Текст книги "Как стать знаменитым журналистом"

Лекция 2
Общий обзор курса, или два парадокса журналистики

Столкновение с журналистикой вообще и даже конкретнее – с политической журналистикой – неизбежно и для профессиональных политиков и политологов, и для обычных граждан, которые стремятся понять, что происходит в стране, или принять реальное участие в событиях, например путем осознанного голосования на президентских выборах, и для людей, вроде бы не интересующихся ничем, кроме своей частной жизни.

Перефразируя известное выражение, я сказал бы так:

ЕСЛИ ВАС НЕ ИНТЕРЕСУЕТ ЖУРНАЛИСТИКА, ЭТО ВОВСЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОНА НЕ ИНТЕРЕСУЕТСЯ ВАМИ, А ОДНАЖДЫ – НАПРИМЕР, В ПЕРИОД ВЫБОРОВ – НЕ ЗАЙМЕТСЯ ВАМИ, ПРИЧЕМ С ОЧЕНЬ БОЛЬШИМ ПРИСТРАСТИЕМ.

В наше время в России никто не свободен от политики, а равно ее сестры и служанки – журналистики. Хорошо это или плохо, каждый волен судить сам, но полезно, по крайней мере, знать характеры этих двух, политики и журналистики, скандальных особ.

Должен заметить, что я в основном буду рассказывать именно о политической журналистике. И не только потому, что она больше мне знакома. Главных причин две. Первая: по степени своего влияния на аудиторию политическая журналистика является наиболее мощной, сам фактор влиятельности имманентно присущ политической журналистике – для того она, в конечном итоге, и существует. Вторая причина: политическая журналистика очень концентрирована. Все, что в других тематических видах журналистики может быть размыто, необязательно, зависимо от чисто субъективных пристрастий автора, в политической журналистике заострено и почти императивно.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА ЕСТЬ КВИНТЭССЕНЦИЯ ЖУРНАЛИСТИКИ ВООБЩЕ.

Политическая журналистика, являясь, естественно, частью журналистики в целом, увенчана всеми достоинствами этого благородного общественного института, равно как и страдает всеми его пороками. Мне еще представится случай углубиться в описание и того, и другого, но для начала скажу, что все известные определения журналистики, включая самые метафористические, по-своему верны. И «вторая древнейшая профессия» (я лишь уточнил бы, что третья, ибо вторая – это, безусловно, политика), и «четвертая власть», и даже хрущевские, кажется, «приводные ремни», не говоря уже о ленинском – «важнейшая часть партийной работы». В этом феномен журналистики, ее парадоксальная суть:

БУДУЧИ ГОЛОСОМ ОБЩЕСТВА, ОБРАЩЕННЫМ ПРЕЖДЕ ВСЕГО К УШАМ ВЛАСТИ, ЖУРНАЛИСТИКА, ПОЛИТИЧЕСКАЯ В ОСОБЕННОСТИ, ЯВЛЯЕТСЯ ЧАСТЬЮ ИЗОЩРЕННО-ПЛЮРАЛИСТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ОБЩЕСТВОМ.

Вот он, первый и основной парадокс журналистики, раздвоивший сознание, мораль и поведение не одной тысячи (не одного миллиона?) современных журналистов.

Не верьте тому, кто будет либо лишь превозносить журналистику, либо лишь охаивать ее. Это или лжец, или дурак. Или журналист, что, в общем-то, не исключает ни первого, ни второго, хотя и не обязательно предполагает оба эти качества.

ЖУРНАЛИСТИКА СЛИШКОМ ВСЕОХВАТНА, ЧТОБЫ БЫТЬ ЧЕМ-ТО ОДНИМ.

Тематика моих лекций определяется банальным принципом «от общего к конкретному», хотя возможны и отклонения от этого пути. Сначала придется поговорить об общей теории журналистики. Затем я перейду к рассмотрению более конкретных тем. Например, теме взаимоотношений и взаимосвязи политической журналистики, политики и общественного мнения. На мой взгляд, очевидно, и, я думаю, на основе собственного опыта все согласятся с тем, что нельзя намертво разделить эти три тесно связанных института. Действительно, предметом изучения политической журналистики, как правило, является политика, а объектом ее воздействия – аудитория, то есть общественное мнение. Общественное мнение, в свою очередь, влияет на политическую журналистику, а также непосредственно на журналистов и политиков и как на граждан, и как на профессионалов. Я подробно расскажу об этом замечательном треугольнике в соответствующем месте.

Извне представляется, что журналистика в настоящее время процветает в России (насколько это процветание доброкачественно, мы еще поговорим). Однако внутри журналистики есть определенные школы (например, борющиеся на страницах и экранах российских СМИ англосаксонская и традиционно русская, беллетризированная), а в системе СМИ существуют корпорации, в частности олигархические группы, владеющие конкретными средствами массовой информации. Кроме того, отдельные журналисты разнятся по литературному стилю, идеологическим традициям, политическим пристрастиям: одни с этими пристрастиями родились, другие были воспитаны в духе пристрастной журналистики советского времени, третьи, более молодые, получили прививку пристрастности в последний, так называемый демократический период. Соответственно, у каждого свой менталитет, разный подход к одним и тем же политическим проблемам. Кроме того, с политической журналистикой работают не только качественные издания, но и, увы, бульварные. С этим приходится считаться.

Достаточно интересны проблемы политической журналистики в системе демократии и современной партийной журналистики. Последний феномен сохраняется и, я бы сказал, вновь расцветает в России. Если раньше у нас была партийная журналистика одного крыла – левая коммунистическая, что бы и кем бы ни вкладывалось в это понятие, то сейчас партийная журналистика может быть левой, правой, демократической, антидемократической (но при этом не коммунистической), клерикальной и так далее.

В лекции о соотношении свободы слова, корпоративных интересов журналистов и национальных интересов страны мы рассмотрим взаимодействие нескольких субъектов, уживающихся часто «внутри» одних и тех же людей:

• журналистов как носителей идеи свободы слова;

• журналистов, то есть конкретных людей, входящих в медиакорпорацию – газету, телеканал и в более широкую медиа-корпорацию или сообщество журналистов определенного города, определенного региона;

• журналистов как граждан своей страны и представителей рода «человек политический».

Придется, хотя это и неприятно, поговорить и о взаимодействии журналистики и пиара. Институт PR – «public relations», скромно называемый связью с общественностью, на самом деле представляет собой более сложный феномен – гибрид рекламы и пропаганды. Сейчас PR процветает во всех формах – от черного до абсолютно легального, и при этом исключительно негативно влияет на собственно журналистику.

Касаясь взаимодействия политической журналистики и политической элиты, я буду приводить примеры из опыта московской прессы – это та журналистика, которая мне лучше известна, тогда как региональную журналистику я почти не знаю. Впрочем, я полагаю, что самые сильные журналисты, образцовые и типичные в одном лице, сосредоточены в Москве – даже журналистика Санкт-Петербурга является провинциальной по отношению к московской.

Москва – это, безусловно, «большая деревня», если вспомнить классическое и очень точное определение первопрестольной столицы России. Я не знаю, когда это выражение появилось, но явно еще до Второй мировой войны, то есть и до теории всемирной деревни Маршалла Маклюэна. Так вот, в Москве, в этой большой деревне, по крайней мере, в политических кругах сложились действительно очень тесные связи – все друг друга знают. Когда молодой журналист входит в политическую журналистику, он начинает с самых простых вещей, например, с описания митингов оппозиции. Постепенно у него появляется все больше знакомств, он пробирается к самому верху, к элите. Так образуются цепочки взаимосвязей, взаимовлияний, личностных отношений между людьми, работающими в политике и работающими в журналистике.

Подобные взаимосвязи не всегда формальны – возникают дружеские, приятельские отношения, просто очень хорошие знакомства. Например, президент в зарубежные поездки берет с собой группу журналистов, как правило, одних и тех же. Также и с премьер-министром всегда ездит определенная группа журналистов, и с министром иностранных дел. Министры внутренних дел и обороны, как правило, работают со своими группами журналистов. Всюду возникают неформальные связи и более доверительные отношения: кто-то с кем-то делится чем-то сокровенным – тем, что обычно не выносится на страницы печати, но остается в памяти и сознании журналиста. Как пользоваться этой информацией? Можно ли то, что тебе рассказали в свободном разговоре в ходе таких поездок, использовать на страницах газет или нельзя? Это специальные вопросы, но есть и фундаментальный. Здесь имеет место проблема дружеского давления, дружеской цензуры деятельности журналистов со стороны политиков, с которыми эти журналисты очень близко сошлись. Я считаю, что

ДРУЖЕСКАЯ ЦЕНЗУРА – ЭТО САМЫЙ СИЛЬНЫЙ ВИД СУЩЕСТВУЮЩЕЙ СЕЙЧАС НЕФОРМАЛЬНОЙ ЦЕНЗУРЫ, ПОМИМО ТЕХ СЛУЧАЕВ (ОНИ НЕ ЕДИНИЧНЫ, НО ВСЕ-ТАКИ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫ), КОГДА РЕЧЬ ИДЕТ О ПРЯМЫХ УГРОЗАХ ЖУРНАЛИСТУ.

Из всех механизмов давления на СМИ самый эффективный – дружеская просьба. Умные политики этим активно пользуются, причем вложенная в дружеское давление энергия неизмеримо мала в сравнении с тем результатом, который такая цензура может дать тому или иному политику.

Я исхожу из того, что в идеале все должны разбираться в механизмах работы журналиста, хотя немногие даже из студентов журфаков становятся практикующими журналистами. Тем не менее чтобы ориентироваться и в реальном мире, изучаемом, в частности, социологией, и, как сейчас модно говорить, в мире виртуальном, то есть в том, который создается СМИ и оказывает все большее влияние на поведение людей, необходимо знать некоторые конкретные механизмы работы журналиста.

Например, как взять интервью у президента? Отвечая на этот вопрос, я не буду рекомендовать, какой именно вопрос задать президенту, но обозначу правила взаимоотношения журналиста с крупной политической фигурой, занимающей официальный пост. Если в ходе показа такого интервью по телевидению простой зритель, не журналист, видит, что какие-то из этих правил очевидно игнорируются, значит, он должен насторожиться: недоброкачественная работа на таком уровне почти всегда не случайность, то есть в тексте интервью содержится какой-то скрытый смысл или, напротив, что бывает чаще, какой-то значимый для аудитории смысл из текста выводится, изымается.

Думаю, всех интересует вопрос: как сделать себе имя в политической журналистике? Далеко не все, но все же очень многие журналисты мечтают о славе, если не всемирной, то общенациональной. Найдутся такие, конечно, и среди тех, кто будет слушать и читать эти лекции, – не обязательно, чтобы вы себе в этом признавались. Но прошу учесть и остальных: возможно, сегодня вы не мечтаете о славе, однако завтра вам покажется, что она для вас необходима. Многие люди совершенно теряют голову после первого выступления по телевидению: был нормальный журналист – два раза показали по телевизору, и он уже мечтает только об одном – о все большей и большей известности. Я думаю, что разговор о возможностях прокладывания собственных, а не коллективных профессиональных путей в журналистике будет полезен для некоторой части читателей и слушателей моих лекций. Конечно, я не хочу сказать, что только неумные люди падки на славу, хотя так часто бывает. Нет такого закона: раз всемирно известен, то глуп – среди известных людей тоже встречаются умные.

Это не все темы моего курса, а лишь выборочный обзор того, что в нем можно будет найти.

К конкретным проблемам теории журналистики я еще, естественно, вернусь, а сейчас хотел бы порассуждать о журналистике вообще.

С одной стороны, журналистика – профессия достаточно специфичная, и в ней работают вполне определенные люди. Так же, как в овощном магазине работают, помимо продавцов, вполне определенные люди – грузчики.

Для того чтобы выполнять работу грузчика, не нужно быть профессионалом. Конечно, нужно знать определенные правила: «Не бери тонну – надорвешься», «Не бросай груз, а клади, потому что он разобьется, с тебя возьмут деньги за то, что ты испортил». Но все эти правила понятны на уровне здравого смысла. Строго говоря, нет такой профессии «грузчик по переноске мешков» – любой человек, более или менее здоровый (а жизнь заставит – и нездоровый), может взвалить мешок на плечи и понести. И то, что обладающий большим навыком, пронесет этот мешок на сто метров, а не обладающий им – на пятьдесят, ничего принципиально не меняет.

Журналистика – безусловно, более сложная профессия, чем профессия грузчика. В журналистике, как и в ряде других профессий, безусловно, нужно что-то знать. Здесь нельзя действовать так просто: прийти и разгрузить машину с картошкой. Хотя многие в СМИ так и действуют. В то же время журналистика относится к тем профессиям, которые я называю простыми. В подтверждение я часто привожу такой пример: для того чтобы провести хирургическую операцию, тем более с успехом, нужно что-то уметь, нужно учиться. Хотя принято считать, что в медицине разбираются все, тем не менее, чтобы разрезать ткани тела, нужно знать, какой скальпель для этого взять, как края этих тканей закрепить, чтобы за время операции не вытекла вся кровь, нужно уметь проводить определенные манипуляции. Есть хорошие врачи, есть плохие врачи, но даже плохие врачи обладают этими знаниями и соответствующими навыками.

Еще более яркий пример, который я всегда привожу:

СОБРАВШИСЬ ВМЕСТЕ, СОТНЯ ЖУРНАЛИСТОВ, СКОЛЬКО БЫ ОНИ НИ СИДЕЛИ, НИКОГДА НЕ СДЕЛАЮТ САМОЛЕТ, КОТОРЫЙ БУДЕТ ЛЕТАТЬ. СТО АВИАКОНСТРУКТОРОВ, КОТОРЫЕ СОБЕРУТСЯ ВМЕСТЕ, ЧЕРЕЗ ГОД, А ТО И РАНЬШЕ, ВЫПУСТЯТ ГАЗЕТУ, И, НЕ ИСКЛЮЧАЮ, ОЧЕНЬ ХОРОШУЮ.

Это нисколько не умаляет профессию журналиста, даже политического.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖУРНАЛИСТИКА, МЕЖДУ ПРОЧИМ, – ЭТО ОПЕРАТИВНАЯ, КАЖДОДНЕВНО ОТПРАВЛЯЕМАЯ ПРИКЛАДНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ, ХОТЯ ЖУРНАЛИСТ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОБЛАДАЕТ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИМИ ЗНАНИЯМИ КАК ТАКОВЫМИ.

Политические журналисты разбирают, анализируют политические события, а потом доносят свои мысли до аудитории, пытаясь воздействовать на политические субъекты и объекты. Именно поэтому это очень важная профессия.

Авиаконструкторы тоже важны. Без их работы была бы невозможна громадная часть системы коммуникаций – межконтинентальных, межгосударственных, а в больших странах и внутригосударственных. Тем не менее я рискну предположить, что, если бы профессии авиаконструктора не было, если бы самолет не был изобретен, мир бы изменился не сильно: отсутствие этого сектора коммуникаций было бы компенсировано каким-то другим. Предположим, что в этом случае летали бы во Владивосток на ракетах или поезда ходили бы гораздо быстрее. Но при отсутствии в мире журналистов и, соответственно, СМИ наш мир был бы совершенно иным.

Более того, мне кажется, что современного мира без журналистов просто не может быть по определению, ибо СМИ ЕСТЬ СИСТЕМА ВЗАИМОСВЯЗИ ВСЕГО МИРА (ОБЩЕСТВА) И РАЗНЫХ СУБЪЕКТОВ И ОБЪЕКТОВ ВНУТРИ НЕГО ПО ПОВОДУ САМЫХ ВАЖНЫХ ДЛЯ ЭТОГО МИРА (ОБЩЕСТВА) ПРОБЛЕМ.

Один из самых главных вопросов – вопрос о власти: кто будет нами управлять? – сейчас не решается без журналистики. Роль журналистики велика, когда речь идет о государствах: враждующих государствах; о государствах, находящихся в процессе развития; о государствах, сравнивающих себя друг с другом. Люди хотят жить лучше, в частности, и потому, что перед их глазами есть пример соседнего государства. Людям кажется, что если заменить их правителя, то они будут жить так же хорошо, как и соседи, хотя это не всегда получается. Но все подобные сравнения, то есть взаимосвязи, осуществляются сегодня посредством журналистики.

Журналистика – не такая уж древняя профессия, хотя и говорят, что она вторая древнейшая. Ей не более 350–400 лет (первая печатная газета, как утверждают историки, появилась в Вене в 1615 году), то есть, строго говоря, журналистика довольно молода – особенно если сравнивать с другими профессиями такой же важности – политикой, медициной, педагогикой, военной профессией, дипломатией и т. п.

В России, как известно, первая печатная газета возникла при Петре I в 1703 году, а впервые – в виде, выражаясь нынешним языком, служебного вестника (рукописного), при его отце, Алексее Михайловиче.

Большую часть своей истории человечество прожило без журналистики. Исторически это вполне очевидно (хотя людям кажется, что журналистика «существовала всегда»), но будет еще очевидней, если воспользоваться не вполне точным, но, как правило, синонимичным термину «журналистика» словосочетанием «средства массовой информации».

Никаких СМИ не было не то что в античные времена, но даже и гораздо позже, например, в Средние века и в эпоху Возрождения. Журналистика как профессия и СМИ как социальный институт только-только родились в эпоху Просвещения. Конечно, массовые коммуникации внутри общества осуществлялись и до этого – в основном путем межличностного общения. Владыки издавали указы и оглашали их публично с помощью вестников и глашатаев. Образованные люди вели друг с другом интенсивную переписку. А далее – народная молва, слухи, рассказы путешественников и купцов. Государственная власть и Церковь имели свои системы сбора и распространения необходимой им информации. Ну так эти системы существуют и ныне. Правда, нужно признать, что в античной Греции и древнем Риме, где публичная политика существовала, были первые журналисты, так, впрочем, не называвшиеся и, естественно, без своих изданий. Первыми журналистами, точнее пражурналистами, можно назвать античных ораторов, риторов, баснописцев и поэтов – сочинителей эпиграмм.

Массовая же информация, то есть непрерывно текущие сообщения в неискаженном по отношению к первоисточнику виде, доводящиеся до большинства населения (или, по крайней мере, до всех желающих), могла появиться как система только тогда, когда, во-первых, в ней возникла потребность у общества, а во-вторых, когда возникла соответствующая технологическая возможность – каждодневно выпускать недорогие в производстве (то есть доступные всем, массам), как бы сейчас выразились, носители информации. Ими стали печатные издания – газеты. То есть технологически журналистика смогла родиться только после того, как Гутенберг изобрел печатный станок (1450 год). Общественная потребность в ней возникла несколько ранее, в общем-то – с момента привлечения народа (масс) к избранию политической власти. В этом смысле, кстати, журналистика совершенно неотделима от публичной политики, ибо родилась как прямое следствие становления политических институтов буржуазной демократии.

ТАМ, ГДЕ ВЛАСТЬ СТАНОВИТСЯ ПУБЛИЧНОЙ, ПУСТЬ ДАЖЕ НАХОДЯСЬ В РУКАХ НЕМНОГИХ, НО ДЕЛЕГИРОВАННАЯ ЭТИМ НЕМНОГИМ ВОЛЕЮ МНОГИХ, ПОЯВЛЯЕТСЯ ЖУРНАЛИСТИКА.

В общем-то это XVIII век. Ибо то, что под видом журналистики было ранее, – не более чем технологически усовершенствованный способ общения образованной и властвующей публики (правящего класса) внутри себя.

И фактически лишь в XIX веке (в России – определенно, на Западе несколько ранее) журналистика становится такой, какой мы ее знаем сегодня, то есть собственно журналистикой. Появляются журналисты-профессионалы. Не писатели, философы и политики, которые посредством газет и журналов XVII–XVIII веков общались друг с другом, а профессиональные собиратели и комментаторы информации о событиях, произошедших не с ними, и чужих, а не собственных идей и поступков.

ЖУРНАЛИСТ – ЭТО ТОТ, КТО ПИШЕТ НЕ О ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С НИМ, И ИЗЛАГАЕТ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ НЕ СВОИ МЫСЛИ, А ИДЕИ ТЕХ, ОТ КОГО ЗАВИСИТ ЖИЗНЬ ОБЩЕСТВА.

В этом смысле настоящий (профессиональный) журналист как бы максимально отчужден от жизни. Отсюда, кстати, и популярность в названиях англосаксонских газет (где, собственно, и родилась современная журналистика) таких слов, как «новости» [news), то есть просто сообщения, и «наблюдатель» (observer), то есть некто, следящий за происходящим со стороны.

История журналистики – не тема моего курса. Поэтому отмечу еще только две вехи. Первая половина XIX века – появление информационных агентств, специализирующихся только на сборе новостей и поставляющих эти новости потоком в разные издания (1835 год – «Гавас» во Франции, 1851-й – «Рейтер» в Англии). Именно в этот момент из газет и журналов как органов массовой коммуникации складывается система СМИ.

Вторая веха, после которой журналистика окончательно стала современной, той, какую мы имеем сегодня, это конечно же 50-е годы XX века – массовое внедрение телевидения, то есть непрерывно длящегося потока доносимых до каждого желающего (практически до всего общества) текстовых и визуальных (то есть наиболее убедительных) сообщений.

Политической же силой журналистика полномасштабно стала еще в XIX веке, ограниченно будучи ею и до того, с момента своего рождения, лучшее доказательство чему – государственная цензура, возникавшая в каждой стране не по прихоти правителей, а как естественный первоначальный ответ на появление абсолютно нового политического института.

Наконец, четвертой властью в прямом политологическом, а не переносном смысле журналистика (точнее, система СМИ) стала в 60-х годах XX века – тогда, когда в Соединенных Штатах Америки с помощью телевидения стали целенаправленно влиять непосредственно на поведение избирателей во время выборов.

В XVIII веке российской журналистики фактически не существовало – это была игрушка, хоть и серьезная, часто политическая, образованного сословия. От начала XIX века к его концу русская журналистика сделала настолько гигантский шаг, что самый выдающийся и самый известный во всем мире русский журналист (и политик) Владимир Ульянов-Ленин правомочно провозгласил первым необходимым шагом в создании новой политической партии учреждение соответствующей этой партии по идеологии общероссийской политической газеты. И, кстати, добился успеха, что доказывает справедливость его слов. Актуальных и по сегодняшний день, чего не понимают современные российские политики, завороженные мощью телевидения и зацикленные на своем появлении на экране и на размещении нужных им, так называемых заказных, то есть проплаченных, статей в уже существующих изданиях.

Рождение и становление журналистики произошло достаточно недавно, но тем не менее все те связи, которые раньше, до изобретения печатного станка и возникновения журналистики, скрепляли мир, сейчас, по существу, заменены связями через систему СМИ. Само общественное мнение отныне существует в двух ипостасях, часто довольно сильно расходящихся: в своем так сказать натуральном виде и в виде конструкции, сооруженной в СМИ с учетом натуры, но не совпадающей с ней.

Вытеснение традиционных коммуникаций СМИ-коммуникациями влияет даже на экономическое благополучие населения: курс доллара на ММВБ определенным, хоть и весьма косвенным образом соотносится с курсом доллара на Нью-Йоркской бирже, но это соотношение может иметь место только тогда, когда идет постоянный обмен информацией – для рядовых граждан, для населения в целом этот обмен осуществляется только через СМИ. А политические процессы сейчас вообще немыслимы без участия журналистики.

В этом заключается второй парадокс журналистики:

ОЧЕНЬ ПРОСТАЯ ПРОФЕССИЯ ЗАНИМАЕТСЯ ОЧЕНЬ СЛОЖНЫМИ ПРОЦЕССАМИ И ОЧЕНЬ ЗНАЧИМА В ЖИЗНИ.

От поведения журналистов, людей, не обладающих никакой формальной властью, может зависеть исход важнейших политических событий. Приведу один пример из нашей недавней истории – пример, касающийся событий октября 1993 года.

Напомню: в ночь с 3 на 4 октября 1993 года в Москве начались захваты зданий сторонниками Верховного Совета РФ, в частности здания на Новом Арбате, которое называли Мэрией (хотя только два-три этажа в этом небоскребе принадлежали Московской мэрии), телекомплекса «Останкино» и т. д. В ночь с 3 на 4 октября в прямом эфире Российского телевидения выступали разные люди, но с одинаковыми мыслями по поводу происходящих событий. Поскольку Российское телевидение, особенно в тот период, было на стороне Ельцина, то все пришедшие говорили примерно так: «Да, это ужасно, Руцкой, Хасбулатов – фашисты, для борьбы с ними надо идти на любые меры, Белый дом нужно штурмовать». Эту позицию поддержало тогда большинство журналистов России – во всяком случае так это представлялось по публикациям в прессе и выступлениям на телевидении. И, как мы уже знаем, Ельцин на любые меры пошел. На следующее утро на улицы вокруг Белого дома были выведены танки, которые прямой наводкой расстреляли парламент. А если бы российские СМИ заняли другую позицию – изменился бы тогда ход событий? Почти наверняка – да.

Правда, в ту ночь в прямом эфире Российского телевидения выступило два-три человека, высказавших другое мнение, из которых особенно всем запомнился Александр Любимов. Он сказал то, чего не говорил до него ни один из присутствовавших, которые, в основном, клеймили Руцкого и Хасбулатова и восславляли Ельцина и Гайдара: происходит грязное дело, я в этом не хочу участвовать, и всем нормальным людям, здравомыслящим, порядочным, приличным, я советую сейчас лечь спать. Это не цитата, но точное изложение смысла его слов. Александр Любимов сказал так, но это не было данью политическому плюрализму. Просто те, кто пропустил его в прямой эфир, не предполагали, что прозвучит такая точка зрения. Кстати, Александру Любимову эти «неправильные» высказывания припоминали очень долго. И именно те, кто числил себя самыми последовательными сторонниками свободы слова.

Конечно, в то время были СМИ, которые не придерживались однозначно отрицательной оценки действий Верховного Совета и однозначно положительной оценки действий Кремля. В частности, «Независимая газета» занимала такую позицию. Но телевидение давно уже гораздо эффективнее любой газеты.

Возможно, примеры инакомыслия в оперативной оценке событий сентября – октября 1993 года, прозвучавшие в разных СМИ, были не главным толчком для того, чтобы в дальнейшем не все проблемы в нашей стране решались на уровне стрельбы из танков друг по другу, но это был весьма существенный фактор воздействия на общество и особенно на политиков, фактор, направленный против того, чтобы они вели страну к гражданской войне. Собственно, в ту ночь мы и видели настоящую гражданскую войну в России. К счастью, она длилась несколько часов, а могла бы длиться и больше. Я считаю, что, если бы Александр Любимов не сказал то, что он сказал с экрана в ту ночь, вероятность того, что и далее события развивались бы по кровавому сценарию, была бы гораздо выше.

В этом проявляется значимость простой профессии журналиста. Что, собственно, сказал Любимов? Он сказал некие простые, банальные вещи. Нужно ли изучать политологию, чтобы сказать то, что сказал Любимов? Нет, абсолютно не нужно. Все произнесенное им было на уровне здравого смысла, даже слишком здравого, ибо никаких политических оценок он вообще не дал, более того – предложил гражданам отстраниться от политики в самый разгар политического кризиса. Но тем не менее значение сказанного оказалось очень велико, и в первую очередь – за счет магического воздействия телевидения. Если бы то же самое Любимов говорил на площади, на митинге – это вряд ли бы повлияло на что-либо.

В последние годы в России явно наблюдается повышенная политическая активность: был период частых смен правительства, постоянно идут предвыборные процессы, создаются разнообразные партии и межпартийные коалиции – каждый день что-то происходит. Как с этим работает политическая журналистика? Вот, например, в начале осени 1999 года Сергей Степашин сказал, что намерен баллотироваться в президенты. Степашин – известный политик, он действительно мог и теоретически, а при определенных обстоятельствах и практически стать президентом. По крайней мере, стать значимым кандидатом в президенты, поскольку для этого нужно было просто собрать миллион подписей, что было ему вполне по силам. Что должен был сделать журналист, узнав о решении Сергея Степашина?

Он должен был зафиксировать для зрителей, читателей, слушателей это высказывание, затем написать, кто такой Сергей Степашин, может быть, не очень подробно: Сергей Степашин – бывший премьер-министр, ныне (на тот период) заключивший союз с «Яблоком», заявил то-то и то-то. Можно было дополнительно взвесить его шансы: например, есть некие рейтинги, вычисляемые социологами. Можно было сравнить рейтинг Степашина с рейтингами Примакова, Лужкова, Зюганова, Явлинского, Путина и сказать, что его шансы не хуже, но и не лучше, чем у других, – он где-то посередине: допустим, существует 50 %-ная вероятность того, что он может пройти во второй тур. Но, с другой стороны, поддержит ли Кремль Степашина, захочет ли продвигать его? Ведь своей партии и своего административного ресурса у Степашина не было.

Тут можно было вспомнить президентские выборы 1996 года и сопоставить положение Степашина в начале осени 1999-го с тем, что Александр Лебедь со своим движением КРО (Конгресс русских общин) проиграл думские выборы в декабре 1995 года, но потом олигархи вложили деньги, «раскрутили» его, и Лебедь занял третье место на президентских выборах 1996 года. Значит, если кто-то вложит деньги в Степашина, то его тоже, несмотря на его слабости, можно вывести на третье место, а то и на второе.

Все, что я сейчас сказал, представляет собой набросок журналистского текста – вроде бы политический анализ. На самом деле я перечислил вещи совершенно очевидные, которые очень легко достаются с книжных полок, из памяти, из предшествующих публикаций. Никакой высшей математики, казалось бы.

Но это лишь на первый взгляд все так просто. Одно из важнейших качеств журналистики как профессии, в том числе и политической журналистики, – ее непрерывность и постоянная зависимость от постоянно меняющихся событий. Для того чтобы создать самолет, авиаконструкторы не обязаны работать над ним круглые сутки. Если конструктор не будет думать о новом самолете в выходные или даже уйдет в отпуск, ничего не изменится. Позже он выйдет на работу, продолжит начатое и рано или поздно закончит проектирование. Журналистика – профессия постоянного процесса. Нашу работу можно сравнить с разливкой стали: началась – и уже нельзя прервать, нельзя сказать: «Рабочий день закончился, остальное мы выльем завтра». Завтра не получится, поскольку все застынет, нужно будет рушить всю печь и вкладывать колоссальные средства в ее восстановление. Журналистика – это непрерывный процесс, и поэтому простота написания отдельной статьи и оценки отдельного события – кажущиеся. Сегодняшняя (на момент сентября 1999 года) статья о Степашине являлась элементом постоянно изменяющихся событий и постоянно текущей ленты новостей, информации, комментариев. Вдруг появляется «Единство», вдруг Кремль начинает работать с СПС в противовес «Яблоку», с которым Степашин солидаризировался. Все – шансы Степашина резко упали, характер комментариев о нем изменился. Подготовленная было к печати интересная и фундаментальная (по журналистским меркам) статья устарела в два-три дня. Не конъюнктурность ли это журналистики? Нет. Это просто особая взаимосвязь между простой профессией и сложными процессами мира, которые представители этой профессии освещают и на которые они влияют.