Текст книги "Нейронный трип"

10

Первая и последняя ночь в доме Клода Маунсьера.

Все началось с подруги Лизель, у которой сломалась машина: Мерло попросили привезти ее в клуб. Подруга была старше его лет на двадцать и всю дорогу рассказывала, что у нее есть дочь примерно одного с ним возраста. По дороге Глори звонила дважды, но Мерло ответил лишь в клубе.

– А у тебя сегодня отбоя от девчонок нет, – хмуро пошутил Клод Маунсьер.

– Да как сказать… – замялся Мерло, стараясь смотреть хозяину клуба в глаза и продолжая слушать в телефонной трубке голос его жены.

– Мой муж сейчас рядом с тобой? – догадалась Глори.

– Да, – сказал Мерло.

– Хочешь заехать ко мне?

– Еще не знаю…

– «Не знаю» или уже едешь?

Мерло молчал, слушая, как Клод Маунсьер отпускает очередную хмурую шутку касательно Лизель Хейвлок и ее молодого любовника. «Да шло бы все к черту!» – решил Мерло, поднял на куртке воротник и направился к выходу.

– Котик! – позвала Лизель через весь зал, а когда он подошел, попросила рассказать собравшимся подругам анекдот, развеселивший ее на прошлой неделе.

«Пара минут ничего не решат, – подумал Мерло. – Парой минут в роли клоуна больше, парой минут меньше – какая разница?»

Спустя четверть часа он вышел на улицу, сел в машину. Снова зазвонил телефон. Мерло ответил. Сиплым голосом и, как всегда, хмуро Клод Маунсьер попросил заехать к его другу и привезти коробку фисташек.

– Если не сложно, – добавил он в конце.

– Не сложно, – сказал Мерло.

– Тебя проще уломать, чем мою жену, – снова пошутил Клод.

«Ничего личного», – подумал Мерло.

Он оставил машину во дворе соседского дома, поднялся на третий этаж. Глори открыла дверь и потянула его в спальню. Чужая кровать пахла как-то странно, и ему все время казалось, что Клод Маунсьер стоит где-то рядом и, как всегда, хмуро дает советы.

– Что-то не так? – растерянно спросила Глори.

– Да, – признался Мерло. – Не могу сосредоточиться.

– А ты постарайся, – сказала Глори и начала вылизывать ему соски.

– Так еще хуже, – проворчал Мерло.

– Это нравится моему мужу, – она несильно укусила его. – Скажи, ты женишься на мне, если Клод узнает о нас?

– Если Клод узнает о нас, то я уже ни на ком не смогу жениться, – сказал Мерло.

– Переживешь, – улыбнулась Глори. – Помнишь, как Лизель застукала нас в ее доме? И ничего, видишь, я еще жива, – на ее губах появилась улыбка.

– Помнится мне, она разбила тебе нос и вышвырнула голышом на улицу.

– Но ведь не убила.

– Не убила.

– И Клод тебя не убьет.

– Что?

– Все будет хорошо. Не бойся. Ты тоже должен через это пройти.

– Пройти через что? – тупо захлопал глазами Мерло, затем открылась входная дверь, и в спальню вошел Клод Маунсьер.

11

За городом было тихо и пахло грозой. Вокруг комары, деревья, ночь. Клод Маунсьер остановил машину, достал из багажника лопату и велел Мерло раздеться.

– Теперь копай, – сказал он, бросив ему к ногам лопату.

Мерло поднял лопату, прикидывая, успеет ли он ударить Клода Маунсьера раньше, чем тот достанет свой «Магнум».

– Хочешь убить меня? – спросил Клод.

Мерло пожал плечами.

– Сомневаюсь, что у тебя хватит смелости для этого.

– Страх придает сил.

– А что потом? Как ты представляешь себе годы в тюрьме? Там нет жен редакторов, нет нейронных модуляторов, а с такими, как ты, там делают такие вещи, что тебе лучше не знать.

Он еще продолжал перечислять непристойности, которые ждут красавчиков в тюрьме, но Мерло уже начал копать.

– Глубже, – сказал Клод. – Еще глубже.

Подаренный Лизель Хейвлок перстень натер Мерло кровавую мозоль.

– Глубже, – голос Клода Маунсьера.

Тучи расступаются. Небо звездное, далекое. По лицу текут струйки пота. Жужжат комары.

– Еще глубже, – говорит Клод Маунсьер.

– Почему бы тебе просто не набить мне морду? – спрашивает Мерло, послушно продолжая копать.

Маунсьер молчит, ждет, когда яма станет достаточно глубокой, чтобы Мерло не смог выбраться, затем забирает у него лопату и протягивает мобильный телефон.

– Позвони своей старухе и скажи, что останешься на ночь у друга.

Мерло делает то, что ему велят, и возвращает телефон.

– Что теперь?

– Теперь посиди здесь и подумай. Я приеду завтра в это же время и заберу тебя.

– И все? – спрашивает Мерло, но Маунсьер уже ушел.

Мерло слышит, как уезжает его машина. Комаров становится больше. Мерло воюет с ними оставшуюся часть ночи, а под утро засыпает, сдав позиции. Во сне он видит знакомого бармена. Тот протягивает ему записку от Глори, но Мерло не может прочитать, что там написано. Какой-то лесник будит его и спрашивает, что он делает в яме.

– Сижу, – говорит Мерло.

– Понятно, – говорит лесник и уходит.

Мерло борется с искушением позвать его и попросить помочь выбраться. Комары возвращаются с подмогой и снова штурмуют его банк крови.

– Кто-нибудь, помогите! – орет Мерло, но лесник давно ушел, и рядом никого нет.

Он пытается выбраться из ямы сам, но через полчаса безуспешных попыток понимает, что такими темпами не выберется, а похоронит себя заживо.

Начинается дождь. Мерло садится на мокрую землю и до крови расчесывает покрасневшее от тысяч комариных укусов тело, затем снова засыпает.

Дождь кончается, и возвращаются комары. Спасаясь от них, Мерло зарывается в землю и ждет Клода Маунсьера, который приезжает лишь утром.

– Как отдохнул? – спрашивает он.

– Жрать хочу, – говорит Мерло.

Маунсьер помогает ему выбраться из ямы, ведет не то к большой луже, не то к маленькому болоту и велит вымыться. Мерло слышит, как квакают лягушки.

– Теперь можешь одеться, – говорит Маунсьер, возвращая ему одежду.

Они едут обратно в город. Маунсьер спрашивает, где Мерло оставил свою машину.

– За два дома от твоего.

Маунсьер скрипит зубами и говорит, что если еще раз увидит Мерло рядом со своей женой, то ночь, проведенная в яме, покажется ему раем.

– Мне уже наплевать.

Маунсьер бьет его по печени и уезжает. Мерло ползет к своей машине и едет домой. Лизель на работе. Завтрак в духовке. Мерло раздевается, залезает в горячую ванну и включает нейронный модулятор с программой тибетской релаксации.

Два дня он ни о чем не думает, на третий думает, что все позади, на четвертый думает о Глори, звонит бармену по имени Алекс и спрашивает, как у него дела.

– Нормально, – говорит бармен и пытливо молчит.

Теперь дождаться праздников, дождаться, когда все забудется, и снова отправиться в «Фиалку».

Бармен наливает двойной виски. Под стаканом записка от Глори.

– Не понимаю я вас, – говорит бармен.

– Да я и сам себя не понимаю.

Мерло выходит на улицу и звонит жене Клода Маунсьера.

– Как ты, котик? – спрашивает она.

– Нормально, – говорит он и спрашивает, где сейчас ее муж.

– Если нет в баре, значит, по бабам поехал. – Даже не видя ее лица, Мерло знает, что Глори сейчас улыбается.

– Помирились? – осторожно, но в то же время устало спрашивает он.

– Как и всегда.

Мерло возвращается в клуб и заказывает еще один двойной виски. Лизель Хейвлок сплетничает с подругами за дальним столиком. Летают мухи. Мерло тупо болтает с барменом о машинах и нейронных модуляторах, затем слышит за своей спиной знакомый голос.

– Не ждал? – спрашивает Глори.

– Ох и весело будет сегодня, – хмуро, на манер мужа Глори, говорит Мерло не оборачиваясь.

Бармен хмурится.

– В подсобке сейчас никого нет, – говорит он.

– Сегодня мы посидим здесь, – улыбается ему Глори.

Мерло смотрит на вернувшегося в клуб Клода Маунсьера, смотрит на Лизель Хейвлок.

– Они нас видят, да? – спрашивает Глори.

– Да.

– Хорошо. – Глори берет у него стакан с виски, делает большой глоток.

– Что будем делать?

– А что бы ты хотел делать? – она обнимает Мерло за шею и целует в губы.

Бармен охает и спешно убирает со стойки стаканы и бутылки.

– Это безумие! – говорит он.

– А по-моему, это любовь, – шепчет Глори сквозь поцелуй.

Лизель Хейвлок и Клод Маунсьер приближаются к барной стойке. Подтягиваются и прочие зеваки – любители острых ощущений и чужих трагедий. «Что ж, будет вам праздник! – думает Мерло. – Веселись, народ, пританцовывай и хлопай в ладоши. Сегодня это шоу для вас!»

12

Мерло рассказывал историю своей жизни неспешно, поэтапно, неделя за неделей, не особенно желая открываться старому другу детства.

– Так ты был женат на Глори? – спросил его как-то Мэтью Колхаус, устав ждать окончания бесконечной истории.

– Глори была моей любовницей.

– Я понимаю, что вначале она была твоей любовницей…

– И в начале, и в конце. Даже сейчас, если мы встретимся с ней, боюсь, она будет лишь моей любовницей. Ни больше ни меньше. Понимаешь?

– Не очень.

– Ты спал сразу с двумя близняшками и не можешь понять?

– Близняшки исправились после того, как я познакомил их с карликом и остальными.

– Они тоже пытались утопиться в море?

– Нет. Мне пришла по почте программа для нейронного модулятора с записью острова, где живет карлик.

– Пришла откуда?

– Не знаю. Обратного адреса не было.

– А может, это ты сам записал ее?

– Так ты не веришь мне?

– Нет.

– Ну и черт с тобой.

– И с тобой, – Мерло дружелюбно улыбнулся. – Знаешь, что общего в наших историях?

– Что?

– Наши жизни изменили карлики.

13

Жену Мерло звали Руфь Хустра, и она работала секретарем в «Эффи». По сути, Мерло познакомился с ней раньше, чем с главным редактором и его женой Лизель. Он и будущая жена сидели в приемной – Руфь была секретарем, Мерло посетителем – и обменивались короткими взглядами. Вернее, в основном на Руфь смотрел Мерло – свежие выпуски «Эффи», разложенные на столе, его не интересовали. Эти взгляды не смущали Руфь, скорее наоборот – нравились. Нравились в первый день их знакомства, нравились и после, когда Мерло начал работать в нейронной газете стажером.

Связь Мерло с женой главного редактора, а позднее и с женой хозяина клуба «Фиалка» мало интересовали Руфь. Если они и спорили с Мерло о чем-то, то это были программы для нейронных модуляторов. Сначала они просто разговаривали о них, затем обменивались. Их первый совместный нейронный сеанс состоялся уже после того, как Мерло расстался с Лизель Хейвлок. Расстался не в тот безумный вечер, когда Глори целовала его в клубе «Фиалка» на глазах у всех, нет. Тот вечер закончился для Мерло парой сломанных ребер и тяжелым сотрясением мозга. Причем Клод Маунсьер не тронул его и пальцем. Хотел, конечно, врезать, но его опередила Лизель, которая, почувствовав себя преданной, ударила Мерло попавшимся под руку стулом. Первые два удара пришлись Мерло по спине, когда он целовал Глори. Последний попал в височную кость. Дальше наступила темнота. Мерло очнулся день спустя в больничной палате. Лизель была рядом.

– Успокойся, – сказала она, когда Мерло попытался вызвать медсестру. – Я не настолько сильно влюблена в тебя, чтобы убить за измену.

– Ты ударила меня стулом.

– Шесть или семь раз.

– Вот именно!

– Ты бы предпочел, чтобы тебя избил Клод Маунсьер?

– Что?

– Думаешь, ты отделался бы парой сломанных ребер и сотрясением?

– Я не знаю…

– Я спасла тебя.

– Но…

– Ты слишком молод, чтобы становиться калекой, – Лизель потрепала Мерло по щеке. – Выздоравливай и постарайся впредь быть умнее. Я не смогу приглядывать за тобой всю твою жизнь.

Потом она ушла. Это был их последний разговор. Больше Мерло никогда не видел Лизель. Она отпустила его, а ее муж, когда Мерло вышел из больницы, наконец-то перевел его из стажеров в журналисты.

– Лизель сказала, что ты созрел для большого города? – спросил Тимоти Хейвлок, лично подписав договор с Мерло. – Она просила за тебя. – Не поднимая головы, он смотрел исподлобья на молодого журналиста. – Не подведи ее. Не разочаруй меня.

– Я постараюсь, – пообещал Мерло.

Он покинул кабинет главного редактора и долго болтал в приемной с Руфь Хустра. Болтал о программах для нейронных модуляторов – остальное, казалось, совершенно не волновало Руфь. Ни повышение Мерло, ни его любовные связи. Впрочем, его в последнее время все это тоже не особенно волновало. Лизель осталась в прошлом, Клод Маунсьер отправил жену в другой город, а работа… Нет, программы релаксации были определенно лучше.

– Я тоже так думаю, – согласилась с ним как-то Руфь.

– У меня есть несколько программ для совместного использования, – тут же оживился Мерло.

Так они договорились о первом свидании, вернее, о первом совместном использовании нейронного модулятора Мерло. Руфь пришла к девяти. На ней были надеты джинсы и вязаный свитер. Это был первый раз, когда Мерло увидел ее не в строгом рабочем платье, подол которого скрывал колени, а вырез на груди отсутствовал.

– Выглядишь домашней, – признался Мерло, открыв Руфь дверь своей новой квартиры, арендованной сразу, как только получил повышение. Старая комната осталась в прошлом, как и должность стажера. Все осталось в прошлом. По крайней мере, Мерло хотел думать так.

Они просидели с Руфь до полуночи и расстались, обменявшись дружескими рукопожатиями.

– Может быть, еще когда-нибудь встретимся? – предложил Мерло.

– Может быть, – уклончиво сказала Руфь, но уже через два дня, когда они пересеклись в приемной кабинета Тимоти Хейвлока, сама заговорила о новой программе для нейронного модулятора, использовать которую можно было только вдвоем.

– Это что-то интимное? – оживился Мерло.

– Думаю, да, – начала флиртовать молодая Руфь, возраст которой Мерло узнал лишь на третий месяц после того, как они стали встречаться.

– А мне казалось, что это я молодой, – сказал он, когда Руфь призналась, что младше его на пять лет. – Ты что, недавно закончила школу?

– Это проблема?

– Нет, – честно сказал Мерло, уставший после жизни с Лизель и отношений с Глори от женщин старше себя. – Думаю, пришло время что-то менять.

Спустя три недели они съехались, а спустя шесть месяцев поженились, продолжая проводить вечера в нейронных грезах. И жизнь, казалось, наладилась. Размеренная, спокойная. На семь долгих лет. Но потом в жизни Мерло снова появилась Глори Маунсьер.

14

«Вот так всегда, – подумал Мерло, снова погружаясь в царство теней незабвенного прошлого, – стоит только решить, что жизнь налаживается, как вечно появляется какая-нибудь стерва и сливает все твои надежды в унитаз».

Но все это после. Вначале только встреча. День яркий и солнечный. Вокруг люди, шум голосов, машин. Но шум становится далеким, ненужным. Есть лишь странная Глори, которая говорит, что бросила мужа и теперь работает журналистом, как и Мерло.

– Ну, а ты как? – спрашивает она, пытаясь встать так, чтобы быть чуть выше. – Все еще ищешь, к кому прибиться?

– Да я никогда… – говорит Мерло, пытаясь встать так, чтобы быть немного пониже.

– Как поживает Лизель Хейвлок?

– Я женился, и теперь Лизель – история.

– И я тоже когда-то была замужем, помнишь? – Глори широко улыбается, но Мерло молчит. – Знаешь, в чем твоя проблема? – начинает обижаться она.

– Нет у меня проблем.

– Вот в этом и есть твоя проблема, – улыбка вспыхивает на полных напомаженных губах Глори, притягивающих Мерло, как магнит. И скрыть это невозможно. – Ты все еще хочешь меня, котяра…

15

В номере Глори тихо и пахнет чистым постельным бельем. Кондиционер работает исправно. Кровать мягкая. Дыхания сбитые, неровные.

– Расскажи мне о моем бывшем муже, – просит Глори.

– «Фиалку» закрыли после того, как он стал торговать запрещенными препаратами.

– Это я знаю. Скажи, что именно он продавал?

– Кажется, а-лис.

– А-лис? – глаза Глори округляются. – Неужели у него были серьезные проблемы с деньгами?

– Нет, но кто не хочет, чтобы их стало больше?

– Ты не встречался с ним после того, как я уехала?

– Нет.

– А а-лис? Пробовал его? Кажется, ты любил все эти штуки.

– И сейчас люблю, но а-лис – это уже не просто нейронная программа. Это наркотик.

– Говорят, это лучше, чем секс.

– За это можно попасть в тюрьму.

– Ну Клод же не попал.

– У меня нет столько денег, сколько у твоего бывшего мужа. К тому же я видел, в кого превращаются люди, подсевшие на а-лис.

– Можно просто один раз попробовать и все.

– Если мой редактор узнает, то меня уволят.

– Можно принять а-лис так, что никто не узнает.

– Все тайное рано или поздно становится явным.

– Говоришь как журналист.

– Я и есть журналист.

– Да. Журналист, который боится попасть в историю.

Они занимаются любовью трижды и засыпают далеко за полночь, прижавшись друг к другу. И старый, забытый роман оживает. И снова плевать на все. Жизнь становится сном, еще одной безобидной нейронной программой, выбраться из плена которой у Мерло получается, лишь когда от него уходит жена. Квартира пуста. Вещи собраны. Руфь не оставила даже записки. И мир сжимается, давит стенами мертвой квартиры.

– А ты не знал, что все будет именно так? – смеется Глори, словно подначивая любовника схватиться за голову и рвать на себе волосы.

– Хочу повеситься, – бормочет Мерло.

– Нет, не повесишься. Не можешь повеситься.

– Это еще почему? – обижается он, решив, что его упрекают в малодушии.

– Потому что это моя история. А в моих историях никто не умирает. По крайней мере, не в самом начале.

16

Бар. Пара двойных виски, пара бутылок пива.

– Все совсем не так, как мы представляли в молодости, да? – спрашивает Глори, обхватывая накрашенными коричневой помадой губами зеленое горлышко бутылки.

Мерло молчит, Глори ждет какое-то время, затем теряет терпение.

– Хочешь, я расскажу тебе о том, сколько у меня было мужиков за последние семь лет?

– Нет.

– Да я бы и не рассказала, – улыбается Глори. – Мир – он ведь намного проще, если его история – это история твоей жизни. Живешь, не паришься и веришь, что все вокруг подчиняется твоему порядку.

– Все как в кино?

– Именно. Главное – быть тем, кто пишет сценарий, а не тем, кто вынужден подчиняться сюжетной линии. – Глори смачно засасывает зеленое горлышко: «Чпок». – Как думаешь, за сколько бы ты смог продать историю своей жизни?

– Нечего продавать.

– Вот видишь! – расцветает она. – Все уже прожито до тебя. Все уже написано кем-то другим. – Красный язык мелькает за грязно-белыми зубами. – Не хочешь что-нибудь поменять?

– Например?

– Например, представь, что жизнь – это секс.

– В смысле – за деньги?

– В смысле – просто секс, дурачок!

– И в чем смысл?

– А нет смысла! Знаешь, как на комбайне – чем сильнее жмешь на рычаг, тем быстрее прешь вперед.

17

Пара сигарет дымится в пепельнице. Кровать, на которой недавно спала Руфь, жалобно поскрипывает. Мерло смотрит на пышную грудь Глори, раскачивающуюся перед его глазами, и думает о том, за сколько можно продать историю своей жизни. А историю друзей?

– Главное – продержаться как можно дольше, – говорит Глори. – Чем больше историй, тем больше шансов. – Она, задыхаясь, рассказывает, что главное – не придумывать ничего нового. – Все есть вокруг. Нужно лишь уметь наблюдать.

– Ты и обо мне напишешь?

– Если будешь настолько хорош, чтобы за это заплатили.

– Тогда возьми меня с собой.

– Не пойдет. Сначала заставь жену вернуться, сделай ей ребенка и доведи до белого каления, чтобы она сошла с ума, а мы были вынуждены за свои грехи растить ребенка и навещать ее в сумасшедшем доме, подбирая слова, рассказывая детенышу, почему у его матери течет изо рта слюна.

– А что потом?

– А потом мы напишем новую историю, – Глори охает, трясется, затем стихает, не дышит. – Про меня всегда говорят, что я как кролик, – устало улыбается она. – А я говорю, что тот, кто говорит это – полный мудак. Мужик радоваться должен, что баба с ним по три-пять раз кончает, а не о кроликах думать! – Глори снова начинает осторожно подмахивать бедрами. – Никогда не пробовал мастурбировать на репродукцию Моны Лизы?

– Причем тут Мона Лиза? – спрашивает Мерло.

– Притом, что если заниматься этим достаточно долго, то в итоге захочется поехать в Лувр и передернуть на оригинал. Представляешь, сколько будет стоить эта история?!

18

День теплый, яркий. Элитный пригород мегаполиса.

Никогда прежде Мерло не использовал нейронный модулятор в общественных местах.

– Это будет нечто, – пообещала Глори утром.

Они включают нейронный модулятор на улице, вдоль которой выстроились в ряд средневековые замки. Прохожих много, но Глори плевать. Она идет рядом с Мерло, держа его за руку, и рассказывает о сексуальном скандале знаменитого политика, всплывшем в газетах благодаря ее стараниям.

– Что за политик? – спрашивает Мерло.

– Неважно, кто он, главное, что кому-то удалось стать частью его истории. Это то же самое, что переспать с президентом! Представляешь, насколько сразу подорожает история твоей жизни?

– И что? – Мерло пялится на замки вдоль улицы и ждет, когда начнет работать установленная его любовницей программа нейронного модулятора. – Что потом?

– Потом придется искать новую историю, – Глори смеется и говорит, что в замках, мимо которых они идут, никто не живет и никогда не будет жить.

– Зачем же их тогда строили? – спрашивает Мерло, а она говорит, что все началось с истории кредитной аферы под залог строительства, а кончилось тем, что десяток идиотов решили, что если не построят такой же замок, то будут выглядеть беднее соседа.

– Об этом я, кстати, тоже писала.

– Странная у тебя жизнь.

– Не страннее, чем у тебя! – Глори щипает Мерло за задницу. – Главное – принимать все как есть. И не париться, почему и зачем это надо. Думай о себе. Найди свои маленькие радости и глупости. – Она смолкает и, хитро прищурившись, смотрит Мерло в глаза. – Слышал что-нибудь о девятом крестовом походе?

– Я думал, их было только восемь.

– Ты совсем не понимаешь этот мир! – улыбается Глори. – Знаешь, мы ведь в нем как шлюхи – если не умеешь прихорошиться и поднести себя, то будешь вечно стоять под фонарем на перекрестке, ожидая клиента. Для кого-то это жена редактора, для кого-то богатый муж… В общем, думаю, ты уловил суть.

В этот момент включается программа нейронного модулятора. Восприятие мира меняется. Весь мир меняется. Остаются лишь бутафорные замки, но вокруг уже грязные улицы средневековой Европы. Толпы детей нескладно маршируют мимо. Голодные, замерзшие, болезненного вида.

– Это и есть девятый поход, – слышит Мерло далекий голос Глори. – Представляешь историю, где в массовом сознании рождается убеждение, что если Господь не дал победы сильным, но грешным, то дарует ее слабым, но безгрешным?!

– Чушь! – говорит Мерло, вглядываясь в решительные детские лица.

– Не жалей их, – шепчет ему на ухо Глори. – Они воюют за правое дело. К тому же никто из них не погибнет от сарацинских сабель.

– Хоть за это спасибо.

– Да, – Глори вздыхает. – Часть из них умрет по пути в Европу, часть достигнет Марселя, где купцы пообещают переправить их в Палестину, а сами отвезут на невольничьи рынки Египта.

– Жуть какая-то!

– Именно. Но каков замысел?!

– Лучше уж из Туниса, с трупом короля на борту корабля, домой.

– Да. Восьмой крестовый поход тоже неплох, – соглашается Глори. – Но не так грандиозно. Совсем не так…

Она ведет Мерло в конец улицы, где красуется дом одного из местных миллионеров.

– Гранит и мрамор. Крыша из золотистой меди. Искусственное озеро… Фэн-шуй. Восточный стиль, – говорит Глори, а потом так ненавязчиво рассказывает о французском дизайнере, прославившемся благодаря таким домам. – Самое главное – стать частью истории! – вдалбливает она в голову Мерло приобретенные за последние годы истины, а потом, так ненавязчиво, предлагает встретиться с ее бывшим мужем и взять на пробу немного а-лиса. – Только представь, какая из этого может получиться история!

– Ты имеешь в виду прием а-лиса или встречу с твоим бывшем мужем?

– И то и другое! – смеется Глори. – И то и другое…