Текст книги "Проснувшийся Демон"

19. Пчелиный эскорт

Переговоры шли недолго, минуты две. Дабы ни у кого не осталось сомнений, одна из женщин легким взмахом руки убила четверку коней, жевавших сено. При этом она их даже не могла увидеть, все животные находились внутри сплошного кольца повозок. Затем Качальщица вызвала начальника стражи. Абашидзе шел к ней через пустой круг, образованный повозками, и, казалось, стал меньше ростом. Он даже не сделал попытки выстрелить или достать саблю. Стоял понурившись и слушал. Зато, пока Серго слушал, из кустов попытались выстрелить в него. Наверное, кто-то из шептунов надумал отомстить за смерть друзей-мотоциклистов.

Раздалась автоматная очередь, но Артур мог поклясться, что мужик с лукошком опередил ее на микроскопическую долю секунды, словно предвидел. Не оборачиваясь, продолжая закидывать в рот спелые ягоды малины, колдун пошевелил пальцами. Вокруг Серго и троицы в белом на краткий миг повисла прозрачная, почти неощутимая завеса и вновь пропала. И в тот же момент сквозь траву, сквозь кусты и обломки коровника пронеслась тугая волна, оставляя после себя гладкий след. Точно гигантская змея проползла, сминая все на своем пути. Никто так и не увидел, что стало со стрелком. Зато минутой позже все увидели войско шептунов, улепетывающее со всех ног к лесу.

Переговоры закончились. Абашидзе повернулся к командирскому броневику. Сквозь бойницы на него смотрели сотни напряженных глаз.

– Кузнец! – еле слышно произнесла Арина. Она вообще ничего не могла видеть, лежала в постели, задрав к низкому потолку заострившиеся скулы. – Кузнец, они хотят тебя.

– Меня?!

– Тебя и наших мам. Они говорят, что предлагали тебе побег вместе с Надей Ван Гог, еду и свой дом в их деревне. Это правда?

– Правда, госпожа…

– Они говорят, что ты отказался. Почему ты мне не сказал?

– Не знаю… – Коваль смутился. – Я боялся, что все начнут подозревать меня… Ну, что я рано или поздно сбегу.

– Не лги мне! – Арина хрипло рассмеялась и тут же закашлялась. – Если бы ты согласился, мы потеряли бы одну маму, а нынче потеряем всех. Самое смешное, что они заплатят. Святая Ксения, мир праху ее! Никогда такого не было, чтобы я не довела караван до Москвы…

В люк постучали. На пороге стоял Серго. На него нельзя было смотреть без жалости.

– Они требуют освободить демона, госпожа.

– Ты начальник стражи, – отмахнулась Арина.

Лекарь суетился возле нее, собираясь менять повязки. Мамочки высыпали из своей каютки в узкий коридор и стояли плотной стайкой, прижавшись друг к другу. Артур поймал взгляд Нади Ван Гог. Наконец-то он смог ее увидеть, и никто не посмеет сказать, что Кузнец подстроил это свидание нарочно. Девушки выглядели даже менее испуганными, чем солдаты. Конечно, подумал Артур, они же привыкли, что их носят на руках. При любом раскладе с мамашами будут обращаться не как с обычными пленными. Им до старости обеспечено содержание, даже у дикарей. Надя, закусив губу, тоже глядела на старшину. На ней было надето простое платье из грубой ткани, но Артур знал, что за каждой мамой числится несколько сундуков с приданым, а в Москве каждую ждет почти полкило золота в виде украшений.

– Они требуют выдать Кузнеца и всех мамаш. Иначе мы не пройдем.

– Твое решение, Серго?

– Я сказал им, что, если нас не пропустят, мы убьем Качальщика. На это они ответили… – Старшина тяжело вздохнул. – Они ответили, что я не могу угрожать смертью, поскольку сам не умирал.

Коваль хмыкнул. Абашидзе покосился на него и продолжал:

– Они сказали: никто не знает, что такое смерть. Может быть, сказали они, быть мертвым гораздо лучше, чем живым. Смешно угрожать добром, сказали они. Мы можем убить Качальщика, дочь Красной луны, пока он замурован в железе, но это нас не спасет. Тогда они возьмут свое силой и не заплатят. Я не могу решать один, дочь луны. Позовем Чарли. Пусть это будет решение Совета.

– У нас есть время на Совет? – Арина подставила левую руку для укола. Маршал перетянул ее плечо веревкой, растер посиневший, истерзанный локоть самогоном.

– Да, госпожа. У нас есть время, пока Те, кто раскачивает, не доели ягоды. Так они сказали.

В броневик ввалился увешанный оружием Рокотов:

– Плохо дело… Над нами пчелы.

– Пчелы? – непонимающе наморщил лоб Серго. – Какие еще пчелы?

– Дикие, мать вашу! Да поглядите сами!

Старшины бросились к двери. Едва взглянув вверх, Артуру захотелось спрятаться, и почему-то мучительно зачесалась шея. Метрах в пяти от земли, прямо над фургонами наливалось и крепло гудящее черное облако. Зрелище было одновременно жутким и завораживающим. Артур почувствовал себя кроликом, попавшим в поле зрения питона. Наверное, примерно то же самое ощутили и остальные бойцы, кто успел заметить новую опасность.

Серго вполголоса выругался по-грузински, Чарли стянул с темечка кольчужный капюшон и вытирал вспотевший лоб. Кто-то молился за плечом Артура, быстро и почти беззвучно. Туча становилась все гуще и насыщеннее, сотни и тысячи насекомых вливались в нее ежеминутно, добавляя свои тонкие голоса в общее яростное рычание.

– Их миллионы! – прошептал Рокотов. – Как такое возможно, сейчас не сезон…

– Здесь им вообще неоткуда взяться! – отозвался Серго. – Вокруг сплошной сырой лес. Демоны привели их за собой. Будь у нас тысяча ружей, это не поможет…

Ревущая туча плавно изменила очертания, превратившись в огромное пульсирующее кольцо и достигая уже десятка метров в диаметре. Затем кольцо медленно наклонилось, будто поворачиваясь на невидимой оси, и так же медленно начало сдвигаться к задравшим головы командирам. Артур представил себе, как вся эта масса, оснащенная миллионами ядовитых жал, ринется на них. Это конец, у музейщиков не оставалось выбора.

– Скажи им! – Коваль потряс Абашидзе за плечо. – Скорее, скажи им, что мы согласны! Я выпущу Качальщика и уйду с ними!

– Я не могу! – завопил Серго. – Папа утопит меня за трусость.

– Тогда ты погубишь всех! – Коваль обернулся. В просвете между бортами сдвинутых фургонов было видно, как три пожилых человека безмятежно лакомились ягодой, словно их ничего не касалось. – Ты погубишь караван. Христофор, эй, обжора! Посоветуй что-нибудь!

Мальчик вылез на подножку, сложил ладошку домиком, вглядываясь в дьявольский пчелиный хоровод. Затем закинул в рот кусок сушеной груши и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Кто уходит, тот возвращается. Всем плохо, и всем хорошо.

На этом закончился малый полевой Совет. Освобожденный Качальщик, как ни странно, больше не злорадствовал. Он несколько раз сморгнул, привыкая к солнечному свету, затем блаженно улыбнулся, коснувшись босыми ступнями земли. С минуту покачался на пятках и ушел, не оглядываясь, к своим товарищам. Пчелы гудели, лошади фыркали и жались друг к дружке. Несколько человек уже были укушены, но никто не жаловался. По одежде Артура ползали сразу три пчелы, а на крыши фургонов они опускались тысячами, подвижными гирляндами свисали с веревок и проводов. Несколько ковбойских собак перегрызли поводки и, поджав хвосты, приседая, устремились к лесу, другие прятались под колесами машин.

Колдуны позволили мамочкам взять с собой приданое и не возражали против оружия Артура. Из-за поворота выкатился небольшой крытый экипаж, запряженный четверкой серых превосходных рысаков. Стараясь не смотреть вверх, втягивая головы в плечи, торговцы покидали в багажное отделение тюки и сундуки. Кроме личных вещей, Коваль на правах старшего распорядился перенести в новое походное жилье ванну и пару самодельных «буржуек» с запасом угля. Рокотов на все махнул рукой, а Качальщики были заняты неспешной беседой, точно семья воскресным вечером на травке дачного участка. Серго молчал, поглаживая саблю. Пчелиное гудение перекрывало прочие звуки, людям приходилось кричать, чтобы услышать друг друга.

Когда все было закончено, один из возниц вручил Ковалю кнут и показал, как управляться с лошадьми. Старшину понизили до кучера, невесело пошутил Даляр. Он глядел на боевого товарища, как на мертвеца. Качальщики доели ягоды и поджидали на обочине. Было заметно, что у многих так и чешутся руки открыть по ним огонь, но против мириадов маленьких убийц никто бы не устоял.

– Я был неправ, – сказал Артур Арине Рубенс на прощание. – Лучше бы мы пожертвовали одной мамой тогда…

– Нет! – отмахнулась девушка. Наркотик уже сделал свое дело, и глаза ее снова налились огнем. – Не твоя вина. Нас ждали. Посмотри, демоны поступили благородно. Это их плата.

Артур выглянул в окно и обомлел. Вдали, между каркасом поваленной водокачки и одиноко торчащей кирпичной трубой, на склоне холма копошилось что-то желтое. Коваль сначала не понял, что это может быть. Просто мозг отказывался поверить глазам.

– Один к тридцати, вполне справедливо! – нервно хохотнул Рокотов, и тут же затих под стальным взглядом Арины.

На пологом склоне лежали и сидели, связанные веревками, десятки людей, больше похожие на диких зверей, чем на представителей гомо сапиенс. Спутанные гривы волос, немытые тела в разводах краски, не одежда, а обрывки тряпок. Что-то с толпой было не так: то ли дикари нанюхались дурмана, то ли все поголовно были пьяны.

– Но… это же люди! – выдавил Артур.

– Это Желтые дикари, – без улыбки отчеканила дочь Рубенса. – Сто двадцать штук. Мы продадим их в Твери шептунам или погоним до Москвы. За тебя не дали ничего, кроме вот этого. – Она указала на небольшой ящик, укрытый тканью. – Открой, Кузнец, только осторожно. Береги пальцы, щенки опасны.

– Пусть они дикари, но они люди! – упорствовал Коваль. – Разве Эрмитаж занимается работорговлей?

– Ты знаешь умные слова, как наш Лева! – Арина поморщилась: лекарь принялся срезать с ее плеча присохшие бинты. – Есть разные Желтые дикари. Эти – хуже волков, но могут работать. Качальщики подобрали их на Желтых болотах. Ты слышал про Желтые болота? Нет? Чарли, скажи ему!

– Это далеко отсюда, – толстяк махнул рукой на восток. – Там раньше, до Большой смерти, делали химию для полей. Люди умерли, а химия осталась и течет с речной водой. В тех местах рождаются уроды. С ними невозможно разговаривать, но можно заставить работать. Шептуны продадут их угольщикам, на шахты. Им там будет даже лучше. Будут кормить и дадут теплую постель.

– Это немыслимо!

Артур покачал головой, но спорить было не с кем. Хваленая демократия Эрмитажа трещала по швам. Качальщик снова оказался прав. Люди вернулись к истокам, «право сильного» больше не прикрывалось либеральными лозунгами. Артур откинул тряпку с ящика. Это оказался не ящик, а крепкая железная клетка. В ней, обнявшись, лежали два маленьких, длинношеих, белых, как пух, тигренка. Вот они, подарочки с Урала, вспомнил Артур. Вот он, дружеский привет папаше Рубенсу.

– Я не хотел говорить! – Он задержался в дверях, последний раз оглядев «командный состав». Возможно, и сейчас не следовало развязывать язык, но Артур совсем не был убежден, что встретится с музейщиками еще раз. Возможно также, что его слова приведут к смуте и брожению в коммуне. Однако сотня беззащитных связанных идиотов подействовала на него сильнее, чем сотня чингисов, которых он сам предложил повесить на деревьях. Те были врагами и погибли в бою, но узаконивать рабство – это уж слишком! – Арина, для тебя не станет новостью, что папа Рубенс предупредил Качальщиков обо мне?

– Что?! – Все трое выпучили глаза.

– То самое, – устало подтвердил Коваль. – У твоего отчима на голубятне есть птицы, которые летают к братишке нашего бывшего арестанта. Не знаю насчет мамаш, но про меня Качальщики знали заранее. Выходит, папаша обменял меня на двух тигрят?

Он махнул рукой и, не дожидаясь реакции, зашагал к ожидавшему экипажу. Пчелы гудели, свиваясь в колышущуюся «восьмерку». Качальщица угощала мамочек ягодой. На козлах кареты сидел бывший «арестант». Заметив Артура, он приветливо похлопал по скамейке подле себя и тут же, как заправский возница, щелкнул кнутом.

Стоило лошадям тронуться, пчелиный рой тоже пришел в движение, сопровождая карету на солидном расстоянии, как почетный эскорт. Артур последний раз оглянулся на караван. В открытом люке броневика торчала тоненькая фигурка Христофора. Одной рукой мальчик держал яблоко, другой махал вослед Ковалю.

Кто уходит, тот возвращается, сказал маленький философ.

Но философии больше не было, осталась одна биология.

20. Надя Ван Гог

Артур потерял счет дням. На восьмые или девятые сутки карета вкатилась на центральную площадь провинциального городка, и Качальщики позволили провести первую ночь в постелях. До этого лошади шли беспрерывно, хотя и крайне медленно. Пчел давно отпустили, вместо них экипаж сопровождала стая волков. Звери явно шли не по своей воле, иногда начинали грызться между собой, но не отставали. Бежать при таком раскладе не было никакой возможности, да Артур и не решился бы на побег в этих глухих местах. Качальщики продвигались проселочными дорогами, почти все время на восток.

Иногда встречались участки, где колея напрочь заросла травой. Тогда Ковалю вручали длинный нож, оба колдуна также слезали на землю и помогали расчищать дорогу. Иногда карета буквально продиралась сквозь заросли, чтобы через минуту опять очутиться на тропе. Артур не представлял себе, какой надо обладать памятью, чтобы запомнить сотни развилок и поворотов. Типа с косичками, бывшего арестанта, звали Исмаил, его товарища, управлявшего волками, – Прохор. Женщины оказались сестрами, фантазия их родителей не пошла дальше Анны Первой и Анны Второй. Как понял Коваль, существовали еще Анны Третья и Четвертая. Дальше знакомства разговор не пошел. Анны кормили и купали девушек, грели воду, порой помогали мужчинам толкать застрявшую повозку, по ночам поочередно несли вахту. Хотя в вахтах особой надобности не возникало; Артур давно понял, что на Качальщиков не осмелится напасть ни одна живая тварь.

Они миновали десятки бывших поселений, иногда на горизонте возникали дымки, по ночам на склонах холмов мелькали огоньки костров. Несколько раз на пути встретились «плевки Сатаны», сгоревшие черные проплешины. Либо в этих местах кто-то из Качальщиков восстанавливал силы, либо оборонялся против врагов. Исмаил оставил прежнюю болтливость, замкнулся, а Прохор, похоже, общался исключительно с животными. Он мог часами идти впереди кареты под проливным дождем, баюкая на руках волчонка.

Наконец маленький караван добрался до приличного асфальта. Измученных волков отпустили в лес.

– Город Шарья, – коротко пояснил Исмаил. – Будете спать в гостинице. Никуда не выходить, воду не пить, ночью окна не открывать. Здесь полно… – Он подумал и не закончил фразу.

За сотню лет гостиница сохранилась совсем неплохо. Первые два этажа были разграблены и почти полностью выгорели, но выше в запертых номерах Артур нашел даже застеленные постели, а в душевых – и кусочки задубевшего мыла подле мутных зеркал. Сначала он разместил девушек. Прохор добыл где-то гвозди и молча кивнул на оконные проемы. Сквозь потеки многолетней грязи стекла почти не пропускали света, но Ковалю пришлось наглухо забить окна, разломав для этого несколько столов. Он попытался было выяснить, кого следует опасаться, но Прохор, по обыкновению, не ответил.

Сам Качальщик бродил без оружия и безбоязненно поворачивался к Артуру спиной. Когда «люди в белом» собрались вчетвером посреди площади и разожгли костер, Коваль вновь поймал себя на том, что не может ясно запомнить их лиц. Все приятели Исмаила тщательно маскировали свою внешность. Коваль следил за ними с балкона. Чего добивались эти люди или нелюди? Ради какой забавы они преодолели путь почти в тысячу километров и собирались идти еще дальше? Неужели только ради глупого предсказания? Ну, прозрел в свое время облучившийся старичок, так что теперь, из живого человека хотят сделать идола?

В дверь номера тихонько поскреблись. От многолетней сырости дерево тысячу раз разбухало, косяки перекосились, от петель остались одни воспоминания. Поэтому Артур просто прислонил дверь к проему и придвинул одну из кроватей. Для приличия. Снаружи в темном коридоре, отвергая приличия, стояла Надя Ван Гог.

– Заходи! – Хозяин пропустил гостью, широким жестом указал на брошенную на полу шубу. – На кровать лучше не садись.

– Я знаю, – кивнула девушка. – Там живут жуки. Мы тоже спим на полу.

Он отвернулся и стал смотреть в окно, как Исмаил подбрасывает сучья в огонь. Спиной он чувствовал ее взгляд. За девять дней лесных переходов Артур ни разу не заговорил с ней. Когда его просили помочь девушкам, он подходил и помогал, таскал воду, ломал ветки, делил мясо. Только он был виноват в том, что четыре мамы не добрались до Москвы. Он подвел музейщиков, подвел Чарли. Когда карета застревала, мамочки выходили и ждали. Артур, увязая по колено, вытаскивал облепленное грязью колесо и старался не оглядываться. Потому что на него смотрела Надя. А стоило ей отвернуться, как он сам впивался в нее глазами. Эта молчаливая игра продолжалась ежедневно, а вечерами он боролся с желанием подойти и сесть рядом с ней у костра.

Он подвел караван, и это было замечательно. Слишком стремительно, слишком непредсказуемо все поменялось; возможно, его ожидала кирка в угольной шахте или цепь на шее в пещере оракула… Но Надя Ван Гог не попала в столицу, и это было также замечательно.

На площади рассыпались искрами уже четыре костра, и Прохор затевал пятый. В доме напротив отеля в пустых проемах первого этажа колыхались обрывки занавесок. Словно голодный великан ползком подкрадывался к людям, быстро шевеля языком в беззубой пасти.

– Как твое имя, Кузнец?

– Артур. – С ней надо было что-то делать. Или немедленно прогнать, отгородившись грубостью, или приласкать. Девушка подошла и встала рядом, опершись коленкой о низкий подоконник. Этот, якобы непроизвольный, жест был ему так хорошо знаком. Вечная игра, подумал Артур, даже здесь ничего не меняется. Наверное, это здорово, но, чтобы прикоснуться к ней, мне понадобится выпивка. Надя была слишком похожа на ту, другую, которую он сам послал когда-то навстречу гибели… А если я ее прогоню, то потом не прощу себе!

Девушка оперлась кулачками о раму и чуточку прогнулась, бессознательно повинуясь мужскому взгляду. Женственная фигурка, копна густых волос, в которые мучительно хотелось запустить руки. Она прогнулась еще капельку, и под платьем обозначились две крепкие налитые половинки.

– Это правда, что ты проспал сто двадцать лет?

– Правда. – Он заставил себя смотреть ей в глаза. – А это правда, что у тебя уже есть ребенок?

Она кивнула. В огромных серых глазах отражались пляшущие точки костров.

– Девочку увезли скобари.

– Ты скучаешь по ней? – Артур понимал, что делает ей больно, но не мог остановиться.

– Скучаю?.. Да, но так заведено. Девочку увезли по договору. – Надя дотронулась до его руки. – Я не смогла поблагодарить тебя, Артур Кузнец. Подруги сказали, что ты вынес меня из огня.

– Не за что, – Коваль пожал плечами.

Мамочка совсем недавно купалась, от ее волос пахло свежестью и горьковатым травяным настоем. Он уже знал, что самодельные шампуни отпугивают насекомых. Рокотов тоже мазал голову, но от торговца в результате нестерпимо несло чесноком.

– Почему ты сторонишься меня, Артур Кузнец? Разве я не нравлюсь тебе?

– Сколько тебе лет?

– В прошлом месяце исполнилось девятнадцать.

– Ты мне очень нравишься. – Он никак не мог понять, кто за кем ухаживает. Девчонке стукнуло девятнадцать, а она уже распрощалась с собственной дочерью. – Ты пришла, чтобы переспать со мной? Тебе так велел Качальщик?

– Исмаил сказал, что ты можешь быть папой. – Она не обиделась, но и не улыбнулась. – Если бы меня продали в Москву, мне достался бы мужчина только в той коммуне. Раз все сложилось иначе, я выбираю тебя. Или тебе больше нравится Марина?

Коваль даже не помнил, кого из мам как зовут. Остальные были для него на одно лицо.

– Я не хотел бы просто переспать с тобой…

– А чего ты хочешь?

– Если нас разлучат, мне будет больно. Поверь мне, девочка, я знаю эту боль. Не хочу пережить это снова…

– А если не разлучат?

– Ты не боишься Качальщиков?

Он дотронулся до ее щеки, провел большим пальцем по бровям, по верхней приподнятой губе. Девушка чуть заметно подалась навстречу ласке, прикрыв ресницами глаза.

– Мне не сделают дурного, – просто сказала она. – Но они не хотят, чтобы люди жили в городах. Их все боятся, но колдуны страшнее. Я была еще маленькой, когда папа Рубенс вел войну с озерными колдунами. Все коммуны воевали с ними. Я помню, как мы стояли у окна и смотрели на площадь. Пойманных колдунов вешали, а потом сжигали.

– Зачем такая жестокость? – Артура передернуло. Он снова почувствовал, как они далеки. Эта юная женщина, спокойно рассуждающая о виселице, вполне могла бы быть потомком Наташи, правнучкой. Если бы он сам не убил собственных будущих детей…

– Потом с колдунами помирились. Они обещали, что не будут больше насылать болезни и насильно кормить своих рабов грибами…

Надя придвинулась еще ближе, теперь ее губы шевелились в сантиметре от его губ. Коваль взял ее левой рукой за затылок и сразу почувствовал, как спадает напряжение. Волосы на ее затылке были мокрыми после купания, и горячая спина под платьем тоже не до конца просохла.

– Тот, кто раскачивает Землю, сказал, что мы можем жить вместе, Артур Кузнец. – Она шептала Артуру в ухо, медленно двигая всем телом, отвечая поглаживаниям его рук. – Мы можем жить, сколько захотим, а потом можем уйти, когда я рожу троих детей…

– Зачем им наши дети? – Коваль поцеловал ее в шею, правая его ладонь соскользнула вниз. Мамочка Надя пришла к нему в одном платье на голое тело и пушистых шерстяных носках с помпончиками. – Я не желаю провести остаток дней в лесу…

– Они догонят тебя, котенок! – Надя потянула какую-то тесемку, и платье распахнулось у нее на спине. Затем она привстала на цыпочки, давая возможность запустить руку в жаркую ложбинку меж ягодиц, а сама уверенно просунула коленку ему между ног. – В городе скучно… Гораздо лучше жить в сельской общине. Я родилась в семье ковбоев. Когда мне исполнилось восемь, чингисы сожгли посевы, и отец переселился к музейщикам. Он и сейчас пасет стадо на этом… как его… на Марсовом поле. М-м-м! Еще раз дотронься до меня там… Ты построишь дом, и соседи не будут орать за стенкой, как в этом жутком Эрмитаже… Ах, сильнее, еще…

– Так ты не питерская?

Артур стянул с нее платье, затем нагнулся и снял с ее ног носочки. Прошла тысяча лет с тех пор, как он хотел женщину с такой неистовой силой. Надя держалась за его плечо, послушно приподнимая одну и вторую коленку. Оставшись нагишом, она положила руки на затылок и медленно повернулась спиной. Коваль пожалел, что в мире больше нет фотоаппаратов. Вышел бы отличный снимок – изящная фигурка, утопающая по щиколотку в мехах. Чуточку полные ноги, но тяжеловатый низ лишь добавляет изящества тонкой бархатной спине. Последние закатные лучи разрезают мглу, играют на трепещущих ямочках ягодиц, на блестящих мускулистых бедрах, на приподнятых, напрягшихся икрах… Она точно извивалась под его голодным взглядом; под матовой кожей от покрытой пушком шеи до пяток пробегали мягкие, упругие волны.

– Сколько у тебя было мужчин? – Какая-то часть его «я» все еще сопротивлялась столь нахальному натиску. Оставалась вероятность, что девушку просто загипнотизировали, чтобы добиться естественной реакции самца…

– Только один… – Надя снова не обиделась, скорее удивилась. Она, не отрываясь от шубы, расставила ноги чуть шире, затем медленно оглянулась и облизнула два пальца. Так же неторопливо провела рукой у себя между ягодиц. На спине остался влажный след, Коваль не мог от него оторвать взгляд. – Ты совсем не знаешь законов, котенок. Мама может ложиться только с папой. Потрогай меня, как раньше…

– Ты любила его?

Артур скинул куртку. Теперь он каждым волоском на груди чувствовал тепло ее лопаток. Он развязал ленточки в ее волосах и зарылся губами во влажную, пахнущую травой макушку.

– Я хочу любить тебя, котенок… – Она качнулась, а затем бережно, но крепко, обеими руками, взяла его между ног. – Разве ты не хочешь лечь со мной? Я же видела, как ты смотрел. Ты ведь смотрел на меня, правда?

Правда, подумал Коваль, и это была его последняя связная мысль. Какого черта, сказал он себе, стряхивая с ног штаны! Если люди распилили все золото Эрмитажа, на которое не смели дышать сотни лет, чтобы купить коров, а коровы эти жрут траву там, где горел вечный огонь, значит, и ему не зазорно стать производителем в новом человеческом стаде.

Для своих лет Надя Ван Гог была слишком опытна, но Артуру стало наплевать на ее прошлое. Главное, что она слушалась его рук и ни разу не ошиблась, выполняя его безмолвные команды. Артур клал ей ладонь на скользкую от пота поясницу, и девушка прогибалась, оставляя зад во власти его второй руки, а плечами и грудью вдавливаясь в колючий мех. Затем он брал ее за горло, и она моментально переворачивалась, упираясь в пол лишь затылком и ступнями.

Закатив глаза, выходила в фантастически высокий мостик, но не сжимала колени, а, наоборот, раскрывалась еще шире, точно не желая отпускать его мокрые, жадные пальцы. Затем Надя оседлала его и начала дрожать всем телом и в последний миг упала Артуру на грудь, кусая его запястье. Но он тогда сдержался и заставил ее приподняться, и она послушно поднялась на корточки, занавесив запрокинутое лицо волосами. И только застонала, когда он дал ей облизнуть оба своих средних пальца и, преодолевая слабое сопротивление, завел их оба «с черного хода». Потом она расслабилась и начала слабо шевелить бедрами, пропуская его все глубже, и Артур ощущал пальцами толчки собственной плоти в глубине ее жаркого, источающего мускус тела.

И снова она падала на него лицом и до крови кусала плечо, удерживая клокочущий крик. И, едва отдышавшись, брала обе его ладони и клала себе одну на грудь, а другую – в пах, точно приглашая своего господина повелевать. И, повинуясь, моментально разворачивалась спиной, распахивая перед ним самую желанную для мужчины картину. И нетерпеливо вздрагивала на слабеющих коленках, ловя раздвинутыми до предела половинками его раскаленное, бушующее желание. А затем билась в судорогах, сплетая с ним пальцы, ухитрилась довести его почти до края, чтобы в последнюю секунду перевернуться и упасть ему на грудь, обвивая шею и подставляя поцелуям мокрое от пота горло. Артур попытался вырваться, но не сумел, его уже захлестнуло потоком и тащило сквозь искрящуюся воронку туда, где взрывались тысячи бенгальских огней…

– Я хочу, чтобы родился мальчик… – Надя прижималась к нему животом, грея дыханием ключицу. Капельки пота стекали в ложбинку ее позвоночника; Артур собирал их пальцем и облизывал. У нее был очень вкусный пот… – Качальщик сказал: если я рожу мальчика, его воспитают Хранителем равновесия…

– Это еще что за чертовщина? – Ковалю было лень разозлиться, даже присущее ученому неистовое любопытство хотело спать.

– Я не знаю, котенок! – честно призналась Надя. – Наверное, это кто-то важный в их общине.

– Неужели они не могли найти мамочку поближе? Стоило затевать бучу, переть полмесяца по лесам ради нас с тобой, чтобы воспитать из ребенка шамана?..

Надя подняла голову. Коваль не видел выражения ее лица под шапкой волос. Из потолочных трещин свисали лохмотья паутины, блики костров плясали на остатках кафеля в душевой. Где-то вдали за мертвым городом нарастал тоскливый волчий вой. Косая ухмылка полумесяца поднялась над перилами балкона.

– Качальщик сказал… – Надя помялась, лизнула Артуру сосок. – Он сказал, что Хранители рано умирают, потому что плохая наследность.

– Наследственность?

– Да, это самое слово… Они никак не могут сделать, потому что их слишком мало, с хорошей наслед…ственностью, ага. Они не выдерживают ветра… Исмаил сказал, что если я рожу от тебя двоих чистых мальчиков и они это… удержат ветер, то третьего ребенка я смогу оставить себе.

– Да что они не могут сделать-то?! Какой ветер? – Коваль подумал, что напрасно сердится. Качальщик вряд ли что-то скрывал, у девчонки просто не хватало словарного запаса.

– Ветер… – Она смешно наморщила лоб. – Ветер, чтобы сломать равновесие. Чтобы не осталось городов.