмы Пушкина до «Цыган».{566}566
  В шестой статье «Сочинения Александра Пушкина» Белинский повторил эту оценку поэмы (см. ИАН, т. VII, стр. 383).


[Закрыть] – Слышал я, что Грановский дал Погодину статью:{567}567
  В четвертой книжке «Москвитянина» 1843 г. (в отд. «История», стр. 441–463), Т. Н. Грановский поместил рецензию на две книги: «Geschiehte des Preussischen Staats von G. A. Stenzel» («История прусского государства Г. А. Штенцеля»). Гамбург, т. I–III, 1830–1841 и «Geschithte Deutschlands von 1806–1830 von Fr. Bülau» («История Германии с 1806 по 1830 г.» Фр. Бюлау). Гамбург, 1842.


[Закрыть] может быть, он (Гр<ановский>) и хорошо сделал, только я этого не понимаю; впрочем, у всякого свой образ мыслей, и у нас в Петербурге многие литераторы не гнушаются печататься в «Пчеле» и «Маяке» – почему же московским гнушаться печататься в «Москвитянине»: ведь «Москвитянин» немногим чем глупее и подлее «Пчелы» и «Маяка».

Кланяйся всем нашим. Прощай. Если немножко придешь в рассудок, то вспомни меня и напиши что-нибудь. Впрочем, желая тебе счастия, желаю подольше быть дураком. Прощай.

Твой В. Б.