Текст книги "Путевые записки эстет-энтомолога"

Освещаемая солнцем сторона планеты была затянута густой белой облачностью, сплошь испещрённой спиральными бороздами вихревых потоков, будто на поверхности свирепствовали ураганы. При этом почему-то казалось, что и полный мрак на теневой стороне за линией терминатора тоже закручен вихревыми потоками. Планета не имела ни следов переменного биополя, свидетельствующих о наличии жизни, ни повышенного фона радиоизлучения, сопутствующего высокоразвитой технологической цивилизации. Тем не менее, не смотря на столь «агрессивный» внешний вид, никаких бурь, по свидетельству побывавших на Сивилле гостей, на поверхности не наблюдалось. Наоборот, почти все отзывалось о планете, как о сейсмически устойчивой, экологически благоустроенной, со стабильно-спокойной атмосферой, причём большинство приглашённых видели над головой безоблачное небо. Мнемоскопирование сознания некоторых гостей подтвердило их слова, из чего и был сделан вывод, что визуально наблюдаемая с космической станции планета представляет собой наведенную оптическую иллюзию, скрывающую настоящий облик Сивиллы. Выдвигаемые предположения о причинах, побудивших сивиллянок быть столь скрытными, не достигали даже уровня гипотез, поскольку не подтверждались мало-мальски достоверными фактами. Пожалуй, лишь одно предположение в какой-то степени приближалось к гипотетическим, но и оно было весьма шатким, поскольку технологии сивиллянок по преодолению пространства и времени оставалась для всех цивилизаций Галактического Союза тайной за семью печатями. Именно на тайне беспрепятственного перемещения без использования технологических средств в любом, в том числе и топологически нестабильном пространстве, а также идеально точных предсказаниях и пророчествах, свидетельствующих о возможности перемещения против вектора времени, зиждилось гипотетическое предположение, согласно которому время на поверхности планеты и время в её тропосфере разграничивалось многомиллионнолетним темпоральным сдвигом. Однако зачем это понадобилось сивиллянкам, гипотетическое предположение ответа не давало (мне было по душе полушутливое частное мнение одного из известнейших планетологов коллотопянина Эудина Криптрими, высказавшегося в том ключе, что сивиллянкам, как и всем цивилизованным гуманоидам, не нравятся, когда подглядывают в окна их дома). Вместе с тем это предположение не выдерживало никакой критики, поскольку в таком случае сканирование параметров планеты с космической станции показало бы и её массу, и спектральный анализ атмосферы, и в том числе темпоральные возмущения… Но все приборы показывали на месте видимого диска Сивиллы такой же глубокий вакуум, как и в окружающем космосе.

Попытка заслать к Сивилле автоматические зонды окончилась полным крахом. Двигаясь по направлению к планете, они уже в десяти тысячах километров от космической станции прекращали отзываться на команды и передавать какую-либо информацию, а, достигнув Сивиллы, сгорали в атмосфере, что подтверждалось визуально, но не регистрировалось никакими датчиками. То же самое, что и с автоматическими зондами, случилось и с двумя управляемыми элиотрейцами-добровольцами исследовательскими модулями, после чего и последовал известный ультиматум сивиллянок, требующий прекращения бессмысленных попыток несанкционированного посещения их планеты, так как в противном случае космическая станция будет ликвидирована.

Ценность этой информации для моего предприятия была нулевой, хотя я никогда не пренебрегал никакими, даже мифологическими, сведениями о месте намеченной экспедиции. Иногда бесполезная на первый взгляд информация оказывалась весьма кстати в экстремальных условиях. Ну что, например, мне могла дать информация об излишней наэлектризованности атмосферы Дауриты, на безводных плоскогорьях которой я охотился за экзопарусником экстра-класса радужником непарнокрылым? Казалось бы, ничего, кроме необходимости экипироваться в комбинезон из антистатической ткани. Но когда в результате землетрясения мой базовый лагерь оказался погребённым под гранитными глыбами обрушившегося в ущелье камнепада, мне удалось из обломков аппаратуры соорудить простенький атмосферный конденсатор статического электричества и с его помощью добывать воду из кристаллогидратных известняков, что помогло избежать смерти от обезвоживания и дождаться спасательной группы. Поэтому о том, лишние или не лишние сведения я накапливал, можно было судить только после окончания экспедиции. Обычно процент «лишней» информации после окончания охоты достигал девяноста процентов, но я никогда не жалел о потерянном времени на её сбор. В редких случаях, как на Даурите, эта работа окупалась сторицей.

Что касается Сивиллы, то здесь было гораздо больше вопросов, чем информации, и я, независимо от полученного приглашения, никогда бы не отважился на сафари, не имея твёрдой уверенности, подтверждённой неопровержимыми фактами, что это «спокойная и благоустроенная» планета.

Пожалуй, самым неясным и интригующим был вопрос о том, что же из себя представляют сивиллянки как раса? Почему они похожи именно на людей, почему показываются исключительно женщины, и никто никогда не видел мужчин? Косвенный ответ на все эти вопросы я получил совершенно с неожиданной стороны, но вовсе не из предоставленной на мой запрос документации Галактической службы безопасности, хотя документация тоже имела к этому отношение (несмотря на грозное название, ГСБ не является строго режимным учреждением, и более половины собираемой ею информации хотя и не подлежит широкому оглашению, не несёт на себе гриф секретности, поэтому некоторые документы и предоставляются частным лицам для ознакомления). Ответ я получил от сотрудника Галактической службы безопасности Аугицо Портасу, и был он настолько обескураживающим, что повлёк за собой лавину ещё более острых вопросов, ответов на которые не существовало.

Просматривая в кабинете Портасу распечатку конфиденциальных материалов о Сивилле, я наткнулся на копию иллюстрированного журнала Дейноциуры, где рядом со стереоснимком сивиллянки были размещены прекрасно выполненные карикатуры, изображающие сивиллянок с лицами дейноциурцев: с выпуклыми фосфоресцирующими глазами и загнутыми клювами. Фыркнув, я обратил внимание Портасу на эти карикатуры, но, странное дело, бортаец меня не поддержал.

– А вы уверены, что со стереоснимков на вас смотрит именно человеческое лицо? – серьёзно спросил он, глядя мне в глаза.

– А какое же ещё? – осторожно удивился я, ощущая себя в глупом положении.

Вот тогда-то бортаец и объяснил мне, что моментальные снимки живых существ связаны с оригиналом топологически-хронологическими координатами, поскольку являются его реальным отражением в конкретной точке пространства и времени. И если оригинал обладает абсолютными психокинетическими способностями, то на его фотографии любой гуманоид будет видеть себе подобного, причём в обличье, отвечающем самым высоким эстетическим критериям его сообщества.

Я не поверил, и тогда, собственно, Портасу и продемонстрировал свои уникальные мнемосенсорные способности, проведя эксперимент с фотографией Раудо Гриндо, произведший на меня ошеломляющее и одновременно гнетущее впечатление. Было в этом эксперименте нечто жуткое, атавистически пугающее, отчего в сознании непроизвольно проецировались призрачные фигуры средневековых ведьм и колдунов, прокалывающих иглами восковые фигурки своих врагов.

И сейчас, глядя на диск Сивиллы с гигантскими спиралями ужасающих ураганов в её атмосфере, я неожиданно подумал, что эта «негостеприимная» панорама в глазах иных гуманоидов может выглядеть совсем по-другому. Например, кроваво-красными светящимися разводами на белоснежном облачном покрывале тропосферы, означающими глобальный разгул вулканической деятельности на поверхности планеты. В общем, «в соответствии с эстетическими нормами конкретной цивилизации…»

Я отключил экран и отвернулся от пульта. Система жизнеобеспечения уже закончила уборку, и тогда за дело принялся я, полностью модифицировав внутренние помещения под планировку своей виллы в системе Друянова. И не только потому, что предыдущая планировка соответствовала запросам профессора Могоуши (чего, естественно, я стерпеть не мог), но и потому, что жить здесь предстояло долго, а в таком случае лучше проводить время в привычной обстановке. Конечно, габариты у модуля далеко не те, но кабинет, столовую, спальню, душевую и санузел я воспроизвёл почти в том же виде, что и у себя на вилле. Большего, надеюсь, мне не понадобится.

Проснувшись на следующее утро, я долго не вставал с постели. Лёжа на спине в полной амуниции, я отрешённо смотрел в потолок, и было лень повернуться, чтобы в левый бок перестал давить лежащий в кармане куртки блок электронной записной книжки, служившей своеобразным экспедиционным журналом. Знал, стоит мне поменять положение, как из другого кармана в другой бок упрётся ещё какой-нибудь прибор из минимально необходимого снаряжения. Так я и спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок как на крупной гальке, но вынимать что-нибудь из карманов опасался, поскольку не знал, каким именно образом сивиллянки заберут меня отсюда.

О переходе гостей с космической станции на Сивиллу ходило несколько противоречивых версий, но, скорее всего, все они были равноправны и имели реальное воплощение, поскольку основывались на свидетельствах непосредственных участников, хотя документальными видеосъёмками не подтверждались – время отсутствия на станции приглашённых гостей, по своей продолжительности доходящее иногда до года, вчистую исчезало из памяти системы жизнеобеспечения модулей. Принцип переброски гостей со станции на Сивиллу основывался на мгновенном телекинезе (физическую сущность которого не раскрыла ещё ни одна цивилизация Галактического Союза), а способ приглашения варьировался между двумя крайностями: когда сивиллянки появлялись на модуле, вели долгие разговоры с предполагаемым визитёром и лишь потом переправляли его на планету, и когда такая переброска осуществлялся без каких-либо предварительных переговоров, неожиданно и почти спорадически. Как по мне, так лучше бы моя переброска на Сивиллу осуществлялась по первой «крайности» – надеюсь, удалось бы уговорить сивиллянок переправить и мой багаж. Но готовым нужно быть ко всему…

Наконец я встал, умылся и прошёл в столовую, где заказал лёгкий завтрак. Гренки с джемом и какао, хотя благодаря стараниям побывавшего на станции монаха Барабека меню на кухне было столь обширным, что могло удовлетворить любого гурмана и сибарита. Меланхолично жуя гренки и прихлёбывая какао, я пронаблюдал на панорамном экране, как от станции медленно отходит фотонный корабль «Путник во мраке», унося домой профессора Могоуши. Волей-неволей мне приходилось встречаться с профессором на симпозиумах эстет-энтомологов, хотя при этом оба старались не замечать друг друга и избегать прямых контактов, однако то, что мы вот так вот, носом к носу, столкнулись здесь, было из ряда вон выходящим событием. Какие, порой, немыслимые зигзаги выписывает наша судьба…

При слове «судьба», промелькнувшем в голове, я словно очнулся и как бы новым взглядом окинул окружающую обстановку. Воссозданная по меркам моей виллы столовая показалась чужой, и иная, чем в окрестностях системы Друянова, звёздная панорама ещё больше подчёркивала, что я вовсе не дома. Знание, что отсюда невозможно связаться с кем бы то ни было, начало оформляться в почти материальное осознание полной изоляции от привычного мира на целый год (известны случаи, когда гостей забирали на Сивиллу только под конец их самовольного заточения на модуле станции, и такая перспектива меня не устраивала). Не проведя на модуле и суток, я уже начинал понимать профессора Могоуши – от вынужденного безделья можно и с ума сойти. Гнетущая пелена никогда ранее не испытываемой клаустрофобии сдавила сердце, начала обволакивать сознание. Сопротивляясь чисто животному атавистическому чувству, я попытался взять себя в руки. Насильно запихнул в рот последний гренок, допил какао и встал из-за стола. Чтобы не позволить меланхолии овладеть сознанием, нужно найти какое-то дело. Рукам или голове – без разницы. Ещё не зная, какое это будет дело, для рук или для головы, но твёрдо уверовав, что обязательно его найду, я направился в кабинет, открыл дверь и шагнул через порог.

6

Мир осени и грусти – именно такой предстала передо мной Сивилла. Со всех сторон до самого горизонта простиралась равнина с пологими невысокими холмами, покрытая ровным ковром стелющейся оранжево-красной травы. С блекло-зеленоватого без единого облачка неба светило неяркое солнце, в тёплом влажном воздухе ощущался запах прели и увядания. Кое-где в низинах замерли призрачные дымки неподвижного тумана – здесь не было ни ветерка и ни единого звука, как будто животный мир Сивиллы в осеннюю пору погружался в спячку, либо давным-давно вымер, либо его здесь никогда не было. Полное спокойствие и умиротворённость пейзажа демонстративно подчёркивали, что на этой планете ни с кем ничего случиться не может.

Все, кому довелось посетить планету, отмечали её тектоническую стабильность и экосферную благоустроенность, хотя каждый попадал в отличные от других условия, словно гостей размещали по разным климатическим зонам. Однако со времён открытия Сивиллы для посещения «климатических зон» насчитывалось столько, что хватило бы на сотню-другую планет, а одна просто не могла вместить.

Как я ни готовился к переходу со станции на планету, это событие произошло неожиданно и вопреки желаемому сценарию. Прав оказался суперкарго фотонного корабля «Путник во мраке», никто не собирался переправлять на Сивиллу моё снаряжение…

От резкой смены обстановки у меня закружилась голова, и я сел на траву, пытаясь как можно быстрее прийти в себя, чтобы собраться с мыслями. В теле ощущалась необычная лёгкость, словно я попал на планету с меньшей гравитацией, но в то же время краешком сознания понимал, что это не так. Головокружение быстро прошло, сменившись ясностью и чёткостью мышления, будто я помолодел лет на двадцать. Если прав монах Барабек, и загробный мир существует, то я хотел бы, чтоб моя душа оказалась там именно в таком состоянии.

Ощущение лёгкости в теле не исчезало, я машинально похлопал себя по карманам и обмер. Они были пусты – всё минимально необходимое снаряжение для ловли Moirai reqia исчезло без следа. А это означало полный крах экспедиции. Конечно, оставалась призрачная надежда поймать экзопарусника голыми руками (дважды на Сивилле ещё никому не удалось побывать), хотя ценность такого экспоната, не смотря на его уникальность, будет мизерной.

Странное дело, но осознание фиаско экспедиции было почему-то на втором плане, на первом по-прежнему оставалось тревожное чувство лёгкости тела. Причина крылась не в меньшей гравитации и не в пустых карманах – что-то произошло внутри меня: в организме, в сознании, – и от этого было не по себе. Внезапно я понял, что произошло – с головы вместе с введёнными в мозг электродами исчезла экранирующая сетка, а из тела все пять биочипов, внедрённых в нервную систему специально для экспедиции. Ни один из них не реагировал на моё тревожное состояние, ни один не отзывался на запросы – растворились в неизвестности так же бесследно и мгновенно, как снаряжение из карманов. Будто их и не было. И ещё я почувствовал, как в глубине сознания, на самом дне памяти исчезла некогда наглухо установленная переборка, и что-то тягостное и скорбное из моего далёкого прошлого, от которого я, казалось, навсегда отгородился, забыл о нём, запретил себе вспоминать, плескалось теперь тёмной жутью, готовой в любой момент возродиться.

Стараясь отвлечься, чтобы не позволить тёмной жути воспоминаний выплеснуться в сознание, я попытался настроиться на уравновешенный ход мыслей, и, кажется, мне это удалось. Что-что, а железную волю и выдержку я в себе воспитал. Без этих качеств в экспедициях делать нечего – порой только они позволяют выжить и достичь цели.

Спокойно и взвешенно проанализировав ситуацию холодным рассудком, я пришёл к выводу, что сивиллянки при моей переброске удалили из тела всё, что не присуще мне как биологическому виду. Иного объяснения я не видел – другое дело, зачем? Либо эти, с позволения сказать, протезы, не поддаются совместному с живым организмом телекинезу, либо сивиллянки преследуют какие-то свои, только им известные цели. Чтобы убедиться в своей правоте, я сел по-турецки, стащил с правой ступни бригомейскую кроссовку и внимательно осмотрел, а затем ощупал лодыжку. Косметический шрам исчез без следа, а на месте искусственного шарнира находился вполне нормальный костный сустав.

Увидев метаморфозу со стопой, я испытал нечто вроде сожаления. Сустав мне раздробили железные челюсти браконьерского капкана на Элиобере, где я охотился за экзопарусником Limbus subtilis, местный хирург, оперируя в полевых условиях, вставил искусственный шарнир, и уже через неделю я смог нормально ходить, а через две – бегать, ничем не уступая другим участникам экспедиции (тогда я ещё участвовал в многолюдных сафари, но уже давно рыщу по Галактике как волк-одиночка…). Позже, в реабилитационном центре восстановительной хирургии на Каллиопе, мне предложили регенерировать сустав, однако я наотрез отказался, так как процедура регенерации и последующее привыкание к выращенному суставу занимали около двух лет, а искусственный ничем не уступал естественному.

Замена сустава вроде бы подтверждала версию о невозможности моего совместного с протезами телекинеза, однако в неё никак не вписывались перенесенные одежда и обувь, а в противовес им – исчезновение снаряжения из карманов. На вторую же версию можно было списать всё, так как цели и задачи сивиллянок были по-прежнему неясны. И вряд ли когда-нибудь разъяснятся.

Так и не придя ни к какому выводу, я неторопливо обулся. Трава подо мной была излишне хрупкой, но не вялой, листья и стебли сочными, налитыми. Нет, отнюдь не осень царила на Сивилле. Цвет травы и запах прели невольно наводили на подобный вывод, но на основе земных стереотипов о чужом мире судить нельзя. Знать бы ещё, не пытаются ли сивиллянки судить обо мне по своим меркам? Как бы не оказаться, согласно пророчеству монаха Барабека, «жуком на булавке» в их коллекции…

«Про волка разговор, и он тут как тут» – кажется, так гласит славянская поговорка. Не успел я подумать о сивиллянках, как одна из них сконденсировалась из воздуха метрах в семи от меня. В солнечно-жёлтом балахоне, скрывающем фигуру и руки, с лицом мадонны, она зависла в нескольких сантиметрах над травой и посмотрела мне в глаза долгим понимающим взглядом. Будто знала обо мне всё и всё заранее прощала.

«Если бы такую встретил на Земле – женился», – попробовал съёрничать про себя, чтобы как-то воспротивиться её чарам. Но, кажется, чары всё же меня достали. Отнюдь не показалось ёрничанье забавным – чем дольше смотрел в глаза сивиллянки, тем более правдоподобной представлялась фраза.

– Здравствуй, Бугой, – тихо сказала сивиллянка, не открывая улыбчивого рта. Ни одна мышца не дрогнула на её лице, только показалось, что проникновенный взгляд пыхнул голубым светом и перевернул мне душу.

– Здравствуй… – сказал я, сцепивши зубы и пытаясь усилием воли противиться её парапсихологическому воздействию. В какой-то степени это удалось, и слово «богиня» так и не сорвалось с губ.

Мне показалось, что она пытается ненавязчиво проникнуть в моё сознание, и я, сконцентрировав волю, напрягся из последних сил, чтобы не допустить в свои мысли никого постороннего. Будь по-прежнему на голове экранирующая сетка, я бы легко с этим справился, сейчас же приходилось напрягаться до потемнения в глазах. И вряд ли бы что получилось, но неожиданно давление на мозг исчезло, и я понял, что попытка овладения мои сознанием отменяется. И почему-то был уверен, что больше никогда не повторится.

– Вот и осуществилось одно из твоих желаний – ты на Сивилле, – сказала сивиллянка. – Ты доволен?

– Нет, – твёрдо сказал я, вытирая испарину со лба. Нелегко далась борьба за свободу сознания. Но этого мне было мало – не для того сюда прибыл, чтобы заниматься мыслеборьбой.

– Почему?

Вопрос прозвучал задушевно, участливо, но я понимал, что неискренне. Знала она всё: что было, что есть и что будет. Видела прорицательница наперёд предстоящий диалог. Однако я не знал будущего и отступать не собирался.

– Потому, что со мной нет ловчего снаряжения. Помоги доставить сюда контейнер.

– Он тебе не понадобится, – возразила она, точь-в-точь повторяя слова суперкарго фотонного корабля. – Ты без него найдёшь здесь то, что ищешь. То, ради чего ты сюда прилетел.

– Экзопарусника? Как же я его поймаю без ловчих снастей?

– А ты уверен, что ищешь именно его?

Она снова не открыла рта, и тогда я впервые подумал, что сивиллянка свободно читает мои мысли и уже давно обосновалась в моём мозгу. Впечатление состоявшейся мыслеборьбы и моей победы, скорее всего, было самообманом, чтобы успокоить бунтующее сознание.

– В своих желаниях и стремлениях я конкретен, – жёстко отрубил я.

Но сивиллянка лишь загадочно усмехнулась.

– Не всё так просто, как тебе кажется, – прозвучал в голове её голос. – Хочешь узнать свою судьбу?

А вот этот вопрос разозлил меня до крайней степени. Прорицательница, чёрт тебя побери! Не надо путать меня с идиотами, которые прилетают на Сивиллу ради столь никчемного желания.

«Если ты умеешь читать мои мысли, то ты знаешь, чего я хочу», – зло подумал я.

– Знаю, – сказал голос. – Это ты не знаешь.

– Хотеть, но не знать, чего хочешь, удел душевнобольных, – отрезал я.

– Смотря что понимать под душевной болью, – загадочно переиначила она.

Я не нашёлся, что ответить. Диалог пошёл по пути, который был мне крайне неинтересен.

И тогда сивиллянка меня отпустила.

– Ладно, – сказала она. – Ты ещё не готов к пониманию. Ты прилетел сюда в экспедицию? Так иди, ищи Moirai reqia – царицу своей судьбы.

В этот раз она переиначила название экзопарусника, зачем-то акцентировав его на моей личной судьбе, и тут же растаяла в воздухе, будто её и не было, а только привиделась. А я продолжал сидеть на багряной, псевдоосенней траве, глупо таращась на то место, где только что видел сивиллянку. Гостеприимный народ, нечего сказать!

Откуда-то налетел порыв лёгкого ветра, веером прошёлся по траве, по моим волосам. И я чуть не вскрикнул от неожиданного ощущения. Наверное, подобную гиперосмию испытывают люди, впервые начисто выбрившие голову. Мои же ощущения после удаления сетки психозащиты были значительно острее. Создавалось впечатление, что я лишился не только экранирующей сетки, или волос, как бритоголовый, но также скальпа и свода черепа, и теперь оголённый мозг пульсировал на открытом воздухе. Осторожно, боясь оказаться правым, я потрогал пальцами голову. Нет, всё в порядке: череп, кожа, волосы – всё на месте, однако неприятное ощущение оголённости мозга продолжалось, и его пульсация толчками крови отдавалась в висках и глазных яблоках, доводя до слепоты.

Ходить на модуле космической станции в кепи я не догадался, но выход из создавшейся ситуации нашёл, натянув на голову капюшон куртки. Тонкая ткань обтянула голову, и создалось впечатление, что на место трепанации черепа наложили заплату. Тем не менее, почувствовал облегчение, пульсация в висках уменьшилась, давление крови на глазные яблоки начало спадать, возвращая зрение.

– И в каком же направлении мне прикажете идти? – оглядываясь по сторонам, задал я в пустоту риторический вопрос. Со всех сторон меня окружал единообразно ржавый пейзаж волнистой низменности.

«Осмотрись внимательней, и сам поймёшь», – неожиданно пришёл ответ прямо в сознание.

Я встрепенулся, но сивиллянки рядом не увидел. Не существовало для неё расстояний в разговоре со мной. Однако я в таком ключе вести диалог не хотел. Неприятно ощущать себя подопытной крысой в лабиринте, которую направляют к выходу, похлопывая тросточкой по бокам.

Поднявшись на ноги, я ещё раз огляделся по сторонам, затем запрокинул голову и посмотрел на неяркое солнце. За время разговора с сивиллянкой солнце продвинулось по небу, и я легко определил, где восток, а где запад. Наконец-то появились хоть какие-то ориентиры в этом мире.

Свет солнца не резал глаза, как на Земле, поэтому мне и удалось разглядеть вокруг его диска странное гало. Пять маленьких солнышек медленно вращалось вокруг светила. Я задержал взгляд, пытаясь получше рассмотреть странное оптическое явление, как вдруг заметил, что гало, продолжая вращаться по часовой стрелке, смещается к западу. Край гало пересёк солнечный диск, и вращающийся круг из пяти ярко-жёлтых точек, словно оторвавшись от своего источника, выплыл на чистое небо.

Сердце обмерло в предчувствии. Я зажмурился, наклонил голову, помассировал веки, а затем снова посмотрел на небо. Даже не обладая орлиным взором, я распознал в смещающихся к западу пяти солнечных точках хоровод Moirai reqia. Вроде бы они кружили очень высоко, чуть ли не на границе тропосферы, однако могли оказаться и значительно ниже – не зная их истинных размеров, легко ошибиться в перспективе. Но в том, что это именно хоровод удивительных экзопарусников, я не сомневался. Рисунок гениального меступянина на клочке бумаги навсегда отпечатался в памяти, и вращающиеся по кругу далёкие золотистые пятнышки повторяли его контуры один к одному в пяти экземплярах.

С трудом оторвав взгляд от плывущих по небу экзопарусников, я внимательно осмотрел небосклон и к своему удовольствию обнаружил ещё несколько таких хороводов. Какая-то система в их расположении на небе отсутствовала, но все они медленно плыли на запад, и направление движения сходилось клином в одну точку на горизонте.

«Вот и определилось направление пути», – подумал я и, не раздумывая, зашагал на запад. Только в этот раз обычной уверенности, что непременно добуду желанный экземпляр, у меня не было. Была лишь призрачная надежда.