Текст книги "Рай под колпаком"

Глава девятая

И я попробовал. Рванул из-за стола и из квартиры с такой скоростью, будто не я сбегал к чёртовой матери, а наоборот – за мной черти гнались. Всё-таки не выдержали нервы, отнюдь они у меня не стальные.

Дверь хлопнула так, что посыпалась штукатурка, и я, перепрыгивая через пять ступенек, помчался подальше от трансцендентного пса. На лестнице чуть не сшиб соседку с третьего этажа, поднимавшуюся наверх, но, скользнув по перилам, благополучно миновал её. Что она обо мне подумала, меня в данный момент не интересовало. Меня вообще ничего не интересовало, весь свет застилало страстное желание покинуть Холмовск раз и навсегда.

Несмотря на дымку тумана, я гнал машину, как сумасшедший, не обращая внимания на светофоры – благо в столь ранний час, ни прохожих, ни автомобилей на улицах не было. Странно при этом, что на выезде из города стояла патрульная машина и бравый гибэдэдэшник, ещё издали услышав рёв отечественного мотора, замахал жезлом. По всей видимости, стражи дорожного движения решили подстраховаться на случай тумана.

Чёрта с два я остановился. Не снижая скорости, только вильнув, чтобы не зацепить не в меру ретивого гибэдэдэшника, вышедшего на середину шоссе, промчался мимо, глянул в зеркальце заднего вида и отметил ещё одну странность. Никто за мной, включив сирену патрульной машины, гнаться не собирался. Гибэдэдэшник стоял на шоссе, широко расставив ноги, и смотрел вслед. Кажется, при этом он улыбался, но с такого расстояния разобрать выражение лица было трудно. В честь чего ему улыбаться? Неужели впереди ещё один пост? Но пока передо мной стлалось пустынное шоссе, подёрнутое розоватым туманом, и ни встречных, ни попутных машин не наблюдалось.

Встреча с патрульным немного отрезвила меня, и я с сожалением подумал, что выбежал из квартиры в чём был. Без документов, без денег… Точнее, в карманах было около четырёх тысяч рублей, но этого хватит разве что на бензин. Конечно, при моих способностях ничего не стоит раздобыть деньги – с кредитной карточкой я не расставался, – но пользоваться ею рискованно. Скорее всего, через банкоматы меня и вычислили.

Солнце уже поднялось из-за горизонта, но розоватый оттенок тумана не исчез. Странно, в общем-то. Я бросил взгляд на солнце. В пелене тумана оно казалось неестественно оранжевым и словно искрилось по краю диска, как бенгальский огонь. Каких только чудес ни проявляется в земной атмосфере – от миражей в пустыне до гало. Или таких вот…

Въехав на холм, я увидел ещё более странную картину. В долине, по которой поперёк дороги змеилась пересыхающая летом мелководная речушка без названия – один из многочисленных притоков Лузьмы, – стояла плотная стена розового тумана. Противореча всем законам туманообразования, он стоял не по руслу речки, а метрах в ста за ней идеально изогнутой, как натянутый лук, стеной, и противоположные концы тумана терялись между холмами. От этого прямая дорога казалась стрелой, мост через речушку – наконечником, и подсознательно хотелось надавить на педаль газа, будто меня подталкивала натянутая невидимая тетива.

Как ни велик был соблазн, но, подъезжая к мосту, я притормозил – не хотелось, въехав в туман, столкнуться на полной скорости со встречной машиной. К тому же у самой кромки тумана на проезжей части дороги стоял чёрный джип «Чироки» с открытыми дверцами. Ох, уж эти «новые русские», нет, чтобы съехать на обочину, а потом пойти по нужде, обязательно нужно оставить машину на дороге…

Миновав мост, я снизил скорость чуть не до минимума и включил фары – туман был настолько плотным, что казался непроницаемым.

Обходя джип слева, по встречной полосе, я мельком глянул на машину, и сердце у меня ёкнуло. В салоне никого не было, но не по нужде вышли пассажиры – капот мощной машины был смят, словно она столкнулась с бульдозером, лобовое стекло разбито, по асфальту растекались лужи машинного масла, бензина и крови.

И в тот самый момент, когда я поравнялся с джипом, мои «Жигули» врезались во что-то в тумане. Несмотря на малую скорость, удар оказался настолько жёстким, как если бы машина ткнулась в бетонную стену. Меня бросило на руль, со звоном посыпались разбитые фары и подфарники.

С минуту я приходил в себя, ожидая увидеть сквозь лобовое стекло перекошенное лицо водителя встречного автомобиля, но всё поле зрения заслоняли плотные клубы розового тумана. Наконец я открыл дверцу, выбрался на асфальт и нетвёрдыми шагами подошёл к капоту.

Любого автолюбителя вид расквашенного капота приводит в уныние, но то, что увидел я, повергло в шок. Разбитые фары и помятый бампер были ничто, по сравнению с тем, что предстало перед глазами. Туман оказался монолитной бугристой стеной, в недрах которой клубился розово-молочный дым. Я попытался потрогать её поверхность, но ничего не получилось. Не смог прикоснуться, поскольку стена отталкивала руку, и как я ни пытался, ближе, чем на сантиметр, пальцы не продвигались. Будто были намагничены, а стена имела тот же полюс, что и моё тело. От этого казалось, что стена неимоверно скользкая, как подтаявший лёд, но в то же время не холодная.

Я ошарашено огляделся, затем задрал голову, оценивая размеры сооружения. Нет, это была не стена, это была циклопическая полусфера, накрывшая город Холмовск вместе с окрестностями. Теперь понятно, почему трансцендентный Сэр Лис с циничным сарказмом предложил мне попробовать сбежать из города…

Вид полусферы поражал. Внизу она была туманно-розовой, но чем выше, тем прозрачней, причём настолько, что лишь искрение вокруг диска поднявшегося солнца свидетельствовало, что она сплошная.

Всё это выглядело настолько несуразно, что не укладывалось в сознании. Одно дело читать в фантастическом романе о вторжении инопланетян, другое – наяву оказаться под гигантским колпаком у пришельцев. Очень многие события последних дней сразу нашли объяснение – даже вчерашний разговор с писателем-фантастом. Но как раз в инопланетное происхождение писателя верилось с трудом. Слишком много совпадений – создавалось впечатление, что его «подставили», как в плохом детективе предъявив мне чересчур явные улики. Ремишевский, попутчик-налётчик в машине, наконец, Сэр Лис вели себя совсем иначе.

Обойдя «Жигули», я подошёл к джипу. Разбилась машина основательно: покорёженный капот и осыпавшиеся стёкла красноречиво говорили, что «Чироки» врезался в туманную сферу на полной скорости. Лихой был водитель… Перевёрнутые сиденья, какие-то бумаги, и много, очень много стодолларовых купюр, рассыпавшихся из раскрывшегося кейса, были густо пересыпаны стеклянным крошевом и залиты свежей кровью. Всё свидетельствовало о том, что авария произошла не более десяти минут назад, но куда подевались люди? Ни трупов, ни живых, в салоне и поблизости не было. Кто их успел эвакуировать и когда? Даже если их увозили сразу после крушения на вертолёте, я бы заметил…

Тут я вспомнил вчерашний разговор с писателем и отчаянно замотал головой, поймав себя на антропоцентризме. Какой-такой вертолёт, когда на расстоянии протянутой руки от меня высилось сооружение, выходящее за рамки человеческого понимания? Кажется, пришла пора менять устоявшееся мировоззрение и мыслить несколько иными категориями. И хотя я обладал некоторыми паранормальными способностями, чувствовал, что изменение мировоззрения будет проходить не менее трудно, чем у обыкновенного человека.

Я ещё раз оглядел салон джипа и снова поразился бесхозной груде валюты. Почему её не забрали? Неужели купюры фальшивые? Подняв одну, посмотрел на просвет, потёр пальцами. Банкнота была настоящей. И тогда в голову пришла дикая мысль, что здесь, под куполом, доллары могут оказаться никому не нужными бумажками, разве что детям в качестве фантиков для игр. Мысль была глупой и наивной до абсурда – скорее всего, мозг, испытав лёгкое сотрясение во время удара «Жигулей» о циклопическую стену чужеродного купола, самопроизвольно начал менять «антропоцентрическое мировоззрение» не в ту сторону, – но, тем не менее, я разжал пальцы, и купюра мягко спланировала в салон на груду битого стекла, бумаг и заокеанских денег.

Из Холмовска мне не сбежать, и понимание полной безысходности создавшегося положения сдавило сердце. Ничего другого, как возвращаться, не оставалось. Здесь мне делать нечего.

Мотор завёлся сразу, но с неприятным тарахтением, однако машина послушно развернулась и, дребезжа приоткрытым капотом, поехала назад, в город. Что случилось с мотором, я смотреть не стал – не принадлежу к распространённому типу российских автолюбителей, которые родную машину знают лучше, чем свою жену. К средству передвижения я отношусь на американский лад: едет – и ладно, не едет – вызывай техническую помощь.

На сей раз я не гнал, будто угорелый, а возвращался черепашьей скоростью – около сорока километров в час. Спешить было некуда, к тому же руль не очень хорошо слушался, и я боялся, чтобы не занесло в кювет.

Встречных машин не было, что вызывало крайнее удивление – неужели в городе уже знают о «колпаке» и милицейский пост на выезде стоял вовсе не по причине тумана? Вполне возможно – хотя дымка уже исчезла, но мир по-прежнему представал перед глазами в розовом свете. К сожалению, в прямом смысле, а не в переносном.

На въезде в город меня остановил всё тот же гибэдэдэшник, предостерегающе погрозив жезлом. Я и не сопротивлялся – куда денешься? Остановился у обочины и мысленно прикинул, хватит ли денег для штрафа, чтобы не разводить лишнюю канитель. Гибэдэдэшники злятся, когда с ветерком проносишься мимо них, и дерут потом с нарушителей не просто втридорога, а три шкуры спускают. Поневоле пожалел, что не прихватил из разбитого «Чироки» сколько-нибудь долларов, – гораздо проще бы всё сейчас получилось.

Постовой, оказавшийся очень молодым парнем, чуть ли не юнцом со школьной скамьи, похоже, ещё ни разу не брившимся, неторопливо обошёл вокруг «Жигулей», с саркастической улыбкой осматривая повреждения. Определённо, час назад знал, что меня ждёт на дороге, потому улыбался вслед и не думал преследовать. Тот ещё ханыга – молодой, да из ранних.

– Ефрейтор Соликов, – козырнув, представился он, наклоняясь к открытому окошку. – Как посмотрю, хорошо прокатились. Весело было?

Радостная для него, гадостная для меня улыбка не покидала лица постового. Отнюдь не напрасно бытует поговорка, что лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора…

Я достал из бардачка документы, сунул в них шесть пятисотенных и протянул ефрейтору.

Он отрицательно покачал головой, и без того лучезарная улыбка стала ещё шире.

– Всё, что есть, – буркнул я, прекрасно понимая, что этим не отделаюсь. Придётся оставить машину и топать домой за деньгами.

– Что вы, право, гражданин Новиков, – сказал он. – К чему это? – Улыбка исчезла с его лица, а в глазах появилось какое-то непонятное выражение. Нет, не брезгливость, а нечто похожее на сожаление. Будто он жалел меня неизвестно за что. – Поезжайте в автосервис, сдайте машину в ремонт. Но учтите, ещё раз нарушите правила, и мы лишим вас прав вождения.

Он снова козырнул, развернулся и направился к своей машине.

А я будто врос в сиденье, оторопело уставившись ему в спину. Где это видано, чтобы ГИБДД денег не брала?! Вот-те и молодой да из ранних… А потом, откуда он знает мою фамилию, если документы не открывал?!

Слабый ветерок дохнул в окно, и я обмер, поняв, откуда ему известна моя фамилия. Ошибся я в патрульном, приняв его за никогда не брившегося юнца. Брился он и одеколоном пользовался. Дешёвым одеколоном, с запахом весенней фиалки. Запахом, который со вчерашнего дня прочно ассоциировался в моём сознании с кладбищем.

В автосервисе я первым делом разыскал Толика Вахрушева, прекрасного механика, пару раз приводившего мои «Жигули» в порядок. Что поделаешь, но отечественные автомобили требуют к себе гораздо больше внимания при обслуживании, чем иномарки. Если уж завёл отечественный автомобиль, то будь готов стать его рабом, либо ищи для него личного механика. Причём будь готов и к тому, что время и деньги, затраченные на ремонт и техническое обслуживание, превысят стоимость иномарки. Почти как с женщиной – если не желаешь удовлетворить её капризы и прихоти, значит, готовься содержать её любовника.

Вахрушев был асом своего дела, уже по звуку работающего двигателя он определял неполадки: что нужно подрегулировать, что – заменить, а после ремонта честно ставил в известность, какой узел сколько проработает. И всегда оказывался прав. Но и брал за ремонт недёшево.

Толика я нашёл в гараже, блиставшем до того никогда не виданной чистотой и опрятностью. К моему удивлению, Толик предстал предо мной не в замасленной донельзя спецовке и перепачканный автолом до макушки, а чистенький, свеженький, в белоснежном, выглаженном халате, будто здесь была не автомастерская, а платная поликлиника высшего разряда.

– Привет, – поздоровался я, с нескрываемым недоумением оглядывая механика сверху донизу. Всегда всклокоченные волосы были расчёсаны на безукоризненный пробор, очки в лёгкой золочёной оправе, ранее тусклые от пятен автола, блистали сиреневыми бликами просветлённой оптики. – Никак на повышение пошёл, руководишь, руками не работаешь?

– Привет. – Толик протянул ладонь и снова поразил меня чуть ли не холёной чистотой руки без привычной траурной каймы под ногтями. – Нет, работаю по-прежнему механиком, просто стиль работы изменился.

– М-да… – недоверчиво покрутил я головой, ещё раз придирчиво оглядывая фигуру Толика. – Почти как в анекдоте…

– Каком ещё анекдоте?

– О стиле работы.

– Ну-ну?

Толик заинтриговано глянул на меня, привычным движением поправив очки. Именно из-за этого движения его очки постоянно были в автоле. Но не сейчас.

– Звонок в дверь, – начал я рассказывать анекдот. – Хозяйка открывает и видит, что на пороге стоит этакий денди, во фраке, белоснежной манишке, с бабочкой. В руках кейс, как у дипломата. В общем, «весь из себя» молодой человек. Картинка из журнала мод. «Сантехника вызывали?» – спрашивает он. «Да…» – лепечет хозяйка в полном недоумении. «Что у вас случилось?» «Унитаз сломался…» «Показывайте». Хозяйка ведёт его в санузел. Молодой человек раскрывает кейс, а в нём инструменты, блистающие хромом и никелем, и каждый в отдельной секции. В общем, такими стерильными инструментами разве что хирургу в операционной пользоваться, а не сантехнику. Берёт он никелированный разводной ключ, откручивает унитаз, снимает и начинает и так, и этак, чуть ли не на просвет, рассматривать. Затем поправляет белоснежную манжету на рукаве и засовывает руку по локоть в унитаз. С минуту копается внутри, вынимает руку, смотрит на ладонь, нюхает и оскорблённо восклицает: «Да вы что, гадили в него, что ли?!»

Мы посмеялись, но, несмотря на столь очевидный намёк, Толик раскрывать тайну своего перевоплощения не стал.

– Так что у тебя на этот раз? – спросил он. – Опять аккумулятор подсел? Вроде рановато…

За просветлённой оптикой очков в его глазах играли ехидные искорки. Отомстил он за анекдот, намекая на мою полную беспомощность в обслуживании автомобиля. В прошлый раз я к нему обращался именно из-за аккумулятора, не понимая, почему мотор плохо тянет.

– Хуже… – покачал я головой, согнал с лица улыбку и состроил горестную гримасу. Пришла пора играть роль убитого горем автолюбителя, который без машины не видит смысла жизни и не постоит за ценой, лишь бы ремонт был проведен как можно быстрее.

– Давай, посмотрим, – понимающе кивнул Толик.

Мы вышли из гаража и подошли к «Жигулям».

– У-тю-тю! – присвистнул Толик, обходя машину со всех сторон. – Тут за пять минут не управишься…

– Понятное дело, – поддакнул я и сунул ему в карман халата сложенные пополам купюры. Три тысячи, которые не взял гибэдэдэшник.

Толик как-то странно глянул на карман, но проверять сумму не стал. Понимал, что это даже не задаток, а так, наживка, чтобы склонить его к первоочерёдности ремонта «Жигулей». Основную сумму он сдерёт по окончании работ. Помимо официальной, по квитанции, естественно.

– Заходи завтра после обеда, – сказал он. – Устраивает?

У меня перехватило дыхание. На сервис по высшему разряду и надеяться не мог. Мне казалось, что на ремонт уйдёт не меньше недели.

– Ну, спасибо! Ну, уважил! – искренне восхитился я.

– Да чего уж там… – неожиданно сконфузился Толик, чего я раньше за ним никогда не замечал, и махнул рукой. – На это время могу дать стопоход. Берёшь?

– Что? – не понял я.

– Ах, да… – спохватился Толик и бросил на меня быстрый взгляд. В его глазах промелькнуло то же выражение, что и у «гибэдэдэшника», стоявшего на посту за околицей города. Будто оба жалели меня за то, чего мне понять не дано.

– Это я так… – поморщился он, глядя в сторону. – В общем, завтра после обеда. Пока.

Он протянул мне руку.

– Пока…

Отойдя от автосервиса, я оглянулся. Толик подошёл к дверям гаража, вынул что-то из кармана, мельком глянул и выбросил в урну. Я споткнулся на ровном месте и остолбенел. Различить отсюда, что выбросил в урну механик, было невозможно, но жуткая, по своей сути, догадка обожгла сознание. Подождав, пока Толик не скроется за дверью гаража, я воровато, оглядываясь по сторонам, приблизился к урне и заглянул. На дне урны сиротливо покоились сложенные пополам пятисотки. Толик даже не удосужился их пересчитать.

Глава десятая

Возвращаясь домой пешком, я затравленно рыскал глазами по сторонам, пытаясь понять, что изменилось в городе. Эксперименты, наподобие тех, как поворошить палкой муравейник, или накрыть жука на столе стаканом, проводятся умозрительно. Слишком они просты, чтобы проверять их на практике. Поэтому не стоило тешить себя надеждой, что, накрыв Холмовск куполом, пришельцы этим и ограничатся. Сделали они что-то ещё, причём кардинально, но этого «чего-то» я и не замечал. Или не понимал – о чём красноречиво свидетельствовала жалость ко мне в глазах гибэдэдэшника и механика автосервиса Толика Вахрушева.

Вокруг вроде бы ничего не изменилось – те же дома, те же люди… Кроме розового света, льющегося с небес. От этого света мир вокруг казался радужным и весёлым, вопреки стойкой мрачной предубеждённости. Машин на улицах было мало, но Холмовск никогда не отличался насыщенностью автотранспортом – не столица, заштатный городок.

Вглядываясь в прохожих, я вдруг обнаружил, что с их лиц исчезла озабоченность, они стали одухотворённее, что ли… Никто никуда не спешил, все шли спокойно, не суетясь, с каким-то внутренним достоинством и в то же время душевной открытостью. Казалось, заговори с любым, и он тут же остановится и ответит тебе радушием. Но я прекрасно понимал, что в данном случае сказывается известный даже ребёнку эффект розовых очков, помимо воли настраивающий психику на благодушный лад. А потом – давно ли я смотрел на встречных, обращал внимание на выражение их лиц? Честно говоря, до сегодняшнего дня мне было наплевать, кто чем озабочен или чему радуется. Жил в своё удовольствие исключительно ради себя. Как и подавляющее большинство в этом мире.

И всё же в городе что-то изменилось, но что именно я уловить не мог. То ли было не дано, то ли сознание ещё не справилось с потрясениями сегодняшнего утра. Как бы в подтверждение моего неадекватного состояния, мне постоянно мерещился запах весенней фиалки. Даже в гараже автосервиса, где атмосфера была пропитана запахами бензина и машинного масла, напрочь отбивающими тонкие ароматы. Как понимаю, навязчивый запах не имел никакого отношения к обонянию, скорее, к подсознанию. Что-то вроде идеи фикс на обонятельном уровне.

Дойдя до своего дома, я в нерешительности остановился. Идти в квартиру и слушать сентенции говорящего пса с сознанием пришельца и наполовину (как он сам охарактеризовал) земным телом не хотелось. С души воротило.

Покопавшись в карманах, я наскрёб около трёхсот рублей. На пиво хватит. Чисто русская привычка: если на душе тошно – напейся. Пить водку с души воротило, а вот пиво – в самый раз. Мягкий напиток, хорошо снимает стресс. К тому же «хождение в народ» могло дать пищу для ума. Постою за стойкой, послушаю чужие разговоры, авось кто-либо из работяг поболе моего знает. Авось, это ведь тоже чисто по-нашенски…

Но «хождение в народ» не получилось. Обойдя липовый сквер, я увидел, что пивной ларёк закрыт, а двое рабочих в оранжевых фирменных комбинезонах срезают автогеном металлический стол. Вот тебе и перемены в городе, но к пришельцам, понятное дело, они никакого отношения не имели. Не понравилось кому-то, что на бойком месте торгуют дешёвым пивом, и решили ларёк закрыть. Причём, не дожидаясь, когда демонтируют металлический стол, поставили рядом пластиковые столики с зонтиками и торговали тем же пивом, но, естественно, уже по завышенным ценам.

Унылым взглядом я окинул контингент посетителей нового кафе на тротуаре. Разочарование полное. Вполне приличные интеллигентные люди – кто пил пиво, кто ел мороженое. В такой среде стресс не снимешь… Уж лучше взять в гастрономе бутылку водки, разыскать в сквере бомжей, часто ночующих здесь, и напиться с ними, чем чинно глотать пиво среди новых интеллигентов, озабоченных исключительно курсом акций.

Я уже развернулся, чтобы идти в гастроном, но тут меня окликнули.

– Артём! Идите сюда!

Оглянувшись, я узнал писателя-фантаста. Он сидел за крайним столиком и был единственным в кафе, перед кем на столе стояли четыре кружки пива. И единственным, кто курил, в противовес всем присутствующим в кафе, показывая, как количеством пива, так и сигаретами, что ведёт активный нездоровый образ жизни. С таким человеком пиво пить можно. Настоящую интеллигенцию издалека видно.

– Добрый день, Валентин Сергеевич, – поздоровался я, подходя.

– Не уверен… – вздохнул писатель и поморщился. – Присаживайтесь, угощайтесь.

Он был рад встрече, но в то же время в глазах читалась некая настороженность.

Я сел в пластиковое кресло и потянулся к кружке пива.

– Как жизнь? – поинтересовался Валентин Сергеевич, пытливо вглядываясь в моё лицо. Ему явно что-то было нужно от меня, но я не стал ломать над этим голову. Хотелось пива.

– А… – отмахнулся рукой. – Что жизнь? Проходит…

Залпом опорожнил кружку, выдохнул, замотал головой.

– Что так? – вновь спросил он, не сводя с меня пристального взгляда.

– Не помогает… – пожаловался я.

– Берите вторую.

Я взял вторую кружку, но всю осилить не смог, только половину. Перевёл дух, полез в карман, достал деньги.

– Восполним убыток, – сказал, оглядываясь в поисках официанта.

– Так вы ничего не знаете… – протянул писатель.

– Что – не знаю?

Я продолжал оглядываться. Ни бармена за стойкой блистающего хромом и пластиком фирменного киоска, ни какого-то другого обслуживающего персонала нигде не было.

– Пиво бесплатное.

– Что значит, бесплатное? Предприниматель решил расщедриться по поводу открытия нового кафе?

– Нет. С сегодняшнего дня в городе ВСЁ БЕСПЛАТНО.

Если бы меня ударили обухом по голове, эффект был бы тот же. Или даже лучше – по крайней мере, потерял бы сознание, а не застыл сидячей статуей. Мысли смешались, как всё в доме Облонских, и я начал заикаться.

– К-как вы с-сказали?

– С сегодняшнего дня в городе всё бесплатно, – повторился Валентин Сергеевич.

– Эт-то что? Наступила эра свет-тлого ком-мунизма?

Получилось насмешливо, но спрашивал я серьёзно.

– Я бы сказал – розового, – поправил он. Настороженность исчезла из глаз писателя, и он с явным облегчением откинулся на спинку пластикового кресла. – Не заметили, что свет от солнца стал розовым, а небо зелёным? И ещё запах какой-то тонкий… Как вчера на кладбище.

– Весенней фиалки? – с замиранием сердца спросил я.

– Вот-вот! – обрадовался писатель. – А я долго не мог понять, чем это пахнет!

«Выходит, я не ошибся, – с тоской пронеслось в голове. – Нет у меня обонятельной галлюцинации…»

Я допил пиво, повертел в руках кружку. Мысли никак не хотели упорядочиваться.

– Так где тут бесплатное пиво наливают? – только и нашёлся что спросить, хотя пива уже не хотелось. Хотелось водки, чтобы упиться до потери сознания.

– Здесь самообслуживание. Только берите в крайнем автомате слева. В остальных пиво безалкогольное.

Я взял пустые кружки и направился к автомату. Механической походкой, будто сам был автоматом. Безалкогольное пиво – этого я не понимал и в нормальное время. Пиво должно быть алкогольным, как масло масляным. Это неотъемлемые составляющие. Можно ли себе представить нежирное масло? Впрочем, сейчас и такое появилось…

Налив пива, я вернулся, сел и окинул взглядом соседние столики. Пиво пили только два человека, но по их лицам было понятно, что пиво у них без определяющего напиток ингредиента.

– А водку здесь не дают? – запоздало спросил я. Можно было и самому посмотреть, что там за стойкой на прилавке.

– Нет, – тяжело вздохнул Валентин Сергеевич. Похоже, он испытывал те же чувства, что и я. – Есть вино, но тоже безалкогольное.

Я отхлебнул пива и икнул.

– Возьмите, попробуйте.

Валентин Сергеевич пододвинул ко мне тарелку с мясистыми тёмно-зелёными листьями.

– Что это?

– Не знаю. На ценнике, или как его там теперь называть в эпоху бесплатности, написано: «паториче к пиву».

Взяв лист, я попробовал. С виду хрупкий из-за больших разветвлённых прожилок лист оказался неожиданно плотным и по вкусу напоминал воблу. Только без запаха. Не приходилось мне ранее слышать о таком растении как паториче. Впрочем, слова «ауфлемэ» и «Тэмбэсаддон» я тоже услышал недавно.

– Что же произошло? – спросил я, беспомощно озираясь.

За голыми кронами низеньких лип, не выпустивших пока ни одного листочка, по дороге проносились автомобили, по тротуару шли люди, и вроде бы ничего не изменилось. Но над головой простиралось зелёное небо, город заливал розовый свет, и на столе в тарелке передо мной лежал лист неземного растения. То, что на Земле такого растения быть не может, я понял сразу – иначе Россия закупала бы его сотнями тонн. Любят у нас пиво с воблой… И ещё было одно, что я понял только сейчас. С раннего утра все в городе: и гибэдэдэшник за околицей, и механик в автосервисе, и даже Валентин Сергеевич – знали, что с сегодняшнего дня деньги ничего не значат. Один я не знал.

– Что произошло? – переспросил Валентин Сергеевич и глубоко затянулся сигаретой. – Как говорят, это вопрос вопросов. С самого утра ломаю над ним голову. Проснулся я, как всегда, поздно, выпил кофе и направился в магазин за хлебом… Кстати, – он невесело усмехнулся, – хлеба так и не взял, надо бы не забыть, когда буду домой возвращаться… Так вот, выхожу из подъезда и вижу, все вокруг залито розовым светом. Подивился я, что на старости лет сподобился лицезреть необычное атмосферное явление – и в мыслях тогда не было, что никакое это не атмосферное явление, а настоящее светопреставление. Подхожу к киоску, хочу сигарет купить. А мне их бесплатно дают, но предупреждают, что сигареты скоро закончатся, и новых поступлений не будет. Пора, мол, завязывать с вредными привычками. И смотрит на меня продавец так это жалостливо, сочувствующе, как на безнадёжно больного. С кем потом ни заговаривал, все на меня так смотрят. Оторопел я немного от сообщения продавца, что всё в городе теперь бесплатно, не поверил, но всё же зашёл в универмаг, где давно себе курточку присмотрел, но всё не решался купить – дороговато… И оказалось, смотрите, – он показал на себе новую куртку, – тоже бесплатно. В общем, получилось как в анекдоте: ни хрена себе – за хлебом сходил… Я тогда по-настоящему растерялся и принялся ходить по магазинам. Действительно, всё, ВСЁ БЕСПЛАТНО! Но, что удивительно, никакого ажиотажа не наблюдается. Заходят люди в магазин, берут, что надо, и уходят. Спокойно, обыденно, будто всю жизнь жили при бесплатном режиме. Этакие новообращённые самаритяне. Честно скажу, сам атеист до мозга костей, но показалось мне тогда, что умер я и попал вот в такой вот загробный мир. Рай в розовом свете. Заболело у меня тогда сердце, не молодой человек всё-таки, доплёлся сюда и стал пиво пить. Так и сидел, пока вас не увидел. Вы – первый нормальный человек в розовом раю. А все эти… – Он поморщился, широко махнул рукой. – Алкоголь не потребляют, не курят, все такие правильные… Вы только прислушайтесь, о чём и как они говорят! Такое впечатление, что это не обычный промышленный городок в российской глубинке, а, по крайней мере, университетский городок в Оксфорде.

Не поворачивая головы, я прислушался к разговору за соседним столиком.

– …По-моему, Сергей Павлович, – говорил хорошо поставленный баритон, – при синтезе нуклеотидов лучше использовать наработки Майлетской лаборатории. Метод программированной витализации позволяет на порядок снизить нежелательные хромосомные аберрации.

– Олег Борисович, вы забываете, что у нас не исследовательская лаборатория, а промышленное производство, – корректно возражал суховатый, надтреснутый голос. – Метод программированной витализации разработан для тиражирования клеточных структур биомеханизмов. Но то, что хорошо для производства биотехники, где тиражирование приветствуется, не годится для синтеза промежуточных носителей. Однотипность хромосомного набора существенно ослабит их популяцию. Не забывайте к тому же, что средняя продолжительность жизни промежуточных носителей и без того составляет всего десять лет. Природа не терпит единообразия, поэтому хромосомные аберрации должны иметь в нашем производстве широчайший спектр.

– Послушали? – спросил Валентин Сергеевич. – Мне их трёп напоминает наукообразные диалоги из фантастической литературы времён застоя.

Я повернулся и посмотрел на соседний столик. Двое прилично одетых мужчин лет по пятидесяти вели спокойный наукообразный диалог. В отличие от Валентина Сергеевича, мне они вовсе не показались персонажами. Спокойно и очень естественно ели из вазочек мороженое, пили безалкогольное вино, разговаривали. Нет, не спорили, сидя истуканами, как в дебильных фантастических романах, и доказывая друг другу свою точку зрения, и даже не дискутировали, а просто обменивались мнениями по какой-то научной проблеме. В одном был прав Валентин Сергеевич, эта пара смотрелась бы естественно где угодно, в том же кафе научного городка в Оксфорде, но никак не в захолустном Холмовске.

– Простите, что вмешиваюсь, – сказал я, верный своему принципу «хождения в народ», – но мы вот тут сидим, краем уха слушаем ваш разговор и никак не можем понять, о чём идёт речь. Если не секрет, не могли бы объяснить попроще, в двух словах?

Я ожидал какой угодно реакции, от уничижительной отповеди, до оскорбления. Ничего подобного.

– Отнюдь не секрет, – пожал плечами худой, костистый мужчина с бледноватым лицом. – Мы обсуждаем теоретическую проблему, как продлить жизнь таким, как вы.