Текст книги "Охота на монстра"

Лязгнула металлическая переборка, и Славцев тут же, не тратя времени понапрасну, подкатился к Анатолию Лутченко, вцепился зубами в скотч.

– Санта Фелита! – жалобно пробормотал Алессандро Пирелли. – Спасибо, Андрей! Я твой должник…

Но капитан не слушал второго механика – остервенело рвал путы зубами. Куски скотча прилипали к лицу, к губам и языку, Андрей сердито отфыркивался. Лутченко, как мог, помогал товарищу – старательно приподнимал скованные руки, пытался развести кисти, чтоб Славцеву было сподручнее.

Наконец Андрей добился того, чего хотел: доктор вскочил на ноги, растирая затекшие пальцы.

– Давай мне! – поторопил его Славцев.

Медлить было нельзя. Лутченко упал на колени, намереваясь зубами вцепиться в липкие ленты, которые сковывали руки нового командира «Осла».

– Дурак! – ругнулся Андрей. – Стакан, тарелку разбей! Бутылку! Что угодно, лишь бы острую кромку получить!

– Тьфу ты! – доктор разозлился на самого себя за глупость.

Они ведь находились в кают-компании – хватило и двух минут, чтоб «организовать» нож и освободить руки пленников.

Впрочем, времени все равно оказалось недостаточно. Корабль сильно вздрогнул – раз, потом другой, третий.

– Суки, вот суки! – Славцев в ярости ударил ладонью по переборке. – Мы опоздали!!!

Мигнули лампы, погасли… Что-то зашипело за стеной.

– Санта Фелита… – в темноте прошептал Пирелли. – Что это было?

– Думаю, ходовой мостик, узел связи и машинное, – с досадой ответил Андрей. – Сволочи… Все взорвали.

Мигнули и включились красные аварийные светодиоды, залив отсек зловещим кровавым туманом.

– Что теперь будет? – боцман подошел к двери кают-компании, дернул ее, но створка не поддалась. И Букач, неожиданно для самого себя, провел дрогнувшей ладонью по металлической переборке. – Ослик наш…

– Умрем, – с кривой усмешкой объяснил Славцев. – Так, как сказал Рогофф. Или от нехватки кислорода, он же улетучивается через трещины в обшивке, или, как вариант, оттого, что «Осел» сгорит в короне Z-327. А эти гады… с нашим грузом… уходят. И Йоханссон с ними! Черт!!!

Он несколько раз ударил кулаком по стене, от бессилия.

– Говорил я Нику: женщина на борту – это к несчастью, – машинально пробормотал Букач, глянув на товарищей.

Те сидели молча, подавленные произошедшим. Мертвый Николай Атаманов лежал рядом, на палубе. Человек, на которого они привыкли рассчитывать в трудные мгновения…

– Теперь Йоханссон на борту нет! – Славцев предавался унынию минуту, не больше. Он просто не умел, не был приучен сдаваться. – Лутченко! Анатолий!!! Мне нужен Христо Малков! Попробуй привести его в чувство! Необходимо разблокировать створку!

– Не уверен, что смогу помочь ему очнуться, – с сожалением ответил доктор. – Христо надышался какой-то гадости, он ничего не соображает. Не пойму, как это вышло?

– Да очень просто! – теперь Славцеву была понятна вся комбинация и роль каждого «актера». – Это Памела! Вспомните слова Скупого: «Молодец, Пам! Классно вырубила чувака…» Эта тварь незаметно поместила в отсеке связи контейнер с каким-то сильнодействующим газом. Я уверен, Йоханссон привела его в действие в тот момент, когда Малков – по приказу Атаманова – собирался передать в информаторий сектора данные о нашей встрече с чужим «аварийным» кораблем. Наверняка не успел передать – связиста просто вырубили газом. Анатолий, мне нужен Христо! Без него дверь не открыть!

– Питания нет… – с трудом, невнятно, пробормотал Ризе, лежавший на полу, и попытался приподняться.

– Что такое, Карл? – Лутченко оказался возле старшего механика, пострадавшего от сильного удара прикладом в голову.

– Поднимите меня, – попросил Ризе, что-то нащупывая в нагрудном кармане. – К двери… Питания нет.

Руки старшего механика дрожали, когда он принялся копаться какими-то маленькими иголками и отвертками в узкой щели.

– Питания нет, – более связно повторил Карл. – При взрыве отключились магистрали… Это значит, электроблокиратор неактивен. Запоры можно откинуть. Сейчас…

Что-то тихо щелкнуло, и Ризе показал знаком: следует тянуть створку на себя. Славцев и Букач ухватились за ручки одновременно, дернули изо всех сил.

– Есть! – радостно выдохнул боцман. – Мы свободны!

Но здесь, в коридоре, шипение кислорода, утекавшего в космическое пространство сквозь появившиеся микротрещины, было еще более пугающим.

13 апреля 2110 года

…Юрген Шлиман вновь шел по коридору «Медузы» – сердце колотилось бешено, и, наверное, здорово подскочило давление. От этого физик чувствовал себя не в своей тарелке, только думать о собственном здоровье он не хотел.

До главного эксперимента оставалось менее суток: совсем недавно Марк Айштейн решил окончательно – опыт с «проколом» пространства, с образованием устойчивого тоннеля в иную реальность будет проведен завтра.

Завтра, и точка! Это значит, осталось совсем немного – а там как бог даст. «Со щитом или на щите» – кажется, так говорили древние…

Менее чем через сутки станет известно – кто он, Марк Айштейн? Гениальный провидец, талантливейший ученый, опередивший время? Или неудачник, имя которого не останется в истории? А вместе с ним в небытие уйдут и Януш Боку, и он сам, Юрген Шлиман. Товарищи и соратники, все эти годы бившиеся вместе с лидером проекта над решением невероятно сложной задачи…

Сердце стучало так, что Юрген не мог спать, не мог думать ни о чем, кроме испытаний. Или – или. Или они станут героями, чьи имена впишут в историю человечества золотыми буквами, или изгоями, объектом для жестоких насмешек.

Юрген тяжело вздохнул, вытер пот со лба. Выбрался из своего жилища в коридор, постучал в дверь Януша Боку. Теперь, накануне решающего эксперимента, Шлиман готов был выкинуть из головы все, даже ссору из-за Моники…

Кто бы мог подумать, что женщина встанет между двумя друзьями, прошагавшими плечом к плечу такую чудовищную дистанцию? От конференц-зала галактического института экспериментальной физики, от оглушительного свиста и оскорбительных выкриков до «Медузы». До рукотворного лабиринта, созданного в космосе благодаря энергии и энтузиазму трех ученых.

И Моники…

Шлиман постучал в дверь старого друга и, не дождавшись ответа, толкнул створку, которая оказалась незаперта. Он привык входить к Янушу вот так вот – без приглашения, даже без стука. Лишь в последнее время все изменилось.

В «квартире» друга царил полумрак.

– Януш? – тихо позвал Шлиман, но ответа не услышал.

Услышал какой-то тихий смех и… возню, что ли? В дальнем помещении, там, где находилась спальня.

– Януш! – Юрген, мысли которого были сосредоточены на завтрашнем эксперименте, шагнул вперед, нетерпеливо толкнул дверь.

Сейчас, накануне решающей битвы, он хотел помириться со старым другом. Он хотел завтра, в главный час своей жизни, идти в бой плечом к плечу с Янушем. Так, как было все последние годы.

Толкнул дверь и замер на пороге. Все-таки жизнь – сложная штука. В ней, в окружающем мире есть такое, что невозможно понять с помощью привычных органов чувств. Иногда вдруг случается – ни глаза, ни уши не в состоянии помочь, но ты четко знаешь ответ на вопрос.

Вот и сейчас произошло нечто похожее. Юрген замер на пороге, и те двое, в постели, тоже замерли, увидев вторгшегося человека. Совершенно неуместного в спальне.

А Юрген вдруг почувствовал, как резко кольнуло в сердце. Он-то сразу понял, что в постели Януша – Моника. Пусть даже девушка нырнула под одеяло, возможно, от смущения, от чувства неловкости за произошедшее, но Шлиман точно знал: это Моника Траутман. И не надо было ни слов, ни объяснений, ни верхнего освещения, чтоб проверить…

– Юрген! – кто-то тихонько тронул физика за плечо, и он резко вздрогнул, стряхивая с себя, будто осеннюю листву, картины из прошлого. – Юрген! Дрешер, директор галактического института физики, отказался с вами говорить. Узнал, что вы ничего не помните, и отказался. Но там, в коридоре, другой посетитель…

Шлиман очнулся полностью – включился в реальность. Перед ним стоял Герхард Липински, в аккуратно выглаженном белом халате, с аккуратной прической, с легкой улыбкой, чем-то напоминавшей улыбку Марка Айштейна. День проходил за днем, а лечащий врач не менялся, так, словно, однажды став образцовым медиком, он увековечил себя в виде эталонной цифровой копии.

– Посетитель… – терпеливо повторил доктор. – Только не Дрешер. Директор института физики не поехал. Узнав, что вы ничего не помните об аварии, он отказался от встречи, гм… сославшись на срочные дела.

– Марк Айштейн?!

Шлиман разволновался, хотел подняться, но Герхард остановил его резким, испуганным движением ладони.

– Януш Боку? – по лицу медика пациент понял, что с первой попытки не угадал.

И опять не угадал.

– Моника Траутман?!

Теперь не выдержал Герхард, потому что глаза пациента совершенно безосновательно засветились от радости. Наполнились счастьем, словно у ребенка, вдруг узнавшего, что его самая заветная мечта сбылась.

– Нет-нет! – быстро сказал Липински. – Это офицер полиции, капитан Ортега.

– Полиции… – сиявшие счастьем глаза разом потухли, стали почти безжизненными.

Затем пациент, три года пролежавший в коме, опустил веки.

– Юрген, так пригласить его? Не возражаете? Сам я не в восторге, но… Капитан Ортега проделал многочасовую дорогу, чтобы побеседовать с вами…

Шлиман не ответил, лишь молча кивнул головой. Он мечтал о совсем других посетителях, совсем другом разговоре…

– Юрген! – еще не видя гостя, физик почувствовал его: это был чуть полноватый, уверенный в себе и энергичный мужчина средних лет.

Пожалуй, до сорока. Да, до сорока. Скорее, до тридцати пяти. Теперь Шлиман умел воспринимать окружающий мир без помощи зрения. Он поднял веки даже без любопытства – знал, что не ошибся. Посмотрел, чтобы проверить.

Не ошибся.

– Юрген! – чуть полноватый мужчина средних лет в форме офицера галактической полиции дружески улыбался. – Я – Сантос Ортега! Вы не представляете, как я рад видеть вас в добром здравии!

– Разве мы прежде встречались? – медленно спросил физик, перебирая в уме знакомых, стараясь припомнить это лицо.

– Ну, вы меня не знаете, – еще шире улыбнулся капитан, – но я-то с вами знаком уже три года, с момента аварии на «Медузе».

– Аварии?! – Юрген распереживался так, что неодобрительно пискнул какой-то прибор, липкими присосками подключенный к телу пациента.

– Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, – капитан озабоченно глянул на стойку с аппаратами, мигавшими разноцветными лампочками. – Пожалуйста, не волнуйтесь, Юрген! Это очень важно, чтобы вы не волновались! А то господин Липински ворвется сюда и прогонит меня прочь. Еле-еле удалось добиться разрешения на беседу… Мне так важно снять с вас показания и наконец закончить эту историю!

– Какую историю? – Шлиман попытался дышать глубоко и ровно, так, чтобы обмануть чуткие машины, следившие за его состоянием.

Впрочем, наверное, таким способом все равно невозможно удержать в норме показатели пульса и давления…

– Вообще-то Липински запретил говорить с вами об этом, – Сантос Ортега заговорщически подмигнул пациенту. – Но мы же можем немного посекретничать, правда? Ни вы, ни я не скажем врачу ни слова… А мне так важно сегодня все закончить и поставить жирный крест – работа проделана до конца!

– Какой жирный крест? – физик ничего не понимал.

Офицер полиции выражался так странно и косноязычно, что лишь пугал Шлимана, который вновь начал волноваться.

– Сказать по правде, дело об аварии на станции «Медуза» было моим первым делом, – признал Ортега. – Я тогда пришел в управление третьего округа полицейского контроля после офицерской школы. И сразу – авария в нашем секторе ответственности. Да еще такая! Спросите, почему мне доверили это расследование? Наверное, потому, что никто не хотел им заниматься. А мне – зеленому новичку – все было интересно. Понимаете?

– Нет! – раздраженно буркнул физик. – Ничего не понимаю!

– Поручили это дело, и поначалу я даже впал в депрессию. Думал: вот так начало карьеры! Типичный «глухарь», без всяких шансов найти какие-то следы, ниточки. Надежда была только на вас, на ваши показания. Сначала, пока все исследовали на «Медузе», пока станцию проверяла специальная комиссия из федерального центра, я каждый день молился, чтобы вы очнулись. Смешно? Вот, правда: сидел по вечерам и молился, так мне были нужны ваши показания…

А потом это прошло. Глупо, наверное, но… Знаете, месяц-другой – все горит внутри, ты хочешь любой ценой найти правду… А потом… потом проходит квартал… год… еще год… Все давно устали от невозможности выяснить правду, а единственный свидетель – то есть вы – по-прежнему в коме. Так шло время. В конце концов дело закрыли и сдали в архив.

– Капитан! – Юрген Шлиман не выдержал, нервно сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. – Что произошло на «Медузе»?!

Офицер полиции грустно вздохнул.

– Когда-то я хотел спросить об этом у вас, – сказал он. – Ждал-ждал. Напрасно… Вы очнулись и сообщили врачу, Герхарду Липински, что потеряли сознание за секунду до пуска агрегата. Тогда я понял – не осталось никаких шансов докопаться до истины.

– Капитан!!! Что произошло на «Медузе»?! Где люди?! Где все те люди, что были вместе со мной на станции?! Скажите хоть что-нибудь разумное!

– Погибли, – спокойно, без тени сожаления, ответил Ортега, но, увидев, как изменились глаза пациента, спохватился: – Нет, конечно, с формальной точки зрения не доказано, что они погибли. Они исчезли бесследно, почти все. Впрочем, давайте поговорим об этом чуть позже. Давайте начнем с формальностей. Я поставлю на столик видеодиктофон, а потом задам несколько вопросов, так сказать, «под запись»… Не возражаете?

– Нет! Только поскорее! – Юрген готов был задушить дурака-полицейского, не понимавшего простой истины: физику нужно сейчас, в эту же секунду, узнать всю правду о «Медузе»!

Сантос Ортега никуда не торопился. Он аккуратно пристроил на столике видеодиктофон, включил его, прокашлялся.

– Итак, – сказал офицер полиции, – представьтесь, пожалуйста.

– Юрген Шлиман, физик, сотрудник лаборатории экспериментальной физики «Медуза», – нетерпеливо выпалил пациент.

Он готов был сказать даже больше, чем спрашивают, лишь бы побыстрее закончилась дурацкая вводная часть.

– Вы были помощником Марка Айштейна? – задал следующий вопрос Ортега.

– Да, его правой рукой, – ответил Шлиман. – Или левой, если правой рукой считать Януша Боку.

– Чем занималась лаборатория Айштейна?

Юрген тяжело выдохнул, посмотрел на полицейского чуть ли не с ненавистью. Говорить о том, чем занимался Айштейн, можно было часами.

– Черт! – ругнулся Шлиман, но все-таки взял себя в руки. Начал объяснять, стараясь, по возможности, уложить суть в более короткие формулировки. – В общей теории относительности Эйнштейна пространство как бы четырехмерно: три координатные оси – икс, игрек и зет, а еще время – четвертая координата.

С середины двадцатого века велись попытки переписать уравнения общей теории относительности – так, чтобы «примирить» их с квантовой механикой. Существует мнение, что гравитация – это видимое проявление искажений в ткани пространство-время, но этим дело не ограничивается.

Кратко говоря, Айштейн ввел в привычную модель четыре дополнительные координаты для создания более полной системы, описывающей окружающий нас мир. Марк не был первым, кто пытался создать такую структуру. Ранее существовала квантовая теория Хайма, затем мощная математическая модель – восьмимерная Вселенная Хайма – Дрешера.

В ходе теоретических изысканий Айштейн пришел к выводу, что, сделав правильные расчеты, смоделировав на бумаге и на компьютере точную картину вселенной, можно затем выполнить практический эксперимент, благо существует техническая возможность его провести.

– Э-э-э… – Сантос Ортега озадаченно почесал себя за ухом.

Он вообще ничего не понял.

– Это позволило бы, к примеру, «вытолкнуть» звездолет из нашего мира в некое пространство, которое существует по другим законам, – ничего не видя и не слыша, продолжал физик. Он говорил о том, что было его жизнью, его целью, идеей фикс на протяжении многих лет. – Вытолкнуть корабль в другую реальность, где «работают» иные законы физики, где могут быть другие значения природных констант. Где, например, космический корабль может превысить известную нам скорость света.

– Параллельная вселенная? – капитан оживился, отыскав в собственной голове знакомое понятие.

– Да, – Шлиман не стал еще раз объяснять все сначала, поняв, что это не имеет никакого смысла.

Полицейский не мог «вобрать» в мозг ту проблему, которая решалась в лаборатории Айштейна.

– А… – капитан чуть помедлил, потом радостно хлопнул в ладоши. – Так, может быть, они все ушли туда?!

– Куда? – у Шлимана даже не было сил, чтобы злиться.

Он смотрел на Ортегу без ненависти или раздражения – просто устало.

– Ну… туда и ушли, в параллельное пространство, – пояснил офицер полиции. – Поэтому их никто и не обнаружил?

– Кого?

– Ах, мы отвлеклись, – Сантос Ортега вспомнил о том, что должен задавать вопросы, а получилось наоборот, вопросы стал задавать Юрген Шлиман. – Вы все очень хорошо помните… три года прошло, а вы не тратите ни секунды на обдумывание.

– Для меня это было только вчера.

– Ах, ну да! Ну да! Кома… Только вчера… Угу. Итак, с задачами лаборатории понятно. И «Медуза» была готова к проведению научного опыта?

– Да, – подтвердил Шлиман. – Математическая модель эксперимента была подготовлена и отлажена, Марк Айштейн пришел к выводу, что она безупречна и шансы на успех высоки. После серии пробных тестов он дал команду готовиться к решающему запуску. Это было шестнадцатого февраля.

– А дальше?

Юрген пожал плечами. Ему не хотелось говорить обо всем подробно: о рутинных мелочах, о глупых изматывающих спорах по поводу использования резервных батарей и генераторов, о Януше Боку и Монике в его постели.

– Сказано – сделано, – продолжил физик. – С утра сели на центральный пульт, компьютерная система управления экспериментом уже была настроена. Дали мощность на разгонное кольцо…

– Вы находились в центральной рубке «Медузы»?

– Да.

– Кто еще?

– Марк Айштейн, Януш Боку, Моника Траутман, техники-инженеры.

– Однако я слышал от Липински, что по какой-то причине вы покинули место, направились к выходу из центрального поста…

– Так приказал Марк. Айштейн в смысле. Он сказал: «Мы как никогда близки к успеху». А потом добавил лично мне: «Сходи в генераторную, передай Сатеру, чтобы дал максимальную мощность на разгонное кольцо. И проконтролируй…» Разгонное кольцо – это сердце установки, система мощных электромагнитов. Внутри них создается чудовищное по напряжению вихревое импульсное поле. Что-то вроде иглы, посредством которой выполняется «прокол».

– Понятно. Вы встали и пошли?

– Я встал и пошел. Но до двери не добрался. Вспышка. Сзади была вспышка, и я потерял сознание.

– И больше вы ничего не помните?

– Нет.

– И очнулись уже на борту спасательного катера, за пределами «Медузы»?

– Очнулся я здесь, в лаборатории Герхарда Липински.

– Ах, ну да, – спохватился Сантос Ортега. – А как попали на катер – не знаете?

– Нет.

– Спасибо, я все понял, – офицер полиции потер руки, словно испытывал удовольствие от разговора. – Вам есть что добавить?

– М-м-м… – Юрген помедлил. – Нет, пожалуй, нет…

– Очень хорошо, просто замечательно! – Ортега вскочил с места, радостно хлопнул в ладоши. – Наконец-то я могу поставить жирный крест на моем первом деле! Сегодня же достану папки из архива, подошью ваши показания, приложу запись и отправлю всю эту мистику куда подальше! Ха-ха! Как говорится: с глаз долой – из сердца вон! Спасибо, Юрген! Вы мне очень помогли!

– Так вы что… – поразился физик. – Разговаривали со мной только ради «галочки»? Для того, чтобы закрыть дело и сдать его в архив?!

– Оно давно снято с контроля, переведено в архив, – радостно оскалился капитан полиции. – Иск о продолжении следствия мог подать институт экспериментальной физики, но там отказались… А мне… Просто мне было чертовски неловко. Понимаете? Я пришел в третий округ зеленым лейтенантом, и с тех пор дело «Медузы» – единственное, где я не допросил всех свидетелей. Где не мог сказать, что работа выполнена «от» и «до», что моя совесть чиста. А ведь это было мое дебютное расследование! Представляете?! Это… это как первый заработок будущего мультимиллиардера… как первые десять центов, с которых начинается капитал… Сегодня я поставил красивую точку в первом расследовании, и моя совесть полностью чиста! Растаял злой рок, висевший над моей карьерой!!!

– Офицер! – физик сжал кулаки. – Рад за вас! Теперь, когда вы получили то, что хотели, могу я задать свои вопросы?!

– Конечно! – радостно улыбнулся капитан Ортега. – Врач запретил рассказывать все, но мы же можем устроить это чисто по-дружески, не ставя медиков в известность? Они ведь такие перестраховщики! Вечно им мерещится, ха-ха… Что вас интересует, конкретно?

– Я ничего не понял! – нервно выпалил Юрген. – Я потерял сознание, что было на «Медузе» дальше, после этого?

– Толком никто не знает, – охотно пояснил офицер. – Кто-то из коллег затащил вас на катер, даже стартовал с «Медузы». Только сам не выжил. Давайте я покажу фрагмент записи, но при условии, что вы не расскажете об этом Герхарду Липински.

– Конечно! – нетерпеливо отмахнулся Шлиман.

– С «Медузы» раздался «SOS». Он звучал на всех аварийных частотах. А потом в эфир пошло видео с борта катера, на котором находились вы. Смотрите…

«Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! Никогда не пытайтесь повторить…» – голос Марка Айштейна был каким-то диким, абсолютно неестественным, лицо оказалось перекошенным до неузнаваемости, но Юрген Шлиман не мог не понять: на экране – директор лаборатории.

Где-то рядом промелькнул Януш Боку, и лицо его тоже было страшным, безумным. Затем произошло что-то непонятное: на борту катера вырубились электрогенераторы, свет погас. Юргену померещились какие-то длинные зубастые тени, плывущие в воздухе, но разглядеть подробнее он не успел – тьма скрыла все.

– И что, несмотря на это, несмотря на такие крики, на предупреждение, дело закрыли без колебаний?! – поразился физик.

– Ну… – помялся капитан Ортега. – Не так чтобы совсем без колебаний. Проблемы были… Конечно, Айштейн кричал «Уходите, никогда не возвращайтесь!» – так, словно встретил что-то ужасное, из ряда вон… Однако уже на следующие сутки полицейские, а за ними и спасатели из федеральных сил обшарили всю станцию, и это несмотря на чрезвычайно высокий уровень радиации, электромагнитных помех. И никто – ни один из сталкеров – не обнаружил на борту «Медузы» ничего странного, ничего опасного. Понимаете?

Там было очень тихо и спокойно, никаких признаков беды или угрозы… Люди несколько раз побывали на «Медузе». Это и стало решающим фактором при закрытии дела: все списали на техногенную катастрофу по вине персонала. А что касается Айштейна… Возможно, тот же самый электромагнитный импульс, который отправил вас в кому, лишил рассудка директора лаборатории? Вполне вероятно, Марк видел что-то такое, чего нет на самом деле. Ну, подвело воспаленное воображение… Так что особого значения этим словам не придали…

– А дальше? – возбужденно спросил Шлиман.

– Дальше… – полицейский задумчиво посмотрел на пациента клиники. – Дальше, видимо, с ним произошло то же самое, что и со всеми прочими. С теми, кто оставался на «Медузе». Три года назад я очень хотел от вас узнать – что же с ними произошло. Жесткое излучение? Атомный распад? Воздействие какого-то волнового поля? Я не могу дать точного ответа. Смотрите сами.

И Шлиман увидел фотографии.

Картинка из генераторного отсека. Надпись – кривая, неровная, торопливая – чуть ли не на уровне пола: «Господи, Господи, прости и помоги мне…»

– Надпись выведена кровью, – на всякий случай пояснил Ортега, хотя физик сам понял это, в доли секунды.

Штурманская. Человек в скафандре держит в руках бортовой журнал «Медузы», так чтобы открытая страница была хорошо видна.

«Ад. Сегодня мы открыли Дверь в Ад…» – наискось, в страшной спешке – так, что перо ручки порвало страницу.

И тут вспышка возникла снова, только теперь не за спиной – в голове у Шлимана.

– Господи! – почти беззвучно прошептал физик. – Нам удалось! Удалось!!!

В мозгу сцепились «вагончики», их потянул за собой локомотив, приближая Юргена к пониманию сути.

«Мы как никогда близки к успеху…»

«Ад. Сегодня мы открыли Дверь в Ад…»

«Господи, Господи, прости и помоги мне…»

«Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! Не пытайтесь повторить…»

«Они все погибли. Нет, не погибли, ведь документального подтверждения нет…»

«Быть может, они туда и ушли?»

– Капитан Ортега! – прошептал Юрген, возбужденно комкая в ладонях белое одеяло. – Нам удалось! Удалось!!! Понимаете?! Надо известить всех…

– Рад, что помог вам, как вы помогли мне, – вновь подмигнул полицейский. – Только помните, Юрген: доктору – ни слова о том, что я рассказывал о «Медузе». Ни слова! Вот, кстати, у меня осталась еще одна фотография, специально отложил. Это, если память не изменяет, из центральной рубки. Знаете, три года прошло – одно накладывается на другое, прошлое тускнеет, работа такая. Каждый день рутина: огнестрел, убийства, «глухие» трупы. Начальство со своим планом по раскрытиям… О чем это я? Ах да!

Собственно, на станции не нашли ни одного человека, только надписи и следы крови. Но еще вот это… на фото. Потому сначала и думали, что тут возможен состав преступления. А может – техногенная катастрофа? Но дело закрыли, все списав на техногенную катастрофу… Все-таки экспериментальная лаборатория: физика, волны, излучения и тому подобное…

Не переставая говорить, Сантос Ортега передал Шлиману последнее фото – кусок ноги в туфле на высоком каблуке.

Едва взяв в руки эту «картинку», Юрген перестал слышать полицейского. Ортега все бормотал про следственную комиссию, про дело, сданное в архив, про то, что база законсервирована и давно забыта всеми. Шлиман ничего не воспринимал. Вселенная – невероятно огромная, чудовищно тяжелая – рухнула на плечи.

Фотография выпала из трясущихся рук.

– Моника! – истерично выкрикнул пациент.

И медицинские приборы ответили деловитым писком, разноцветным миганием ламп.

«Уходите! Уходите! Никогда не возвращайтесь! Никогда не пытайтесь повторить…»

«Сегодня мы открыли Дверь в Ад…»

– Моника!!! – Юрген Шлиман закричал так отчаянно и безумно, что Сантос Ортега отшатнулся, беспомощно посмотрел назад, на дверь.

А Герхард Липински и его ассистенты – все те, кто три года выхаживал уникального пациента, – уже ворвались в палату, гурьбой. Только было поздно.

Юрген Шлиман вопил что-то свое, больное, страшное, метался в койке, срывая датчики. Затем попытался разбить голову об угол металлической стойки и, даже несмотря на сопротивление врачей, ухитрился дотянуться зубами до собственных вен, надеясь разорвать их.

Капитан Ортега исчез из палаты тихо и незаметно, сообразив, что лучше убраться не прощаясь, подобру-поздорову.

А Герхард Липински с этого дня люто возненавидел всех полицейских. Его жестоко, несправедливо лишили места в Пантеоне. Его имя следовало выбить в верхней строке золотыми буквами – за выдающиеся достижения в медицине, да только Сантос Ортега лишил Герхарда этого шанса. У Юргена Шлимана случилось помутнение рассудка. «Опытный экспонат», доказывавший правильность разработанных методик, испортили в самый неподходящий момент.