Электронная библиотека » Виталий Каплан » » онлайн чтение - страница 3

Текст книги "Струна"


  • Текст добавлен: 14 апреля 2017, 03:38


Автор книги: Виталий Каплан


Жанр: Социальная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Таким образом, мы видим, что обвиняемый – потенциальный источник опасности, потенциальная угроза детским жизням. Уже одно это требовало от нас, Хранителей, принять жесткие меры.

Но Высокая Струна милосердна. Поначалу, рассмотрев первичные материалы дела, мы постановили ограничиться блокадой. Демидову был послан «черный конверт». Но как вы думаете, что сделал подсудимый? Рассмеявшись, он скомкал его и выбросил в мусорное ведро. Наивный, он полагал, что в те минуты некому его увидеть… И с тем же издевательским смехом этот нравственный импотент позвонил невесте… К счастью, та оказалась благоразумной девушкой, вовремя сообразив, с каким чудовищем чуть было не связала свою судьбу…

Я невольно дернулся вперед. Да как он смеет! Про Лариску…

Происходило что-то совсем уже запредельное. Ну как психически здоровый человек способен не то что произносить, – хотя бы всерьез выслушивать этот бред. Все это походило на дурной анекдот, на тягостный, беспросветный роман Кафки, в котором я стал героем. Но даже у Кафки было поизящнее. Ведь глупейший же фарс! Ну какой в нем смысл?

И все-таки я чувствовал, что смысл есть… Какой-то тяжелый, мутный, и, конечно, совсем не тот, что вытекал из гладких, отточенных речей Хранителя.

– Итак, обвиняемый не внял нашему предостережению, не бросил педагогическую работу, не выплатил указанной нами суммы на лечение искалеченного мальчика… Мы дали ему достаточный срок одуматься – целое лето, но он не воспользовался своим шансом. Вообразите ужас и отчаяние детей, когда первого сентября, войдя в кабинет математики, они вновь увидели Константина Дмитриевича Демидова, палача и садиста. Увы, школьная администрация проявила формализм и приверженность чести мундира. Мундира, замазанного детской кровью! Видите ли, не имелось официальных поводов для увольнения. Впрочем, эти начальственные дамы – вопрос отдельный, с ними уже работают иные наши структуры. Мы же вернемся к Демидову, нагло наплевавшему на милостивое предупреждение «Струны». После этого медлить было нельзя – и Оперативная Часть Столицы произвела изъятие преступника. Далее имели место следственные мероприятия, полностью подтвердившие обвинения. А посему…

Хранитель сделал короткую передышку, глотнув из ребристого графина. Странно, а я и не заметил, откуда тот взялся. Впрочем, после «следственных мероприятий» я много чего перестал замечать. Совершенно разладилось восприятие.

– А посему, – продолжал он, – Трибунал Высокой Струны, рассмотрев дело бывшего учителя Константина Дмитриевича Демидова, вынес свое решение. За насилие, совершенное над светлым ребенком, за предательство и жестокость, учитывая потенциальную опасность преступника, – вывести его за пределы Тональности. Для чего передать Демидова в распоряжение Исполнительной Части, дабы та поступила с Демидовым милосердно и безболезненно.

Он замолчал, утирая лоб все тем же белым платочком. Да… Стилистика у них… Во времена Святейшей Инквизиции формулировка звучала весьма схоже. «Предать в руки светской власти, дабы поступила она с ним кротко и без пролития крови»… Недалеко же эти ушли. А уж как эвфемизмы любят… Вывести за пределы Тональности. Если учесть, что «Тональность» – это, по словам следователя, вся наша Вселенная, весь видимый мир…

В общем-то, я даже не особо испугался. К тому все шло.

– А сейчас, – вновь возбудился Хранитель, – Демидов пройдет Коридором Прощения. Но сперва, – махнул он кому-то невидимому рукой, – чтобы ни у кого не возникло сомнений в справедливости суда Струны…

По мановению его ладони в мраморной стене появился проем, за которым зияла чернота.

– Ну давай же, иди! – нетерпеливо бросил Хранитель.

Из черноты осторожно выдвинулась невысокая фигурка.

Ничего себе! Я узнал его сразу, несмотря на разительные перемены.

Димка Соболев оставался самим собой, хоть и одет был в лазоревую футболку и такого же цвета шорты. Волосы его, некогда касавшиеся плеч, были коротко острижены, и оттого он казался значительно моложе своих четырнадцати лет.

Димка замер на пороге, с недоумением оглядывая Мраморный зал.

– Гляди, отрок! – обернувшись к нему, торжественно возгласил Хранитель. – Высокая Струна справедлива, она не медлит покарать зло. Вот он, жестокий негодяй, сладострастно избивавший тебя, надеявшийся на свою грубую силу и учительскую неприкосновенность. Вот он замер сейчас, огорошенный строгим приговором, жалкий червяк, что и соответствует его глубинной сути. Не должен быть он в мире, не должен осквернять мерзкими своими звуками нашу чистую Тональность. И потому будет изъят из нее. Никогда больше не ударит беззащитного ребенка, никогда не прольется из-за него светлая детская слеза. Ибо Высокая Струна справедлива. Гляди же, отрок! Пусть в сердце твоем укрепится вера в милосердную защиту «Струны»…

Чем больше разливался соловьем Хранитель, тем недоуменнее казалось Димкино лицо.

А я не мог отвести от него глаза. Димка Соболев… Поганец, сунувший мне мерзкую картинку… Димка Соболев, хрестоматийный пример «трудного подростка», не умеющий решать квадратные уравнения… и голова его металась, как воздушный шарик под моими ударами, и бурая кровь не хотела отмываться под струей холодной воды…

– Константин Дмитрич! – вдруг выкрикнул он неожиданно хриплым, начинающим ломаться голосом. – Это не я! Тогда, с фотографией! Вы не думайте, я не хотел…

Лица членов Трибунала как по команде скривились. Хранитель раздраженно махнул рукой, и Димка дернулся – казалось, кто-то невидимый потащил его за шиворот.

– Итак, пострадавший ребенок видел торжество справедливого суда! – торопливо подвел итог Хранитель. – А теперь…

– Не надо! – истошно проорал исчезающий в черном проеме Димка. – Я не хочу! Не трогайте…

– А теперь, – вернувшись к прежнему невозмутимому тону, продолжал Хранитель, – уходящий в иную Тональность преступник должен очистить свою душу. И потому он пройдет Коридором Прощения.

Хранитель тяжело опустился на скамью, и ему тотчас услужливо протянули граненый стакан. Похоже, за время судебного заседания графин наполовину опустел.

И тотчас я ощутил на своем плече жесткую руку. Поднял глаза – так и есть, ультрамариновая куртка, скучные серые глаза.

– Ну, пойдем, деревянный … Не держи зла.

Широкий прямой коридор казался бесконечным. Что-то случилось с законами перспективы, а может, изменилась геометрия пространства, – но не было ему конца, лишь неясное бурое марево плыло перед глазами.

Я медленно шагал вперед, отчего-то припадая на правую ногу, с обеих сторон стояли мальчики разного возраста – от семи лет и, похоже, до тринадцати, но одинакового облика – все в футболках цвета морской волны. Коротенькие шорты, приглаженные волосы, колючие взгляды. И шепот, монотонный, словно бьющаяся о песчаный берег морская волна.

– Мы прощаем тебя, Уходящий… Мы прощаем тебя… Исчезай с миром…

Не было конца этому унылому шествию. Дети-марионетки всё повторяли и повторяли одно и то же. Должно быть, и им это надоело: приглядевшись, я заметил, что кое-кто лишь беззвучно открывает рот. Некоторые старшие делали над головами малышей «козу», а те, напротив, относились к своей задаче как нельзя серьезнее. Сосредоточенные лица, широко распахнутые глаза, подрагивающие от усталости загорелые ноги, в неживом свете люминесцентных ламп казавшиеся сиреневыми, точно обтянутыми дамскими колготками.

– Мы прощаем тебя, Уходящий… исчезай с миром…

Откуда взялись эти дети? Почему они такие одинаковые, отчего живет упрямая грусть в их широко распахнутых глазах, зачем им все это надо? «Струна»… Загадочная, нелогичная, жестокая и запредельная «Струна». И дети… Бесконечные, равнодушно глядящие мне вслед шеренги детей, завороженных, околдованных неслышным уху звоном, магической мелодией. Жертвы Крысолова? Или жертвы «Струны»?

Время будто замкнулось петлей… Я все шел и шел, а коридор не кончался, и отражались от стен – теперь уж обычных, не мраморных, а всего лишь бетонных, слова: «мы прощаем тебя, Уходящий… мы прощаем тебя…»

«А, все равно, хуже теперь не будет, так почему бы и нет?» – мелькнула мысль.

– Ребятишки, – резко остановившись, произнес я как можно громче, – а почему вы меня прощаете? Тут найдется хоть один, кого я обидел? Если да, пускай шагнет вперед. Нужно ведь еще и иметь это право – прощать…

Дети на секунду замерли, но лишь те, кто находился рядом. А стоявшие позади и те, до которых я еще не дошел, словно ничего и не случилось, продолжали заученно бубнить «мы прощаем тебя…» Мне тут же пришло в голову, что их, этих бедняг, наверняка мучили долгими тренировками. Иначе как объяснить такую ритмичность, такой слаженный хор мальчиков?

Впрочем, долго задумываться мне не дали. Болезненный тычок меж лопаток – и мой ультрамариновый провожатый злобно прошептал:

– Ну ты, козел, еще выступать будешь? С тобой поговорить напоследок, да?

Я обреченно двинулся вперед. Что означает «поговорить», я уже знал. Общения со следователями под черными масками мне более чем хватило. Действительно, какой такой гуманизм по отношению к нам, «деревянным»?

А коридор никак не хотел кончаться, и порой ловил я себя на мысли: может, все уже свершилось, и это и есть она, загробная вечность… Потертый линолеум пола, мертвый свет ламп, монотонно шевелящиеся детские губы… «Мы прощаем тебя, Уходящий»…

4

– Ну, готов? Спускайся, поехали! – мелькнув на пороге комнаты, крикнул Женя. И тут же куда-то умчался, этакий живчик.

Отчего бы и не поехать? Ничего другого и не остается. Альтернативы нет, не считая, конечно, лунного поля… А там теперь снег лежит толстым слоем. Новый снег нового года. И не осталось никаких следов от тех черных клякс в сухой траве… Разве что тени кружатся, белесые такие, стенающие… Увы, и этого нет, не верю я во всю подобную мистику. В конце концов, случившееся со мной куда более странно.

Я спустился во двор. Там, фыркая прогреваемым мотором, стоял приземистый «бизон», а на грязном, тающем снегу топтались Шура и Миха, ребята из Жениной группы. Докуривали, о чем-то негромко толковали, пересмеиваясь. Неплохие парни, мы не раз уже пообщались в бильярдной, не говоря уже о здешнем баре «На дороге». Кто сказал, что люди «Струны» не уважают пиво? Обывательские домыслы, господа! Особенно если завезут «Темное елагинское»… Это же такой букет! И как положено – раки, соленые сухарики, копченый судак… Бармен, старик Боксис, знает свое дело…

С сухим законом пришлось проститься в первые же дни. «Все, старик! – решительно заявил Женя, – кончились у тебя дни воздержания. Вместе с опытом погружения на дно. Так возьми от жизни ее природные дары, не гнушайся простыми человеческими радостями!».

И я взял, стараясь, конечно, выдерживать меру. Не хватало еще потерять контроль. И пускай я не склонен к излишней болтливости, но все равно не стоит забывать – хожу по мосту тоньше конского волоса. Шаг вправо, шаг влево… Забавно, еще две недели назад, обретаясь в подвале и подрабатывая на разгрузке да стеклотаре, я чувствовал себя в большей безопасности. А здесь – тепло и свет, великолепное трехразовое питание, приветливые люди, с виду непохожие на мрачных аскетов… И тем сильнее я ощущал себя пешкой, стоящей под боем. Рано ли, поздно ли – сдадут. Наивно полагать, что тогда, осенью, не пересчитали кляксы, не отволокли трупы в грузовик. А еще наивнее думать, что исполнители и сами верят в сказку о милосердии «Струны». Далекие миры за гранью тишины… Ну как же! Ищут меня. С сервера на сервер перескакивают запросы, сканируются мало-мальски подозрительные физиономии, обстоятельно расспрашиваются многочисленные «друзья „Струны“»… И рано или поздно кончится эта безмятежность… Я вот сейчас отъедаюсь и отсыпаюсь, хожу на медицинские процедуры, играю в бильярд и потягиваю пиво в компании симпатичных и даже слегка интеллигентных парней. А тем временем кто-то скрупулезно изучает дело Константина Ковылева, запрашивает свидетелей дальнегорского взрыва, сопоставляет факты и даты… Это лишь на первый взгляд моя легенда кажется железобетонной, а как знать, сколько зияет в ней трещин и откровенных дыр… Вот и остается просто жить, не загадывая на долгий срок.

Хлопнула тяжелая дверь, вылетел во двор суетливый Женя, на ходу что-то втолковывая высокому мрачному парню. Такой вполне мог бы играть Кощея Бессмертного на детских утренниках. Хотя именно он здесь, на «базе», изображал в новогоднюю ночь Деда Мороза. Талантливо изображал, надо сказать. Из его объемистого мешка мне досталась простенькая деревянная дудочка. И что мне с ней было делать при моем-то отсутствии слуха?

Разумеется, вертелся здесь же и непоседливый козленок Севка. То, неслышно приближаясь, подслушивал разговоры куривших и, подпрыгнув за их спинами, радостно визжал, убегая. То сосредоточенно пинал смятую жестянку из-под пива, то лепил снежок и начинал обстрел. Правда, чаще всего попадал в «молоко», а после единственного удачного броска был изловлен пострадавшим Михой, поднят за шиворот пуховика и звонко шлепнут пониже спины. Правда, сие воспитательное действо у него обиды не вызвало.

– Ну все, мужики, время! – сообщил Женя. – Погнали.

Мы забрались во вместительное нутро «бизона». Севку, чтоб не баловал, зажали между Михой и Шурой, рядом со мной, сложившись вчетверо, примостился экс-Дед Мороз, а Женя сел рядом с водителем, толстеньким и усатеньким коротышкой.

Мы рванули, машина, круто развернувшись, вылетела из предусмотрительно открытых ворот, которые тут же сомкнулись за нашей спиной. Поворот, еще один – и вот уже гоним по широкому шоссе. С обеих сторон высятся огромные, едва ли не в человеческий рост сугробы, тянутся белые, исчерченные темными проталинами поля, а вдали, у горизонта, смыкается с небом неровная стена леса. Времени уже четвертый час, но еще не начали сгущаться сумерки, хотя, вроде, им пора. Еще полчаса, не больше – и растекутся вязким синим киселем, растворят в себе грязную белизну низкого неба.

– Народ, а куда мы едем-то? – отчего-то негромко поинтересовался я, сдвигаясь поудобнее.

Шура хмыкнул, Миха присвистнул, а Женя изогнулся ко мне с переднего сиденья:

– Точку ставить будем, Константин! Над буквой «i». Поглядишь на акт справедливости.

Я поежился. Слишком часто я в последнее время слышал это слово.

– А конкретнее?

– Да чего там! – рассмеялся Женя. – Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз… Привыкай, тебе полезно.

Ну ладно. Все равно ведь никуда это от меня не денется.

– А ехать долго? – все же спросил я, провожая глазами однообразный пейзаж.

– Не боись, ногу не отсидишь. Еще полчаса где-то. Так, Базиль? – повернулся он к водителю. Тот молча кивнул. – Или тебе отлить? – участливо предположил Женя. – Так ноу проблем, сейчас тормознем. Ты проще будь, Костян, проще…

Ну куда уж нам до такой простоты…

– Да в порядке я, в порядке. Не опекай меня без ну́жды, – пробормотал я, отчего-то смутившись.

– Севка, а тебе? – моментально переключился Женя. – Перед выездом сходил куда следует?

– Что я, маленький? – насупился пацан, теребя застежки своей меховой шапки.

– Ну и славно! – Женя отвернулся от нас и скомандовал водителю:

– Еще газку, Степаныч!

– А навернуться? – не отрываясь от баранки, проворчал тот. – Не видишь сам, какая голо… – дернул он досадливо плечами… – короче, гололедица.

Не будь тут мальчишки, он бы выразился круче.

Белую плоскость пересекло черным. Так и есть – железная дорога. В стороне темнеют неказистые будки, жмутся сиротливые вагончики, поблескивает синим далекий семафор.

– Ну все, тормози, Базиль, – скомандовал Женя. – Прибыли.

– А где ж эти-то? – мрачно поинтересовался Дед Мороз. – Не подвезли еще?

Женя кинул взгляд на часы.

– Все путем, у нас еще десять минут в резерве. Кости пока разомнем, перекурим…

Толстенький Вася остановил машину метрах в десяти от переезда. Вокруг – белое безмолвие. Если не считать пары дальнобойщиков, никто не встретился нам по пути. Впрочем, это ж провинция. Тут нельзя судить по столичным меркам.

Мы вылезли, Миха с Шурой тотчас утопали куда-то влево по снежной целине, к рельсам. Потом Шура вернулся, вытащил из машины туго набитый мешок и, взвалив на спину, заковылял к ожидавшему Михе.

– Заодно и площадку подготовят, – одобрительно заметил Женя.

Дед Мороз кивнул, раскуривая сигарету.

– Вот они! – махнул рукой водитель Базиль. – Везут!

И впрямь, в тишине послышалось негромкое тарахтение, а вскоре на фоне темнеющего неба показался похожий на деловитого жука «Рафик».

– А Демьянов во сколько должен быть? – все так же хмуро уточнил Дед Мороз.

– Ровно через полчаса. Все рассчитано, – усмехнулся Женя. – Пока разложим, пока напутствие дадим… Еще и стемнеть по-настоящему не успеет.

– Жень, – мне просто надоело молчать, – может, помочь чем?

– Да не, не надо, – отмахнулся тот перчаткой. – Ребята дело свое знают. А ты смотри, привыкай. Осваивайся, в общем.

Протяжно фыркнув, «Рафик» затормозил возле нашего «бизона». Лязгнув, раскрылась задняя дверца, выпрыгнули на снег двое крепышей в лазоревых пуховиках.

– Здорово, коллеги! – приветствовал их Женя. – Ну, как, он в состоянии?

– А то! – довольно прогудел один из прибывших. – Мы что тебе, «чайники»? Выдержали нужную кондицию. Сейчас сам увидишь.

В недрах «Рафика» послышалась быстрая возня, миг – и оттуда выползли еще двое лазоревых. А в руках их болтался… Нет, никаких сомнений. Это он. Мой старый знакомец, Железнозубый. Грязные лохмотья – та же куртка, та же шапка. И тот же взгляд – цепко-настороженный, волчий.

– Ну что, – осклабился Женя, – кончаются времена и сроки, а? Пора тебе тональность поменять, пора… Вон туда! – махнул он перчаткой лазоревым. – Во-он туда, где ребята наши.

Сосредоточенные крепыши, не тратя слов, быстро потащили обмякшее тело по снегу, иногда проваливаясь чуть ли не по пояс. Вот они уже возле Михи и Шуры, вот повалили его и деловито возятся. В темнеющем воздухе разносятся монотонные удары – железом о железо.

– Ну что, потопали и мы! – махнул нам рукою Женя. – Не отставай, Севка, – подбодрил он отчего-то поскучневшего пацана. В самом деле, от недавней его резвости и следа не осталось. То ли в машине сомлел, то ли еще что…

И мы поплелись по свежим следам.

Идти пришлось недолго – метров двести. Склон там не отличался особой крутизной, и на изрядно утоптанном снегу стоять можно было свободно. Ребята и стояли свободно, покуривали, и искорки сигарет тускло светились на фоне грязно-синего неба. А поперек рельсов растянут был Железнозубый. Кисти его рук стягивала веревка, привязанная к вбитому в мерзлый грунт стальному колышку. То же и с ногами, но уже по другую сторону насыпи. Шея Железнозубого касалась холодного металла одного рельса, задняя часть – второго. А сам он тихо подвывал, и пена пузырилась на его опухших губах.

– Минут десять осталось, – взглянув на часы, сообщил Женя. – Демьянов уже из Овражков выехал, полным ходом поспевает сюда. Ладно, пора итоги подвести. Не люблю я речей говорить, а положено. Короче, что мы видим перед собой? Андрея Ивановича Ложкина, сорока трех лет отроду, слесаря-сантехника по основной специальности. А по совместительству Андрей Иванович занимался и другими делами… Он очень любил детей… специфической любовью. Правда, мало кто из них мог после поделиться впечатлениями. Как правило, наш сантехник не оставлял следов. Переезжал с семьей с места на место, якобы в поисках лучшего заработка, хотя искал он совсем не то. Да уж, ребята из нашего следственного нашли в подвале дома двенадцать по улице Оловянной много интересного… Именно в этом подвале он с прошлой осени предпочитал развлекаться с мальчиками. Справедливости ради отмечу, что не брезговал товарищ и девочками. Часто применял он различные механические приспособления – еще бы, золотые руки, прямо-таки самородок-умелец.

Женя, не удержавшись, смачно сплюнул на снег. И продолжал:

– Что забавно, в своей дневной жизни он был вполне заурядным семьянином. Жена Ксения Павловна, трехлетняя дочь Дашенька… И зарплату наш сантехник приносил домой исправно, не пропивал, не тратил на глупости… Дома у них уютно, аккуратно, прямо-таки глаз радуется.

Вот и стоны истязуемых детей доставляли Андрею Ивановичу чисто эстетическую радость… Не только же плотским пробавляться, господа… Да ты морду-то не вороти, урод, здесь, можно сказать, летопись твоей веселой жизни зачитывается… А как же он избавлялся от трупов? Ведь трупов, по самым скромным подсчетам, должно было скопиться десятка полтора… Хотя бы за те пять лет, в течение которых Андрей Иванович чтил своим пребыванием скромный город Мухинск. Но голь, как известно, на выдумки хитра. И он ловко приспособился расчленять то, что оставалось от его жертв. Далее части эти сбрасывались в канализационные люки. А там же обитают крысы, дорогие мои. Голодные, плотоядные крысы. Им и кости перемолоть – как чихнуть. И все было шито-крыто, рыдали потерявшие детей матери… впрочем, в основном дядя специализировался на бродяжках. А наша доблестная милиция не чесалась, это же не из алкашей последнюю деньгу дубинками вышибать, тут уметь надо…

Ползли и множились слухи, Иваныч посмеивался и продолжал время от времени развлекаться. Он, обладая несвойственным рядовому сантехнику острым аналитическим умом, упустил лишь одну ма-а-аленькую деталь. Помимо милиции и Комитета, есть и иные структуры… Не старающиеся быть на виду, но куда более эффективные. Короче, наш Дрюня не учел существования «Струны». Не думал он, что имеются у «Струны» такие возможности, которые и не снились различным спецслужбам. И вычислить дядю оказалось не особо сложно. С этим вполне справилось наше региональное управление.

Оставалось сделать последнюю проверку, она же – последнее доказательство. И тогда, незадолго до Нового года, чисто случайно, разумеется, попался нашему слесарю маленький оборвыш Севка. Покажись, малыш, – и Женя легонько подтолкнул пацана ладонью. – Погляди, погляди, Андрей Иваныч, – хмуро продолжил он. – Что ты намеревался сделать с этим мальчиком? После того, как потешил бы неувядающую плоть? Распилить циркуляркой? Жечь паяльной лампой? Или всего лишь повесить? Жалеешь, что не вышло, господин Ложкин? А вот не все коту масленица. Тут и гражданин некстати вмешался, – кивнул он на меня. – Совсем уж некстати, да? Нос как, не беспокоит?

– В общем, господа, – скучным голосом закончил Женя, – это и есть история жизни сантехника Ложкина. История, начавшаяся более сорока трех лет назад, а завершившаяся… Через пять минут она завершится. Ты, Иваныч, читал когда-нибудь такую книгу – «Анна Каренина»? Чувствую, что читал.

Женя помолчал, собираясь с мыслями. Хотя чего ему собираться – язык подвешен неплохо. Глядишь, мог бы и писателем стать. А стал человеком «Струны».

Удивляло меня другое: почему я не чувствую жалости к распластанному на рельсах Железнозубому? Ведь тоже человек, тоже дышит… Ну правильно, нелюдь он, тварь… Так и вычесть его из человечества можно без этих изысков. Пуля в затылок – и расплывется клякса на лунном поле… Но робкие аргументы ума сейчас заглушались колотящимся сердцем. Я прямо-таки всеми печенками ощущал странную вибрацию. То ли это дрожал наполненный болью сырой воздух, то ли сотрясал почву невидимый пока состав… А может, что-то другое происходило сейчас… рождалась из сумерек невозможная музыка. Невозможная – и все же знакомая. Еще по Мраморному залу.

– Итак, перейдем к официальной части, – вновь заговорил Женя. На сей раз голос его был сух и деловит. – Местное отделение «Струны» произвело все необходимые следственные изыскания. Дело представляется абсолютно ясным, нет надобности обременять Трибунал. Мера наказания также не вызывает сомнения. Преступник переводится в иную Тональность. И Высокая Струна дала на это свое соизволение. Способ избран гуманный, хотя из соображений механической справедливости можно было бы заставить Ложкина на себе испытать мучения жертв. Но Струна милосердна. Ты уйдешь из жизни быстро, Ложкин. Быстро, – но без Коридора Прощения. Ты не заслужил его.

Справа показался желтый глаз надвигающегося поезда.

– Вот уже и Демьянов на подходе, – удовлетворенно хмыкнул Женя.

Кто-то колыхнулся в густеющих сумерках.

– Дядь Жень, – насупленный Севка дернул Женю за рукав. – Можно я туда, – махнул он рукой за спину. – Ну, к машинам… Мне отлить… И вообще… – прошептал он виноватым голосом.

– Боишься, Колокольчик? – резко повернулся к нему Женя. – Тогда, на стройке, под ножом, не боялся? А сейчас дрейфишь? А, ладно, как знаешь. – Голос его затвердел. – Миха, проводи ребенка к «бизону». И подождите нас там.

Две черные фигуры побрели по бурому снегу на фоне облитого липкими чернилами неба. Большая и маленькая. Неловко, медленно, оступаясь в глубоких сугробах…

– Вот, – устало заметил Женя. – Страшно мальчишке стало. Не хочет на смерть смотреть. Ибо чистый ребенок. А ты, Дрюня, смаковал…

Поезд надвигался неспешно, но в самой этой неспешности ощущалась неотвратимость. Желтая точка фонаря превратилась уже в слепящий глаз, глухо, ритмично позвякивали рельсы, тряслась под ногами разбуженная земля.

– Отойдем чуток, – Женя тронул меня за плечо. – А то еще воздушным потоком закрутит…

Я послушно шагнул вниз, под насыпь. Сейчас мне было уже все равно, все смешалось – тяжелый лязг рельсов, дрожание земли, задевающий лицо влажный ветер. Всё сорвалось со своих мест, всё стало неслышной музыкой, всё утонуло сейчас в низких, густых, разрывающих ткань реальности звуках. Время вздохнуло, расползлось тающим в пальцах снегом, необъятные черные провалы надвинулись, потянули в пропахшие горьковатым полынным дымом слои…

– Чуешь Струну? – шепнул мне в самое ухо Женя. – Чуешь… Я же говорил – наш человек.

А звук как-то сразу вдруг прекратился. Унесся в черную мглу товарняк, растворился в сумерках, пролязгал бесконечной гусеницей вагонов.

Мне не хотелось оборачиваться.

– Шура, Гена! – негромко скомандовал Женя. – Мешок при вас? Ну давайте, действуйте… Ничего не забывая. Не мне вас учить. Пошли, Костян! – легонько хлопнул он меня по спине. – Ребята сами справятся.

И мы пошли. Но дернуло же что-то меня обернуться. Обернуться и тут же пожалеть.

Подсвечивая себе мощными армейскими фонарями, деловито шуровали на насыпи ребята. И луч выхватил из тьмы что-то небольшое, круглое… похожее на футбольный мяч. Правда, мячи не бывают мохнатыми. И не блестят у них железные зубы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации