Текст книги "Третий источник"

Глава вторая

Сначала кровь и смерть, а потом фанфары и праздник. Квинт поднял над головой кубок победителя. Зрители, пришедшие посмотреть на гладиаторский бой, взорвались овациями. Хейзел растолкала влюбленных поклонниц и повисла на шее супруга.

– Я люблю тебя! – сказала она, целуя его в губы.

Зрители снова взорвались овациями. Поцелуй вышел до отвращения неприличным. Хейзел отпустила мужа и сплюнула его кровь, которая попала ей в рот с его губ.

– Я не хотел его убивать, – тихо сказал Квинт.

– Конечно! – рассмеялась Хейзел. – Никто не хочет убивать свою жертву без шоу!

Квинт снял перчатку и вытер тыльной стороной ладони вспотевшее во время боя лицо. Евангелина не простит его. Никогда не простит. И ничто уже не смоет с его рук эту кровь.

– Вот, – Квинт сунул в руки жены кубок. – Ты хочешь его больше, чем я.

Хейзел подняла кубок над головой, но Квинт уже не видел этого. Лишь гул толпы все еще эхом гулял по каменным коридорам. Квинт закрылся в раздевалке и снял доспехи. На мускулистом теле не было ни единого шрама. Жульен рассек ему левую щеку, но и эта рана уже начинала затягиваться. Квинт включил душ и встал под горячие струи, смывая с себя запах смерти. Когда-то он любил его. Пот и кровь. Так же пахнут любовники, обезумевшие в своей страсти. Секс и смерть… Но ничто не может длиться вечно.

Квинт переоделся и вышел через черный ход. Планета Бирей славилась своими базарами, шлюхами и гладиаторскими боями. Чернокожий сутенер схватил Квинта за плечо, предлагая развлечься, встретился с холодным голубым взглядом и, подняв руки, попятился назад. Почему Жульен предпочел умереть, но не поступить так же?

Калитка во двор оказалась открытой. Крохотный сад Евангелины выглядел неестественным на фоне выжженных, каменистых пейзажей планеты Бирей. Нежные фиалки прятались под карликовыми пальмами. Лилии, розы и орхидеи тянулись к небу вдоль каменной ограды. Спелые лимоны клонили ветви к земле. И даже пара прирученных крохотных птиц голосила, прячась в сочной жимолости или зеленых кронах.

Квинт закрыл калитку и прошел в дом. Прохлада и свежесть таили за видимым уютом нечто недоброе. Так пахнет брачная постель, оскверненная изменой. Так пахнет арена смерти, застывшая в ожидании новой жатвы. Квинт вытащил из сапога нож. Каленая сталь не знала поражений. Влетевшая в открытое окно бабочка порхала в косых лучах жаркого солнца. В тяжелой тишине было слышно, как хлопают ее крылья: черные с золотистыми прожилками. Квинт осторожно сделал шаг вперед. Еще один танец смерти. Бесконечный танец с бессмертным танцором. Мышцы напряглись, готовые в любой момент превратить хозяина в машину убийства. Ни одна тень не могла остаться без внимания, ни один шорох. Квинт больше не был собой. Он снова стал непобедимым гладиатором. Доктор Боли, как называли его многотысячные толпы фанатов. Беззаботная бабочка, описав дугу над его головой, села ему на плечо.

Квинт бесшумно открыл дверь в спальню. Густая кровь из перерезанных запястий пропитала бледно-голубые простыни. Возможно, именно так алеет закат на безоблачном небе. А после начинается ночь. Густая, всепроникающая. Инстинкты натянулись, как струна, готовая порваться. Нож рассек воздух. Бабочка упала на пол, оставив в воздухе золотистый след сбитой с крыльев пыльцы. Квинт побледнел. Оружие выпало из рук. Впервые в жизни смерть победила его. И он был бессилен что-либо исправить.

* * *

Их похоронили вместе. Брата и сестру. Евангелину и Жульена. Фамильный склеп обнял их тела своим мертвецким холодом и принес покой. Родственники погибших стояли опустив головы и лишь иногда поглядывали в сторону Квинта. Пара фотографов слепила глаза вспышками.

– И все-таки они любят тебя! – сказала Хейзел, когда Квинт вернулся домой. Глянцевые журналы пестрели его фотографиями.

– Это были похороны, – сказал Квинт.

– Это была твоя победа! – Хейзел рассмеялась. – Как думаешь, они не рассказали о твоей шлюхе, потому что она им не интересна или потому что испугались оскорбить тебя?

– Заткнись.

– Ты прав. Всего лишь глупая дешевая шлюха, – Хейзел подошла к мужу. – Расскажи, что ты нашел в ней? – ее руки легли на его грудь. – Даже сейчас я чувствую, как часть ее находится в тебе. Или же твоя в ней, – Хейзел улыбнулась. – Хочешь, угадаю какая?

– Я сказал, заткнись! – Квинт оттолкнул ее от себя.

Хейзел упала на пол, прокусив губу. Струйка крови скатилась по ее подбородку. Белые зубы окрасились в красный цвет, превратив улыбку в звериный оскал.

– Да, Квинт! Вот так! – Хейзел отползла к кровати, уперлась в нее спиной и стерла с лица кровь. – Иди же ко мне!

– Нет.

– Не заставляй меня искать другого! – она одернула подол, скрывая плотно сжатые колени.

– Мне все равно.

– Ты врешь! – Хейзел бросила в него стопку журналов. – Вот где ты, Квинт! А не в склепе со своей шлюхой! Слышишь?!

– Слышу, – он протянул ей руку, помогая подняться.

– Ударь меня!

– Зачем?

– Затем, что это ты! – Хейзел залепила ему пощечину. – Ну же!

– Нет, – Квинт развернулся и пошел прочь.

– Не смей! – Хейзел набросилась на него, пытаясь схватить за короткие волосы.

Пальцы соскользнули, оставив на щеке глубокие царапины. Он отмахнулся от нее, сбросив с себя. Она снова упала. От удара перехватило дыхание.

– Ты вернешься! – выдавила из себя Хейзел. – Ты не сможешь иначе!

Квинт вышел на улицу. Солнце выдавило из кожи пот. Кровь на лице свернулась, но царапины не спешили затягиваться. Соль попадала в раны, но Квинт почти не чувствовал этого. Смерть одолела его. Он был еще жив, но герой погиб на арене рядом с Жульеном. Или же в спальне Евангелины. Неважно. Квинт дошел до ее дома. Калитка была закрыта, но руки оказались сильнее замков.

– Вот и все, что осталось от нас, – сказал Квинт, глядя на цветущий сад…

– Неважно, кто победит сегодня, – сказала ему Евангелина незадолго до боя с Жульеном. – Один из вас все равно умрет, а я никогда не смогу простить себе этого, – она наклонилась и подняла поникший бутон алой розы. Такая безмятежная. Такая отчаявшаяся…

Квинт все еще видел умирающий бутон в ее бледной ладони, когда Жульен бросился в атаку. Стальные клинки высекли искры.

– Откажись! – прорычал Квинт, уклоняясь от смертельного выпада Жульена.

– Не могу! – крикнул тот, повторяя атаку.

– Никто не осудит тебя!

– Какое мне дело до кого-то?! – Жульен сделал ложный выпад и подсек ноги Квинта. – Мы сами судим себя! Только мы!

Квинт прокатился в пыли, избегая смертельных ударов стали. Толпа загудела. В букмекерских конторах схватились за головы. Квинт выхватил нож и воткнул его в ногу Жульена. Квинт всегда был убийцей. И он должен был выжить. Выжить, чтобы снова увидеть Евангелину. Она простит. Она смирится. Она поймет. Жульен бросил в него свой меч, выдернул из ноги нож и, когда Квинт отбил летящий в его грудь клинок, ударил его ножом в лицо. Сталь рассекла щеку, лязгнув по ровным зубам.

– Так близко, – прохрипел Жульен, чувствуя, как кровь начинает заполнять рот.

Квинт не двигался. Его меч, пробив грудь противника, вышел из его спины.

– Я почти достал тебя, – улыбнулся Жульен.

Ноги его подогнулись. Клинок выскользнул из груди. Фонтан крови ударил Квинту в лицо. Толпа взревела. Десятки тысяч безумных глаз против одного холодного голубого взгляда. Квинт поднял над головой окровавленный меч, слыша, как Колизей скандирует его имя.

* * *

Морщины. Они появились на молодом лице Квинта спустя месяц после похорон Евангелины и ее брата. Дом женщины, которую он любил, продали. Сад сравняли с землей.

– Ты бы мог перекупить его, – сказал ему агент.

– Без Евангелины он для меня ничего не значит.

Они шли мимо Колизея, и толпа за его стенами ревела, приветствуя нового победителя.

– Они ждут тебя, – сказал агент.

– Они ждут крови, – Квинт чувствовал, как накопившаяся за долгие годы усталость сгибает плечи.

Он старел. Старел без побед. Старел без жажды смерти. Время всегда кралось за ним по пятам. Преследовало с детства. Но он больше не хотел бежать от него. Он вообще больше ничего не хотел.

– Тебе нужен хороший бой, – сказал агент, словно читая его мысли, хотя, возможно, за долгие годы, проведенные рядом, так оно и было.

– Это ничего не изменит, – Квинт заставил себя улыбнуться. – Я больше не хочу убивать.

– Но ведь тогда ты умрешь!

– И что? Я мог умереть сотни раз до этого. Поверь, смерть – это последнее, чего я боюсь в этой жизни.

Квинт вернулся домой. Хейзел собиралась на прием в честь нового чемпиона, пытаясь выбрать, какое из полсотни платьев надеть.

– Ты должен быть там, – сказала она.

– Я никому ничего не должен, – Квинт закурил и налил себе выпить.

– Не хочешь делать это ради себя – сделай ради меня! – Хейзел натянула черные чулки. – Противно смотреть, как ты сидишь тут и жалеешь себя.

– Я не жалею.

– Неважно! – она повернулась к нему, надевая платье. Полная грудь была почти открыта в глубоком вырезе. – Тебя не волнует, что я буду там одна?

– Нет.

– А так? – Хейзел сняла трусы и бросила к ногам Квинта. – Попробуй остаться, и, клянусь, я отдамся любому, кто хоть раз думал, как унизить тебя.

– Делай что хочешь.

– Да что с тобой!? – закричала Хейзел. Она схватила зеркало и заставила Квинта посмотреть на свое отражение. – Ты же убиваешь себя! Черт! Ты убиваешь меня!

– Найди себе нового чемпиона.

– Я не хочу нового! Я хочу тебя! – Хейзел бросила зеркало на пол. Зазвенело разбившееся стекло. – Ты мой чемпион, – она прижалась губами к холодным губам Квинта. Просунула между них язык. Натолкнулась на сжатые зубы. Отпрянула назад и ударила мужа по лицу. – Да сделай хоть что-нибудь! – закричала она. – Или скажи, что сделать мне!

* * *

Старость. Она всегда шла за Квинтом по пятам. С самого рождения. Старость и смерть. Даже когда он стал чемпионом и новый агент предложил ему найти тех, кто сделал с ним такое. Квинт стоял у могил ученых и жалел, что старость добралась до них раньше, чем он. Они сделали его бессмертным, отправив в вечную гонку со смертью. Он был таким же, как все, но тем не менее что-то в нем было не так. В его организме. Он словно подчинялся другим законам. Не времени. Не болезням. А стихии боя. Идеальный солдат, которого смерть противников делает только сильнее. Возможно, он был единственным в своем роде, по крайней мере, свободным уж точно. Остальные либо так и остались неудачными экспериментами, либо были превращены в бесчувственных зомби, слепо выполняющих приказы. Смерть и секс. Два поля боя с бесчисленным количеством поверженных противников. Где-то среди сотен этих лиц была и Хейзел. Еще одна фанатка, не пожелавшая мириться с ролью куклы для секса. Дикая, как лесная кошка. Страстная, как само безумие.

– Я могу стать твоей единственной! – сказала она при их первой встрече.

– Зачем мне единственная, когда у меня есть множество, – сказал Квинт.

– Я могу заменить всех твоих шлюх.

– Поцелуй для начала свою подругу.

– Вот так? – Хейзел впилась в сочные губы блондинки.

Кинжал блеснул в ее правой руке. Кровь из перерезанной яремной вены ударила Квинту в лицо. Постель превратилась в арену смерти.

– Вот так, да? – снова спросила Хейзел, целуя в засос агонизирующую подругу. – Нравится? – она обернулась, награждая Квинта безумной улыбкой. – Хочешь присоединиться? – Хейзел показала ему кинжал в своей руке. – Хочешь пройтись по краю?! – она разорвала свою блузку, освобождая молодую грудь. Под короткой юбкой ничего не было. – Ну же!

– Я могу убить тебя, – предупредил Квинт.

– А я тебя.

Они слились в осторожном поцелуе. Каждое движение было выверенным. Каждый шаг продуман. Хейзел выгнула спину и громко вскрикнула. Кинжал вспорол Квинту грудь и уперся в горло.

– Ты пустила мне кровь! – сказал он, не веря своим глазам.

– А ты мне, – она заставила его опустить голову и посмотреть на кровь между ее ног.

Блондинка захрипела, перестав зажимать перерезанную шею. Ее серые глаза угасали.

– Она смотрит на нас, – сказал Квинт.

– Плевать, – Хейзел прижала его к себе. – Я ее все равно не знаю.

Ближе к утру Квинт вызвал своего агента.

– Хочешь, чтобы он к нам присоединился? – спросила Хейзел.

– Хочу, чтобы он избавился от тела.

– Нет.

– Что нет?

– Мы должны сделать это сами, – Хейзел поднялась с кровати. – Помоги мне, – сказала она, заворачивая тело блондинки в простыни.

– Нам нужно помыться, – сказал Квинт.

– Позже.

– Я всегда моюсь после арены.

– Со мной у тебя будет все по-другому.

– Почему ты думаешь, что я позволю тебе остаться?

– Потому что я кое-что оставила для тебя.

– Не верю, что у тебя никого не было, – улыбнулся Квинт.

– Конечно, были, – Хейзел собрала свою одежду и начала одеваться. – Не один и по-разному, но так, как с тобой, сегодня впервые.

* * *

Черные волосы поседели, но Квинт не обратил на это внимания. Хотела ли Евангелина, чтобы он жил? Наверно, уже неважно. Квинт открыл дверь и вошел в дом. Окутавший его запах показался странным. Не домашним. Скорее, каким-то далеким, словно само прошлое повеяло воспоминаниями. Так пахнет секс. Так пахнет смерть. Квинт не знал этого человека…

Когда-то давно он так же вернулся домой без предупреждения, застав Хейзел с незнакомцем на супружеском ложе. Ничего не было. Она просто ждала Квинта, желая показать, что всегда может перешагнуть эту грань. Лежала, подставив для поцелуя губы, и смотрела на Квинта. А смерть уже потирала руки, готовясь к жатве. Тогда. Давно…

Теперь все изменилось.

Квинт налил себе выпить и вышел на веранду. Странно. Так много смертей, но лишь одна меняет абсолютно все. Смерть, которая приходит, чтобы забрать жизнь. Чужую жизнь.

– Скоро ты придешь и за мной, – сказал Квинт, глядя на дно стакана.

Он сидел тихо, размеренно покачиваясь в кресле, и ни о чем не думал. Его агент вышел на веранду и, чиркнув спичкой, жадно затянулся дорогой сигаретой. На его теле блестели капли пота. На его спине красовались оставленные Хейзел царапины.

– Сделать тебе выпить? – спросила Хейзел.

Квинт слышал, как бренчат кубики льда в стакане. Теплый ветер колыхал ее прозрачный халат.

– Когда-то мой муж был таким же, как ты, – сказала она, прикасаясь к агенту.

Его тело было крепким и мускулистым. Идеальный инструмент для постельных баталий и пустышка на арене смерти.

– А сейчас всего лишь старик, – Хейзел прижалась губами к плечу агента. – Дряхлый, никчемный старик.

– Он все еще может вернуться.

– Он не вернется. Он умер вместе с той шлюхой, которая выращивала те глупые цветы. Ведь так? – она обернулась и посмотрела на Квинта. Он поднялся на ноги. – Или же нет? – в ее глазах вспыхнул безумный блеск. – Ну же?! Как далеко мне зайти, чтобы ты стал прежним?! – Квинт молчал. – Тот дом! Да, той шлюхи, у которой ты так часто оставался на ночь! Это я купила его! Купила на твои деньги, чтобы уничтожить все, что было тебе дорого!

– Это всего лишь дом.

– Но не для нее! – завизжала Хейзел. – Она любила его! Мерзкая тварь!

– Заткнись.

– И ее брат! Он обещал стать хорошим любовником после твоей смерти!

– Я сказал… – Квинт заглянул ей в глаза.

– Уж я бы нашла, чем уважить его! – Хейзел упала на пол, зажимая руками разбитое лицо. Кровь жены текла по лбу Квинта, которым он ударил ее.

– Ты всего лишь старик! – прорычал агент.

Он ударил бывшего гладиатора в челюсть. Попытался ударить. Квинт поймал его руку, и, вывернув за спину, выбил сустав. Агент упал на колени и взвыл от боли.

– Да! – закричала Хейзел, давясь собственной кровью. – Убей его! Убей меня! Но только стань прежним! Умоляю тебя!

– Не кричи, – Квинт протянул руку и помог ей подняться. Затем наклонился к агенту. – Ты успокоился? Если да, то могу помочь тебе вправить сустав.

– И это все?! – истерично расхохоталась Хейзел.

– Нет, – Квинт достал два билета до планеты Мнемоз. – Я улетаю через три дня. С тобой или без.

– Мнемоз? – Хейзел нахмурилась, пытаясь вспомнить.

– Ты все еще можешь полететь со мной, – сказал Квинт, вправляя агенту сустав.

– Тогда я с тобой, – Хейзел криво улыбнулась. Агент снова вскрикнул. – И убери отсюда этот кусок дерьма!

* * *

Где-то на полпути между планетами Бирей и Мнемоз. Корабль «Прайс 16». Каюта бывшего гладиатора.

– Ты ведь летишь туда умирать? – спросила Хейзел мужа. Он не ответил. – Это глупо, – она налила себе выпить. – Ты создан, чтобы нести смерть, а не считать морщины.

– Все когда-нибудь кончается.

– Я не позволю тебе, – Хейзел грустно улыбнулась. – Ты же знаешь.

– Ты ничего не сможешь сделать. Это от тебя не зависит.

– Еще как зависит! – Хейзел залпом осушила стакан и налила еще. – Я отдала тебе половину своей жизни, Квинт! Мне тридцать два, и я не собираюсь строить новую жизнь!

– Придется.

– Нет, – она смотрела на него затуманенными алкоголем глазами. – Скажи, там, в доме, когда я отдалась твоему агенту, что ты чувствовал?

– Ничего.

– А после? Разве тебе не хотелось убить нас?

– Ты готова была зайти так далеко?

– Если это могло вернуть мне прежнюю жизнь, то да.

– Это бы ничего не вернуло.

– Я тебе не верю, – Хейзел поднялась на нетвердые ноги. – Твой агент, кстати, он ведь в общем даже и ничего. Настоящий постельный гладиатор.

– Это ничего не изменит.

– Изменит, – Хейзел устало упала обратно в кресло. – Сейчас вот только вспомню и расскажу тебе все подробности. Вот только вспомню… – ее глаза закрылись.

Дыхание стало ровным. Поза, в которой она заснула, была неудобной, но Квинта мало это беспокоило. Он накинул на плечи пиджак и вышел из каюты.

– Эй, старик! – позвал его кучерявый мальчишка. – Ты не видел мои игрушки?

Квинт покачал головой. Время уже не наступало на пятки. Оно срывало с ног ботинки и хохотало над своей жертвой.

– Все будет так, как я скажу, – тихо сказал Квинт своему единственному оставшемуся противнику.

Хохот времени стих. Оно не отступало. Оно смаковало свое величие. Издевалось над жертвой, продлевая ее агонию. Наносило все новые и новые раны и смотрело, как противник отреагирует на них.

– Еще пара дней. Может быть, месяц, – сказал Квинт.

– Эй, старик! – мальчишка дернул его за рукав. – Ты тоже летишь на ту странную планету?

– Мнемоз?

– Не помню, – мальчишка нахмурился. – Мой отец говорит, что там можно забыть все совершенные грехи.

– Скорее, смириться с ними, – Квинт заставил себя улыбнуться. – Твой отец тоже воин?

– Воин? – мальчишка тряхнул кучерявой головой. – Мой отец налоговый агент. Он разорил сотни семей и говорит, что лишь планета сможет помочь ему забыть об этом.

– Моя жена тоже налоговый агент.

– Жена? Это та молодая женщина, с которой вы пришли? Я думал, это ваша дочь, – мальчишка поморщился. – По-моему, это отвратительно.

– Быть агентом?

– Нет. Жить со стариком.

* * *

Номер в отеле «Амелес» был просторным и обставленным явно с претензией на вкус.

– Тебе нравится? – спросила Хейзел супруга. – Я выбрала его, пока мы находились на борту «Прайс 16». Ты ведь не подумал ни о чем, кроме билетов!

– Могла бы выбрать и что-то попроще, – сказал Квинт.

– Зачем?! – всплеснула руками Хейзел. – Так ты жил раньше. Так ты живешь сейчас. И так ты будешь жить, если выбьешь из своей головы всю ту дурь, что оставила там Евангелина.

– Евангелина мертва.

– А ты нет, – Хейзел скинула одежду и отправилась в душ. – Пока еще нет, – она включила воду. Теплые струи воды, извиваясь, заскользили по смуглой коже. Большие светло-коричневые соски набухли. – Я хочу тебя, Квинт, – сказала Хейзел. – Хочу тебя прежнего.

Пена скрыла ее наготу. Квинт отвернулся и подошел к окну. Хейзел закрыла глаза и опустила руки между ног. Удовлетворять себя было тошно и неинтересно, но Квинт не прикасался к ней уже много месяцев, а единственный мужчина, агент, лишь подогрел изнывающее тело, но не принес успокоение, скорее, наоборот.

– Ну же! – приказала Хейзел своему телу, стиснув зубы. – Ну пожалуйста!

Пальцы устали, но все стало только хуже. Хейзел включила холодную воду, надеясь затушить этот пожар. Смыла пену и вышла из душа. Квинт слышал, как она вытирается.

– Я ухожу, – сказала Хейзел. – Клан Кавендишей обещал увлекательную экскурсию, а мне сейчас как никогда нужно отвлечься. Если хочешь, можешь пойти со мной.

– Я останусь.

– Как хочешь. – Хейзел надела легкое платье и ушла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Квинт налил себе выпить и открыл окно. Теплый ветер принес запах цветов и пение птиц. Воспоминания нахлынули медленно, словно прилив, забирая песчаный берег шаг за шагом. Сначала вернулась улыбка. Потом глаза. Голос.

– Почему ты здесь? – спросила Евангелина.

Квинт тряхнул головой. Неужели старость забирает у него не только тело, но и рассудок? Трехцветный зверек взобрался по разросшемуся плющу и заглянул в окно. Большие серо-зеленые глаза уставились на Квинта.

– Почему ты здесь? – снова услышал он голос Евангелины. Ее улыбка стала теплее. Ветер перебирал длинные волосы. Птицы щебетали в карликовых деревьях декоративного сада. – Не бойся, – Евангелина протянула к нему руку. Бледную, хрупкую.

– Я сошел с ума? – тихо спросил ее Квинт.

Улыбка стала теплее. Квинт осторожно шагнул вперед. К окну. Но от окна уже ничего не осталось. Он был в доме Евангелины. В ее маленьком саду на планете Бирей.

* * *

Проводник из клана Кавендишей закончил экскурсию вдоль рек планеты Мнемоз и, поклонившись, передал туристов проводнику, который должен был провести их в мир развлечений и бесконечного шоу.

– Уже уходите? – разочарованно спросила Хейзел художника. Он кивнул. – Очень жаль. Я уже успела привыкнуть к вашей компании, – она заставила себя улыбнуться. – Может быть, посидим где-нибудь, пропустим по стаканчику и посмотрим какое-нибудь шоу?

– Боюсь, для веселья еще слишком рано, – сказал Назиф. – А для прогулок уже слишком поздно.

– Что ж, – разочарованно вздохнула Хейзел. – Тогда до вечера.

– Если мы сможем найти друг друга.

– Ну, это уж, знаете, как говорят, было бы желание…

– Надеюсь, будет, – улыбнулся Назиф.

Они расстались.

– С этими художниками всегда так, – сказал Хейзел невысокий лысеющий мужчина. – Всего лишь образы и краски, и никакой привычной для нас логики, – он протянул Хейзел руку. – Я Бити Меган, – он улыбнулся и показал на кучерявого мальчишку, – а это – мой сын Кип.

Хейзел пожала предложенную руку и в последний раз посмотрела на удаляющуюся спину художника.

– А я знаю вас! – сказал ей мальчишка. – Вы жена того старика, который украл у меня игрушки!

– Украл игрушки?! – Хейзел рассмеялась. – Поверь, Квинт бы никогда не стал воровать у тебя игрушки.

– Потому что он воин?

– Верно.

– Разве может старик быть воином?

– Ну, он не всегда был стариком.

– Но сейчас-то он старик! – мальчишка посмотрел на отца. – Ты тоже станешь когда-нибудь дряхлым и глупым?

– Конечно, – сказал Бити.

– Тогда я уйду от тебя, – Кип решительно кивнул. – Как мама.

– Так вы, значит, здесь вдвоем? – поспешила сменить тему разговора Хейзел.

Бити кивнул.

– Он налоговый агент, – сказал Кип. – Разорил сотни людей и приехал сюда замаливать грехи.

– Ну, это не так уж и плохо, – вступилась за Бити Хейзел.

– Почему? – требовательно спросил Кип.

– Ну, ведь они все еще живы.

– Без денег?! – мальчишка рассмеялся. – Мама сказала, что это хуже, чем смерть!

– Кип! – одернул его отец.

– Она ушла из-за тебя! – закричал он. – Ненавижу тебя! Слышишь?! Ненавижу! – мальчишка ударил Бити в бедро и, развернувшись, деловито зашагал прочь.

– Он лучше, чем кажется, – вступился за него отец. Хейзел кивнула. – А его мать… Наверное, она ушла, потому что хотела уйти, – Бити тяжело вздохнул. – Сначала говорила, что хочет денег, потом, когда я позволил ей купаться в деньгах, сказала, что ей не нужна эта грязь. Боюсь, некоторые люди просто не созданы быть рядом с нами.

– Или же мы просто не способны понять их, – сказала Хейзел, вспоминая Квинта.

* * *

Дверь в номер была закрыта, и Хейзел долго барабанила по ней кулаком, пытаясь докричаться до мужа.

– Может быть, он умер? – спросил портье. – В его возрасте такое иногда случается.

– Нет, – решительно качнула головой Хейзел. – Только не он.

– Но…

– Никаких «но»! Просто дай мне запасной ключ и заткнись.

– Как скажете, мадам, – сдался портье.

Хейзел выхватила из его рук ключ и сжала во вспотевшей ладони. Острые грани впились в кожу, но она не почувствовала этого.

– Ты не посмеешь! – проскрипела зубами Хейзел, взбегая по лестнице. – Если смерть доберется до тебя, то это будет на арене. Не так! Не здесь!

Миловидная горничная шарахнулась в сторону от обезумевшей женщины. Белые накрахмаленные простыни выпали из ее рук.

– Квинт! – прокричала Хейзел, распахивая дверь.

Она вбежала в комнату. Кровать была заправлена, душ выключен. Теплый ветер, врываясь в открытое окно, колыхал тяжелые шторы. Номер был пуст. Хейзел села на кровать и рассмеялась.

– Что это со мной? – спросила она безразличные стены.

Десятки раз Квинт выходил на арену смерти, но она никогда не переживала так, как сегодня, оставив его на пару часов одного. Может быть, это планета так действует на нее? Хейзел подошла к окну и, облокотившись на подоконник, выглянула из номера. Где-то внизу по дорогам из белого камня ходили люди. Светловолосый мужчина поднял голову и помахал рукой. Хейзел помахала в ответ, но так и не смогла вспомнить, когда они успели познакомиться…

– Как насчет того, чтобы встретиться вечером? – прокричал прыщавый подросток из далекого прошлого.

Хейзел тряхнула головой, прогоняя воспоминания. Внизу снова появились люди. Но лишь на мгновение. Планета Мнемоз растворялась, возвращая Хейзел назад, на Бирей, в ее детство…

Старая мать лежит на грязной кровати. Хейзел стоит рядом и смотрит, как вздымается ее плоская грудь. Морщинистое лицо искажают гримасы боли. Мать слепо протягивает к дочери руку. Желтая кожа провисает на костях. Пальцы сжимают ладонь Хейзел. Она оборачивается и смотрит на Дармана. Священник молчит. Невысокий, гладковыбритый. «Странно, – думает Хейзел, – неужели на этой безумной планете все еще находятся те, кто продолжает во что-то верить?!»

– Отпусти мне грехи, – просит Дармана мать Хейзел.

– Я не могу, – говорит он. Мухи жужжат вокруг его вспотевшей головы.

– Никто не узнает, – хрипит старая женщина.

Хейзел закрывает глаза, стараясь не слушать звуки тошнотворной молитвы. Хватка матери слабеет. Жизнь вытекает из нее вместе с выделениями и слезами. Она умирает долго. Намного дольше, чем послушницы планеты Бирей. Худая грудь опадает. Тело вздрагивает. Ее хоронят за оградой кладбища, но и это считается почестью для послушниц, переданных Иерархией в услужение местным священникам.

– Что теперь будет со мной? – спрашивает Хейзел Дармана.

– Не знаю, – говорит он. – Подожду месяц и обменяю на новую послушницу.

– Ты можешь оставить меня. Я заменю мать…

– Ты еще ребенок, а мне нужна женщина.

– Мне шестнадцать.

Хейзел смотрит на Дармана и вспоминает монастырь, где они жили с матерью, пока год назад священник не взял их в свой дом.

Монахи ходили по обнищалым деревням и обещали падшим женщинам спасение, затем приводили в монастырь, обращали в свою веру и превращали в послушниц. Обряд инициации длился чуть больше часа, завершаясь ритуальным прижиганием мозга, после которого мирская сущность послушницы считалась очищенной. Покорные и смиренные, до конца своих дней они, словно вещи, передавались священникам на пожизненное содержание. Иногда процедура прижигания проходила неудачно и послушницы лишались не только личности, но и дара речи, рассудка, превращаясь в ходячих мертвецов со стеклянными глазами. Таких женщин обычно жаловали молодым дьяконам или провинившимся священникам, а иногда просто умерщвляли, если их становилось слишком много в монастырских подвалах, а год выдавался неурожайным, чтобы кормить лишний рот.

– Отправишь меня назад, и, клянусь, я убью себя, – шепчет Хейзел, глядя Дарману в глаза. – К тому же твое место в Иерархии не так высоко, чтобы надеяться получить что-то достойное. Они отправят к тебе калеку или старуху, а меня отдадут епископу или митрополиту.

– Я не могу нарушать правила, – говорит Дарман, обливаясь потом. – Иерархия узнает обо всем, когда настанет время твоей инициации в послушницы.

– А если мы обманем Иерархию? – Хейзел осторожно поднимает юбку. – Это несложно. Я уже пробовала. В монастыре. Когда монахи приводили к нам своих внебрачных сыновей… – она подходит к открытому окну и упирается руками в подоконник.

– Я слишком взрослый для тебя.

– Это лучше, чем возвращаться в монастырь.

– Не знаю, получится ли у меня.

– Получится.

Хейзел смотрит, как за окном ходят люди. Светловолосый прыщавый подросток приветливо машет рукой. Она машет ему в ответ.

– Не знаю, получится ли… – бормочет за спиной Дарман.

Хейзел сжимает руками подоконник.

– Как насчет того, чтобы встретиться вечером? – кричит светловолосый парень.

– В десять, – говорит она.

Он улыбается. Видит, как она кивает ему, но не видит, как она плачет. Никто не видит.

– Такая молодая! – шепчет за спиной Дарман. – Такая свежая! – он гладит ее бедра. Вдыхает запах ее волос.

– А говорил, не получится!

Она заставляет себя улыбаться. Сдерживает тошноту и вычеркивает из памяти воспоминания. Месяц за месяцем… И бежать некуда. Ждать нечего. Вокруг пропахшее потом священника настоящее. «Убей! Убей! Убей!» – пульсирует в голове безумие. «Убей себя. Убей Дармана. Убей всех, кто создал этот несовершенный мир».

Хейзел одевается и уходит на улицу. Пьяный бездомный смотрит, как она поливает его бензином для заправки зажигалок. Крики успокаивают. Черная копоть поднимается в грязное небо. Улицы изгибаются, уходя в неизвестную даль…

Залитый кровью гладиатор поднимает над головой кубок победителя.

– Сталь и огонь, – говорит Хейзел.

– Ты всего лишь шлюха! – говорит незнакомая блондинка.

– Ты не знаешь, кто я, – говорит Хейзел.

Блондинка смеется. Они целуются, дожидаясь гладиатора.

– Чем ты удивишь его? – спрашивает блондинка.

Хейзел берет ее руку. Под короткой юбкой нет нижнего белья.

– Глубже.

– Нужно будет сделать себе такую же! – смеется блондинка, пытаясь вспомнить, когда сама лишилась девственности.

– Никакой хирургии, – говорит Хейзел. – У меня все по-настоящему.

– Все равно маловато будет для удивления! – кривится блондинка.

– Ну, у меня еще есть ты, – Хейзел снова целует ее. – Сталь и огонь, – шепчет она. – Мы смоем нашу грязь теплой кровью.

– У тебя будет ее не так много!

– Кровь есть у тебя.

– Прости! – смеется блондинка. – Но свою я пролила уже очень давно.

* * *

Хейзел открыла глаза. За открытым окном начинался поздний вечер. Подушка была мокрой от слез. Глаза раскраснелись. Она умылась и привела себя в порядок.

– Пошел ты к черту, Квинт! – сказала Хейзел, выбирая вечернее платье.

Она вышла на улицу и выбрала самое яркоосвещенное казино. Звенела монета. Пиликали игровые автоматы. Стучали брошенные кости. Крутилась рулетка. Атласные карты с названием планеты на рубашке скользили по поверхности столов. Игра увлекала людей. Хейзел видела, как горят их глаза. Азарт и безумие, способные заставить забыть обо всем, кроме игры. Хейзел купила фишек и заняла место за рулеткой. Рыжеволосая женщина по правую руку все время выигрывала и смеялась противным сопрано. Хейзел терпела ее так долго, как только могла, но в итоге решила сменить игровой стол.