Текст книги "Слишком много привидений"

– Я с ним… – сорвалась с места Люся. – Подежурю…

Я не стал её отговаривать и подошёл к врачу.

– Светлана Анатольевна, – обратился вполголоса.

Врач не отреагировала. То ли не услышала, то ли с капельницей в руках ей было не до меня.

– Светлана Анатольевна! – сказал я громче, наклонившись к её уху.

Врач вздрогнула и недоумённо посмотрела на меня.

– Что вам угодно? – пропел сзади «сюси-пусин» голосок.

Меня как по голове ударили. Я повернулся и ошарашено уставился на пигалицу.

– Вы… Свет-ла-на А-на-толь-ев-на? – раздельно, по слогам, с трудом выговорил я.

– Да.

– Врач-реаниматолог?

– Врач-реаниматолог, – нараспев подтвердила пигалица. – Что вам угодно?

Я сглотнул слюну. Надо же, так опростоволоситься! Никогда не подумаешь, что эта худенькая, хрупкая девчушка уже давно врач, к тому же настолько опытный, что её предпочитают видеть на самых сложных операциях. По внешнему виду полная противоположность респектабельному интерну Матюхину. Как говорится, не верь глазам своим…

– Очень вас попрошу, – сказал я, попытавшись вложить в слова всю задушевность, на которую был способен, – подежурьте возле него, чтобы всё было в порядке. Сами видите, – указал глазами на Люсю, – толку от нас сегодня ночью будет мало.

И аккуратно опустил в карман халата реаниматолога пятьсот долларов.

– Могли бы и не просить, – «сюси-пусиным» речитативом отпела Светлана Анатольевна. – Это наша прямая обязанность.

Однако от денег не отказалась.

– Ну, а если какие лекарства нужны будут…

– Да, нужны. Церебролизин.

– Вы знаете… – замялся я, косясь на пожилую медсестру. – Боюсь что-нибудь в названии перепутать. А вам, по-моему, проще препарат достать. Этого хватит? – протянул ещё сто долларов.

– Даже с излишком, – честно призналась врач, не прикасаясь к деньгам. Надо же, совестливая! Определённо не обратила внимания, какую сумму ей в карман опустил.

– А вдруг ещё какие-нибудь лекарства понадобятся? – подсказал я компромисс.

– Хорошо, – как-то не очень уверенно согласилась врач-реаниматолог и взяла деньги.

Каталку завезли в кабину грузового лифта, Люся тоже попыталась войти, но я удержал её за талию.

– Какая из тебя сейчас сиделка? Заснёшь у кровати, а если ночью Владику понадобится помощь, что тогда?

– Но как же он один… – попыталась вырваться Люся.

Я прижал её к себе и шепнул на ухо:

– Возле него всю ночь будут дежурить квалифицированные врачи. Я заплатил. А тебе сейчас лучше поехать домой и как следует выспаться.

Дверь лифта закрылась. Люся обмякла у меня в руках, но сердце у неё колотилось как у воробышка. Я невольно вдохнул запах её волос, и голова закружилась. Не хотелось отпускать девушку. Хотелось поцеловать.

Всё же нашёл в себе силы и расцепил объятья.

– Идём, – сказал, – провожу домой.

И, подхватив под руку, увлёк к выходу. Люся не сопротивлялась, шла как сомнамбула, механически переставляя ноги.

Вахтёр на первом этаже, недовольно бурча, открыл дверь, мы вышли. И лишь когда прошли метров двадцать, и за нами лязгнул металлический засов на дверях больницы, до меня дошло, что я наделал. По собственному желанию очутиться посреди ночи на улицах Хацапетовки мог только полный идиот.

Я оглянулся. Свет в холле первого этажа погас, и стало совсем темно. Чёрта с два вахтёр назад пустит – видел я его лицо. Так что обратной дороги нет. Единственный путь – к конечной остановке троллейбуса, хотя у меня было большое сомнение, что по этому маршруту ходит дежурный троллейбус.

Переулок не освещался, но с безоблачного неба светила луна в последней четверти, и разобраться, что под ногами, не составляло труда.

Люся к сложившейся ситуации отнеслась спокойно. То ли не знала, что это за район, то ли в мыслях всё ещё была в больнице. Скорее, было верно второе, так как, очутившись посреди ночи на пустынной глухой улочке, все девушки ведут себя одинаково боязливо – если и не жмутся к парням, то, по крайней мере, берут их под руку. Люся же молча шла рядом, не проявляя никаких признаков беспокойства. Далеко она сейчас была и от меня, и от этого переулка.

Я не стал ничего говорить – надеялся, что в два часа ночи нам вряд ли кто встретится. Всякого рода отребье в это время тоже спит. Их время охоты – поздний вечер, когда можно повстречать запоздалого прохожего, а сейчас делать нечего.

Вдали показался огонёк единственного в переулке фонаря, и на душе стало легче. Хотя, рассуждая трезво, чему радоваться? Фонарь освещал конечную остановку, но троллейбуса на ней не было и, скорее всего, до утра не предвиделось. Предстояло идти пешком через всю Хацапетовку.

Радоваться было не только нечему, но и рано. Не успели мы сделать несколько шагов к фонарю, как из зыбкой тени ближайшего дома выступили две тени. Не всё отребье, оказывается, спит глухой ночью.

Я невольно замедлил шаг.

«Сейчас будут просить закурить…» – с тоской пронеслось в голове.

Люся заметила их чуть позже, споткнулась и, остановившись, с тревогой посмотрела на меня. Наконец-то до неё дошло, где мы находимся.

Двое парней медленно приближались. В свете луны их лица казались мёртвыми, но гораздо хуже лунного наваждения было то, что в руках одного болталась длинная, почти до земли, увесистая цепь с большими звеньями, а второй поигрывал пружинным ножом, то выщёлкивая лезвие, то пряча его.

– Какие люди здесь ходят! – с издёвкой сказал один из них.

– Роман! – вскрикнула Люся, схватила меня за руку и спряталась за спину.

– Дура, чо боишься? – хохотнул второй. – Подумаешь, трахнем по разу. Впервой тебе, что ли? Не убудет!

– Ро-ома-ан… – выбивая дробь зубами, прошептала Люся и мёртвой хваткой вцепилась в правое плечо.

Парни приближались. Я попытался освободиться от Люсиной хватки, чтобы иметь возможность для манёвра в драке, но ничего не получилось. Впрочем, не будь у них ножа и цепи, и не виси у меня на руке Люся, драки тоже бы не получилось. Какой из меня боец… Но и умирать просто так, за здорово живёшь, не хотелось.

– Ну, вы… – попытался я ерепениться, но парень с ножом выбросил вперёд руку, и острое лезвие ткнулось мне в подбородок.

– Молчи, падла! – прошипел он. – Одно слово, одно движение, и порежу на мелкие кусочки!

Я застыл.

Второй налётчик зашёл сзади и рывком оторвал от меня Люсю.

– Ро-о-ман! – дико закричала она.

– Чо орёшь, дура?!

Послышалась звонкая оплеуха. Я вздрогнул.

– Не дёргайся! – вновь прошипел парень с ножом и неглубоко вонзил лезвие в подбородок. – Будешь стоять смирно, может, и не порежу на мелкие кусочки. – Свободной рукой он принялся шарить у меня по карманам. – На крупные порежу… – с садистской ухмылкой пообещал он.

Сзади донеслись звуки отчаянной борьбы, треск раздираемой одежды.

– Помогите! – истошно закричала Люся.

В моём оледеневшем сознании не было ни одной мысли. От кого можно ждать помощи? От милиции, что ли? От неё дождёшься… О своих трансцендентных защитниках я напрочь забыл. Не привык к их присутствию – чуть больше месяца они при мне, и не всегда на зов откликались.

Но помощь пришла.

Рыжая, когтистая лапа возникла из ничего, перехватила руку с ножом и вздёрнула вверх любителя мелкой нарезки. Это была жуткая картина. На сей раз Рыжая Харя оказалась почему-то четырёхметрового роста и смотрелась рядом с нами кинематографическим циклопом. Пару мгновений она держала на весу онемевшего от ужаса налётчика, а затем, не спеша, будто эскимо на палочке, откусила ему кисть вместе с ножом.

– У-а-а! – по-звериному взвыл налётчик и безвольно повис на вытянутой руке, потеряв сознание.

– Протоплазма… – раздумчиво произнесла Рыжая Харя, мерно пережёвывая и хрустя лезвием ножа. – Активная протоплазма. Люблю активную протоплазму…

От дикой сцены волосы на голове встали дыбом, и всё же сознание где-то на периферии отстранённо отметило, что эту фразу я уже когда-то слышал. Или читал.

За спиной раздался крик ужаса, и я резко обернулся. Бросив цепь и отшвырнув от себя потерявшую сознание Люсю, второй налётчик в панике бежал по улице, не разбирая дороги.

И я не стал ждать финала. Подскочил к неподвижно лежащей девушке, подхватил её на руки и устремился прочь в другую сторону. Но уши себе заткнуть не смог. Никогда со мной ничего подобного не происходило, но почему-то я точно знал, что там, за спиной, сейчас делается. И слышал. Вначале раздалось быстрое, весьма характерное чавканье, а затем приглушённо запиликал, именно запиликал, а не заиграл, похоронный марш. Патефонно шепеляво, в ритме собачьего вальса.

Я не Геракл, и конституция у меня весьма скромная. При нормальных обстоятельствах в лучшем случае девушку метров десять на руках пронёс, но не более. А тут пробежал метров пятьдесят до пустынной троллейбусной остановки, где и упал со своей бесчувственной ношей на скамейку. Точнее, на остатки скамейки – две узкие поперечины, лежавшие на бетонных боковинах. Одна поперечина была вместо сиденья, вторая – вместо спинки.

Упал, и чуть не уронил Люсю. Как в этот момент я понимал безумный аллюр Аристотеля…

Немного отдышавшись, я попытался привести девушку в сознание. Ничего не получилось – скорее всего, потому, что не знал, как это делается. Осторожно похлопал по левой щеке (по правой побоялся – на ней расплывался огромный синяк), но это ни к чему не привело. Тело девушки было настолько расслабленным, что съезжало с колен, голова запрокидывалась, и я никак не мог устроить Люсю поудобнее. Наконец нашёл выход: положил тело поперёк колен, а голову – на сгиб локтя. Ноги свесились, разорванная юбка задралась, оголив белые трусики. Будем считать, что легко отделалась – синяк под глазом, разорванная юбка, глубокий обморок. Если, конечно, это потом не отразится на психике.

Я тяжело вздохнул. Ну и что дальше делать? Сидеть, ждать троллейбус? Бесполезно. Пусть девушка очнётся, а там видно будет. При мысли, что придётся пешком пробираться по Хацапетовке, мороз пробежал по коже.

Как я ни старался не смотреть в сторону переулка, где случились жуткие события, а всё же не удержался и бросил мимолётный взгляд. Мне показалось, что на месте происшествия белеет что-то знакомое, точнее, даже не белеет, а в свете луны призрачно светится. Но видение было настолько кошмарным, что я не захотел в него верить.

Тишина в Хацапетовке стояла мёртвая. Невероятно, но после душераздирающих криков на ночной улице ни в одном окне не загорелся свет, и ни один обыватель хотя бы из любопытства не поинтересовался, что происходит. Насколько же надо запугать население, чтобы никто милицию вызвать не пытался…

Внезапно со стороны магистральной улицы, над которой была провешена троллея, донёсся звук приближающегося на большой скорости автомобиля. На душе у меня потеплело. Как нехорошо я всё-таки думал о местных жителях. Рискнул кто-то, не побоялся вызвать милицию.

Однако, когда, слепя фарами, на пятачок конечной остановки вынеслась легковая машина, я с горечью отметил, что никакая это ни милиция, а такси. И оно, естественно, нас не подберёт…

К моему изумлению, машина подкатила к скамейке и резко затормозила. Передняя дверца открылась, и из салона степенно выбралась Рыжая Харя, уменьшенных до полутора метров размеров.

Меня передёрнуло, но я тут же взял себя в руки. Мне-то чего её бояться? Пусть другие боятся.

Рыжая Харя шаркнула нижней конечностью, оставляя когтями глубокие борозды на асфальте, и в полупоклоне распахнула заднюю дверцу.

– Прошу, – елейным голосом предложила она, обнажив в улыбке клыки. Против ожидания чистые, без следов крови.

Я с трудом поднялся, донёс Люсю до машины и, кое-как усадив её, забрался сам.

– Ты с нами не поедешь, – буркнул Рыжей Харе.

– Ах, ах, ах! – фиглярничая, сказала она. – Я в таком расстройстве…

Я глянул на неё исподлобья и раздражённо захлопнул дверцу.

Тогда Рыжая Харя наклонилась и подала в открытое окно Люсину сумочку и пачку долларов, которые налётчик с ножом успел выгрести из моих карманов.

– Граждане пассажиры, – сказала Рыжая Харя голосом станционного репродуктора, – не забывайте свои вещи и не оставляйте их без присмотра.

– Да пошла ты..! – не выдержал я.

– Сейчас пойду, – нормальным тоном согласилась Рыжая Харя и протянула мне беленькую горошину. – Если хочешь, чтобы с твоей подругой было всё нормально, потри ей виски, а затем дай понюхать. – Она повернула голову к шофёру и приказала: – Шеф, жми на Островского, дом четыре!

И шеф «выжал» с места так, что меня вдавило в сидение. Невольно я обратил внимание на водителя. Он сидел неподвижно, как манекен, а его глаза в зеркальце заднего вида казались двумя плошками. Тоже один из моих «бесов», или это Рыжая Харя произвела на обыкновенного смертного столь «неизгладимое» впечатление?

Снадобьям Рыжей Хари стоило верить – на себе убедился, – потому, почувствовав, что белая горошина начинает таять, я натёр девушке виски. И правильно сделал, так как горошина тут же полностью испарилась.

– А куда это мы едем – Островского, четыре? – наконец сообразил спросить я.

Шофёр не ответил, молча, как автомат, управляя машиной на сумасшедшей скорости. И в глазах-плошках ничего не мигнуло, будто ни к нему обращался.

Зато Люся глубоко вздохнула и открыла глаза.

– Это мой дом. Я там живу.

Что меня больше всего поразило, сказала спокойным будничным голосом, словно в переулке у травматологической больницы ничего не случилось.

Глава седьмая

Четвёртый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались «хрущобами» из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофёр въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.

– Спасибо, – сказал застывшему манекену за рулём. – Сколько с меня?

Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращённым способом я, преждевременно рождённый сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражнённые вместе м человеческими миазмами, деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Всё-таки шофёр оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.

– Вот ты и дома. – Я протянул Люсе сумочку.

– Что? – переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у неё плохо: движения были заторможенными и неуклюжими. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.

Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал её под локоть.

– В какой квартире живёшь?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, соображая, что я сказал.

– Восьмая, второй этаж…

Честное слово, шкафы таскать по лестничным пролётам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.

Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашёл в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей – небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.

– Сейчас заварю чай, – сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. – Попьёшь, станет легче, и будешь бай-бай.

Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил, как только напою её чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.

Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашёл и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.

Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повёрнута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.

Я шагнул к ней, протёр ваткой виски, поводил под носом.

Она встрепенулась, вяло замотала головой.

– Не надо…

Я снова провёл ваткой под носом.

– Не надо… – захныкала она как ребёнок, неуклюже отмахиваясь.

Когда я попытался ещё раз поднести к её лицу ватку, она перехватила мою руку.

– Не надо… Мне уже лучше…

– Вот и хорошо, – сказал я. – Пойди, умойся холодной водой.

– Д-да… – запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.

Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварной чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница…

– В холодильнике сыр, масло… – услышал слабый голос девушки и поднял голову.

Люся стояла в проёме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете, производили её голые ноги. Тогда Люся ничего, кроме жалости, не вызывала, а вот теперь…

– Есть хочешь? – спросил я, поспешно переводя взгляд с её ног на лицо.

– Приготовь… – попросила она и ушла в комнату.

Я открыл холодильник, достал маслёнку, пакет с сыром… И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.

«Вот, чёрт! – в сердцах выругался. – Только этого не хватало!» Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких шуточек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.

Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.

Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошёл в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щёлкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились «в живую», а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.

– Испортился, – не оборачиваясь, сказала Люся. – На всех программах один и тот же дурацкий мультик…

– Люся, – сказал я, загораживая экран, – идём ужинать.

– Погоди, – возразила она, – сейчас переключу…

– Люся, – настойчиво повторил, – чай стынет.

Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.

У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжёлым изучающим взглядом. Я щёлкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.

– Идём ужинать.

– Но как же… – Люся попыталась глянуть на телевизор через моё плечо.

И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить её голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.

Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках…

Часов в десять утра в мою комнату заглянул шеф.

– Рома, – сказал он, – через час к нам приедет очень крутой заказчик, подбери для него два компьютера, два лазерных принтера, один цветной, сканер, модем… ну, в общем, всё, что посчитаешь нужным для добротной системы. Но всё самое крутое, как и заказчик. Составишь калькуляцию, торговую наценку поставишь двадцать процентов.

– Пал Саныч, а почему не тридцать, если заказчик такой крутой?

Шеф покачал головой.

– Именно потому, что уж оченно крутой! – мудро заметил он. – Да, затем поедешь к нему на дачу, установишь аппаратуру, согласуешь и проверишь систему в работе.

Где-то в полдень на фирме появился господин Популенков. Невысокий, упитанный, пышущий здоровьем и довольством жизнью. Сопровождали его двое телохранителей, этаких громил, для которых проще металлические прутья бантиком связывать, чем два слова.

– Евгений Петрович, это наш наладчик, Роман, – представил меня шеф. – Ты подготовил калькуляцию? – обратился он ко мне.

Я протянул бумажку. Господин Популенков на неё и не глянул.

– А там это… чтобы с видеокамеры в компьютер переносить, учтено? – спросил он. Видимо, насчёт «связывания» слов он не далеко ушёл от своих телохранителей. Однако колючий взгляд маленьких глаз говорил о том, что человек он отнюдь не простой.

– Для такой операции необходима спецаппаратура. – Я вопросительно посмотрел на шефа. Был у нас на складе комплект, заказанный местной телестудией. – Она вам очень нужна?

– Ага. Сынок просит. Говорит, фильмы снимать будет.

Шеф кивнул. Значит, местной телестудии придётся недельку-другую подождать, пока мы из столицы ещё один комплект привезём.

– Нет проблем, – сказал я. – Если очень надо, организуем в лучшем виде.

Покопавшись в прайс-листах, я внёс исправления в калькуляцию, распечатал её на принтере и подал заказчику.

На сей раз господин Популенков глянул на графу «Итого», и его брови подскочили.

– Солидно!

– Так и фирма у нас солидная, и заказчик соответствующий, – отшутился шеф.

– Надеюсь… – пробурчал Популенков. Как видно, ему не очень понравилось, что шеф нашу фирму и его лично на одну доску поставил. Он повернулся к телохранителям. – Значит, это… – Его взгляд задержался на громиле слева. – Ты, Викентий, поможешь аппаратуру погрузить и на дачу доставить. Ну и это… соответственно.

На этом «этом» господин Популенков и отбыл, никого не удостоив на прощание взглядом. Ох, и прав был шеф насчёт двадцатипроцентной наценки! Может, в душе сейчас и пожалел, что не десять процентов запросил.

Со мной остался громила Викентий. Однако и имечко для такого «шкафа». Наверное, родители, нарекая чадо, мечтали о его артистической карьере, а вышло вот такое вот чёрт-те что.

На складе я в одиночку загрузил заказанную аппаратуру в пикап – Викентий, вопреки указанию господина Популенкова, и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, – и мы поехали.

Погода выдалась не по-майски жаркая, и встречный ветер, врывавшийся в окно, не приносил облегчения. Синоптики на сегодня предсказали грозу с градом, но на небе не было ни облачка.

Мы выехали за город и помчались по магистральному шоссе на юг. Здесь, километрах в пятнадцати от города, на берегу пруда в Павловой роще раскинулся элитный дачный посёлок. Некогда Павлова роща была одним из любимейших мест отдыха горожан Алычёвска в выходные дни, в летнее время сюда ходил автобус, и строить частные строения в пределах зоны отдыха запрещалось. Тем более, что восточный берег и половина рощи являлись территорией Ботанического сада. Однако времена меняются, и власти города, под видом «пополнения» городского бюджета, стали продавать земельные участки на берегу озера под застройку. Пополнился городской бюджет, или нет, сказать трудно, но частные трёх-, а то и четырёхэтажные особняки стали расти в Павловой роще как грибы.

При съезде с разбитого магистрального шоссе на прекрасную бетонку, ведущую к дачному посёлку, стоял милицейский пост, но Викентию было достаточно выглянуть в окно и помахать рукой, чтобы нас беспрепятственно пропустили.

Дачный посёлок усиленно застраивался. На крайних участках строители развернули кипучую деятельность, а дальше, к центру, многие дома были уже готовы и обжиты.

Трёхэтажный особняк господина Популенкова как раз заселялся. Человек пять грузчиков из мебельного салона распаковывали во дворе контейнеры и заносили в дом гарнитуры. Руководила заселением госпожа Популенкова, дородная женщина, по своей комплекции под стать супругу, но в отличие от мужа весьма бойкая на язык. Узнав, кто я такой и что за груз привёз, она тоже подрядила мне в грузчики Викентия, но на сей раз ему отвертеться не удалось, и я, помимо своей воли, нажил в его лице врага.

Ну и чёрт с ним, подумал я. Мне с Викентием водку не пить. Первый раз видимся, надеюсь, и последний.

В обширной комнате на втором этаже, куда мы перетащили оборудование и установили коробки на новую офисную мебель, было жарко и душно.

– Можно включить? – спросил я у Викентия, увидев кондиционер.

– Не положено, – мстительно пробурчал он, будто это я был виноват, что он вместо своей «высококвалифицированной» работы исполняет роль грузчика.

– Тогда надо окно открыть, иначе аппаратура может выйти из строя, – с умным видом сказал я.

Викентий наморщил лоб и долго думал. Плевать ему было на аппаратуру, решающим аргументом, скорее всего, стало то, что и ему в качестве надзирателя пришлось бы торчать в душной комнате. Он молча подошёл к окну, поднял жалюзи и распахнул окно. И я с изумлением увидел, что снаружи оконный проём забран решёткой из толстенных прутьев. Вот тебе и дача с видом на озеро… Неужели господин Популенков сидел в тюрьме и из ностальгических чувств по лихой юности заказал на окна решётки? А по виду весьма респектабельный бизнесмен…

Честно говоря, открытое окно облегчения не принесло – снаружи было не менее душно, – и мне пришлось довольствоваться лишь моральной сатисфакцией. Часа два под бдительным присмотром Викентия я настраивал аппаратуру, инсталлировал программы, согласовывал сеть. Удивило то, что отпрыск господина Популенкова так и не появился, хотя, со слов папаши, именно для него всё и покупалось. Врал господин Популенков, сам «кино» собирался снимать. Умелыми руками с помощью этого оборудования можно так порнографический фильм перекроить, что в качестве сексуального партнёра будет выступать твой самый отъявленный враг. Или преданный друг. Что, впрочем, в среде нынешних деловых людей одно и то же.

Уже заканчивая работу, я почувствовал, как из окна потянуло прохладой. Оглянулся и удивился. Заработался так, что перемены погоды не заметил. Небо заволокло плотными серыми тучами, вдали погромыхивало. Надо же, не ошиблись синоптики, в кои-то годы верно погоду предсказали!

Внезапно небо над посёлком расколола гигантская молния, почти одновременно оглушив пушечным залпом грома. Совсем близко ударила – если верить законам физики и скорости звука в воздухе, то атмосферный разряд произошёл не далее как в пятистах метрах.

– Быстро заносите! Сейчас ливень хлынет! – донёсся со двора истеричный голос госпожи Популенковой.

Я скосил глаза и сквозь решётку на окне увидел, как трое грузчиков, спотыкаясь, спешно тащили к дверям необъятных размеров диван. Всё смешалось в доме Популенковых…

Ошибалась хозяйка. Воздух был настолько наэлектризован, что волосы на голове встали дыбом и потрескивали. При такой ионизации дождя не бывает. Бывает «сухая» гроза. Я, было, подумал отключить аппаратуру, но потом решил, что ничего страшного не произойдёт. В конце концов и от таких случаев она застрахована, а работать мне осталось максимум пять минут.

По модему я связался с компьютером шефа, однако доложить, что работа выполнена, не успел. Картинка на дисплее вдруг зарябила, а из окна в комнату хлынул поток оранжевого, мигающего электросваркой, света.

– Во, блин! – услышал я сдавленный вскрик Викентия и оглянулся.

За окном, точно напротив центра металлической решётки, висел в воздухе оранжевый мячик шаровой молнии. Висел, чуть покачивался, потрескивал, а снизу у него болтался тоненький ослепительный хвостик, рассыпающийся на конце искрами бикфордова шнура.

Я не успел ни удивиться, ни ужаснуться, как от шаровой молнии сквозь решётку протянулись два извилистых тонких разряда – один ко мне, другой к компьютеру, – и в то же мгновение шаровая молния ослепительно взорвалась.

Боль… боль, боль! Но почему не в голове, а в плече? Я с усилием открыл глаза и очнулся.

За окном серело. Лежал я не на полу дачи господина Популенкова, а на кровати в Люсиной квартире. И плечо болело вовсе не от разряда шаровой молнии, а потому, что на нём покоилась голова Люси. Левая рука затекла и закоченела, но я не пошевелился, настолько меня поразило лицо девушки. В погребке «У Ёси» оно было строгим, неприступным, в больнице – скорбным, потерянным, ночью на кухне – пустым и безжизненным, а сейчас… Сон преобразил его. У меня на груди спала умиротворённая, спокойная женщина. И очень красивая. Согнутое колено лежало на моём бедре, рука обнимала за торс, левая грудь, нахально выставив сосок, покоилась на моей груди. Она дышала ровно, и её сердце мерно билось в мою грудную клетку, словно пыталось достучаться до моего.

Вчера всё было по-другому. Я настраивал её, как опытный музыкант настраивает новую скрипку. Она не отталкивала меня, но и не отвечала на ласки, и каждый сантиметр тела приходилось завоёвывать. Стоило моим губам переместиться на сантиметр по её коже, как тело напрягалось, она крепко хваталась за мои руки и только через минуту расслаблялась, чтобы затем при моём следующем движении всё повторилось сначала.

– Ты не хочешь? – тихо спросил я и попытался отстраниться.

Люся не ответила, но снова её тело напряглось, и руки вцепились в мои, теперь уже не отпуская.

Игра длилась долго, пока, наконец, она не сдалась и ответила несмелым, робким поцелуем.

И сейчас, видя, как во сне она меня обнимает, чувствуя тепло её груди, стук её сердца, я вдруг страстно захотел её. Вот такую вот, сонную, податливую, полностью мне доверившуюся…

Но вдруг почему-то представилось, как в комнате загорается свет, и входит Владик. Чертовки отвратительно ощущать себя подлецом.

Аккуратно освободившись из объятий Люси, я встал, оделся и, растирая замлевшую руку, тихонько вышел на кухню. Свет включать не стал – сереющего за окном рассвета хватило, чтобы различить плиту и зажечь под чайником конфорку. Где-то я видел банку с растворимым кофе… Ладно, подожду, пока закипит чайник, тогда и найду.

Пошарив по карманам, достал мятую пачку и с удивлением обнаружил, что в ней осталась последняя сигарета. Странно, вроде бы вчера почти не курил… Неужто к «грызуну» добавился какой-нибудь «курилка», и теперь потихоньку «стреляет» у меня из кармана?

Глядя в сереющий небосвод за окном, я закурил, пустил в стекло струю дыма и вдруг услышал за спиной скрипучий голосок.

– Эй, ты, форточку открой! Паровоз!

Мороз пробежал по коже, но когда я обернулся, то уже предполагал, кого увижу. На столе в неверном свете газовой конфорки копошился возле тарелки с бутербродами вчерашний мультипликационный краб из телевизора. Кажется, он уже успел съесть половину бутербродов. Сразу вспомнился холодный взгляд с экрана телевизора мне в спину, когда я первый раз поцеловал Люсю. Позже ощущение чужого взгляда притупилось, но совсем не исчезло. Теперь понятно, кто всю ночь наблюдал за нами…