Текст книги "Маркитант Его Величества"

Глава 7. Таверна «Три шешира»

Юрек петлял по узким улочкам Белграда, чтобы убедиться, не идут ли по его стопам ищейки Гусейн-паши. Конечно, сам комендант не имел к нему никаких претензий, – они расстались едва не друзьями – но у Гусейна-паши был подчиненный, асесбаши, начальник ночной стражи, шпионы которого шныряли по улицам города с вечера и до самого утра. Ведь всем известно, что сети заговоров обычно плетутся в ночное время.

У асесбаши было много задач. И первая из них – обеспечение порядка в темное время суток. Улицы погружаются в темноту, и для предотвращения ночных беспорядков всем без исключения запрещалось ходить по городу после захода солнца. Это правило отменялось лишь в месяц Рамадан. Впрочем, по ночным улицам ходить все же разрешалось, но с одним непременным условием: прохожий, чаще всего турок, должен нести с собою зажженный фонарь, что, однако, делалось не всегда. В обязанность агентов асесбаши входило задержание нарушителей этого правила.

Их не препровождали в тюрьму до рассвета и даже не избивали палками, а всего лишь передавали в распоряжение владельцев хамамов, на которых задержанные и работали до полудня. Но Юреку не улыбалась перспектива подносить дрова к печи, нагревающей баню. Работа была тяжелой и грязной, поэтому правонарушителей, которых отпускали на волю при свете дня, прохожие безошибочно распознавали по пыльной и запачканной одежде. Их называли «люди от печи», и эта кличка подразумевала дополнительные значения – «хулиганы», «воришки», «плуты» и тому подобное. А Ежи Кульчицкому, солидному негоцианту «Восточной Торговой Компании», совсем негоже было попадать в разряд изгоев.

За порядком в Белграде следил еще и мухзир-ага со своими людьми. Это был офицер, командующий ортой янычар и выполнявший, в отличие от прочих командиров, функции совершенно особого рода. Его подчиненные задерживали и наказывали янычар в случае правонарушений и преступлений. Но в сети агентов мухзир-аги нередко попадали и мирные обыватели, у которых не грех было изъять кошелек с акче или дукатами. Если нарушитель спокойствия не имел, чем откупиться, то его ждала незавидная участь – полсотни ударов палками по пяткам.

Но Юрек в какой-то мере был спокоен по части нарушения городского распорядка – как раз наступил месяц Рамадан, и ночные улицы Белграда полнились народом. Все отдыхали после дневной жары. Одни прохаживались, наслаждаясь свободой, прохладой и свежим ветерком, который тянул от Дуная, другие сидели в кахвехане и вели неторопливые беседы за чашкой кофе о своем житье-бытье, третьи (большей частью старики) покуривали трубки, сидя на камне или на скамейке у ворот собственного дома, а молодежь летала беспокойными воробьиными стайками с одной улицы на другую.

Впрочем, юнцы вряд ли могли долго торчать на одном месте; горячая молодая кровь бурлила в жилах, требуя развлечений и приключений, которых молодежь была лишена почти весь год. Что ни говори, а вечером и ночью, когда человека никто не видит, он становится гораздо раскованней, и какая-нибудь глупость, которая в светлое время суток ему даже не пришла бы в голову, в темноте кажется невинной шалостью, и какой-нибудь шалопай, в особенности юный, пускается во все тяжкие.

Юрек нес план крепости Калемегдан, зашитый в полу камзола, по указанному Младеном Анастасиевичем адресу. Сербский купец еще вчера предусмотрительно уехал из Белграда; а ну как Юрека схватят шпионы асесбаши и он не выдержит допроса с пристрастием? Уж что-что, а допрашивать османы умели; у палачей Гусейн-паши даже немой заговорит. Тогда Младену Анастасиевичу придет каюк. Тем более что на «Восточную Торговую Компанию» уже начали коситься менее удачливые турецкие купцы-конкуренты, а значит, и донос визирю не за горами. Османам не хватало только фактов, но если схватят Юрека и обнаружат в его одежде план Калемегдана с расположением орудий и арсеналов, то этого будет вполне достаточно, чтобы детище Иоганна Иоахима Бехера, основателя компании, приказало долго жить, тем самым очистив поле деятельности для мусульманских купцов.

Кульчицкий направлялся в «Три шешира»[45]45
  Три шешира – три шлема (серб.).


[Закрыть]. Это был небольшой и очень древний караван-сарай; так называли его османы, а сербы именовали заведение по старинке – постоялым двором. Его построил Стефан Лазаревич – сначала князь, а потом деспот[46]46
  Деспот – самовластный правитель. Так Стефана Лазаревича нарек византийский император Мануил II. Этим придворным титулом в Византии называли правителя области империи.


[Закрыть] Сербии, который жил в конце XIV – начале XV века. При нем Белград процветал. В те далекие времена он состоял из двух частей – крепости и посада, где находились большая церковь митрополита. Постоялый двор для иноземцев «Три шешира» тоже был построен все тем же Стефаном Лазаревичем.

Коротая скучные зимние вечера, Юрек пристрастился к чтению, чтобы лучше усвоить сербский язык. На одном из книжных развалов он наткнулся на книгу сербского летописца Константина Философа, который описал Белград времен Стефана Лазаревича. Летописец поведал о том, как деспот воздвиг на берегах двух рек, на холме, величественный город. Построил он и пристань на Дунае, подход к которой перекрывался цепью, закрепленной между двумя башнями, и церковь Святого Николая, при которой имелась больница, где лечили всех, невзирая на звание и положение в обществе. Были сооружены армейские конюшни, похожие на дворцы (Стефан Лазаревич очень любил лошадей), ремесленные мастерские и здания для судовых команд и свиты, а также возведен еще один дворец – для сестры деспота.

Правитель Сербии окружил город двойными стенами и крепостными рвами, а в Верхнем городе, на развалинах византийского дворца, построил замок с сильно укрепленными стенами, глубоким рвом и подъемным мостом. Внутри замка размещались двор и две башни – Небойша[47]47
  Небойша – не бойся (серб.).


[Закрыть] и Бойша[48]48
  Бойша – боевая (серб.).


[Закрыть], а также дома аристократии, часовня, библиотека и казна. Несколько позже замок превратился в мощную крепость и получил от турок свое название – Калемегдан.

Юрек думал об истории Белграда, чтобы избавиться от дурных мыслей. Ему казалось, что за ним кто-то идет. Он вертел головой во все стороны с таким усердием, что спустя какое-то время у него заболела шея, а руку, которая лежала на рукояти небольшого ножа, начала сводить судорога от излишнего напряжения. Этот нож был единственным оружием Кульчицкого; горожанам, не имеющим отношения к военной службе, османы разрешили иметь при себе только простые ножи, которые в большей мере являлись столовыми приборами, нежели оружием.

Наконец впереди наметилось оживление, – загомонили люди, заиграла музыка, – и Юрек увидел два фонаря, которые висели по бокам окованной железом двери. Это был вход в таверну постоялого двора, которая являлась излюбленным местом отдыха многих белградцев. Обычно она закрывалась с наступлением темноты, но по случаю Рамадана народ мог гулять хоть всю ночь, чем горожане и приезжие пользовались на всю катушку. Вина и сливовица лились рекой, народ уже был на изрядном подпитии, а в дальнем конце таверны музыканты наяривали веселые мелодии на гусле, зурне, двух кавалах и свирели.

Музыка, откровенно говоря, была варварской и чересчур громкой (Юрек даже поморщился; ему хотелось немедленно закрыть уши, но он все-таки сдержался), однако веселой компании, собравшейся в «Трех шеширах», она казалась верхом совершенства. Кое-кто подпевал, – конечно же не в лад, – а некоторые даже танцевали на крохотном пятачке неподалеку от стойки, за которой грибом торчал хозяин заведения, мрачноватый на вид детина с густой шапкой посеребренных сединой черных волос.

Его звали Драго Змаевич. Он и был тем человеком, который должен указать Юреку путь к людям, которые с нетерпением ждали план крепости. Этого не знал даже Младен Анастасиевич. Кульчицкий подозревал, что сведения, добытые им в Калемегдане, нужны не повстанцам против османского ига, а австрийцам. Действительно, разве могут отряды слабо вооруженных гайдуков[49]49
  Гайдуки – повстанцы (иногда просто разбойники), боровшиеся против османского гнета на Балканах; легковооруженные пехотинцы. Гайдуками также звались воины личной охраны местных правителей, аристократов.


[Закрыть] взять приступом такую мощную крепость? Впрочем, этот вопрос Юрека не волновал. Для него главным было освободиться от опаснейшей улики – плана крепости на шелковом лоскуте, зашитом в кафтан, – и получить свои денежки.

Османы, конечно, были для него врагами, но Кульчицкий уже достаточно долго вращался среди них и знал, что и туркам не чуждо ничто человеческое, особенно таким бедолагам, как он сам. Поэтому Юрек, в отличие от Младена Анастасиевича, приступами патриотизма не страдал, и стал шпионом поневоле только для того, чтобы разбогатеть. Кроме того, как человек порядочный, он был искренне благодарен сербскому купцу за то, что Младен Анастасиевич выкупил его из неволи.

Завидев на пороге Юрека, который был одет весьма прилично, к нему белкой метнулся юный чашник[50]50
  Чашник – здесь слуга, официант.


[Закрыть]. Он провел его на свободное место, получил заказ и удалился, предоставив Кульчицкому возможность хорошенько осмотреться. Юрек в основном наблюдал за дверью; не покажется ли там какой-нибудь подозрительный тип, шпион асесбаши из сербов? Но, похоже, Юрек был последним, кто отважился в столь позднее время посетить «Три шешира». Ведь и в Рамадан можно попасть в руки ночной стражи; как раз в праздничные дни «улов» людей асесбаши был наиболее богатым, так как люди не жалели денег на развлечения, а значит, их кошельки приятно отягощало серебро, служившее неплохой добавкой к воинскому жалованию.

Юреку принесли сливовицу и добрый кусок жареного мяса, щедро приправленного специями. Вскоре у него во рту разгорелся настоящий пожар от перца; он пытался его потушить сливовицей, но это было все равно, что огонь заливать горючим маслом. Совсем отчаявшись, Юрек заказал кувшинчик прохладной бозы[51]51
  Боза – напиток производится методом брожения из пшеницы или проса и содержит обычно около 1 % алкоголя. С середины XVI века боза стала подвергаться запретам – во времена Селима II из-за того, что в нее стали добавлять опиум («татарская боза»), а затем при Мехмеде IV в рамках общего запрета на алкоголь. Тем не менее боза пользовалась большой популярностью даже в Истанбуле, не говоря уже о провинциях Османской империи.


[Закрыть], и только когда выпил полную чашу, жжение прекратилось, и он смог продолжить свои гастрономические упражнения, срезав верхний слой мяса, представлявший собой корку из перца и разных ароматических травок.

– Добрый вечер! – раздалось над ухом; Юрек даже вздрогнул от неожиданности.

Он не заметил и не услышал, как к его столу приблизился Драго Змаевич. Несмотря на внушительные габариты, он ходил тихо, как огромный кот.

– Бывали вечера и получше… – Юрек собрался и ответил условленной фразой.

– Зато погода хорошая.

– Отвратительная погода! Сырой туман пошел с Дуная.

Драго Змаевич, до этого настороженный и собранный, приветливо улыбнулся и спросил:

– Как там поживает Младен? – Все слова пароля были названы верно, и он успокоился.

– Привет вам передавал…

– Это хорошо… – Драго сделал еще шаг и, оказавшись прямо перед Юреком, бросил острый взгляд на серебряные пуговицы, украшавшие его кафтан.

На верхней пуговице была выгравирована буква «А» в обрамлении дубовых листьев. Это был один из элементов герба дворянского рода Анастасиевичей. Драго Змаевич снова улыбнулся и, словно невзначай, покрутил на пальце перстень с серебряной печаткой, на которой были изображены три рыцарских шлема. Это тоже был знак – ответ.

– Встретите его – передайте ему мой низкий поклон, – продолжил хозяин постоялого двора; а затем, уже тише, добавил: – Закончите с трапезой, выходите во двор через заднюю дверь. Я буду ждать. Чашник вас проведет. Старайтесь не привлекать к себе внимания.

– Понял, – коротко ответил Юрек и принялся за еду, хотя теперь, несмотря на то, что он все еще был голоден, кусок не лез ему в рот.

– Дечко![52]52
  Дечко – мальчик (серб.).


[Закрыть] – Драго подозвал своего слугу-чашника и что-то шепнул ему на ухо.

Мальчик с любопытством посмотрел на Юрека и побежал по своим делам, а Драго Змаевич, немного постояв у стойки, вышел во двор. Кульчицкий торопливо прожевал кусок мяса и, протолкнув его внутрь с помощью доброго глотка бозы, подозвал чашника, чтобы расплатиться.

– Не беспокойтесь, все уже оплачено, – сообщил мальчик. – Идите за мной…

Юрек проскользнул в узкую дверь («Интересно, как в нее вписывается хозяин постоялого двора?» – подумал он мимоходом) и оказался в полной темноте. Наверное, мальчик понял его состояние, потому что взял Кульчицкого за рукав и потянул куда-то в сторону. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Юрек понял, что его ведут к какому-то полуразрушенному строению.

При ближайшем рассмотрении (из-за легкой тучки неожиданно вынырнула ущербная луна) он сообразил, что это развалины византийской усадьбы. От нее остались лишь три стены, сложенные из каменных блоков. Хозяин постоялого двора поставил над стенами навес и хранил здесь сено для лошадей. Они находились неподалеку, возле крытой коновязи, – фыркали и неспешно жевали, но не сено, а овес. Видать на постоялый двор заехали богатые иностранцы.

– Сюда… – раздался голос Драго Змаевича, и из тьмы вылепилась его массивная фигура. – А ты беги обратно, – строго сказал он мальчику.

Подождав, пока юный чашник скроется внутри таверны, он разбросал сено, под которым оказался люк, поднял крышку люка, зажег небольшой фонарь, всучил его в руки Юреку и разъяснил:

– Вам нужно спуститься вниз. По приставной лестнице. Только будьте осторожны, она шаткая. Вы окажетесь в подземелье. На стене нарисована мелом стрелка. Идите в ту сторону, куда она указывает. Вас встретят. С Богом!

Не без внутреннего трепета Юрек нащупал ногой первую ступеньку лестницы и начал спуск в черное бездонное нутро. Лестница оказалась длинной, некоторые ступеньки потрескивали, и тогда страх ледяной рукой сжимал сердце Юрека. В какой-то момент ему стало казаться, что он спускается в ад; Юреку захотелось перекреститься, но это было невозможно. Он боялся сделать лишнее движение, и никакая сила не могла оторвать его правую руку от лестницы, за которую Юрек цеплялся как утопающий за соломинку; а в левой он держал фонарь. И только когда Кульчицкий ощутил под ногами земную твердь, он с шумом выдохнул воздух из легких (спускаясь, Юрек боялся лишний раз вздохнуть) и все-таки перекрестился.

Повинуясь указанию стрелки, он пошел по широкому сводчатому коридору. Кто и зачем выдолбил его в каменной горе? Юрек терялся в догадках. Коридор был сухим и, судя по некоторым особенностям, его прорубали в очень давние времена, пользуясь кирками и широкими долотами, следы которых были хорошо видны. Однажды Кульчицкому приходилось наблюдать за добычей известняка, и он знал, что сперва ладили горизонтальный прорез под потолком, используя большие железные пилы, а затем делали вертикальные разрезы малыми пилами от пола до потолка – на нужную ширину каменного блока.

Обычно первый блок отбивали от монолита, используя клинья. После этого становилось возможным добраться до задней стороны всех остальных блоков выработки. В этом подземелье Юрек не замечал ни резов пилы, обязательно остающихся на стенах, ни следов от клиньев.

Шел Юрек долго. В конечном итоге он решил, что древние римляне и византийцы сначала брали отсюда камень для построек укреплений и жилищ, а затем прятались в подземных пещерах от врагов. На эту мысль его навели черные пятна древних кострищ на полу и многочисленные надписи, процарапанные на стенах, что было легко сделать на мягком камне.

Что там написано, Юрек разобрать не мог: какие-то буквы, цифры, условные обозначения… Впрочем, ему было не до того; Юрека больше волновала неопределенность его положения. Куда он идет и где те, кто должны его встретить? Под ногами шуршала каменная крошка, впереди стояла непроглядная темень, которую никак не мог пробить слабый свет фонаря, а в голове вертелись разные нехорошие мысли. А ну как Младен Анастасиевич послал его не только передать кому-то план Калемегдана, а еще и в последний путь?

Все возможно. Юрек чересчур много знал, ведь ему известны были многие связи сербского купца. А это конечно же очень опасно для Младена Анастасиевича, который был шпионом тайной службы императора Священной Римской империи Леопольда I. И явно не из простых. Похоже, серб и в Истанбул приезжал не только ради коммерции, а еще и для того, чтобы расширить шпионскую сеть в самой столице османов. Возможно, к этому делу в какой-то мере причастно и семейство Маврокордато, ведь среди фанариотов было немало драгоманов[53]53
  Драгоман – официальная должность дипломата, переводчика и посредника между ближневосточными и азиатскими державами, а также европейскими дипломатическими и торговыми представительствами. Первым великим драгоманом Порты был фанариот Панайотис Никосиас.


[Закрыть], имеющих право входа в султанский дворец Топкапы.

«Купил меня серб… как козу на базаре! – мысленно бушевал Юрек. – Затем использовал по назначению – и на заклание… – Но тут ему в голову приходили другие мысли: – Нет-нет, Младен Анастасиевич порядочный человек! Не может он так подло поступить со мной. Не может! – А спустя некоторое время он уже думал: – Но с другой стороны – кто я ему? Почти раб, подневольный служащий компании. Мелкая сошка, утрата которой никак не скажется на делах…»

Неожиданно впереди забрезжил свет. Он был неяркий, колеблющийся, и Юрек сообразил, что это горит костер. Он приободрился и пошел быстрее; правда, на душе у него по-прежнему было муторно.

У костра сидел черноусый крепыш в меховой безрукавке и кошуле – белой рубахе. Он задумчиво глядел на огонь, и время от времени помешивая какое-то варево в котелке, который висел над костром. Заслышав шаги, он медленно повернул голову и посмотрел на Юрека. «Странно, – подумал Кульчицкий, – почему он так спокоен и беспечен? Ведь вместо меня сюда могли нагрянуть и стражники асесбаши».

Подойдя поближе, он понял, откуда происходит такое каменное спокойствие: за поясом черноусого торчали два пистолета, а на коленях лежала «янычарка», – длинное кремневое ружье, которым обычно вооружались янычары, – направленная стволом точно на Юрека. Но и это было еще не все. В какой-то момент он услышал за спиной шорох и чье-то напряженное дыхание; значит, у черноусого был еще и напарник.

– Вечер добрый! – стараясь выглядеть совершенно невозмутимым, сказал Кульчицкий. – И не нужно заходить мне за спину, я ведь могу испугаться и наделать глупостей.

Он уже давно держал нож в руке, спрятав его в широком рукаве своей сорочки. Все-таки Запорожская Сечь кое-чему научила Юрека. Ножик у него был так себе, дрянной, но острый, и шкуру им можно было испортить любому. Юрек точно рассчитал, на каком расстоянии находится человек, который подкрадывался к нему сзади, и уже готов был всадить ему нож в живот. А там уж куда рябая вывезет. Точно стрелять из «янычарка» могут немногие, тем более – из такой позы. Упасть на пол, а затем бегом в темень подземного хода. Так что шансы сохранить жизнь у Юрека были, если он попал в западню; правда, мизерные.

– Кто тебя прислал? – строго спросил черноусый, не меняя позы и не ответив на приветствие.

– Тот, от кого вы ждете вестей, – уклончиво ответил Юрек.

Черноусый немного расслабился и снова задал вопрос:

– Ты один?

– Как перст.

– Мавро, это правда?

– Правда, – ответил тот, что стоял позади Юрека и вошел в световой круг, образованный костром. – Я шел за ним от самого люка.

«То-то мне было так неспокойно! – подумал Юрек. – Но как я мог его не услышать? Наверное, меня чересчур занимали разные дурацкие мысли…»

Мавро был молод, высок, узок в талии и улыбчив в отличие от своего товарища. На ногах у него были мягкие кожаные сапожки, поэтому Юрек и не расслышал его шаги. Он приветливо оскалился Юреку и сказал:

– Извини, это всего лишь необходимая предосторожность…

– Я понимаю, – кивнул Юрек.

– Подойди сюда, – позвал черноусый. – Садись, – указал он на каменный блок, исполнявший роль табурета. – Меня зовут Ратко.

– Ежи, – представился и Юрек, назвав свое «официальное» имя.

– Поляк?

– Нет… – Тут Юрек немного запнулся – кем себя назвать; но все же ответил так, как всегда мыслил: – Русский я. Бывший казак-запорожец…

Сербы сразу же подобрели, выражение их лиц утратило настороженность, а Мавро спросил:

– Попал в неволю?

– Угадал.

– Значит, «любишь» турок так же, как и мы, – констатировал Ратко.

Он был старше Мавро и, похоже, возглавлял их крохотную группу. Впрочем, не исключено, что Ратко командовал большим отрядом и, скорее всего, был гайдуком, если судить по его одежде. Его ёчерма – безрукавка из дорогого сукна, была расшита серебряными накладными пластинками-токами, узорный кушак-тканица вышел из рук незаурядной мастерицы, а на груди висела золотая бляха на массивной цепочке, явно знак власти. Юрек знал, что гайдуки носили еще и конусообразные шелковые шапки с большой, падающей на грудь, кистью. Но он их не заметил – Ратко был простоволос. Возможно, его шапка находилась в сумке, которая стояла под стеной пещеры. В таком платье ходить по Белграду было очень опасно; видимо, гайдуки (если это и впрямь были они) вошли в город по подземному ходу, миновав ворота и посты янычар.

– Мы ждем послание, – остро взглянув на Юрека, сказал Ратко.

– Хотелось бы услышать заветное слово…

Ратко мрачно улыбнулся и молвил:

– Наравно. Сречан Божич![54]54
  Конечно. С Рождеством! (серб.)


[Закрыть]

Кульчицкий с удовлетворением кивнул и, наконец, показал нож, который по-прежнему прятал в рукаве сорочки. Сербы многозначительно посмотрели друг на друга: Ратко – с укоризной, а Мавро – виновато. Было понятно без слов, что старший гайдук укоряет младшего за беспечность. Будь на месте Юрека враг, остался бы Мавро в подземелье до скончания века. А может, и Ратко ждала бы такая же участь. Посланца от Драго Змаевича прежде нужно было обыскать и обезоружить, а уж потом привести к костру, а не идти за ним следом, чтобы похвастаться своим умением опытного, несмотря на молодость, лазутчика.

Юрек сноровисто вспорол подкладку, достал план крепости, нарисованный на шелке, и передал его Ратко. Тот посмотрел, одобрительно крякнул и вручил шелковый лоскут Мавро, который тут же зашил его под подкладку короткой сербской куртки – гуни. Одет он был гораздо проще, нежели Ратко: кошула без вышивки, поверх гуни безрукавка-елек, ногавицы – вязаные штаны-чулки, широкий вышитый пояс и на голове турецкая феска. В общем, с виду Мавро был типичный крестьянин, поэтому мог свободно затеряться в любой толпе, в отличие от Ратко.

– Милости прошу отведать нашего сербского гуляша, – сказал Ратко, снимая с костра котелок.

На Юрека пахнуло весьма аппетитным запахом. По правде говоря, ему хотелось как можно быстрее покинуть общество разбойников – так переводилось с турецкого языка название «гайдуки». Но отказаться от угощения, значит, обидеть сербов. Это Юрек уже знал. К тому же, несмотря на съеденное мясо в таверне «Три шешира», он почувствовал, что сильно проголодался; наверное, от большого нервного напряжения. Юрек согласно кивнул, ему вручили ложку, разлили по кружкам сливовицу, и начался диковинный пир в подземелье, вырубленного в горе древними римлянами, а может, византийцами.

Такого гуляша Юреку еще не доводилось есть. Гуляш был из фасоли, приправленный тмином, майоран, перцем и чесноком, но главным его козырем были мелко нарезанные копченые колбаски. Это было просто объеденье! Гуляш ели с очень вкусным хлебом, выпеченным из «суражицы», – смеси пшеницы, ячменя и ржи. Пекли его весьма своеобразно: на раскаленные угли клали листья капусты, на него тесто, сверху накрывали опять-таки капустными листьями и засыпали горячей золой. Этот процесс Юреку удалось подсмотреть в одной из своих поездок в сербскую глубинку.

Костер помаленьку догорал. Тлеющие уголья бросали тревожные красные отсветы на лица трех человек, сгрудившихся возле котелка с гуляшом. Они были на удивление молчаливы, словно погружены в какие-то тревожные мысли. А может, так оно и было.