Текст книги "Третий источник"

– Хейзел! – позвал Бити Меган. – Идите сюда, Хейзел!

Он сидел за карточным столом и выглядел самым счастливым человеком в галактике.

– Надеюсь, у вас не дурацкий смех, – сказала Хейзел.

– Смех? – Бити щелкнул пальцами, подзывая официантку. – У них очень хорошее красное вино! Попробуйте.

– Вы пьяны? – подозрительно спросила Хейзел.

– Я? – он громко рассмеялся. – Нет. Что вы! Я счастлив!

– Хорошая карта?

– Просто отвратительная!

– Чему же вы радуетесь?

– Не знаю! – Бити протянул ей бокал вина. – Всю жизнь я копил деньги, но сегодня я вдруг понял, что от денег нет никакого прока, если не заставить их приносить своему владельцу счастье! И почему, не понимаю, я никогда не ходил в казино?! – он посмотрел на Хейзел счастливым взглядом. – Вы не знаете?

– Нет, – она качнула головой, пригубив бокал с вином. – На планете, где я родилась, не было казино. По крайней мере, таких, как это.

– Вот как?! – Бити озадаченно почесал лысеющую голову.

– Самым популярным у нас был Колизей. Десятки тысяч людей собирались на его трибунах, делали ставки и смотрели, как гладиаторы убивают друг друга.

– Насмерть?

– Насмерть, – Хейзел улыбнулась. – Вино действительно неплохое.

– Да, – Бити сделал ставку и даже не посмотрел на свои карты. – Так, значит, ваш муж был гладиатором? – Хейзел кивнула. – И каково это?

– Что?

– Ждать, когда он вернется.

– Шестнадцать лет я ждала его, зная, что он вернется, а сегодня испугалась, что он умрет от старости, – она вымученно рассмеялась. – Наверное, накопилось.

– Вам нужно отвлечься, – решительно закивал Бити.

– Я не против.

– Обязательно нужно! Даже Кип где-то здесь скармливает автоматам наши деньги. – Бити по-дружески взял Хейзел за руку. – Знаете, по-моему, это помогает ему отвлечься. Он смеется, как ребенок. Как настоящий ребенок!

– А ваша жена? – Хейзел подала знак крупье, что вступает в игру. – Как давно вы расстались?

– Пару лет.

– А другие?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, – Хейзел вспомнила Квинта. Вспомнила его бойцом и стариком. – Шестнадцать лет я прожила со своим мужем и лишь однажды изменила ему. Недавно. Изменила, надеясь, что это вернет его прежнего, но ничего не вышло. – Она посмотрела пришедшую карту и удвоила ставку.

– Наверное, это сложно, – сказал Бити.

– Сложно что? – Хейзел бросила карты на стол и забрала выигрыш.

– Понять, что человек, которого вы любили, совершенно другой, нежели вы себе представляли.

– Возможно. – Хейзел снова сделала ставку. – Или же мы другие.

– А вот за это я выпью! – оживился Бити. – Моя жена казалась мне самой красивой женщиной из всех, что я знал, но вот сейчас я думаю, что это совершенно не так.

– А вы? – Хейзел провела указательным пальцем по ободку бокала, на дне которого еще оставалось вино. – Думаете, вы были хорошим любовником?

– Думаю, нет.

– А мой муж был хорошим. Может быть, даже идеальным. Крепкий, сильный, уверенный.

– Это значит, что у меня нет шансов? – улыбнулся Бити.

– Не знаю. – Хейзел сбросила карты и встала из-за стола.

– Уже уходите?

– Пожалуй, да.

– Одна.

– Не знаю, – Хейзел посмотрела на Бити. – Я никогда не целовала налогового агента.

– Я тоже, – Бити поднялся из-за стола.

Они были примерно одного роста и возраста.

– Уйдем? – предложила Хейзел.

– Только договорюсь, чтобы присмотрели за Кипом.

Белые камни люминесцировали, освещая им путь.

– Куда вы меня ведете? – спросила Хейзел.

– К себе, – Бити предложил взять его под руку.

– Может быть, к рекам?

– Зачем?

– Не знаю. Разве я вам не нравлюсь?

– Нравитесь.

– Тогда что вам мешает овладеть мной на улице?

– Овладеть? – Бити неловко улыбнулся. – Да я еще даже не целовал вас.

– А для вас это важно?

– Конечно, – он замолчал, отвечая на поцелуй Хейзел.

– Как-то неловко вышло, – сказала она.

– Ну, можно еще раз попробовать, – сказал Бити.

Хейзел кивнула.

– Ну что? Теперь идем к рекам?

– Вас стесняет, что у меня может вернуться сын?

– Не знаю. Я не думала об этом. Просто у рек, казалось, будет лучше.

– Чем?

– Мой муж отвел бы меня к рекам.

– А я отведу вас к себе.

Они закрыли дверь, вывесив табличку «Не беспокоить».

– Не бойтесь, – сказал Бити, проводя Хейзел в спальню.

– Да я и не боюсь, – она запрокинула голову, отвечая на поцелуй. Бити гладил ее спину, пытаясь разобраться с застежками платья. – Давай помогу, – сказала Хейзел.

Она высвободилась из его объятий. Теплый ветер, проникая в открытое окно, приносил ночную свежесть.

– Он подглядывает за нами, – сказал Бити, снимая пиджак.

– Кто?

– Не знаю, – он показал на окно.

Хлопнув большими глазами, трехцветный зверек спрятался за подоконник.

– Я переживу, – улыбнулась Хейзел.

Она сняла платье и легла на кровать. Бити расстегнул ремень и, спустив штаны, остался в одних трусах. Хейзел молча смотрела на мясистое тело. Ноги ее были раздвинуты. Черное белье скрывало наготу. Бити встал коленями на кровать и осторожно стянул с ног Хейзел чулки.

– Оставить не хочешь? – спросила она.

– Нет, – он протянул ей руку, помогая сесть.

Пальцы неуклюже расстегнули бюстгальтер, обнажив полную грудь. Хейзел снова легла на спину. Подняла бедра, помогая Бити избавить ее от остатков одежды. Зверек за окном снова выглянул из-за подоконника. Бити навис над Хейзел. Его губы прижались к ее губам. Она согнула в коленях ноги.

– Я только недолго, – предупредил он.

– Хорошо, – она закрыла глаза.

Зверек осмелел, взобрался на подоконник и сел, свесив короткие ноги. Хейзел застонала. Услышала свой голос и даже растерялась от этого. Бити снова поцеловал ее. Она открыла рот, пытаясь найти языком его язык. Он тяжело задышал и навалился на нее, прижимая к кровати. Хейзел вздрогнула, не веря, что кончает.

– Извини, – прошептал ей на ухо Бити.

– Не извиняйся, – она обняла его за шею. – Я тоже успела.

– Правда?

– Сама не знаю, как это… – Хейзел открыла глаза и, повернув голову, посмотрела на трехцветного зверька.

Увидев, что на него смотрят, он недовольно фыркнул и спрыгнул за окно.

– За нами все еще наблюдают? – спросил Бити.

– Уже нет, – Хейзел погладила его по щеке.

– Можно немного передохнуть и попробовать еще раз, – предложил он.

– Я не против, – сказала Хейзел. – Только, чур, не так быстро на этот раз.

Глава третья

Утро. Холод пробирается под одежду, целует тело ледяными губами. И сон отступает. Сон, подробностей которого Мидлей уже не помнит. В голове кавардак. Мысли путаются. Открой глаза, Мидлей! Слипшиеся веки поднимаются нехотя, словно старые заржавевшие двери. Вокруг панельные стены, разросшийся плющ, выстроившиеся в ряд скамейки из плексигласа. Две надписи: над выходом – вокзал, над закрытым окошком – касса. Теперь подняться на ноги, заставив закоченевшие суставы снова работать. В зале ожидания никого. Заглянуть в окошко кассы – пара свечных огарков да жирная муха, застывшая на пыльном столе. Часы на правой руке показывают раннее утро. Снова хочется спать. Но спать уже поздно. Мидлей выходит на улицу, окунаясь в утреннюю свежесть и пение птиц. Старые деревья нависают над узкой дорогой, выложенной белым камнем. Кустарник и жимолость подбираются к вокзалу, отвоевывая принадлежащую им территорию.

– Не очень милое место, правда? – спрашивает девушка. Мидлей оборачивается к ней. – Самое красивое здесь, – говорит она, – это вокзал и кладбище.

– Кладбище? – Мидлей смотрит в ее темно-карие глаза.

Она кивает, достает сигарету и закуривает. Белый дым вырывается между накрашенных губ.

– У тебя есть имя?

– Мидлей.

– А я – Зоя, – на ее щеках появляется румянец.

– Странно, правда? – улыбается Мидлей.

– Что странно?

– Мы всего лишь познакомились, а вы уже покраснели.

– Я покраснела?

– Именно.

Румянца на ее щеках становится больше. В глазах вспыхивает гнев. Губы изгибаются в пренебрежительной улыбке.

– Ты ошибаешься, – говорит она. – Если я и покраснела, то не от смущения, а от твоего внешнего вида, – она делает шаг вперед. – Ну, что же ты? – говорит, нависая над Мидлеем. – Мы же только познакомились, а ты уже покраснел!

Мидлей молчит. Зоя выпускает ему в лицо струю густого дыма. Он смотрит, как она уходит.

– Подожди! – кричит ей. Она оборачивается, продолжая идти. – Куда ты?

– В туалет, – пренебрежение снова изгибает ее губы. – Хочешь посмотреть? Я не против.

Она отщелкивает сигарету в заросли кустарника. Мидлей ждет пять минут. Десять. Никого. Ничего. Он снова один. Смотрит на часы. Почти семь, но все вокруг словно продолжает спать. Лишь птицы щебечут в зеленых кронах да ветер шелестит листвой.

* * *

Дорога от вокзала ведет в город. Теплое солнце щедро поливает землю утренними лучами. Озноб проходит. Но людей по-прежнему нет. Лишь заброшенные дома. Мертвые и холодные, вглядывающиеся в случайного прохожего черными глазницами окон, в смолистой черноте которых иногда мелькают неясные тени. Невидимые силуэты, прячущиеся от солнечного света.

– Эй! – кричит им Мидлей, теряя терпение.

Но ответа нет. Лишь чернота в оконных проемах становится гуще.

– Эй, есть тут кто? – он заходит в один из домов.

Битые стекла хрустят под ногами. Освещения нет, но лифт работает. Его двери закрываются, сталкиваются с лежащим на их пути предметом и снова начинают открываться. «Дзинь», пауза, и все повторяется по кругу. Мидлей смотрит на это, как завороженный. Двери снова ударяются об уродливую руку, оторванную чуть выше локтя. «Дзинь». На закоченевших мышцах видны следы человеческих зубов. Мидлей дожидается, когда двери снова откроются, и заходит в кабину. Грязные стены залиты кровью и слизью. Кнопки покрыты пылью. Все, кроме одной. Подвал. «Дзинь». Мидлей выпихивает из лифта оторванную конечность. Лифт медленно начинает опускаться. Желтый свет вздрагивает и гаснет. Темнота почти осязаема. Но страха нет. Ровные удары сердца отсчитывают секунды. Дзинь. Двери закрываются за спиной Мидлея. Глаза медленно привыкают к темноте. Пахнет испражнениями и разлагающейся плотью. Человек без руки сидит на полу, прижавшись спиной к стене. Между уродливых зубов виднеются застрявшие куски мяса. Глаза открыты и смотрят куда-то сквозь Мидлея. Мертвые глаза.

– Ха-ха! – звенит где-то задорный детский смех.

Мидлей идет на этот голос. Жирные крысы мечутся под ногами. Пара тварей нехотя доедает чьи-то останки, устроив в протухшей брюшной полости гнездо для потомства.

– Ха-ха! – растрепанная девочка с белыми как снег волосами поворачивается к Мидлею.

В тусклом свете он видит ее лицо. Лицо старухи. Дряблое, морщинистое, изъеденное временем. Молод лишь голос.

– Ха-ха! – она неуклюже подходит к нему. – Давай дружить, – ее губы не двигаются. Лишь огромный горб пульсирует под грязными лохмотьями. – Ну, повернись же! – говорит горб старухе. Он протягивает к Мидлею свои крохотные ручки. – Хочешь, я покажу тебе фокус? – спрашивает он.

Его длинный язык хватает Мидлея за руку и тянет к себе. Шершавая плоть сжимает кисть. Старуха шатается, пытаясь устоять на ногах. Язык соскальзывает.

– Бежим! – кричит горб хозяйке.

Кривые ноги уносят их прочь, в далекий призрачный свет. Крысы пищат под ногами Мидлея. Бесконечные шорохи прячутся в черноте. Шепчут о чем-то. Зовут Мидлея.

Обнаженная женщина с идеальной фигурой, зажатая между двух уродцев, оборачивается и смотрит на него глазами без век. Желтые зубы щелкают во рту, лишенном губ. У нее никогда не было лица. Лишь идеальное тело и длинные черные волосы. Уродцы рычат, обозначая свое право на самку. Женщина смеется. Самцы ускоряют темп. Мидлей слышит ее сладостные стоны. Тяжелые дыхания смешиваются с чавкающими звуками соития. А где-то далеко снова смеется девочка-старуха.

* * *

Вокзал. Зоя сидит на скамейке. Нога закинута на ногу. Белая сигарета зажата в начинающих желтеть зубах.

– Тебе это тоже грозит, – говорит она.

– Грозит что? – Мидлей вспоминает город.

– Отсутствие гигиены, – Зоя проводит рукой по небритой ноге. Темные волоски начинают густым покровом скрывать загорелую кожу.

– Странное это место, – говорит Мидлей.

– Ты о вокзале или о Хорнадо-дел-Муэрто?

– О чем?

– О городе, в который ты ходил.

– Я видел там странные вещи.

– Я тоже много чего там видела, – Зоя показывает ему дымящуюся сигарету. – Было бы желание, и найти можно все что угодно. Даже тампоны, – ее худые плечи вздрагивают. – Правда, мне это пока не грозит, – она замолкает, жадно затягиваясь сигаретой.

– И на каком ты месяце? – спрашивает ее Мидлей.

– Кажется, на пятом.

– Кажется?

– Я не помню, – Зоя недовольно морщится и прикуривает новую сигарету. – Иногда мне кажется, что я чувствую, как он шевелится во мне, – клубы дыма устремляются к потолку. – Но знаешь, что странно? – она смотрит на Мидлея. – Я все еще девственница, – ее губы снова изгибаются в пренебрежении. – Не думай только, что я извращенка и все такое… Просто меня смутило, что я знаю все, что касается секса, но не помню, чтобы я этим занималась, – она краснеет. – Вот и решила проверить, – ее глаза пытливо смотрят на Мидлея. Он молчит. – А ты немногословен, – кривится Зоя.

– Просто в этом разговоре нет смысла.

– А по-моему, есть!

– Если ты хочешь поговорить о своем ребенке или непорочном зачатии, то найди себе более заинтересованного собеседника. Я не очень-то гожусь для этой роли.

– А ты попробуй!

– Зачем?

– Потому что я хочу об этом говорить! – Зоя злится и не пытается этого скрыть. – К тому же кроме тебя мне больше не с кем здесь разговаривать!

– А как же город?

– Ты издеваешься?!

– Нет, но…

– Нет никакого «но»! – на лице Зои появляется нездоровая улыбка. – Нет города! Ничего нет! Только ты и я.

– Я видел людей сегодня.

– Ты называешь их людьми?! – истеричный смех прорезает тишину вокзала. – Если у тебя язык поворачивается называть их людьми, то дождись ночи и посмотри, что они такое на самом деле! – она фыркает и поднимается на ноги.

– Куда ты? – спрашивает Мидлей.

– В туалет.

– Как в прошлый раз?

– Хочешь, пошли со мной.

– А говоришь, не извращенка.

Мидлей смотрит, как она уходит. Ждет пять минут и идет следом. Зоя сидит за углом вокзала и смотрит на него снизу верх.

– Прости, но мне уже не остановиться, – она улыбается.

– Ничего, – Мидлей смотрит, как расползается темное пятно у нее под ногами. – Сегодня я видел вещи и похуже.

– Например?

– Старуху с говорящим горбом. Человека, который отгрыз собственную руку.

– И все?

– Нет. Были еще крысы и женщина без лица, которая занималась любовью сразу с двумя уродцами.

– Тебе понравилось наблюдать за ними? – Зоя поднимается, одергивает юбку.

– Не знаю.

– Мне кажется, мужчинам нравятся подобные вещи, – она хмурится. – По крайней мере, я помню об этом.

– Не знаю. Я ничего не чувствовал.

– И даже страха?

– Нет.

– Может быть, поэтому ты и здесь?

– Что это значит?

– Не знаю, – Зоя беззаботно пожимает худыми плечами и протягивает ему руку. – Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

* * *

Узкая тропинка из белого камня рассекает кустарник. Стены невысокого одноэтажного здания блестят в лучах заходящего солнца. Бледно-розовый луч сканирует сетчатку глаза. Электронный замок щелкает. Герметичность нарушается, и воздух со свистом вырывается в открывшиеся двери. Нечеткая голограмма, выполненная в виде молодой светловолосой девушки, приветствует вошедших.

– Ненавижу блондинок, – говорит Зоя, кивая в сторону голограммы. – Хотя голова у нее явно на месте, – она улыбается. – Можешь задать ей любой вопрос, и она ответит.

– Ты это мне хотела показать? – спрашивает Мидлей.

– Не совсем, – Зоя подходит к голограмме. – Покажи мне старуху с говорящим горбом, – говорит ей Зоя.

Голограмма вздрагивает. Блондинка растворяется в воздухе, уступая место трехмерному обнаженному изображению.

– Ее ты видел? – спрашивает Зоя Мидлея. Он кивает. – Покажи мне блудницу без лица, – говорит Зоя голограмме.

Мидлей смотрит на обнаженную женщину.

– Почему ты назвала ее блудницей?

– Потому что так ее назвала голограмма, – Зоя закрывает глаза, вспоминая. – Когда я только попала сюда, то встретила ее на улице. Пара уродцев убивала друг друга за это тело, а она стояла в стороне и терпеливо дожидалась победителя, – на ее щеках появляется румянец. – Я даже досмотрела до конца… А потом, когда нашла это место, то спросила появившуюся блондинку про эту женщину.

– И что еще сказала тебе голограмма?

– Что она – ошибка, – Зоя мрачнеет. – Блудница без лица не будет пользоваться спросом, поэтому ее отослали сюда. Изучать. Наблюдать. Устранять ошибки в будущем.

– А что сказала голограмма о тебе?

– Не знаю. Я не решилась посмотреть, – Зоя снова обращается к голограмме. – Расскажи мне о Мидлее.

Блудница без лица исчезает, уступая место обнаженному мужчине.

– А ты неплохо сложен, – говорит Зоя.

Мидлей смотрит на себя: черные непослушные волосы, смуглая кожа, рельефные мышцы.

– Покажи, почему он здесь, – спрашивает Зоя голограмму.

Изображение Мидлея вздрагивает, уступая место блондинке. Неизменно улыбаясь, она рассказывает об отклонениях.

– Вот поэтому ты ничего и не чувствовал, – говорит Зоя. – Ни страха, ни желания. Ты просто не способен на это.

– Я понял, – Мидлей смотрит на продолжающую говорить блондинку.

– Ну, лучше уж это, чем говорящий горб или отсутствие лица, – улыбается Зоя.

Мидлей кивает.

– Расскажи о беременной девственнице, – говорит он голограмме.

– Не смей! – орет на него Зоя.

Голограмма вздрагивает.

– Я могу не смотреть.

– Да не в этом дело! – Зоя подходит к нему так близко, что он чувствует запах ее волос. – Что если там что-то ужасное, а? Что-то, чего я не захочу знать?

– А что, если нет? – Мидлей смотрит на застывшую в ожидании блондинку.

– Тогда сделай это сам, – говорит Зоя. – Я пойду помыться, а ты спросишь голограмму. Но давай договоримся. Если там будет то, что я не захочу слышать, то мы притворимся, что ничего этого не было. А если все нормально, то ты расскажешь мне.

Мидлей смотрит, как она уходит. Прямая спина, широкие бедра, длинные ноги. Голограмма показывает ему то же самое, но без одежды. Изображение поворачивается. Полные ягодицы, пышная грудь, округлый живот, чистая бархатистая кожа. И где-то далеко голос блондинки…

– Ты закончила? – спрашивает Мидлей, останавливаясь возле закрытой двери из матового стекла. Шумит вода. Зоя что-то напевает.

– Почти! – кричит она и что-то говорит, но Мидлей не слышит за шумом воды. – Я говорю, – Зоя открывает дверь, – раз уж здесь сделали душ, то могли бы оставить и пару станков да зубную щетку. А то даже мыла нет, – она улыбается. Капельки воды блестят на загорелой коже. Клубы пара вырываются сквозь открытую дверь. – Знаешь, я все вспоминаю ту девушку без лица. Она ведь здесь уже больше года, а волосы у нее на теле почти не растут, – Зоя улыбается и показывает треугольник кучерявых волос под округлым животом. – А у меня растут словно за двоих, а здесь даже ножниц нет!

– Я спросил голограмму о тебе, – говорит Мидлей.

– Правда? – Зоя изображает безразличие. Поворачивается к нему спиной и начинает одеваться, жалуясь на отсутствие полотенца. – И что она сказала?

– Ты должна была стать блудницей.

– Ну, я почему-то так и думала. Все эти знания в голове…

– И ты никогда не родишь.

– Что?

– Твой ребенок. Он навсегда останется в тебе. Поэтому ты здесь. Таково твое отклонение.

* * *

Ночь. Уродцы выходят на охоту. Утолить голод. Утолить похоть.

– Почему они кричат? – спрашивает Мидлей.

– Не знаю, – Зоя смотрит на стеклянные двери. – Надеюсь, это их сдержит.

– Как ты выживала до того, как нашла это убежище?

– Никак. Я нашла его в первую же ночь.

– А другие?

– Ты их видел?!

– Я имею в виду, почему они не могут открыть двери так же, как ты или я?

– Наверное, слишком тупы. Не удивлюсь, если большинство из них давно уже разучились разговаривать.

– Словно чей-то эксперимент.

– Эксперимент?

– Ну да, – Мидлей оглядывается. Голограмма блондинки вопросительно смотрит на него, ожидая вопроса. – Словно кто-то наблюдает за нами.

– Сомневаюсь.

– Почему нет?

– Потому что мы просто уродцы, – Зоя тяжело вздыхает. – Скажи, что ты помнишь из прошлой жизни?

– Немного.

– А может, совсем ничего?

– Я помню, что должен был водить экскурсии. Помню, что нужно рассказывать…

– Но не помнишь, чтобы это делал?

– Ну да.

– Вот и я так же, – Зоя закуривает. – Помню сотни поз, десятки способов удовлетворить мужчину или женщину, знаю, как и что делать, но не помню, чтобы я делала это.

– Может быть, если днем отправиться в город, то можно встретить кого-нибудь, как мы?

– Забудь, – Зоя сдувает с сигареты пепел. – Была тут одна женщина с тремя глазами. Я встретила ее на вокзале и привела сюда. Она тоже ушла в город, а когда спустя пару месяцев я пошла туда днем за сигаретами, то увидела ее с уродцем. Она стала как и они.

– Поэтому ты ходишь на вокзал? Надеешься встретить кого-нибудь, кто останется с тобой?

– Наверное.

Они молчат, вглядываясь в ночь.

– Нужно выключить свет, – говорит Зоя. – Иначе уродцы слетятся, как мотыльки на огонь.

– Хорошо… – Мидлей чувствует, как сон наваливается на веки. – Сколько здесь комнат?

– Одна.

– А кроватей?

– Одна, – Зоя улыбается. – Ты не бойся. Я столько всего помню, что после этого спать с мужчиной на одной кровати для меня плевое дело.

* * *

Солидо. Он появляется спустя две недели.

– Кто ты? – спрашивает он Мидлея. Смотрит на Зою и тут же расплывается в довольной улыбке. У него светлые волосы, бледная кожа и пышная женская грудь.

– Думаю, не стоит даже гадать, почему ты здесь, – смеется Зоя. Солидо краснеет. – Ну, зато с чувствами все в порядке. – Зоя смотрит на Мидлея. – Возьмем его к себе?

– Мне все равно.

– Да тебе всегда все равно!

Бледно-розовый луч сканирует сетчатку глаза. Солидо улыбается блондинистой голограмме.

– Не трать в пустую таланты! – говорит ему Зоя. – Она машина, а вот я – нет.

– Я заметил, – голубые глаза Солидо буквально раздевают ее.

– Расскажи нам о нем, – говорит Зоя голограмме.

Образ Солидо вращается, показывая достоинства и недостатки.

– Неплохо, – кивает Зоя, разглядывая его гениталии.

Солидо смотрит на самого себя. Смотрит на свою грудь. Голос блондинки рассказывает о его профессии.

– Так мы с тобой почти что братья! – веселится Зоя. – А грудь… Грудь – это мелочь! Не расстраивайся. У меня вообще в животе ребенок, который никогда не родится, – она поворачивается к голограмме. – А теперь расскажи нашему новому другу обо мне.

Солидо смотрит на появившийся образ обнаженного женского тела.

– А у тебя широкие бедра, – говорит он.

– Это хорошо?

– Думаю, да, – он оборачивается и смотрит на Мидлея. – Тебе повезло.

– Ну, это вряд ли! – смеется Зоя. – Эй, белобрысая! – говорит голограмме. – Расскажи о Мидлее…

– Значит, совсем ничего не чувствуешь? – спрашивает его Солидо.

– Нет.

– И даже к ней? – он смотрит на Зою.

– А что я должен к ней чувствовать?

– Ну ты же мужчина.

– Забудь! – фыркает Зоя. – Расскажи лучше, что ты помнишь из прошлой жизни.

– Ничего.

– Совсем?

– Ну, может, образы.

– Женщины?

– И женщины, и мужчины, – Солидо опускает голову и недовольно смотрит на свою грудь. – Только у меня вот этого нет.

– У меня живота тоже нет в воспоминаниях.

– А все остальное?

– Думаю, как и у тебя.

– А другие? Здесь есть кто-нибудь кроме вас?

– Только безумцы. Старуха с говорящим горбом. Блудница без лица.

– Блудница?

– Даже не надейся! – смеется Зоя. – К ней такая очередь, что не стоит и пытаться! – она кивает головой в сторону Мидлея. – Расскажи ему, что видел.

– Да нечего рассказывать, – говорит Мидлей. – Женщина без лица занималась любовью с парой уродцев.

– С парой уродцев? – Солидо снова краснеет.

– Да не переживай ты так! – Зоя тяжело вздыхает. – Мы все здесь уродцы.

* * *

На кладбище тихо, даже птицы поют где-то за его пределами, не решаясь нарушать незримую границу.

– Ни одной новой могилы, – говорит Солидо.

Капельки пота блестят на его высоком лбу. Под намокшей футболкой предательски набухли крупные соски. Солидо застегивает рубашку.

– Да не стесняйся ты! – говорит Зоя.

– Нужно спросить голограмму, почему здесь не появляется новых могил, – говорит Мидлей.

– А кто, по-твоему, их будет хоронить?! – Зоя напоминает об уродцах в городе. – Да они скорее съедят друг друга, чем закопают.

– Но ведь кто-то же сделал все эти могилы.

– Кто-то и город построил!

– Нужно узнать.

– Зачем?! – она берет Солидо и Мидлея под руки. – Меня и так все устраивает.

– Меня тоже, – говорит Солидо.

Солнце садится, и уродцы начинают осторожно выбираться из своих нор. Блестящие глаза смотрят на незваных гостей из темноты сырых склепов.

– А я думала, они живут только в городе, – говорит Зоя.

Рослая девочка лет семи осторожно выходит на свет. Тень все еще скрывает ее худое тело. Два беззубых рта улыбаются незнакомцам.

– Привет, – Зоя протягивает ей руку.

Уродливые пальцы сжимают детское плечо, затягивая обратно во мрак.

– Нужно уходить, – говорит Мидлей.

Они идут по рассекающим жимолость тропам из белого камня. Закат окрашивает небо в кровавый цвет.

– У вас ведь только одна кровать? – спрашивает Солидо.

– Буду спать посередине, – улыбается Зоя.

– Это хорошо, – кивает Солидо. – А то не очень охота уходить в город и становиться безумцем.

– Думаешь, это неизбежность?

– Безумие?

– Ну да.

– Не знаю. Может, если мы не будем с ними общаться, то ничего и не случится?

– А как же блудница и групповой секс?!

– У нас есть ты.

– И не надейся!

– Почему? – Солидо удивленно смотрит на нее. – Я помню очень много интересных вещей.

– Я все еще девственница! – Зоя гордо поднимает голову.

– Это не приговор.

– Точно! – звонко смеется Зоя и сильнее прижимает к себе мужчин.

* * *

Голограмма вздрагивает, показывая механических уборщиков. Они чистят улицы города, истребляют грызунов, заполняют автоматы продуктами, сигаретами и алкоголем, хоронят трупы…

– Почему этого не происходит сейчас? – спрашивает Мидлей.

– Потому что жители не пользуются автоматами, – говорит голограмма. – Их мозг неизбежно отмирает. Пищевые цепи упрощаются. Живые питаются умершими.

– Я же говорила! – кривится Зоя.

– А мы? – спрашивает Мидлей. – Наш мозг тоже отомрет?

– Да.

– Пошла она к черту! – махает рукой на голограмму Зоя. – Ничего с нами не случится!

– Подожди.

– Не буду я ждать! – она поднимает руку, показывая мокрые подмышки. – Я грязная и пахну нехорошо. Вот это – да. А все эти слова – какой от них прок?!

– Она права, – говорит Солидо. Мидлей молчит. – Мы ничего не узнаем, а если и узнаем, то жить нам от этого не станет легче.

– Вот это верно! – улыбается Зоя. – Хоть кто-то здесь способен мыслить здраво, кроме меня! – она проходит сквозь голограмму, разрушая ее стройность. – Я в душ. Если хотите, можете присоединиться. И то будет хоть какое-то разнообразие, а то от этой голограммы уже тошнить начинает! – она останавливается и нетерпеливо ждет. – Ну?

– Я не пойду, – говорит Мидлей.

– А мне неудобно, – Солидо снова краснеет.

Зоя раздраженно фыркает.

– Подумаешь – грудь?! – она протягивает Солидо руку. – Пойдем, я же не в постель тебя ложиться зову.

Мидлей смотрит, как они уходят. Блондинка неизменно улыбается, ожидая вопросов.

– Кто мы? – спрашивает Мидлей.

– Люди.

– Откуда?

– С этой планеты.

– Почему я не помню ничего, что было до того, как я попал на вокзал?

– Ты помнишь.

– Я имею в виду свою собственную жизнь.

– Твоя жизнь начинается здесь.

– Как мне выбраться отсюда?

– Устранить дефекты.

– Как мне устранить дефекты?

– Информация отсутствует.

– Как нам сохранить здравый рассудок?

– Информация отсутствует.

Мидлей смотрит на уродцев, которые бродят на улице, привлеченные светом. Где-то звонко смеется Зоя. Уродцы рычат. Мидлей выключает свет.

– Кто привозит нас на вокзал? – спрашивает он голограмму. Блондинка исчезает, уступая место изображению небольшого транспортного корабля. – Когда он снова прибудет на вокзал?

– Через пять дней.

– Я смогу на него проникнуть?

– Информация отсутствует.

– Он может причинить мне вред?

– Информация отсутствует.

* * *

Утро.

– Я не пойду, – говорит Зоя.

Мидлей безразлично пожимает плечами и смотрит на Солидо.

– Пять дней – это большой срок, – говорит он. – К тому же неизвестно, удастся ли нам захватить корабль.

– Но и здесь оставаться нельзя. – Мидлей снова просит голограмму рассказать о разрушении мозга.

– Слушать ничего не хочу! – кривится Зоя.

– Ты ведь дольше нас здесь, – говорит ей Мидлей.

– И все еще в здравом рассудке! – она уходит в спальню. Ложится на кровать и ждет. – Я думала, ты пойдешь с ним, – говорит она появившемуся в дверях Солидо.

– С тобой интересней, – он садится на кровать рядом с ней. – Хочешь поговорить о воспоминаниях?

– Там в основном только секс.

– Я знаю, – Солидо улыбается. – Вчера в душе… Я едва сдержался, чтобы не предложить тебе заняться сексом.

– Я тоже.

– А сейчас?

– А сейчас не хочу, чтобы Мидлей уходил.

– Он не уйдет.

– Ты думаешь?

– Без нас не уйдет.

– А мне кажется, уйдет.

– У тебя останусь я.

– Ты – это другое.

– Почему?

– Ты слишком сильно похож на меня.

– Из-за груди?

– Из-за того, что у тебя в голове.

– Разве это плохо?

– Это скучно.

– Сегодня мне приснилось, что мы занимаемся любовью.

– Втроем?

– Да.

– И где был ты?

– Сзади.

– Тогда я не против.

– Потому что не хочешь видеть мою грудь?

– Потому что хочу смотреть в этот момент Мидлею в глаза…

* * *

Мидлей возвращается лишь вечером. Белые простыни залиты кровью. Кровь капает на пол, засыхает на стенах отпечатками рук. Зоя и Солидо сидят на полу, забившись в разные углы. Обнаженные тела покрыты десятками глубоких укусов. Местами плоть выдрана чуть ли не до кости. Из глубоких ран сочится кровь.

– Что здесь случилось? – спрашивает Мидлей.

Солидо смотрит на него потерянными голубыми глазами. На левой щеке отсутствует кусок мяса. Прокушенная шея обильно кровоточит, пропитывая кусок простыни, который он прижимает к ране. Его белые губы шевелятся, но Мидлей не слышит слов.

– Зоя? – Мидлей смотрит на обнаженную женщину.

– Что? – тихо спрашивает она.

– Что случилось?

– Не знаю, – она смотрит на Солидо. – Мы просто хотели заняться с ним сексом. У нас ведь такая природа, понимаешь? Сложно сдерживаться… Но когда мы были готовы сделать это, то вместо поцелуев начали кусать друг друга. Не знаю зачем, но в тот момент мы получали от этого наслаждения больше, чем от секса, – Зоя вздрагивает и смотрит на Мидлея молящими глазами. – Пообещай, что если я пойду с тобой, то этого больше никогда не повторится.

– Не могу.

– Тогда просто забери меня отсюда.

– И меня, – говорит в другом углу Солидо.

* * *

Ночь. Секс, голод, безумие. Уродцы выходят на охоту. Транспортный корабль заходит на посадку, привлекая их внимание своими огнями.

– А она хороша! – говорит Солидо, разглядывая женщину без лица.

– И не занята! – ехидничает Зоя.

Огни транспортного корабля гаснут. Из-под днища вырываются клубы пыли.

– Чего они ждут? – спрашивает Зоя Мидлея.