Текст книги "Обыкновенная Мемба"

Глава одиннадцатая
ВСЁ ПОШЛО КУВЫРКОМ

К сожалению, позаниматься Крайсу не пришлось – к домику прискакали девочки. Всё пошло кувырком. Пепа сейчас же затараторила с такой быстротой, что автоматический переводчик стал попискивать: он не рассчитывался на такую стремительность.

Разговаривая, вернее, болтая, Пепа всё время смотрела на Андрея. И в этом не было ничего удивительного: она в первый раз видела мальчика с другой планеты и даже из иной солнечной системы. Но чем дольше она смотрела, тем надежней убеждалась, что инопланетянин почти такой же, как и мёмбяне. Только кожа у него не серебряная, а смуглая от загара. И глаза у Андрея были совсем такие же, как и у некоторых других, знакомых Пепе, мальчишек – серые, с несколькими коричневыми точками на радужке. И это показалось Пепе таким интересным и удивительным – подумать только! Мальчишка с другой планеты, а почти такой же, как и мёмбянские мальчишки! Пепа почувствовала некоторую неловкость: уж очень она пристально рассматривала Андрея. Поэтому щеки у Пепы стали золотиться, что, как известно, означало на Мёмбе, что человек краснеет. Она стала говорить медленней, сбивчивей и «золотилась» всё сильней и сильней.

Андрей, конечно, заметил, что его пристально рассматривает мёмбянская девчонка. Он поначалу тоже слегка покраснел и хотел было украдкой осмотреться: может, она увидела на нем что-нибудь смешное, но вспомнил, что он в костюме-скафандре и, значит, ничего смешного быть не может. Только после этого он как следует рассмотрел Пепу.

Она оказалась… ничего себе, с золотистыми пухлыми щечками и большими голубыми глазами. Андрей на Земле читал очень много и давно заметил, что у большинства положительных книжных героинь бывают голубые глаза. А вот в жизни ему не приходилось встречаться с девчонками, у которых были бы действительно голубые глаза. Карие, желто-зеленовато-кошачьи, серые, голубоватые, водянистые, черные и даже в крапинку глаза он видел, а чисто голубые не встречались.

А у Пепы были голубые. И ни на что не похожие. Можно было бы сказать: «как небо». Но ведь небо постоянно меняет свой цвет, а на Мёмбе оно и вовсе было не голубым, а скорее оранжевым. Можно было бы сказать: «как васильки». Но Андрей никогда не видел цветов сорняка под названием «василек». Словом, Пепины глаза можно было бы сравнить со многим, но Андрей не делал этого, потому что эти глаза были просто большими и голубыми. Да еще и меняющимися. Они то сужались и темнели, почти синели, то расширялись и светлели. Попробуй, сравни…

Естественно, Андрей не стал искать сравнений. Он почувствовал, что, если такие необыкновенные глаза смотрят на него с таким вниманием, он должен сказать, сделать или совершить нечто в высшей степени привлекательное и замечательное. От этого у него слегка вздрогнули коленки, голова чуть-чуть закружилась и во всем теле произошло странноватое ослабление.

Но Андрей недаром был мальчишкой с далекой планеты Земля. Он сразу, отчаянным усилием воли, поборол это ослабление и понял, что сказать что-нибудь необыкновенное на этой планете, скорее всего, он не сумеет. Это на Земле можно было поражать знаниями своих товарищей. А здесь всё как-то по-иному.

Сделать нечто необыкновенное ему тоже не придется, хотя бы потому, что он еще не знал, что здесь обыкновенное, а что необыкновенное. Могло случиться и так, что то, что на Земле посчиталось бы необыкновенным, на Мёмбе оказалось бы самым заурядным и вызвало только усмешку. А быть смешным Андрей не хотел. Поэтому он, против обыкновения, промолчал, уставившись в удивительные, так никем и не описанные глаза Пепы.

Пепа, конечно же, заметила это внимание, потупилась и опять стала не то чтобы очень оживленной, а, скорее, деятельной. Ей, вероятно, тоже захотелось сделать что-либо необыкновенное. Но она предпочла что-нибудь сказать и потому напала на Крайса.

– Ты опять не занимался геометрией?

Голос ее звучал довольно противно и в то же время так, словно она имела некоторое право командовать товарищем. Андрей наверняка бы возмутился и в ответ сказал бы нечто ехидное. Но Крайс только чуточку «позолотел».

– Ну понимаешь… мы тут… А тут как раз вы… И вот…

– В конце концов, это твое личное дело! Но ты понимаешь, что сегодня в клубе… Ребята опять станут смеяться.

Андрей и Валя переглянулись: какое отношение может иметь геометрия к клубу? Но Крайс и Пепа этого не заметили. Они только посмотрели друг другу в глаза и кое-что поняли, потому что Крайс вздохнул и пошел в домик, чтобы снова набрать номер повторной учебной программы «подобие треугольников».

А Пепа посмотрела на Андрея и вдруг поняла, что говорить ей совершенно не о чем. А когда девочке не о чем говорить, она начинает спрашивать.

Два лятуя в это время подошли друг к другу и стали играть. Один из них толкнул другого особенно сильно и при этом… нет, не заржал. И не замычал. Даже не заблеял и не захрюкал. Он издал очень странный дребезжащий звук, похожий на тот, что издает разладившийся громкоговоритель. Андрей невольно отшатнулся, Пепа засмеялась и спросила:

– Как тебе нравятся наши лятуи?

Но как спросила! Глаза у нее стали совсем маленькими, хитренькими и засветились темно-синими огоньками, она улыбалась удивительной улыбкой превосходства.

Андрей даже слегка вспотел под комбинезоном-скафандром. Еще недоставало, чтобы мёмбянка подумала, что он испугался этого ишачьего крика шестиногого, горбатого лятуя. И то желание, что родилось в нем – сделать что-нибудь необыкновенное, – окрепло. Он ощутил необыкновенный прилив сил и решимости, но, естественно, не подал и вида. Наоборот. Он небрежно сообщил.

– Так себе… Бегают медленно.

– А у вас быстрее?

– У нас нет лятуев.

– А лятуев ни у кого нет! – гордо ответила Пепа. Глаза у нее посветлели и широко открылись. – И не может быть, потому что их вывели только на Мёмбе.

– Ну и что? А бегают они всё равно медленно.

С Пепой что-то произошло. Она как бы подросла, стала тоненькой и отчаянной. Глаза светились пронзительно-голубым и жгучим огнем. В них мелькнуло нечто похожее на сожаление, а возможно, даже на презрение.

– Что ты можешь понимать в лятуях, если их нигде нет и сравнивать их просто не с чем?

– Ну и что? – не сдавался Андрей. – Я же здесь на нем ехал? Ехал. И медленно ехал.

– Так это ты с Крайсом ездил. А он боялся, что… растрясет тебя. Ты же с другой планеты.

Теперь не только во взгляде, но даже в ее тоне проскользнуло нечто презрительное, и стерпеть этого Андрей, конечно, не мог. Всё то, что требовало в нем совершить нечто необыкновенное, окрепло и стало непреодолимым. Он не мог позволить, чтобы серебряная девчонка вообразила, что у них, землян, нет ничего получше этих шестиногих пушистых уродцев.

– Ну и что, что с другой планеты? У нас, знаешь… даже слоны есть! Не то что лятуй… Горбатики.

– Ну и что ж, что слоны? – не сдавалась Пепа. – У них, у твоих слонов, сколько ног?

– Четыре.

– А у лятуев – шесть! Значит, и бегают они… в полтора раза быстрее.

– У нас есть еще сороконожки, а они… почти ползают.

– Конечно! Сорок ног! Они же мешают друг другу! Запутаешься! А у лятуев – шесть, и все в деле. Знаешь, как они быстро бегают?! По любой местности.

– Да знаю я! – уже заражаясь Пепиным презрением, отмахнулся Андрей. И вообще глаза у Пепы не казались ему красивыми – обыкновенные светленькие глазки цвета полуденного июльского неба, ничего интересного. Да еще и задается. – Ездил! Бегать они, как нужно, не умеют. Тоже… заплетаются ногами.

– Да ты просто не ездил как следует, – протянула Пепа и скривилась так, что показалась Андрею прямо-таки уродливой. Надо же, как может изменяться человек! – Вот если бы ты хоть раз проскакал на лятуе как следует, вот тогда бы…

– Ну давай… проскачем, – не совсем уверенно, но довольно нахально предложил Андрей, в душе надеясь, что Пепа, как настоящая девчонка, откажется.

Но Пепа не отказалась. Она выгнулась вперед, как тростиночка под ветром, необыкновенные ее глаза стали совсем огромными, в пол-лица, и засветились отчаянным синим огнем.

– Давай! Давай проскачем! Садись! – закричала она, подбежала к одному из толкавшихся лятуев и легко вскочила в седло. – Давай. Ну же!

Что оставалось делать Андрею?

Он не очень уверенно взялся за луку седла и, высоко задирая ногу, попытался вдеть ее в стремя. Но стремя крутилось и отскакивало.

– Эх, ты! Да ты вскачи! Вскачи на лятуя! – кричала Пепа и крутилась в седле, как веселый и безжалостный чертенок.

Собрав всё свое мужество, все силы – а вот силы почему-то оказалось маловато: она как-то растерялась, растеклась, – Андрей уцепился за седло, подпрыгнул и стал карабкаться на лятуя. Лятуй оглянулся. В сизых, отдающих в багрянец его глазах, как серпик месяца, обозначился белок, и оттого лятуевская морда стала хитрой и насмешливой. Он даже губы растянул, как будто посмеивался над Андреевыми стараниями.

– Андрей! – сказала Валя тем самым противным тоном, которым Пепа спрашивала у Крайса о геометрии. – Мне кажется, что ты чересчур увлекаешься.

Какое уж тут увлечение! Сплошной позор. Стояла бы и молчала, так нет, обязательно выскажется в самый неподходящий момент.

Если бы Валя не окликнула его, Андрей, может быть, и вскарабкался бы на лятуя. А то он невольно расслабился и стал сползать.

– А тебе какое дело? – разозлился он. – Ну и пусть увлекаюсь!

– Но ведь ты действительно никогда не скакал на… лошадках! – возмущенно сказала Валя. – И кому нужны твои дурацкие соревнования?

Ее самые обыкновенные земные глаза сверкали болью и обидой. Но Андрей не замечал этого сверкания.

– Лошадка! – возмутился он. – Нашла лошадок! На лошадь я бы… Будь здрав!

– Андрей, – уже чуть не плача, сказала Валя, – научись вести себя хотя бы на чужой планете. Ты подумай, что о тебе подумают…

– А-а! – отмахнулся взбешенный Андрей и, собрав все силы, прыгнул на лятуя. Прыгнул удачно. Стоило еще чуть-чуть, самую малость, подтянуться, и он бы сидел в седле. Но лятуй опять насмешливо покосился на него багряным глазом и переступил всеми своими шестью ногами. Андрей стал сползать, и Пепа радостно закричала:

– Ха! Собрался скакать, а сам влезть не можешь!

Простить такой насмешки, извинить жалкого вида Андрея Валя не смогла. Она стала подталкивать Андрея снизу, и тот наконец утвердился в седле.

– Э-эй! – пронзительно закричала Пепа, ударила пятками лятуя и помчалась по полевой дороге.

Лятуй под Андреем еще раз оглянулся, убедился, что седок на месте, и потрусил следом. Пепа быстро удалялась, и Андрей стал колотить лятуя пятками. Расстояние начало сокращаться.

Пепа оглянулась, пришпорила лятуя, и тот, прокричав своим противным, непонятным голосом, перешел не то на галоп, не то на иноходь и прибавил скорости. Лятуй Андрея понял крик сотоварища по-своему. Он тоже прокричал положенное и тоже перешел не то на галоп, не то на иноходь. Где-то в его мохнатом нутре что-то заёкало и забулькало. Седло под Андреем то взлетало, то проваливалось, что само по себе было вполне естественным. Каждый, кто хоть раз скакал на лошади, подтвердил бы, что именно так и ведет себя седло под неопытным седоком.

Но вся беда состояла в том, что у лятуя было шесть ног. И если земной седок мог легко приспособиться к галопу, скачке лошади, который идет в ритме та-та, то седок на лятуе должен был приспособиться к вальсовому ритму – та-та-та.

Когда в галопе-скачке лятуй отталкивался и как бы взлетал вверх и вперед, его седло тоже, как и у лошади, взлетало вверх.

По закону скачки лятую, как и лошади, следовало бы приземлиться на передние ноги, а седлу опуститься. И седло вместе с Андреем и в самом деле шло вниз. Но тут вмешивались средние – пятая и шестая – ноги лятуя. И седло, вместо того чтобы опуститься вниз, вдруг опять взлетало вверх.

Тряска получилась такая, что внутри у Андрея тоже заёкало и забулькало. Он еще пытался держаться казаком, но из этого ничего не получилось. И Андрей сдался. Он перестал сжимать бока лятуя шенкелями, мысленно плюнул на стремена, обхватил мохнатый и мягкий горб лятуя и решил: пусть будет как будет. Удивить Пепу он не сумел.

Глава двенадцатая
ПРОРЫВ ОТАРИЕВ

Женщины совещались, а Виктор не знал, куда себя деть. Собираться в поездку к мёмбинскому экватору ему не требовалось: всё его было на нем. Напоминать о себе – неприлично. Тем более, что женщины обсуждали действительно важный вопрос: как добираться к экватору – по воздуху или по земле. Каждая отстаивала свой вариант, и поэтому договориться им оказалось не так легко.

Чтобы не скучать, Виктор смотрел на включенный телевизор. Он видел, как спорили Пепа с Андреем, видел, как изменялось лицо Вали. А когда Андрей карабкался на лятуя, Виктор даже засмеялся. И этот смех привлек внимание женщин.

Они тоже заглянули в телевизор, и одна из них воскликнула:

– Только этого не хватало – устраивать скачки!

– Ну, а что в этом особенного? – удивилась самая красивая. – Ведь они же ребята, а скачки на лятуе хоть и не слишком удобны, но зато безопасны.

– Ну, знаете… – попыталась возразить первая, но осеклась.

Как раз в этот момент оба лятуя понесли во весь опор. Мимо мелькали разноцветные поля, иногда проплывали синие кустарники и отдающие в розоватость деревья. Местность стала постепенно изменяться.

Стали появляться необработанные участки, среди которых виднелись глубокие, залитые водой воронки. Потом полевая дорожка обогнула не то рощицу, не то сад и устремилась к далекому лесу. Справа от нее металлически поблескивала широкая река в пологих покойных берегах, на которых ровными рядами выстроились сады: на ветвях деревьев зеленели, желтели и краснели всяческие плоды.

Скачка проходила в острой спортивной борьбе. Лятуй Андрея, закусив удила и высоко выбрасывая задние ноги, не только догнал своего соперника, но и стал его обходить. Чтобы не зацепиться седлами, Пепа, быстро взглянув на Андрея, приняла чуть вправо и дала дорогу.

Лятуй Андрея поднял морду и приоткрыл пасть – вероятно, он победно заржал – и рванулся вперед к небольшой лощинке, что неожиданно выросла среди уже бескрайних полей, засеянных какими-то низкими, но колосистыми злаками. Поле тихонько переливалось под легким ветром и походило на уже остывающую кузнечную поковку: в ней еще сохранился багряный отсвет огня, воздух над ней еще струился и всю ее перебегали синевато-багряно-фиолетовые волны.

Всё было так необычно красиво, так захватывающа была скачка, что Виктор да, наверно, и женщины невольно увлеклись ею. Виктор даже не заметил, что у лятуев шесть ног. Вернее, он заметил, но в азарте скачки, в смене красок это шестиножье не показалось ему чем-нибудь невероятным.

И именно в момент наибольшего, захватывающего азарта навстречу вырвавшемуся вперед Андрею бросилось нечто синевато-багрово-фиолетовое. Словно это ожило поле и протянуло свои извивающиеся щупальца.

Собственно, поначалу Виктор увидел именно щупальца. Огромное количество всё прибывающих откуда-то из недр поля, из покатой лощинки нервных, струящихся щупалец с розовыми кругляшами-присосками на тыльной стороне. Они обволакивали лятуя, опутывали его ноги, стали добираться к его морде. Лятуй вскинул ее и оскалил зубы. Наверное, он ржал из последних сил, звал на помощь.

Виктор видел, как Андрей откинулся назад от горба, попытался отбиться ногами и руками от струящихся, подбирающихся к нему щупалец. Виктор видел, как Андрей, спасаясь, вскочил на седло ногами. Но в это время лятуй под ним рухнул на передние колени, и голова его скрылась под сплошным, переливающимся переплетением щупалец.

Над ними – Виктор это ясно увидел – заблестели холодные, выпуклые глаза. И только теперь он понял, что на Андрея напала целая рать отвратительных, похожих на осьминогов или каракатиц стремительных чудовищ.

И когда он понял это, то уже не увидел Андрея, которого, как и лятуя, обволокли щупальца и скрыли из поля зрения.

– А-а-а! – закричал Виктор и рванулся к дверям: друг был в опасности, друга следовало спасать.

Его перехватила самая красивая женщина. Она уже стояла у стены, возле телевизионного экрана и протягивала руку к красной кнопке в стене.

– Подожди! – властно сказала она. – Там не только твой друг. Там и моя дочь.

Виктор дернулся и остановился. Он совсем забыл, что в скачках участвовало два лятуя и на одном из них скакала тоненькая серебряная девчонка. Он бросился к телевизору. Женщина нажала на красную кнопку. Сразу же высветился экран на стене, и на нем показалось мужское лицо.

– Из океана через Наа прорвались отарии. Они напали на детей. И, главное, на инопланетянина.

Лицо мужчины сразу стало озабоченным.

– Он в костюме? – спросил мужчина.

– Да. Но наша девочка…

– Понятно. Сейчас вылетаем. Полагаю, что с инопланетянином ничего страшного не случится. Разве только помнут. Перевожу слежение на нашу девочку.

Виктор слышал этот разговор и теперь клял себя, что сорвался с места. Нужно было смотреть. Нужно было держать себя в руках, может быть, он понял бы что-нибудь, может, придумал бы, как помочь неизвестной девочке.

Только потом он узнал, как всё произошло. Когда отарии напали на Андрея, лятуй под Пепой взвился на задние ноги, развернулся – хорошо, что Пепа пропускала Андрея, и поэтому скорость лятуя замедлилась – и, заржав, бросился назад. Он подскочил к деревьям сада, остановился у самого высокого и встал как вкопанный, беспрерывно издавая такие неприятные для Андрея крики. Пепа вскарабкалась на дерево и полезла к вершине. Лятуй, беспрерывно подавая сигналы бедствия, бросился назад, к месту схватки. Вот в это-то время Виктор снова подбежал к телевизору.

На том месте, где копошащаяся куча-мала отариев погребла лятуя, виделись лишь холодные бездумные глаза. К куче, со стороны реки, подползали или даже подлетали всё новые и новые чудовища. Они теснили друг друга, продвигая свои щупальца меж синевато-багрово-фиолетовой шевелящейся массы.

Теперь Виктор рассмотрел отариев как следует. Они оказались удивительно симметричными. Плоское, мягкое тело с волнистыми складками-крыльями. Покатая, как шляпка у гриба поганки спина, на которой бугорками высились четыре глаза. Восемь щупалец.

Когда отарий выбирался из воды, он делал несколько шагов… впрочем, даже не шагов, а как бы переползаний, на щупальцах, потом подбирал их под себя и прыгал, расправляя боковые складки. Они превращались в крылья, и несколько метров отарий летел, планировал, потом судорожно, волнообразно дергал этими складками и пролетал еще некоторое расстояние. Приземляясь, он повторял движения и снова переползал, прыгал и летел.

Всё новые и новые отарии появлялись из воды и устремлялись к месту свалки. Большинство из них бросалось в беспрерывно растущую куча-мала над лятуем, но некоторые прыгали на кучу, которая покрыла Андрея.

Андрей явно не сдавался. В беспорядочном переплетении щупалец мелькали его руки и ноги. Иногда появлялась голова, и казалось, что он вот-вот вырвется, вывернется из этой отвратительной кучи. Но отарии снова валили его на землю и перекатывали, стараясь найти хоть одно уязвимое место. Однако костюм-скафандр надежно защищал Андрея от розовых присосков-блюдечек на щупальцах. И когда Виктор понял это, он как-то сразу успокоился и даже обрадовался. А чтобы поделиться своей нечаянной радостью, обернулся к самой красивой женщине.

Она стояла, прижав стиснутые руки к груди, и неотрывно смотрела в телевизор. Лицо у нее было светло-светло-серебряным, словно полированным, а глаза – страдающие. Виктор подвинулся к ней и, чтобы успокоить ее хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь помочь или хотя бы отвлечь, мягко погладил ее по руке. Она быстро оглянулась, обняла Виктора и прижала его к себе совсем так, как это делала когда-то мама.

Но то была мама… И хоть Виктор и понимал, что серебряная женщина просто ищет в нем поддержки, ему все-таки было неудобно, но что делать, он не знал. И он стал смотреть в телевизор.

Отарии всё вываливались из реки, и многие из них стали искать новой добычи. А поскольку лятуй всё кричал, всё звал кого-то на помощь, то они начали было окружать его, а потом увидели на дереве Пепу. Вероятно, увидел ее какой-нибудь один отарий, но он какими-то непонятными способами сейчас же передал сигнал другим.

Отарии стали медленно, словно примериваясь, окружать дерево. Женщина прижала Виктора.

Пепа попыталась подняться, но ветки оказались тонкими и опасно качались. Пепа только поджала ногу…

Один из отариев сжался и прыгнул на дерево, зацепился за ствол и начал быстро-быстро перебирать щупальцами, разыскивая лазейку между ветвями. Но, по-видимому, ствол показался ему слишком колючим, потому что, как только он обвивал щупальцем какую-нибудь ветку, он почти сейчас же отдергивал его. Трудно сказать, нашел бы отарий подходящее место для захвата, но только лятуй тоже увидел эти опасные для Пепы движения, подскочил и ударил передними ногами отария. Тот медленно сполз с дерева и, корчась, пополз в сторону.

К лятую подползло и подлетело сразу несколько отариев. Один из них изловчился и обвил щупальцами задние ноги лятуя. Горбатик дрыгнул ногами, и отарий полетел далеко в сторону. Лятуй немедленно встал уже на дыбы и с силой упал передними ногами на следующего отария.

Они подползали и подлетали, а лятуй, раскачиваясь на средних ногах, бил их то передними, то задними. Когда отариев собралось слишком много и кое-кто стал присасываться к средним ногам лятуя, он отскочил в сторону и стал с налета бить тех, кто поближе.

Однако все, кто сидел за телевизором, понимали, что долго так продолжаться не может – отарии всё прибывали. Вдруг, как игрок во время передачи хоккейного матча, в кадр телевизора влетел еще один лятуй. Яростно оскалив зубы, он бросился на отария и стал его топтать.

Пепа всё стояла на ветке, поджав ногу, как озябшая птица. А в кадр телевизора вбежал еще один лятуй, за ним сразу два. Они прыгали, топтали отариев, лягались и ржали, ржали…

– Ох, молодцы! – наконец сказала женщина и отпустила Виктора. – Какие они молодцы!

Разбитые отарии корчились, извивались, но им на смену прибывали всё новые и новые, лоснящиеся от непросохшей воды. И вдруг Виктор явственно увидел, как один из отариев, корчившийся так, словно ему вот-вот придет конец, стал разделяться надвое. Его шляпка треснула и стала разрываться, как раз там, куда угодил своими копытами лятуй. Когда обе половинки разделились, они самостоятельно поползли к реке, помогая щупальцами и одним крылом. Они ползли медленно, отвратительно извиваясь и корчась.

– О, твари! – воскликнула женщина с веснушками. – Вот гадость.

И почти сейчас же стали разделяться два других отария, но уже не вдоль, а поперек. А четвертый разделился наискосок. И у каждой половинки оставалось два жестоких, холодных, хоть и несколько замутненных глаза, и по четыре щупальца.

Откуда-то сзади раздался спокойный мужской голос:

– Оэта, у вашего подъезда машина. Вы поедете к Неа?

– Да! Да-да! Конечно! – словно очнулась красивая женщина, и Виктор узнал, что ее зовут или ее фамилия – Оэта.

Оэта рванулась к двери, а Виктор бросился за ней.

– Возьмите меня с собой! – закричал он. – Ведь там еще и Валя!

Оэта на секунду остановилась и, видимо, увидела в глазах Виктора нечто такое, что ей очень понравилось. Она кивнула и сказала:

– Правильно! В беде нельзя оставлять товарищей, а тем более подруг. Побежали.

Но тут вскочили две другие женщины и заголосили:

– Он никуда не поедет!

– Вы не имеете права рисковать ребенком!

Виктор на ходу ответил:

– Я же в костюме! Мне ничего не будет!

Вместе с Оэтой они выскочили на лужайку, прямо к похожей на микроавтобус на гусеничном ходу длинной машине. Прозрачная дверь открылась, и Виктора подхватили заботливые руки. Кто-то спросил:

– Оэта, вы без скафандра? Это опасно…

– Ничего! Надеюсь, что вы не допустите положения, в котором он бы мне понадобился.

И она тоже вскочила в машину. Виктор осмотрелся. Вдоль стен сидели молодые, широкоплечие мужчины. За спинами у них были рюкзаки или ранцы, в руках палки с белыми концами и металлическими блестящими деталями. Они были очень похожи на земные флейты, а сами мужчины – на парашютистов-пожарных, которых сбрасывают с самолета в глубину горящей тайги.

Машина тонко завибрировала и помчалась. Виктор узнавал те поля и те деревья, которые видел по телевизору, когда следил за скачкой и за удивительным боем.

У садового домика машина притормозила. Из дверей выскочил Крайс и спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Да! – ответили ему из кабины. – По Неа прорвались отарии. Девочка-инопланетянка у тебя?

– Здесь. В домике.

– На всякий случай запритесь и включите ионную защиту. Ты знаешь, как это делается?

– Конечно. Мы тренировались в клубе.

– Ну, держись мужчиной. А мы – вперед.

И машина снова понеслась к месту сражения с отариями. Мужчины натягивали шлемы скафандров и проверяли, как прилегают к шее маленькие катушечки лорингофонов. Они готовились к бою.

Виктор ждал, что они сейчас врежутся в стаи отариев и начнут их давить и утюжить, но вместо этого машина обогнула уже целое стадо рассвирепевших, беспрерывно атакующих своих врагов, лятуев и затормозила только на берегу реки. Мужчины один за другим, с разгона бросались в реку и скрывались под водой. Виктор тоже хотел было выскочить, но Оэта придержала его.

– У нас другая задача. Не спеши.

Машина стала медленно разворачиваться. Виктор увидел, как над словно металлической поверхностью воды вздувались и опадали огромные пузыри, будто кто-то вскипятил речную воду.

– Сейчас они очистят реку и погонят отариев до океана. А мы пока займемся уже вылезшими.

Машина помчалась прямо к той куча-мала, что еще копошилась над сраженным лятуем. Водитель на мгновение включил фары, и несколько ослепительно-алых лучей врезались в копошащиеся тела, прошлись по ним и словно подняли отариев в воздух. Они подскакивали на всех восьми щупальцах, расправляли крылья, пытались улететь, отскочить. Как будто это им удавалось. Одни, те, что были вверху, отскакивали метров на десять. Но те, что были внизу, уже наелись до отвала и поэтому не могли подпрыгивать. Они только перекатывались, как колобки.

Постепенно стал вырисовываться дочиста обглоданный скелет лятуя. Он не удивил Виктора. Он ужаснул его, потому что он представил, что же осталось от Андрея. Виктор закричал.

– Скорее! К Андрею!

– Успеется, – буркнул водитель машины и снова включил лезвия алых лучей.

Теперь машина стояла на месте, и водитель рычагом направлял излучающий алый свет фонарь то на одного, то на другого отария. Как только чудовище попадало под луч, оно корчилось, извивалось, а водитель, поворачивая фонарь, исчерчивал его лучом вдоль и поперек. И уж когда чудовище испускало дух, луч перескакивал на следующее.

Виктор смотрел то на чудовище, то на водителя. У того всё сильней и сильней оттопыривалась нижняя губа, а глаза сужались, становились пронзительными и… жалкими. Наконец он не выдержал и обратился к Оэте:

– Не могу… Противно.

Оэта молча приняла из его рук рычаг управления лучом. Она не так ловко и не так быстро, как водитель, но, пожалуй, точней, чем он, стала расправляться с отариями. Их становилось всё меньше. Пополнение из реки перестало прибывать. Люди в скафандрах делали свое дело.

Виктор не понимал только одного: как можно так спокойно вести себя в то время, когда в опасности находятся люди. Больше того – близкие люди. Ведь за спиной Оэты спасается на дереве ее родная дочь! А мать даже не оглядывается и борется с общей опасностью!

Пусть у нее упрямо и скорбно сжаты губы, пусть она кажется уже не серебряной, а просто бледной, и в уголках ее покрасневших глаз то навертываются, то пропадают слезы. Конечно, она волнуется, конечно, она переживает, но ведь вот – дерется с отариями, прежде всего заботится об общем благе, об общей безопасности, а потом уж о… Впрочем, почему «потом уж»? Вместе с тем она дерется и за безопасность своей дочери.

Ведь если разобраться спокойно, Пепе пока что ничто непосредственно не угрожало. Она сидела на дереве, нападавших на нее отариев отогнали и искромсали копытами подоспевшие лятуй. Наконец, люди в скафандрах тоже делали свое дело под водой. Они били врага в воде, не давая ему выползти. Так что можно было и держаться.

И все-таки… Все-таки это здорово. Как смелы и организованны эти серебряные люди, как они умеют подчинить самих себя, свои чувства общему делу. Тому самому, которое в равной степени важно для всех.

Всё это очень нравилось Виктору. Не нравилось только то, что Оэта не спешила на помощь Андрею. Погребенный под грудой копошащихся и перекатывающихся чудищ он, вероятно, десять раз уже мысленно умер. И пусть серебряные люди такие сознательные и выдержанные. Но ведь должны же они понять, что подобное Андрей переживает впервые. Он же наверняка испугался. И хотя, как уверяют все, ему ничего страшного не грозит, его защитит от страшных щупалец костюм-скафандр – страх-то всё равно дело не слишком радостное.

И Виктор уже хотел было сказать об этом Оэте, но она сама поняла, что не дело так долго испытывать мужество инопланетянина, и обратилась к водителю:

– Боюсь, что парнишке приходится туго. Нужно начинать разгонять и этих гадов. Только осторожно… Чтобы не задеть комбинезона.

Водитель словно нехотя оттолкнулся от спинки сиденья и включил еще один фонарь. Его свет оказался уже не пронзительно-алым, а желтым, ядовитым. Водитель осторожно подвел рычагом этот луч к самому крайнему из атакующих Андрея отариев и быстро полоснул его по глазам. Чудовище подпрыгнуло и отскочило в сторону. Если бы у него было не четыре глаза, то можно было бы сказать, что оно озирается, стараясь понять, откуда пришелся такой удар. Но отарий только вращал выпуклыми глазами и растерянно шевелил щупальцами.

Оэта быстро перенесла алый луч и перечеркнула им крест-накрест бурую спину отария. Тот скорчился, перевернулся и затих. Так повторялось несколько раз, пока из-под шевелящейся груды не показался яркий костюм Андрея.

Потом между щупалец просунулась его нога. Она поерзала по земле, нашла точку для упора и явственно напряглась. Водитель провел желтым лучом по спинам двух верхних отариев. Они, конечно, подпрыгнули и отскочили, а другие не успели занять их место. И, видимо, Андрей сразу уловил ослабление давления. Он рванулся и встал на колени. Отарии опять навалились на него: известно, что на лежачего нападать легче всего.

Андрей уже поднялся. Пусть на колени, но поднялся, и поэтому выдержал натиск. Он выпростал руки и стал бороться со щупальцами, стараясь уловить момент, когда можно будет рвануться еще раз и встать наконец на ноги.

Голодные отарии, вероятно, поняли, что они могут упустить, как им казалось, верную добычу, и засуетились. А в суете какая уж драка? Они переплетались, переползали друг через друга, соскальзывали и даже боролись друг с другом, потому что щупальца одних попадали на щупальца других и наверняка жалили их.