Текст книги "Камчатские экспедиции"

По внешнему виду и росту они напоминали жителей Курильских островов, с тем лишь отличием, что все их тело было покрыто довольно длинными волосами. Он угостил их водкой и сделал им подарки из различных мелочей, которые они приняли самым дружелюбным образом. Они носили длинную одежду, сшитую из пестрых лоскутков шелка самого различного цвета, но ходили босиком.

Судя по одежде, можно полагать с полным основанием, что они имели сношения с японцами. На лице у них были черные бороды, а у стариков бороды совсем седые. У некоторых в ушах были вдеты серебряные кольца; говорили они, конечно, по-курильски. Их суда также совершенно похожи на курильские. Увидев на борту живого петуха, они все стали на колени, сложив обе руки над головой, низко поклонились ему; также поклонились они до земли за полученные подарки.

Вполне вероятно, что острова, расположенные между Камчаткой и Японией, от 51° до 44° северной широты, составляют одну группу Курильских островов, а числом они, крупные и малые, составляют свыше тридцати островов.

9 июля Шпанберг отошел от этого острова и лишь с большим трудом сумел выбраться оттуда. Впереди он видел песчаные мели, на которых разбивались большие волны; ему удалось пройти там на глубине трех, четырех и пяти саженей. Вследствие противных ветров на глубине семи саженей ему пришлось бросить якорь.

В общем, только через несколько дней ему удалось выйти в открытое море; проходили на глубине десяти, одиннадцати, двенадцати и четырнадцати саженей. Вследствие вредных испарений, наблюдавшихся в этих местах, многие из состава экипажа заболели. На своей карте Шпанберг назвал этот остров Фигурным[39]39
  Остров Фигурный, открытый Шпанбергом во время изучения Курильской гряды в 1739 г., в 1796 г. был переименован: по имени первооткрывателя. Однако его старинное название – Шикотан – применяется до сих пор. До 1855 г. этот остров принадлежал России, затем по японо-российскому Симодскому трактату перешел к Японии вместе с остальными южными Курилами, а в 1945 г. после поражения Японии во Второй мировой войне – вошел в состав СССР.


[Закрыть], а бухту – Пациенция (бухта Терпения), так как им пришлось перенести там много трудностей, и немалое число его людей вскоре после этого умерло от болезней.

На карте Шпанберга, составленной на основании его личных наблюдений, а не по показаниям третьих лиц или по предположительным данным, указан целый ряд островов Курильской группы, вытянутых на небольшом расстоянии друг от друга, начиная от самой Камчатки, почти по прямой линии, в направлении к SSW до 43° – 44° северной широты.

Упомянутый выше остров Фигурный лежит примерно на 43° северной широты и настолько дальше к западу от прочих, что Япония находится прямо к югу от него. При этом вблизи расположены еще несколько больших островов, которые составляют как будто большую землю, так как одни острова, видимо, соединяются с другими.

Капитан Шпанберг не признал, однако, эти острова так называемой землей Иездо и не внес этого названия на свою карту, так как подробных данных об этой земле ему собрать не удалось, а ограничиться сообщением непроверенных сведений он отнюдь не желал; это значило бы подкреплять старые небылицы новыми.

Все же я лично остаюсь при твердом убеждении, что если только существует в этих местах земля, называемая Иездо, то это не может быть не что иное, как эти острова, равно как и вся цепь Курильских островов, которую тоже можно разуметь под этим наименованием.

Если бы где-нибудь существовала еще другая земля Иездо, то ее обязательно нашли бы в эту экспедицию; ведь на ее розыски не пожалели никаких трудов, ее искали три года подряд как на юго-востоке, так и на юго-западе, а не нашли ничего, кроме названных островов. При отправлении экспедиции нам было прислано несколько набросков профиля этой земли Иездо, видимой со стороны моря, с указанием названий отдельных ее местностей, обозначением рейдов и гаваней и даже глубин.

Я полагаю, что господам составителям этих профилей все это привиделось во сне или что они были введены в заблуждение своим легковерием и чужими рассказами, так как во всем этом обнаруживается столько же правды, сколько в существовании мнимой земли Хуана де Гамы, о чем речь будет впереди при описании нашего американского путешествия.

Не нужно особых усилий и не требуется большой учености, чтобы, сидя в теплом кабинете, на основании отрывочных сообщений и произвольных догадок вычертить подобные карты. С таким же успехом, живя в самой северной части Лапландии, я мог бы назвать по имени дитя, родившееся накануне у мыса Горн или у Магелланова пролива, и если бы кто-нибудь назвал меня обманщиком, – что, мол, дитя называется иначе, – то я мог бы ему ответить: не веришь – поезжай сам туда и спроси.

Ведь нельзя никого обвинить в обмане, не уличив его в том, что он сказал неправду, и только тогда обнаруживается вранье. Выдавая ложь за истину, я уверял бы в правдивости своих слов, полагая, что пройдет ведь много времени, пока ложь моя обнаружится, а между тем я могу умереть и, следовательно, вовсе не услышу, как меня будут бранить за ложь. А у живых эта ложь навсегда остается в памяти.

Возвратимся, однако, к плаванию капитана Шпанберга. Отойдя от острова, он плыл по большей части к западу и отчасти к югу и 23 июля увидел впереди справа землю, расположенную на 41°22' северной широты. Были видны также три японских судна, плывшие к западу. Капитан Шпанберг отдал приказание всем своим судам приготовиться к обороне и быть готовыми немедленно вступить в бой в случае, если на них последует нападение.

Он принял эту землю за остров Матсумаи, как это и было на самом деле; ему пришлось ранее слышать, что японцы в этом месте содержат сильный гарнизон и большой флот. На берегу было видно несколько высоких вулканов, а в море много скал, выступающих из воды.

Шпанберг приблизился к берегу и стоял там до 25 июля, когда ему показалось, что он подошел уже очень близко. Он не решился стать там на якорь, но отправился в обратный путь на Камчатку. 15 августа он пришел к устью реки Большой, куда зашел, чтобы дать небольшой отдых своим людям; 20 августа ушел оттуда, а 29-го, как указано выше, бросил якорь в Охотске. Других известий об японской экспедиции я не получал.

Рапорт М. П. Шпанберга В. И. Берингу о плавании в Японию

1739 г., сентября 8.

Высокоблагородному г-ну капитан-командору Ивану Ивановичу Берингу рапорт

По силе ее императорского величества указу и по данным инструкциям о поверенном мне вояже вашему высокоблагородию объявляю:

Об отправлении моем означенного вояжа, что изобретено нами, сколько и каких островов в бытность нашей кампании на море прошлого 1738 года, також что учинено и какое было мною отправление с прибытия моего на Большую реку от 18 августа 1738 года мая по 21 число сего 1739 года вашему высокоблагородию приятно от нас рапортом предложено.

И сего 1739 года мая с 21 числа с Божиею помощью от Большерецкого устья на четырех морских судах под командою моею в море отправились. И в Курильских островах, взяв с собою для толмачества японского и прочих островных жителей языка, и от тех Курильских островов июня 1 числа пошел в путь свой, от которых имел генеральный курс SWtW. И того же июня 16 числа пришел Божиею помощью и счастьем ее императорского величества, усмотрели берега японской земли, которые от нас лежали R северный угол OtN, южный угол S и StW, расстоянием от северной 10, южной – 15 верст, и лавировали под японскими берегами июня 22 числа, доходив до широты около 37°, а осмотрели жилых мест довольное число и множество людей. И по тем берегам имеются заливы, где можно стоять на якоре большим судам без опасения, також имеются пашни и посеяны хлебом, да из жителей японских было у нас на судах довольное ж число. И от того места пошел к островам, которых нами найдено довольно.

А июля 24 числа прийдя до широты 41°25' к острову Матмаю, который лежал от нас на румбы NNW расстоянием 26́ и на SW – 2́, WtN – 6́, N – 4́, SWtWtSSW – 6́, SSO – 28́. И от реченного Матмая-острова июля 25 числа поворотился и пошел к Большерецкому устью. Имел генеральной курс NOtO1∕2°. И в бытность нашу у японских берегов, так и у Матмая-Острова, видели японских множество судов, а о строении тех судов, так и о жителях, какое у них обыкновение и что мы видели, о том впредь от нас вашему высокоблагородию ясно рапортом объявлено будет. А дубель-шлюп «Надежда», на который определен от нас мичман Алексей Шельтинг, прошедшего июля 31 числа в ширине 44° в 24́ за великим и густым туманом и большим штормом близ Фигурного острова от меня отлучился в правой стороне, а мы были ниже к ветру в левой стороне, и знатно, что он имел опасение от островов, и свалило его к Камчатской Лопатке, и надеюсь, что он пришел на Большую реку или уже обретается в пути к Охотску.

И о вышеописанном, ваше высокоблагородие, соблаговолите быть известны.

От флота капитан М. Spangberg. Корабельный писарь Роман Калугин.

Глава 9

О наших приготовлениях в Охотске после отправки японской экспедиции, об отъезде оттуда и переходе на Камчатку и что при этом случилось. Описание Авачинской бухты.

До сих пор я описывал отдельные экспедиции, входившие в состав так называемой Камчатской экспедиции, в той мере, как мне удалось получить сведения о них и в целях лучшего определения задач нашей экспедиции. Перехожу теперь к последней, третьей и главной задаче нашей экспедиции – к плаванию американского отряда ее, с которым я сам лично проделал весь путь от начала и до самого конца.

Я буду поэтому иметь возможность несколько подробнее остановиться на ходе этой экспедиции, на сделанных ею открытиях, происшедших несчастных случаях, испытанных ею бедствиях и опасностях.

После отправления в 1738 году японской экспедиции (о чем рассказано в восьмой главе) мы остались с таким малым запасом продовольствия, что до следующего 1739 года могли оставить у себя для продолжения постройки судов лишь каких-нибудь двадцать плотников, а всех остальных должны были отправить к складу на реке Урак и к Юдомскому Кресту, с тем чтобы перебросить оттуда как можно больше провианта, и таким образом для нас бесплодно пропал целый год.

Все же и с немногими оставшимися в Охотске людьми работа продвигалась вперед, так что большая часть деревянного остова судов, а частично и обшивка были готовы.

Когда же в 1739 году удалось благополучно перебросить по Ураку в Охотск более сорока судов с провиантом под командой капитана Чирикова, а в 1740 году такая же перевозка была выполнена под моей командой, то мы в течение этих двух лет уже могли содержать на месте почти всех наших плотников, в числе около восьмидесяти человек, а кроме того, кузнецов, слесарей, парусников и тому подобных рабочих, и наша работа стала продвигаться очень успешно.

Вместе с тем, мы старались не оставлять в Охотске лишних людей, а направляли всех, кроме необходимых для охраны, на Урак и Юдому, всего в количестве около ста двадцати человек. Они должны были получать продовольствие на месте и понемногу также помогать перевозке провианта в Охотск, так как нашей главной заботой оставалась все время перевозка.

В 1740 году состав нашей экспедиции был усилен еще двумя офицерами, а именно Иваном Чихачевым и флота мастером Софроном Хитрово; они должны были заменить в экспедиции захворавших и уволенных в отпуск офицеров.

Закончив, наконец, полностью постройку наших судов и снабдив их довольно хорошо провиантом и всеми необходимыми припасами, мы вышли из Охотска 8 сентября 1740 года под командой капитан-командора Витуса Беринга на пакетботе, названном «Святой Петр», на который я был назначен старшим лейтенантом.

Другой пакетбот был назван «Святой Павел» и шел под командой капитана Алексея Чирикова. С нами шло также два судна с провиантом, которые должны были следовать до Камчатки и там выгрузиться, чтобы на будущий год при отправке в плавание мы не испытали задержки по причине нехватки продовольствия.

Наш курс был направлен к SO1∕2° прямо на устье реки Большой, куда мы прибыли 20 сентября и бросили якорь на рейде на глубине тринадцати саженей. По обсервации широта оказалась 52°40' северная, а долгота 12°49' восточная от Охотска.

Оба наших судна с провиантом вошли в устье реки Большой, где должны были разгрузить все привезенные припасы, так как в такое весьма позднее время года им нельзя было обойти вокруг южной оконечности Камчатки. В отношении этих судов мы не хотели также допускать ни малейшего риска, так как случись с ними какая-нибудь малейшая авария – и мы погубили бы плоды всех наших стараний, не достигли бы цели нашего путешествия и не выполнили бы поставленной нам задачи.

Мы и сами с обоими нашими пакетботами охотно стали бы в самой реке, но глубина воды на барах в устье реки была так невелика, что нашим судам прохода туда не было, а потому мы были вынуждены плыть в Тихий океан. Мы прошли между южной оконечностью Камчатки, называемой мыс Лопатка, и самым северным из Курильских островов.

Ширина пролива составляет там больше немецкой мили, а длина его – около половины мили. Как раз посередине, но несколько ближе к Камчатке, лежит большой каменный риф, на котором виден прибой. Этот риф можно обойти южным или северным проходом, однако обычно предпочитают обход с юга, так как там проход шире.

Проходы направлены с востока на запад. Я не могу не рассказать здесь, что с нами случилось при проходе этого места, так как за всю мою жизнь (а я ведь почти сорок лет плаваю в море) мне никогда не приходилось подвергаться такой серьезной опасности.

Мы вошли в пролив при попутном западном ветре и при большой волне. Так как мы не имели сведений о том, какой в этих местах прилив и отлив, и, следовательно, не могли правильно рассчитать время прохождения пролива, то случилось так, что мы попали в самую узкую часть пролива как раз в новолуние и как раз в такое время, когда приливная волна направлена с востока на запад.

Она оказалась настолько яростной и мощной, что мы почти в течение целого часа, пеленгуя по берегу, не могли отметить ни малейшего продвижения судна вперед. Волны перекатывались через корму судна и, разбиваясь в пену, скатывались с обеих сторон через фальшборты.

Судовая шлюпка, шедшая на буксире у нашего корабля и привязанная на конце кабельтова длиной в сорок саженей, была подброшена волнами и ударилась о корму корабля, не без повреждения, конечно, как корабля, так и шлюпки; не раз шлюпку чуть не бросало на палубу нашего корабля. В это время глубина под килем судна составляла около десяти-двенадцати саженей.

Я очень сомневаюсь, однако, оставалось ли под кормой корабля глубины больше трех саженей от дна в те моменты, когда корабль опускался с волной до самой низкой точки. Мы опасались в то же время, как бы не рухнула наша главная мачта, так как ветер крайне усилился, а идя не по ветру, мы могли пользоваться только фоком и грот-марселем.

Все наши усилия были направлены на то, чтобы держать судно по ветру, так как, попади мы между волнами в поперечном положении, нам не было бы спасения. Когда сила первой приливной волны немного уменьшилась, мы начали понемногу ползти с места и, наконец, оказались вне всякой опасности.

Наши товарищи, которым пришлось пройти это место спустя приблизительно часа полтора после нас, не испытали при проходе его ни малейших затруднений. Отсюда совершенно ясно видно, что все это затруднительное положение возникло для нас только в момент первой встречи обоих течений, так как уйти обратно мы не могли из-за сильного западного ветра и большой волны, а продвижению вперед мешало сильное восточное течение.

Если бы в этот момент руль или паруса получили какое-нибудь повреждение, мы, несомненно, пропали бы без малейшей надежды на спасение.

Пройдя, таким образом, 26 сентября пролив и определив по счислению, что южная оконечность Камчатки расположена на 51°30' северной широты, мы продолжали идти курсом на северо-запад по направлению к Авачинской бухте. Слева от нас виднелись сплошь горы. Шли мы на большой глубине. 27 сентября подошли к Авачинской бухте, однако тут встретили густой туман и штормовую погоду, так что входа в бухту не могли разглядеть.

Мы были вынуждены поэтому снова выйти в море. Там нам пришлось перенести сильный шторм с грозой; лодка, которая шла на буксире у нашего судна, погибла при этом, по всей вероятности из-за повреждений, полученных ею в проливе, когда ее ударяло о борт нашего корабля, как о том рассказано выше.

Наконец 6 октября 1740 года удалось войти в Авачинскую бухту и в тот же день стать на место зимовки, которое мы назвали Петропавловским портом, поскольку оба наших судна, носившие имена святых Петра и Павла, были первыми кораблями, которые воспользовались этой гаванью.

Петропавловская гавань расположена на 53° северной широты и 127°45' восточной долготы от Санкт-Петербурга; вход в Авачинскую бухту расположен примерно на восемь или десять минут южнее, а ширина этого входа равна приблизительно трем или четырем сотням саженей.

При следовании средней частью входа курсом NNW и NWtN глубина фарватера равна восьми, девяти, десяти и одиннадцати саженям, при песчаном грунте; плавание по нему совершенно безопасно во всех отношениях. Следует, однако, иметь в виду, что при входе в гавань, с правой стороны по фарватеру, лежит несколько подводных камней, на которых глубина составляет не более девяти футов; этих камней следует опасаться.

Длина бухты равна трем или четырем немецким милям, ширина примерно такая же; бухта отлично защищена от всех ветров, только ветер с SOtS проникает со стороны моря через расщелину между горами. В Петропавловской гавани с удобством могут разместиться на зимовку до двадцати кораблей.

В случае необходимости вполне возможен проход туда без якорей и снастей, так как грунт там совершенно мягкий, а гавань настолько защищена, что никаких аварий опасаться не приходится. При юго-восточном и северо-западном ветрах в новолуние и полнолуние бывают сильные приливы с подъемом воды на восемь-девять футов.

В этой же бухте есть еще три гавани, где может безопасно стать на зимовку большое количество кораблей. В начале мая возможен выход оттуда в море без особого труда и без особых препятствий со стороны льда, так как сама бухта никогда полностью не замерзает. Короче говоря, это наилучшая гавань, которую мне приходилось когда-либо видеть в своей жизни.

Повсюду имеется также в изобилии пресная вода; наилучший источник воды находится далеко в глубине бухты – в виде впадающей туда речки, остальные источники вытекают из болот, и вода в них не так хороша. О существовании бухты нам было известно, конечно, и ранее, однако мы не знали, имеются ли там такие места, в которых возможна зимовка.

Для выяснения всех этих вопросов в 1739 году был послан на разведку Иван Елагин, в то время штурман, ныне капитан-лейтенант, – толковый моряк и храбрый офицер. К нашей радости, он привез нам оттуда очень подробное донесение. Он построил там дома и склады, в которых мы могли на время зимовки разместиться со всей нашей командой.

Рапорт Витуса Беринга в Адмиралтейств-коллегию об отправлении штурмана И. Елагина на боте «Св. Гавриил» на Камчатку для описания побережья от Большой реки до Авачинской губы

1739 г., октября 10.

В Государственную Адмиралтейскую коллегию рапорт

Прошедшего сентября 4 дня сего 1739 года охотской командир Григорий Скорняков-Писарев письменно требовал бота «Гавриила» для посылки и перевоза на Камчатку ясачных сборщиков и купеческих людей. По которому требованию в общем собрании с г-ном капитаном Чириковым и с лейтенантом Вакселем имели рассуждение, понеже, как известно, что на Камчатке, кроме Авачинской губы, к отстою морским судам безопасных мест нет, да и о той подлинного известия не имеется, а в какой она глубине состоит и можно ль построенными для нашего вояжа пакетботами в ту губу войти и зимовать, ибо прежде сего в ту губу с моря судами не вхаживали. А подпоручик, управляющий геодезистскую должность, Иван Свистунов (который для вымеривания оной губы послан был с подштурманом Родичевым еще прошлого 1737 года) по прибытии в Охотск, в команде капитана Шпанберга, сего 1739 года сентября 8 дня рапортом объявил, что оную-де губу описывал и вымеривал он, Свистунов, собою один, о чем в Государственную Адмиралтейскую коллегию того ж сентября 10 дня и рапортовано, при котором рапорте и описание той губы предложено. Токмо на том утвердиться невозможно, того для ибо оной Свистунов имел описание с берега. К тому ж при оной губе надлежит быть для житья служителям строение, також и для клажи провианта магазинам, да и от Большой реки до означенной губы морской берег и поныне еще не описан.

И для вышеозначенного резона с общего согласия определили бота «Гавриила» к Охотскому правлению не отдавать, а отправить оный бот от экспедиции и командиром определить штурмана Елагина, который и отправлен того ж сентября 29 дня, и при нем штурман Василий Хметевской, гардемарин Яган Синт, матрос и прочих чинов – 9, всего 12 человек. И провиантом удовольствован морским – на 3, сухопутным – на 7, иным – на 10 месяцев. Да ему ж, Елагину, велено взять вдобавок к сухопутному провианту на Камчатке из экспедиционных оленей – 5. А к охотскому командиру того ж сентября писано, чтоб он прислал ясачных сборщиков и купеческих людей с именным реестром, которых определено будет перевезть на Камчатку. А за перевоз с купеческих людей, что надлежит по указу, брал бы деньги, токмо сколько у купеческих людей по весу товаров и что собрано будет за тот перевоз денег, экспедицию уведомил. Також к оному командиру писано, чтоб послал к управителям камчатских острогов ее императорского величества указы, дабы по требованию штурмана Елагина исполняли. И по тому требованию оный командир, сколько для исправления дел служилых людей от него на Камчатку отправляется, також и купеческих людей, кои желают на Камчатку переехать с их кладью, прислал именной реестр, по которому реестру на оном боте и отправлены. А кто именно служилые и купеческие люди и что при них весом клади, при сем предлагается реестр. А денег за перевоз взято охотским командиром у купеческих людей с их клади за 463 пуда за 9 фунтов по полтине за пуд, итого 231 рубль 61 с четвертью копейки; да с тех же купцов и промышленных людей – с человека по полтине, итого 9 рублей, всего денег – 240 рублей 61 с четвертью копейки.

А вышереченному штурману Елагину определено инструкциею, чтоб по прибытии к Большой реке порученный в его команду бот «Гавриил» поставил в удобное место, дабы чрез зиму ото льда и прочего какого повреждения не учинилось, и идти ему зимним временем от Большой реки по берегу до Авачинской губы. И для того пути требовать в провожатые от тамошнего управителя двух человек служилых людей, и тот берег описать, и ежели явятся против берега острова, те положить на карту. И по прибытии к той губе, ежели ему, Елагину, самому идти будет некогда, то послать кого от себя на Камчатку, и велено, как река Камчатка ото льда очистится, то устье той реки вымерять. Також и заготовленный на морское судно лес осмотреть по данному ему реестру, будет ли того леса на строение судна, которому длиною надлежит быть в 54 фута, шириною в 15 футов, глубиною в 6,5 фута. А буде ж из того заготовленного леса некоторые деревья явятся за гнилостью негодны, то число леса велеть заготовить тамошними служилыми людьми, которых велено ему требовать от тамошних управителей. А ему, Елагину, по описанию того берега, от Авачинской губы возвратиться паки к Большой реке и по вскрытии рек, ежели имеется в готовности к вояжу нашему в морской провиант рыба, и рыбий жир, и вино, то погрузя в бот, и требовать для того пути 8 человек служилых людей и идти на боту к Авачинской губе и ту губу вымерять и описать с обстоятельством, можно ли в ту губу пакетботами войти и в зимнее время без опасности зимовать.

И по описанию той губы с порученным ботом идти паки к Большой реке, где и ожидать нас. А ежели понадобятся ему на проезд в зимнее время подводы, а хотя на Камчатке лошадей и не имеется, однако ж ездят на собаках, то требовать от тамошних управителей и счислять столько собак в подводу, сколько могут 15 пудов везти. За которые подводы платить подводчикам указанные прогонные деньги, а именно за каждую подводу по деньге на версту, чего ради и отпущено с ним 30 рублей денег да китайского табака 20 фунтов. И велено ему, Елагину, ежели кто из подводчиков пожелает взять табаком, то таким давать по расположению по цене, по чему на Камчатке табак продается, а а записку в расход денег и табака дана прошнурованная книга.

W. Bering.