Текст книги "Лихославль – это город такой…"

Владимир Соколов

«Хоронили поэта Владимира Соколова… Мягкий снег медленно падал на провожающих, на мертвое лицо поэта, обращенное к небу.

Старый друг Соколова, считающий себя учеником его, Евгений Евтушенко, распростер свою шапку над лицом так странно и горестно неподвижным, и поэтесса Тамара Жирмунская, осторожно касаясь салфеткой, стирала с лица попавшие снежинки.

А снег все падал и падал, последний снег поэта на земле. А когда-то на заре жизни он написал стихи о первом снеге.

Поэты были вместе, и смерть одного из них собрала их в единое и неделимое, и свет их единоличный – тлеющий, мерцающий робким светильником среди хаоса, объединившись, соединившись здесь, у гроба ушедшего, делала их общий светильник мощным, и свет этот единый уходил высоко в небо и в ширь, поглощая хаос, растворяя его. И все, кто прикоснулся к этому единому мощному светильнику, унесли с собой его частицу, потому что где «поэзии витает Дух Святой, скорбь отступает».

С этого печального репортажа писательницы Лидии Медведниковой в лихославль-ском доме детского прозаика Марины Соколовой начался вечер памяти поэта Владимира Николаевича Соколова. В 69-й день его рождения здесь собрались, наверное, самые близкие и самые первые его друзья и родственники.

Из Москвы по этому случаю приехали поэтессы Л.Румарчук, Т. Жирмунская, режиссер Д. Тихомиров и Л. Медведникова. Каждого из них связывает с Владимиром Соколовым, его поэзией свое – совершенно особое. Именно об этом – самом затаенном и искреннем, что неведомым образом сближает, объединяя, человеческие сердца и души, много говорилось за поминальным столом.

Свеча горела, таял воск и плакал медленно слезами под портретом еще совсем юного мальчика, которого ждала нелегкая судьба большого русского поэта. Звучали стихи Соколова и о Соколове, возвращалось прошлое мелкими подробностями воспоминаний. Изредка воцарялось молчание, и тогда отчетливо слышалось прерывистое потрескивание воска. Взгляд невольно обращался на этот звук, встречая открыто смотрящие в мир глаза художника.

Вспоминала поэтесса Лариса Румарчук: «Я познакомилась с Володей когда ему было 25. Конкурс в литинститут был 50 человек на место, но я удивительным образом поступила. Володя в это время литинститут уже закончил и учился в аспирантуре, но поскольку литературный институт все очень любили, то он приходил туда каждый день, даже если не было занятий. Когда я еще училась в школе, я прочла в журнале «Молодая гвардия» стихотворение Владимира Соколова «Первый снег»: «…хоть глазами памяти я тебя увижу…» Но только в литинституте мой друг Евтушенко познакомил меня с Соколовым, который произвел на меня очень большое впечатление: молодой, красивый, с очень загадочным видом. Он никогда не раскрывался, говорил мало, не произносил никаких банальностей.

Мы подружились – Володя, Женя и я и собирались у Евтушенко на 4-й Мещанской, читали стихи. У меня не было стихов о любви. Как-то я читала стихи, а Соколов сказал: «А мне нравится, что у Лоры еще нет стихов о любви, это очень трогательно». Я расстроилась. Выходит, что я еще ребенок, который не дорос до этого серьезного чувства. Я обиделась и сразу же стала сочинять какие-то стихи о любви.

А потом пришла и настоящая любовь, любовь к Володе.

И я поняла, что и мои стихи о любви, и Женины были высосаны из пальца, и только он – Володя, пронзительный лирик, овдовевший уже в тридцать лет, знал, что такое настоящая любовь».

Продолжила поэтесса Тамара Жирмунская: «Володя был удивительным поэтом любви. Сейчас я работаю в газете старшего поколения «Достоинство». И вот незадолго до 8 Марта меня спросили, как я хотела бы отметить этот праздник. И я решила дать лучшие стихи о любви, написанные мужчинами женщинам, начиная с Маяковского. Я перелистала массу томов и выбрала только семь, среди которых замечательное стихотворение Владимира Соколова «Венок».

 
Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви…
Русая девочка, женщина,
Плакали те соловьи.
Пахнет водою на острове
Возле одной из церквей.
Там не признал этой росстани
Юный один соловей.
 
 
Слушаю в зарослях, зарослях,
Не позабыв ничего,
Как удивительно в паузах
Воздух поет за него.
Как он ликует божественно
Там, где у розовых верб
Тень твоя, милая женщина,
Нежно идет на ущерб.
Истина ненаказуема.
Ты указала межу.
Я ни о чем не скажу ему.
Я ни о чем не скажу.
Видишь, за облак барашковый,
Тая, заплыл наконец
Твой васильковый, ромашковый
Неповторимый венец.
 

Я в литинституте знала Володю как друга Ларисы Румарчук. Но в 1966 году меня и еще нескольких писателей, среди которых был и Владимир Соколов, пригласили поехать в Ташкент после ужасного землетрясения. И именно там он как-то мне открылся. Я увидела, что это человек очень мужественный. Мы боялись, что вот еще что-то рухнет, а он выглядел настоящим рыцарем находил для нас удивительные слова. Когда я вернулась из Ташкента, спустя некоторое время вышел очередной «День поэзии», и там я увидела стихотворение «Поэтессы», в котором, как мне кажется, запечатлелись и наши с Володей беседы в Ташкенте.

 
Мне нравятся поэтессы
Их пристальные стихи,
Их сложные интересы,
Загадочные грехи…
 

Встреча в лихославльском доме Марины Соколовой закончилась. Под вечер вместе со столичными поэтессами в сад, где растет величественный Володин дуб, вышли его земляки, жители воспетой им Озерной улицы, и на стенах возрожденной шатровой беседки по старой традиции еще семьи писателя Михаила Козырева написали стихи.

17 апреля 1998 года в Лихославле в районном Центре культуры и досуга прошел литературный вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Владимира Соколова. Инициативу его проведения поддержали администрации района и г. Лихославля, департамент по культуре и образованию администрации области, редакция журнала «Русская провинция». Из Москвы в районный центр приехала вдова поэта М. Роговская, а также многие известные поэты и критики: С. Лесневский, В. Смирнов, Л. Румарчук, Т. Жирмунская, Э. Славгородская, А. Парпара, поэт из Минска А. Скоринкин, актриса О. Куликова, скульптор В. Дудник, из Твери – М. Петров и А. Гевелинг, Е. Сигарев и К. Рябенький, В. Кузьмин и Е. Борисов, группа студентов тверского Колледжа искусства и культуры с преподавателем словесности А. Парфеновым.

Литературный вечер открыла сестра поэта, М. Соколова, рассказавшая об отношении поэта к малой родине, дому, семье, матери.

Выступил профессор Литинститута В. Смирнов: «…Относительно незадолго до смерти В. Соколов написал потрясающие слова:

 
Я устал от ХХ века, от его окровавленных рек,
И не надо мне прав человека, я давно уже не человек,
Я давно уже ангел…
 

Это немыслимо, но в то же время в духе стихов Мандельштама, Есенина, Блока, которого он чувствовал и понимал просто как никто… Всегда за поэтами такого уровня, такой чистоты голоса, такой воли и свободы стоит вот такая сегодня, быть может, горестная поздне-весенняя земля. И эта земля родит ту поэзию, выразителем которой стал В. Соколов…».

Поэтесса Л. Румарчук, поведав слушателям историю своего поэтического взросления, которое прошло рядом с В. Соколовым, напомнила: «Каким бы маленьким не было селенье, оно становится знаменитым, если там родился знаменитый человек – так что вам повезло: ваша лихославльская земля родила большого настоящего поэта, чье имя стоит вровень с самыми видными поэтами современности…».

Трепетно рассказала о своем знакомстве с В. Соколовым редактор московской газеты «Достоинство» поэтесса Т. Жирмунская. «В 1957 году нас пригласил Ташкент, который трясло землетрясением. Сейчас мне даже странно вспоминать, что в эти дни, когда еще не успокоилась стихия, когда было столько развалин, когда так много у Ташкента было забот, нас, группу молодых поэтов, пригласили приехать. В эти трагические дни ташкентцам были нужны стихи. Спутники у меня были очень интересные – Ф. Искандер, А. Яшин и В. Соколов. Нас утром везли к строителям в палаточный городок, потом нас везли в чудом уцелевший дом культуры – там собирались совершенно другие люди… И В. Соколов, которого я знала еще по Литинституту, он, как мальчик, а он был уже тогда широко известный в нашем кругу поэт, по первому слову срывался – туда, сюда…, читал безотказно стихи… В стихах Соколова Ташкент остался совершенно зримыми строками».

Директор ТОКЖИ Е. Борисов сообщил, что «по договоренности с О. Пищулиной областное издательство включило в „Пушкинскую серию“, издаваемую за счет средств областного бюджета, книгу-сборник стихотворений В. Соколова».

Редактор журнала «Русская провинция» М. Петров вспомнил о том, что «в 60-е годы имя Соколова было немного в тени. Но когда мы прочли его строчки, то мы вдруг поняли, что это поэт, который определяет нашу внутреннюю жизнь. Соколов производил впечатление очень одинокого человека. Он всегда был какой-то отдельный и сразу видный в толпе. В нем была какая-то чеканность, во в сей его личности, в его фигуре, в его трости, с которой он в последнее время ходил… Вокруг него было какое-то поле подлинного художественного одиночества, и переступить эту черту было очень сложно… Наш журнал во втором номере публикует прекрасные воспоминания М. Соколовой о его детстве и юности, материалы О. Шестинского о поездке в Болгарию, впервые будет опубликована речь Соколова на ее вручении ему премии в Болгарии.

Вслед за М. Петровым В. Кузьмин и в частности сказал: «Здесь на этой сцене у портрета Владимира Николаевчива я подумал о том, что мне сейчас столько же, сколько было Соколову, когда у него вышел первый поэтический сборник – „Утро в пути“, у которого было и другое название, оставшееся в черновиках – „Крылья“. Этот первоначальный образ как нельзя точно передает состояние его души – состояние вечного полета, неприземленности… В годы, когда творил Соколов, это стоило очень многого. Но он отстоял право свободного полета своей поэтической души».

Поэт Е. Сигарев прочел свой поэтический экспромт:

 
Сказали все, одно добавлю:
Поэзия не стала глуше —
Спасибо люди Лихославля
За то, что сохранили души,
За то, что сохранили слово —
Спасибо вам за Соколова.
 

Лауреат Государственной премии, президент Международного фонда имени М. Ю. Лермонтова поэт А. Парпара начал свое выступление с известных слов «Гении рождаются в провинции, чтобы жить и умереть в Париже». «…У Соколова когда-то были стихи, посвященные своему другу Анатолию Передрееву… Так сложилась судьба, что три замечательных поэта – я их назову по степени ухода из жизни – Н. Рубцов, А. Передреев и В. Соколов дружили, общались… Их жизни были тесно взаимосвязанны, строчки перетекали от одного к другому… „Тихая“ поэзия Соколова звучит громко, она была противопоставлена „барабанной“ поэзии, в которой нет ни сердца, ни ума».

С особым вниманием зал слушал выступление гостя из Белоруссии, поэта А. Скоринкина: «Мы познакомились с В. Соколовым на Кавказе, нас познакомил Лермонтов, его дух, имя его. До этого я преклонялся перед поэзией Соколова, он по сути и открыл мне глаза на современную русскую поэзию… Мы выступали в Железноводске, Владимир Николаевич в заключении своего выступления прочитал стихотворение «Я устал от ХХ века…». Я думаю это настоящий эпиграф для всей его поэзии… Его стихи написаны кровью. Он сумел, несмотря на все эти потрясения и катаклизмы, остаться самим собой. Пройдет время, забудется подлость, и тихий голос Соколова пробьется…».

О своей многолетней увлеченности поэзией В. Соколова поведал известный тверской поэт К. Рябенький: «Поэзия Соколова проникнута легкой грустью… Я прочитаю небольшое свое стихотворение, которое бы не могло родиться, если бы не было поэзии В. Соколова.

 
Я не забуду мгновение:
Чистая гладь на реке.
Девочки светлое пение,
Синий букетик в руке.
Робкие губы застенчиво
Шепчут святые слова.
Девочка, ставшая женщиной,
В эту минуту права…
 

Литературовед Ст. Лесневский привез видеозапись фильма о В. Соколове, снятого по сценарию Е. Евтушенко. «…Когда-то меня привело на Тверскую землю солнце пушкинской поэзии, я побывал в тех местах, которые вдохновляли русского гения. Вот это выражение – «русский гений» – впервые оно употреблено В. Соколовым: «…для того ли русский гений в поле голову сложил». Прекрасно, что сегодня здесь, в Лихославле, мы открываем новую поэтическую землю, которую до поры до времени скромный Владимир Соколов, очень сдержанным человек, хранил в своем сердце. Это место принадлежит не только лихославльцам, но и всей России.

Завершая вечер, глава администрации Лихославльского района В. Иванов сказал: «Поэзия создает красоту. И пока она существует, Россия будет строится, ее будущее впереди. Мы очень рады, что вы посетили наш город, что так тепло и искренне говорили о нашем земляке. Сегодняшний вечер прошел совершенно непринужденно, в каждом слове чувствовалась подлинная русская душа…»

18 апреля 1999 года русскому поэту Владимиру Николаевичу Соколову исполнилось бы 72 года. Этот день всегда радостно и празднично отмечался в его семье: мама пекла пироги, а его сестра, Марина, старалась раздобыть цветы. В этом году подарок к дню рождения Владимира Соколова вновь сделала его мама, Антонина Яковлевна, сохранив архив своего сына: письма к родным и любимым, два рукописных журнала конца сороковых («На заре», «Эпоха, ХХ век»), черновики и автографы стихов, записки, конспекты лекций, варианты первой книги, которую Владимир Соколов собирался назвать «Крылья». Она вышла в 1953 году под заголовком «Утро в пути». Сверток с документами Марина Соколова обнаружила уже в Лихославле, куда вернулась в 1992 году, прихватив из Москвы все бумаги и книги…

Поэт Владимир Николаевич Соколов был ярким представителем русской интеллигенции второй половины XX века со многими присущими ей чертами. Соколову рано пришлось познать жизнь самостоятельную и аскетическую, в которую погрузился Советский Союз после Великой Отечественной войны. Но именно в это время он искал свой путь и твердо сделал выбор – идти дорогой литератора. Над «нехорошей» историей поступления Соколова в Литературный институт им. М. Горького и приоткрывают завесу эти письма. Первая часть из них адресована родителям, а вторая – сценаристке Инне Ивановне Веткиной, первой любви поэта, которая училась на младшем курсе института. Письма Соколова не только знакомят с бытом конца 40-х годов, но предоставляют возможность понять основы формирования художественных интересов молодого поэта.

В подборке публикуется лишь малая часть писем, находящихся в архиве М. Н. Соколовой. Ответные письма не печатаются, пропущены письма В. Н. Соколова из Афона родителям и сестре. Тексты приведены в соответствии с правилами современной пунктуации и орфографии. Сокращения раскрыты в угловых скобках.

Марина СОКОЛОВА,

Владимир КУЗЬМИН

1

Москва. 23.XI.1946

Конечно, телеграфировать не стану. К чему тратить деньги. Письмо также быстро придет. Здоровье у меня пока обыкновенное. Особенных случаев не происходило, окромя того, что я получил 4 по немецкому, 4 по алгебре и 3+ по истории, в четверг делаю химический доклад по углеводам. Тема большая. Всего у нас 6 докладов по углеводам – я делаю первый – история углеводов. К деньгам привыкнуть не могу. Бывают дни – ничего не трачу, а бывают – сразу тридцатку. Дома поддерживаю порядок. Даже хлеб начал резать, как следует, а не с горбушки. Стандартные справки отвез. В баню сходил. В магазине покамест (хорошее слово) получил только конфеты.

Каждый день жарю мясо. Супы еще не варил. Мясо примерзло к окну. Масло стало каменным. Когда оттаивает – крошится. Но это ничего. Потребляю.

Много книг купил. И проза и стихи.

Всего хорошего.

Володя.

2

Москва. 2.XII.1946

Здравствуйте все вы – и Марина, и мама, и папа!

Я, между прочим, послал вам уже письмо и телеграмму, а вы все их не получили. Я в этом не виноват. Благополучно сделал доклад по химии, мне за него поставили 5. Писали сочинение по литературе. Я написал. Не знаю, что получу.

Ездил в архив, получил карточки. Принесли мне жировку – 189 р <ублей> и сколько-то копеек. За электричество почему-то 114 р <ублей>. Пойду узнаю в домоуправлении. Почему так много.

Заходил ко мне Останкевич1818
  Сослуживец Антонины Яковлевны Соколовой (1904–1980).


[Закрыть], просил пилу. Надо дать ему?

Почему вы ничего не пишите? Конечно, посылать нервные телеграммы легче всего! А что тебе, например, папа стоит написать письмо? Мо… (Представьте себе, меня оторвали от письма. Пришла какая-то женщина: «Привет от папы и мамы». Посидела, поговорила минут 10 и ушла. Это некая Евг <ения> Владимировна. Вы ее, конечно, знаете).

Мама тоже могла написать хоть 15 строчек (обещала каждый день писать!). Ну что ей стоит. Села, написала и опять пошла. Учтите, что на новый год я могу и не приехать. Занятия кончаются 30. А если поеду, то все равно к 1 не поспею, и новый год встречу в какой-нибудь Нарве на чемоданах. А если ехать 29, то приеду к вам 31 утром. Это, конечно, можно сделать, но как я достану билет? И потом мы с Додиком1919
  ЛАНГЕ Давид Александрович (1928-конец 50-х), врач, один из самых близких со школьных лет друзей Соколова.


[Закрыть] собираемся ехать, а его могут и не отпустить 20. Да, мне потом не хочется проситься отпустить меня 29.

Путаница…

(Опять оторвали от письма. Сухардэ2020
  СУХАРДЭ Лидия – соседка Соколовых по «Славянскому базару» (ул. 25 Октября, дом 17, кв. 175, ныне ул. Никольская).


[Закрыть]: «Почему маме не пишешь?» – «А они мне пишут?» «Ну и что, ты ей пиши. Она мне телеграмму прислала и подпись почему-то – Соня, а не Тоня». «Телеграмму… Подумаешь… вот мне 3 телеграммы подряд прислали и на всех – «папа и Маша» или просто – «Маша»).

Мама! Вообще, по-моему можно мне и не писать, ты просто у папы спрашивай, тебе все расскажет. Он же лучше меня знает обо мне, настолько лучше, что даже мне пишет обо мне: «времени у тебя свободного нет и т <ак> д <алее>. Это мне напоминает:

– Слушай, Хайм – Рабинович умер!

– Как умер? Вон он сам идет!

– Что ты, Хайм, он и сам об этом еще не знает.

Пишите! (Только не телеграммы). Я.

3

Москва. 18.VII.1947

Здравствуйте, папа, мама, Марина!

В первых строках своего письма спешу сообщить вам, что доехал благополучно, с одной пересадкой («Сокол»)2121
  Летом 1947 года Соколов остался в Москве и готовился к экзаменам в Литературный институт. А. Я. Соколова с дочерью Мариной отплыли на пароходе в Уфу, в которой тогда работал Николай Семенович Соколов (1903–1964).


[Закрыть].

Документы в институт сдал уже давно и жду письменного ответа, но думаю сегодня сходить туда сам. Оставленных мамой денег хватило до 9 числа. 9 получил тысячу.

Дали мне не литер «Б»2222
  Литеры «А», «Б», «М», «С» – типы продуктовых карточек, отличались набором и количеством продуктов.


[Закрыть], а абонемент. На нем, как известно, нет крупы и вместо 5 килограмм мяса – 2. но зато побольше сахара на сто грамм. Хлеб у меня пока в количестве 950 г <раммов>. Купить декаду2323
  «Декада» – хлебные карточки на месяц.


[Закрыть] я еще не сумел. Продукты после вашего отъезда не получал. Во-первых не было. Во-вторых, когда появилось кое-что – давка. Когда получил папины деньги, я все это выкупил, истратил более 200 рублей. Масло дорогое попалось, но щас эти продукты почти канули. Делать нечего. Все едим и едим. Съездили на огород. К тому же пополнил «Тихий Дон» не хватавшими томами и купил из этих же выпусков – Фурманова, Гайдара, Горбатова, Бородина, Маяковского и пр.

За квартиру не платил. Дальше покупку книг приостановил.

Хва!

Начал готовиться к испытаниям. С 10 – сдавать, очевидно буду с первого.

Иногда ем в закусочной. Знаешь, там, где была столовая по карточкам для всех, на углу против «Савоя». В среднем на эту еду тратится 20 рублей. Искал дешевых чайных. Нету. На Пироговскую2424
  На ул. Пироговская находилась столовая ЦГАДА, где служила мама Соколова.


[Закрыть] ездить – пока назад едешь, опять есть захочешь.

Котенок вырос большой, жирный и безумный. Тобка2525
  Тоба, Тобка и т. п. – кличка собаки Соколовых.


[Закрыть] с аппетитом съедает третью часть продуктов. Делимся часто. Сам варю часто. Но уже варить нечего. Переходим на рынок. К вам приехать не могу – по сем <ейным> причинам. Тыща перестала быть тыщей, стала тощей. Настроение веселое. Знакомых нет, Кота2626
  «Кот» – ОРЛОВ Константин Иванович (1928) – сосед Соколова по дому, его приятель, учился в Литинституте, но не закончил его.


[Закрыть] не вижу. Дод2727
  См. прим. 4.


[Закрыть] в лагере. Шлите письма.

4

Москва. 21.VII.1947

Здравствуйте, уфимцы!

Папа, мама, Марина, разрешите вам доложить, что квартира № 175 продолжает жить: сиречь – ходить, спать, читать, говорить, ругаться, лаять, мяукать, пачкать пол, вставать на четвереньки и зачастую есть; в своем полном составе, т <о> е <сть> в том, в каком она осталась с 1-ого июля и истратила 1220 р <ублей> – 140 р <ублей> 50 к <опеек> = 1079 р <ублей> 50 к <опеек>. Особых событий, достойных занесения на этот лист, не произошло, посему и будем заносить недостойные. С недавних пор Тоба совершила огромный шаг, который ее еще больше приблизил к человеку, поставив с ним на одну ступень, в этом отношении – Тоба научилась есть не больше одного раза в день и совершенно приостановила дальнейшее свое похудение. Котенок (неименованное существо, есть адское подозрение, что также является неодушевленным предметом) научился есть конфеты и воровать таковые. Сейчас уже отдыхает за неимением предмета вожделений. Ваш холопишко Володька сын Николаев особых успехов, кроме выучения 1/2 географии и 2/3 немецкого яз <ыка>, не проявил и пребывает в своем еженедельном состоянии. На этом личные интересы и успехи перестают подвергаться перечислению.

Общие интересы кв <артиры> № 175 дома 17 по ул <ице> 25 Октября, Свердловского р <айо> на, 25 отдел милиции г <орода> Москвы (Центр).

1. Когда приедете?

2. Приедете или приплывете?

3. Как всеобщее здоровье дорогих наших шизофреников и дистрофиков?

4. Как назвали реку, впадающую от вашего дома в р <еку> Белую? (Надеюсь, сухощава, лядаща, аще постыла ее наслезила).

5. Загорел ли папа? (Пусть пришлет письмо). Долго ли ездит по трассе?

6. До какого мама дистрофирует по бюллетеню? (Пусть больше есть жиров и мясо рыбы).

7. Завела ли Маринка сибирскую лайку или хоть на худой конец австралийскую кенгуру?

8. Тут Тобиков один интерес, лежит, глядит на меня и облизывается: просит меду – знает, что вам письмо пишу.

Стихов мы не пишем.

Лечим свои гадости2828
  Летом Соколова мучила простуда.


[Закрыть]. Мази не хватило. Эта штука может оказаться хронической. Одна штука заклеила правый угол рта, так что при случае еды она болит.

Ответа из института все нет. Что эта приемная комиссия делает? Чем она занимается?! Но это мелочь.

Вчера купил лампу новую. В соседях перегорела. 30 рублей истратил на самом истёке. 18 рублей истратил на фотографии. Вот: надо в институт. Вот и все покамест. Ничего особенного нет в нашей жизни и вообще.

Ждем.

Володя.

5

Москва. 1.XII.1947

Здравствуйте дорогие мои уфимцы! Получил я сегодня ваши письма и перевод, что было очень кстати. Мое присутствие в Москве, несмотря на всю его деятельную насыщенность, оказалось напрасным. 28-ого мне возвратили документы из Лит <ературного> института, конечно, были приложены все силы, чтобы пройти приемную комиссию заново (и я прошел ее заново, но принят не был). До экзаменов меня не допустили. 11 августа начинаю сдавать приемные испытания в Моск <овский> городской педагогический ин <ститу> т на литфак2929
  Соколов успешно сдал экзамены и был зачислен на первый курс.


[Закрыть]. Больше некуда, да и некогда уже было выбирать, ведь тридцать первого июля кончался прием во все институты. Придется этот учебный год учиться тут.

Когда приедете, всю эту путанную, нехорошую историю прохождения моих стихов через прием <ную> комиссию я расскажу сам. Конечно, дело не в стихах, хотя это и является поводом отчисления. Я на это плюнул и решил идти в пединститут. Конечно, в будущем году снова буду поступать в этот институт и уже не буду так наивен. Е <лена> А <лександровна>3030
  БЛАГИНИНА Елена Александровна (1903), поэтесса. Руководила поэтическим кружком, отдельно занималась с Соколовым, хлопотала о его зачислении в Литинститут через известного советского поэта В. Казина.


[Закрыть] делала все, что в ее силах.

Меня это дело не расстроило, а только обозлило. В общем, об этом потом поговорим.

Сейчас я думаю съездить опять на огород и опять повторить пройденные предметы. Вы там не огорчайтесь, что все так вышло – мне надо огорчаться, а раз я не огорчаюсь, значит, это дело огорчения не стоит. Отдыхайте там как следует эти последние дни вашего отпуска. Настроение у меня хорошее, вы же знаете, что меня ничем не пробьешь в этом отношении. В своей правоте я убежден, и ничто не сможет сбить меня с того пути, который я выбрал.

Приехал Додик3131
  См. примечание 4.


[Закрыть]. Он сейчас у меня сидит и читает, а после этого встанет и уйдет. Завтра опять придет, сядет в угол, возьмет книгу, не отрываясь от нее часа 2, просидит, потом пойдет домой. Но я его, конечно, выбиваю из этой колеи своими разговорами. Но у него сейчас времени тоже мало. Он еще не покончил дела с училищем, уходя в отпуск. Мы с ним занимаемся немецким.

Ну, пока! Пишите. Володя.

6

В поезде на Пятигорск. Март, 1949

Ну что ж, пишу вам с дороги, мама, Марина и Тобик. Еду я сквозь сплошную зиму и даже сквозь буран. Говорят, в Пятигорске паршивая погода.

Но мне все равно – в Москве тоже слякоть, а тут хоть Кавказ.

Никаких приключений и происшествий нет.

Едут со мной 3 дядьки, оба они с язвами и камнями оба… на, да! А третий… вот в смысле третьего трудно что сказать. На меня удивились. Здоровый человек едет в такое время в Пятигорск. Там, говорят, одни больные. Ну что ж – тем лучше. Буду выделяться на общем фоне своим пышущим здоровьем.

Настроение хорошее. Орет различная музыка. Яблоки пока не дешевле московских и то их нет. Это между Орлом и Курском.

Вот и все.

Ждите конвертов.

Володя.

7

В поезде на Пятигорск. 16.III.1949.

Привет Додику, воздушный поцелуй Гале и плотский поцелуй Автобусу3232
  Автобус – кличка собаки Соколовых.


[Закрыть].

Продолжение.

…Сейчас мы стоим в Белгороде.

После слякоти предыдущих мест слегка сухая погода кажется хорошей. Небо без туч и синее. Никакого города не видно. Есть только недостроенный вокзальчик и ветер.

В Курске я опустил вам письмо. Это опущу в Харькове. Уж Харьков-то, наверное, будет настоящим городом. На букв «М» нас дернуло и мы покатились. В нашем вагоне уже зажжен свет. Даже уютно.

Вот скоро будет 9.10 и я выйду на Харьковскую платформу.

Один тип изогнутый в дугу желанием нравиться и угодить всему миру, сообщил мне, что, когда он неделю назад уезжал из Пятигорска, там было сухо, выступила первая трава и выросли подснежники.

Это меня больше устраивает.

Я ем котлеты, пью молоко, уничтожающе отношусь к <нерзб.>. 6 яблок меня не устроили ни в желудочном, ни в карманном отношении.

Вот радио изнывает:

«Моя любовь не струйка дыма,

Что таит вдруг в сиянье дня,

А вы прошли с улыбкой мимо

И не заметили меня».

Мне же не хочется так быстро петь это деньгам, которые больше напоминают струйку дыма, чем любовные чувства.

Почитываю. Писать ничего не хочу. От московских забот с трудом отвыкаю.

Настроение очень хорошее.

Володя.

8

В поезде на Пятигорск. 17.III.1949

Мам, Марина, Тобик!

12 часов дня. По правую руку идет Таганрогский залив, это уже Азовское море (Таганрог мы не задели, пройдя стороной).

Я съел почти банку кислого молока и 2 яблока (Для мамы: на этот раз 5 пара), после чего пришел к мысли, что следовало бы написать письмо. Едем мы уже по местам, где тепловато и снег очень редок. Залив весь во льду. На остановках рыба во всех видах. Но меня она не трогает. Сейчас по обеим бокам высокие насыпи, кончающиеся синим небом. Вот, выехали, оказывается идем почти вплотную к заливу.

Сижу и смотрю сразу в 2 окна. Дверь в коридор из купе открыта…

Тормозим. Залив кончился. Вместо него деревушка. Вблизи домишки из кое-чего крытые соломой.

Солнца уже много. Даже руке тепло писать.

В этих местах очень дорогая картошка, не знаю почем. Проводницы под страхом милиции торгуют этими изысканными плодами. Сейчас они все мешки продали, а всю дорогу мучались. Сплошные переживания.

Мой сосед снизу сошел. В Харцызске, там, где я опустил второе письмо к вам. Харьков-то нас принял на такую платформу, что вокзал оказался далеко и я не снизошел его посетить.

Слева идет <нрзб.>, городишко весь в дыму от нашего паровоза.

Уже тепло. А ведь полдороги шли снега и бураны.

У меня в этом году две весны.

Вот и все, пока.

Володя.

9

Афон. 27.IV.1951

Я думаю, что Чаковский3333
  ЧАКОВСКИЙ Александр Борисович (1913), прозаик. В начале 1950-х особенно был известен его роман «У нас уже утро» (1949; Сталинская премия, 1950), который и мог читать Соколов, а также повесть «Хван Чер стоит на посту» (1951).


[Закрыть], действительно, слабый писатель.

Может быть, просто у него вкусы дурные – хемингуэйские, и он не может справиться с действительностью. Кажется раньше, когда немножечко декаданса сама жизнь предоставляла – он лучше писал.

Ведь все безумно поверхностно. Он как будто лирический очерк сочиняет. А так хочется посмотреть на то, про что он пишет… Хотя бы уж природы нарисовал маленько.

Но знаешь, есть несколько мест – очень трогающих. Я сейчас их не помню, но когда читал, то даже от восторга в воздухе ногами дрыгал, это я всегда так делаю, когда читаю лежа. Иногда ведь испытываешь желание встать на голову.

Пишу я тебе на берегу, ушел я далеко-далеко и могу уйти еще дальше. А могу и не уходить. Чего хочу, то и делаю.

Солнце печет.

А эти три дня была почти стопроцентная влажность, туман и дождь – почти без перерыва. Левый глаз немножечко мешает, но, по-моему, он сейчас поправится.

Перевернулся. Лег на брюхо. Перед носом трава, одуванчики и белый клевер. Сейчас солнце будет мне греть спину. А ноги я свесил с обрыва.

Тут как-то я радио слушал: пел Коваленков: «Первый город всей земли советской». Я глупо улыбался и думал в твою сторону. Знаешь, мне много бы тебе хотелось написать. Но я ведь сижу у моря, оно шумит и отвлекает.

Письмо это было очень длинное, но я его разорвал и пустил по ветру, потому что оно было каким-то пустым и неврастеническим. И писал я его вчера в темный и пасмурный день.

Облака тут идут так низко, что днищами задевают верхушки гор и подолгу сидят на них.

Петухи кричат.

Тут есть метросторой. Это так называется строительство туннеля – глубокого! под Афонской горой и под другими горами. Я пойду еще дальше.

Путешествие почти закончил. Уходил далеко от Афона. Но стало темнеть над санаторием. Появилась еще одна дырка в ботинке, и я вернулся. Сижу около Афона, у въезда, и пью за твое здоровье кахетинское и дописываю письмо.

Володя.

10

Афон. 30.IV.1951

Надоело мне тут. Хочется в Москву. На троллейбус. Куда-нибудь в наши места.

Хочется позвонить тебе, сманить на какую-нибудь старую картину3434
  Одним из увлечений семьи Соколовых было посещение кинотеатра «Повторного фильма», располагавшегося тогда у Никитских ворот.


[Закрыть], сказать тебе какую-нибудь чушь.

Я тут совершил кражу, забрался в чей-то кабинет и высосал всю чернильницу своей ручкой. Московской заправки хватило мне на 9 суток. Теперь я пришел из Ахали (снизу) в санаторий (наверх). Купил по дороге «Смену» (7 номер). Сидел в коридоре, читал, пока меняли белье на постели…

И вот пишу тебе письмо.

Ина. Как мне стыдно за письмо в рифму. Но у меня просто было тяжелое настроение.

Я хотел пошутить, хоть как-то.

Письмо бы получить твое, Ина.

Почему оно не приходит?

Интересно, был тогда в субботу вечер3535
  Речь идет об одном из многочисленных вечеров в Литинституте. Соколов был их неизменным участником и часто ведущим.


[Закрыть], или нет?

Или провалили все со скандалом?

Или вышло? Ты не знаешь?

Плохо, наверное, было. А, может, нет.

Я ведь пишу тебе на телеграф.

А может, на почтамт надо?

Я это письмо шлю тебе домой.

11

Афон. 1.V.1951

С утра сегодня музыка.

Знакомые майские марши.

Ина! Надоело мне тут. Сейчас я сижу на берегу. Весь в брызгах. В Москве пол одиннадцатого. В Афоне – пол двенадцатого. И везде праздник.

Наши сейчас на демонстрации, стоят еще на улице Горького. Но танки, наверное, уже прошли и по их приблизительному следу, в голубом дыму, Юзик3636
  ОСТРОВСКИЙ Иосиф – драматург, однокурсник Соколова.


[Закрыть] убегает от начальства, чтоб не нести транспаранта.

А я сижу на береге весь в брызгах.

Если б сейчас я поймал золотую рыбку – то за то, чтоб очутиться в Москве, нес бы этот транспарант все-все время и не требовал смены.