Текст книги "Отличники от других… Вторая четверть"

– Свежая мысль, – поддержала Оксана. – А завывания атеистов о том, что Бога нет, потому что нет доказательств его существования, есть ложь и подтасовывание общеизвестных фактов.

– Потрясающе! Молодцы! Ваша математическая логика завела вас в тупик. Этим пользуются западные философы и идеологи, стараясь посеять у советских граждан сомнения в верности курса Партии, исключившей из жизни религию и Бога, как мешающие комсомольцам понятия. – Неожиданно близко раздался голос нашего комсорга.

Я и не заметил, как Юлия материализовалась между нами, стоя в проходе и держась за спинки кресел. Весь вид и тон её говорил о решимости защищать свои идеалы здесь и сейчас. Явственно звучали стальные, словно рельсы узкоколейки, нотки возмущения.

– О! Юпитер, ты гневаешься – значит, ты неправ! – констатировал Сёма, с улыбкой разглядывая комсорга.

– Раз вы так легко перенимаете влияние Запада, ваша комсомольская организация работает из рук вон плохо! – не растерявшись, продолжила девушка.

– Дорогая! Из жизни нельзя исключить очевидное, – ничуть не смутившись, отвечал Семён. – Можешь зажмуриваться сколько угодно, завидев купола Православных храмов, но они от этого никуда не денутся.

– Замолчи! Комсомолец, называется… – презрительно процедила Юлия.

– Прощаю, ибо не ведаешь, о чём говоришь, – парировал молодой человек, явно забавляясь словесной дуэлью. – Я не комсомолец, слава Богу!

– Как это? – не поняла собеседница.

– Просто. Подумал в четырнадцать лет, зачем забивать голову «Моральным кодексом строителя…», когда в Библии о тех же ценностях и стандартах поведения гораздо интереснее написано? И не стал заявление писать.

– Значит, и Библию почитываешь? – с убийственным холодом продолжила она.

– Со всем вниманием и пиететом к старинному изданию. Но ты бы сказала: «зачитал до дыр», – улыбнулся он. – Мой тебе совет, красавица: Будь проще, и к тебе потянутся люди.

Не зная, что ответить, Юлия бросила на молодого человека пристальный взгляд, который должен был испепелить еретика на месте, резко развернулась и, хватаясь за кресла, скрылась в полумраке раскачивающегося салона «Икаруса».

Мы не смогли удержаться от смеха, провожая несостоявшуюся собеседницу и, как мушкетёры, одновременно с Оксаной хлопнули по крепкой ладони Семёна. Продолжая увлечённо спорить и обсуждать оказавшиеся важными для нас темы, даже не заметили, как автобус миновал длинный мост через Днепр, широкий освещённый проспект, несколько светофоров и поворотов и остановился у перрона автовокзала.

– Итак, ребята! Добро пожаловать в Днепропетровск! – объяснила нашу остановку Инга Стéфановна, включив громкость динамиков на максимум, чтобы разбудить спящих экскурсантов. – Сейчас мы организованно выходим, ничего не забываем и забираем свои вещи из багажника. Говорим водителю «Спасибо!» и «До свидания!». Через пятнадцать минут жду вас у выхода к железнодорожному вокзалу.

– А, почему бы нам не продолжить путешествие в одном купе? – поинтересовалась Оксана, выразив, наверное, не только своё мнение, судя по тому, как Семён энергично закивал головой и заулыбался.

– Принято, – ответили мы с ним хором.

Пока пассажиры с передних кресел шумно толкались в проходе, мы терпеливо наблюдали за ними, втайне стараясь угадать, кто же окажется четвёртым в нашем маленьком коллективе, я решительно не знал, кому мог бы предложить занять вакантную полку нашего купе. Чувствовал, что для гендерного равновесия это должна быть девушка. Но из реестра толпящихся впереди лиц женского пола, все мои предпочтения сводились к Таните, поскольку других я либо не знал, либо не хотел иметь рядом в качестве собеседниц. Судя по выражению лица Оксаны, она была охвачена теми же раздумьями, а может, просто надеялась, что решение примут мужчины, то есть мы с Семёном. На перроне у автобуса в ожидании чемоданов мы запоздало оценили скромный уют нашего ковчега с логотипом «Совтрансавто». Любое слово, сказанное вслух, сопровождалось облачком пара, а все участки кожи, не поместившиеся под свитерами и куртками, моментально замерзали. Особенно доставалось ушам и щекам. Из попутчиков мало кто мог предположить, что в середине осени может внезапно наступить зима, и взял с собой шапку. Быстро опустошив багажный отсек, мы наперегонки устремились к спасительному зданию ресторана «Встреча» (украинцы как могли, замаскировали банальность названия всех привокзальных кафе в СССР, написав неоновыми красными буквами замысловатое «Зустрiч»). Тёплый просторный вестибюль имел гардеробную комнату как в театрах, с номерками, выдаваемыми взамен одежды. Как ни странно, без курток, полушубков, сумок и чемоданов, мы быстрее пришли в себя и согрелись в натопленном помещении. Повинуясь приглашающему жесту Инги Стéфановны, все пошли в обеденный зал, где уже были накрыты столы с угощениями. Мы втроём заняли уютный столик у окна. Семён галантно отодвинул стул, помогая Оксане устроиться на самом удобном месте. Не дожидаясь специального приглашения, экипаж нашего купе накинулся на еду. Другие последовали нашему примеру, наполняя зал монотонным звоном столовых приборов и тарелок. Оглянувшись, я заметил Лену, растерянно остановившуюся в проходе в поисках свободного места. Не зная, стоит ли посоветоваться с сотрапезниками о том, уместно ли пригласить девушку, я махнул ей рукой, приглашая за наш столик.

– Приятного аппетита, ребята! – поприветствовала нас она.

– Спасибо, Лен, тебе тоже, – отозвались мы с Семёном одновременно.

Оксана, оторвавшись от своего жаркόго, хотела что-то сказать, подняв взгляд на бритый затылок рокерши, но лишь пожала плечами, изобразив вежливую улыбку.

Мы стояли на тёмном перроне, сгруппировавшись вокруг Инги Стéфановны. Вернее, группки по четыре человека каждая, стояли так близко друг к другу, что создавалось впечатление, будто в нашей компании гораздо теплее, в отличие от прочего пространства, где царил промозглый туман, а мокрый асфальт местами был покрыт грязным затоптанным снегом. Часто в наши негромкие беседы прорывался невнятный голос из вокзальных громкоговорителей, повествующий об опаздывающих, прибывающих и отъезжающих поездах, призывах об осторожности при переходе железнодорожных путей в неустановленном месте и необходимости не забывать свои вещи.

– И почему на всех железнодорожных станциях на работу дикторами берут только шепелявящих и косноязычных тётенек? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил Семён.

Он незаметно притопывал, втянув голову в свитер и спрятав руки в карманах джинсов. Свою куртку-«аляску» он разместил на узких плечах Лены, поверх её короткой кожаной косоворотки. Девушка то и дело бросала благодарные взгляды на своего спасителя, сидя на чемодане в центре нашей группы, но в беседе участия не принимала.

– Чтобы давать работу другим тётенькам, сидящим в окошках справочных бюро и разъясняющим непонятливым гражданам то же самое, но за десять копеек, – с серьёзным видом сказала Оксана.

– Да, а что делать иностранцам, которые, что за десять копеек, что бесплатно не понимают русского языка? – подхватил я, почему-то посмотрев в сторону Таниты, с головой укутавшейся в мех своего неведомого науке животного.

Вид у мулатки, стоявшей, казалось, спиной ко всем, был такой несчастный, она так страдала от холода, что я, желая хоть немного отвлечь девчонку, добавил громче: «Танита, а из какого зверя твоя шуба?». Белки её глаз на мгновение вспыхнули в темноте перрона.

– Мексиканский тушкан, разве не видно? – прозвучал голос, как будто она говорила сквозь подушку. – Но я бы предпочла, чтобы это плешивое животное при жизни называлось хотя бы овцой.

– Держись, Нитка, скоро будем спасены! Видишь, наш поезд подают? – Воскликнул Сёма, крепко обняв девушку и энергично взбудоражив.

Непонятным осталось: желал ли он согреть её или согреться хоть чуть-чуть сам. Все оглянулись и пододвинулись ближе к краю платформы, наблюдая за четырьмя тусклыми красными огоньками заднего вагона, медленно подползающего поезда. В начавшейся суете отчётливо прозвучало громкое предостережение Инги Стéфановны не заходить ни в какие другие вагоны за исключением восьмого. Медленно прополз мимо девятый вагон с белой табличкой «Днепропетровск – Тирасполь». За ним – десятый, сообщением «Днепропетровск – Львов», одиннадцатый без опознавательной таблички, который остановился прямо возле нас. На перроне началось броуновское движение пассажиров, пытавшихся разобраться в хитрой логике составителей поезда. Многие побежали к локомотиву, справедливо полагая найти там первые номера вагонов. Но грязно-синий тепловоз, громыхнув сцепкой, быстренько оторвался от состава и, окутав дизельным выхлопом первых добежавших, стал удаляться, оставив их в недоумении у вагона номер… четыре. Проводники в красных беретах открывали двери, откидывая запорные площадки, и протирали желтовато-грязные поручни лестниц, пытаясь одновременно отвечать на вопросы растерявшихся граждан. Черноволосая форменная проводница ближайшего к нам вагона в ответ на вопрос Инги Стéфановны о расположении вагона номер восемь, с невозмутимым видом скрылась в едва освещённом тамбуре, а через пару минут заменила табличку в окне своего купе на искомую нами цифру. В следующую минуту, снова материализовалась в двери, неожиданно обратившись к нам на чистейшем украинском суржике: « И шо такого? Ну, забыла номэр заменить! Цей вагон тильки шо прыщеплен був. С Брэсту йихалы. Щось нэма хвылины, передохнуть було. Сидайте, диты! Сидайте! Убралась, натопила, як у хати. Согриетэсь, зараз! Спать будэте, що немовлята.» Напряжение наше куда-то исчезло от незатейливого приветствия проводницы. Пряча улыбки, мы стали заходить в жарко натопленный вагон, пахнущий неповторимым запахом угля, дёгтя, тормозных букс и отделочных материалов, из которых состоит аромат железной дороги, который я с детства так любил. Пропустив вперёд продрогших девушек, мы с Семёном занесли их сумки и чемоданы в четвёртое купе, из двери которого Оксана энергично махала нам рукой. Она уже успела снять куртку и стояла в своём красно-белом лыжном комбинезоне, соблазнительно облегающем стройную спортивную фигуру. Сёма остановился передо мной как вкопанный, создав некоторое столпотворение в узком коридоре вагона. Я хлопнул его по плечу, возвращая в реальность и заталкивая в дверь купе, прямо на еле успевшую запрыгнуть с ногами на нижнюю полку девушку.

– Сударыня, не могли бы вы оказываться столь неотразимой не так внезапно! – попросил он.

– Заходите скорей, мальчики! – не обратив внимания на комплимент, сказала Чаренцева.

Мы по очереди засунули свои чемоданы в верхний багажный отсек и присели на уголки нижних спальных мест в ожидании, пока девушки разберутся с содержимым своих сумок. Движение в коридоре постепенно прекратилось, и когда все заняли свои места, оказалось, что посторонних пассажиров в вагоне нет. Инга Стéфановна во всеуслышание подтвердила этот факт, стоя в коридоре напротив соседнего купе. Озвученная громким голосом инструкция состояла из нескольких пунктов: a) не выходить на остановках из вагона; б) можно посетить вагон-ресторан, но не засиживаться там позже десяти вечера; в) завтра прибываем в Винницу в 11—30 утра; г) после одиннадцати вечера не шуметь, громко не разговаривать и не мешать, желающим выспаться; д) и вообще, рекомендация – хорошо отдохнуть – касается всех, потому что завтра предстоит очень насыщенный экскурсиями день. На этом, инструктаж закончился, и наша преподавательница-экскурсовод удалилась в свое купе. Сёма кивнул мне, приглашая выйти, чтобы дать девчонкам переодеться.

Спасаясь от жары «як у хати», мы вышли в прохладный тамбур вагона. Состав с громким лязгом тронулся и стал набирать ход. За окном всё быстрее поехали огни вокзальных фонарей, светящиеся окна зданий, машины на привокзальной площади и прочие атрибуты большого ночного города. Я прислонился лбом к холодному стеклу, по привычке стараясь запомнить обновляющиеся незнакомые пейзажи.

– А твоя Оксанка – ничего! Яркая девчонка. Давно с ней знаком? – спросил Семён, закуривая «Кэмел» из ни весть, откуда появившейся пачки.

– Пару месяцев, – ответил я, отказавшись от предложенной сигареты. – Она из другой школы пришла.

– Жаль, в наш класс одни пацаны приходят, – посетовал он.

– На всех девушек не хватает?

– Согласно общей статистике. Как у всех. – Неопределённо ответил Сёма.

– У всех, негритянки в классе не учатся, – возразил я. – Цени, что есть.

– Нитка прикольная, – согласился он. – Что, понравилась?

– Я никогда раньше не общался с мулаткой. Ждал чего-то,… не знаю, характерного для африканцев. Услышал же правильную русскую речь, острый ум, жажду познания, увидел умные внимательные глаза – всё как у наших девушек, – начал объяснять я скорее себе, чем собеседнику.

– Она и есть – наша. Родилась и выросла среди русских, папу своего, если и видела в младенчестве, вряд ли помнит. Зато всегда у нас на дискотеке её кассеты с самой современной музыкой крутим. И одевается стильно. А танцует как! Ты такого никогда не видел. Акробатикой занимается, в институт физкультуры поступать хочет.

– Так ты с ней дружишь?

– Да, так. В кино вместе иногда ходим.

Стук колёс вдруг превратился в грохот, когда дверь открылась, и мимо нас в вагон прошли лейтенант и трое солдат в шинелях с перекрещенными пушечками на погонах. На левых рукавах у всех военных виднелись красные повязки с надписью «Комендатура». Навстречу, неуклюже протиснувшись в узкую подпружиненную дверь, вышел Евгений в сопровождении нашего комсорга. Они деловито проследовали друг за другом в соседний вагон, окинув нас подозрительным взглядом.

– Ты, Слав, не стесняйся. Если надо с Оксанкой вдвоём…, скажи. Мы с Леной можем в ресторан, пока не очень поздно, сходить, – тронув меня за рукав, сказал Семён.

– Не. Спасибо! Чаю попью сейчас и спать, – ответил я.

– Как знаешь. Я бы с такой девчонкой пообщался… за жизнь, – хмыкнул парень.

– Хочешь, общайся, – буркнул я, обдумывая внезапно созревший в голове план.

– Не понял. Так Ксюха – не твоя девушка?

– Нет, Сём, она свободна. Девушка, с которой я дружу, сейчас далеко отсюда, думаю в Москве.

– Братан, правда!? – повеселел молодой человек. – Спасибо тебе! Так я приглашу её в ресторан? – на всякий случай уточнил он ещё раз.

– Да, наверно ей будет приятно. Только учти, она не простая, как может показаться сначала.

– Понял! Значит, мороженое с лимонадом замéним на трюфеля' с «Мадам Клико», – отшутился Семён, снисходительно улыбнувшись.

Я уже хотел деликатно постучать, как дверь купе плавно отъехала, и Оксана, выходя, столкнулась со мной нос к носу. Инстинктивно отшатнувшись, я заметил, как у Семёна загорелись глаза. Было от чего. Стройность девушки подчеркивал малиновый с отливом и тройными лампасами тёплый спортивный костюм «Adidas», идеально облегающий её фигуру. Волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, источали едва уловимый аромат дорогого парфюма, предназначенный привлекать внимание тех, кто еще не обратил его на обладательницу этой красоты.

– О, мальчики! А я за вами…, – начала она, задержав взгляд на растерявшемся молодом человеке за моей спиной. – Давайте, переодевайтесь, нам сейчас чай принесут.

Неуклюже протиснувшись между грудью Оксаны и жёсткой дверью, я с нарочитой старательностью достал свой чемодан и, наклонившись под верхнюю полку, углубился в его недра, почти физически запрещая себе смотреть вслед однокласснице. Семён не спешил последовать моему примеру, завязав беседу с девушкой в проходе, почти за пределами слышимости моих ушей. Лены в купе не было, и я, воспользовавшись моментом, уединился, закрыл дверь, чтобы облачиться в футболку и спортивные штаны. Через три минуты, стукнув для порядка в тонкую стенку купе, зашёл Семён с физиономией счастливого орангутанга, а за ним наша проводница, державшая в каждой руке по четыре стакана дымящегося чая в подстаканниках.

– Бачьтэ, чайку вам зробила. Грийтэсь, дитки! Змэрзли, поди ж. Вугилля подкину щэ, буде теплийше нiчью. Як шо трэба, стучите.

С этими словами, заставившими нас снова улыбаться, она начала заполнять стаканами свободный от косметичек, пакетов и бутылок с лимонадом уголок столика. Обретя опору, они немедленно зазвенели ложками, и на мгновение мне показалось, что наша проводница – вовсе никакая не проводница, а пышногрудая баварская фройляйн, каким-то чудом сбежавшая с Мюнхенского «Октоберфеста» вместе с веерами кружек пива.

Поезд мчался на запад, укачивая нас мерным перестуком колёс. За окном в чёрной ночи со звоном промелькнули фонари железнодорожного переезда. Чай действительно был замечательным. Даже Лена, вернувшаяся, когда он ещё дымился, отведав его, перестала кашлять и наконец, заснула. Я лежал на верхней полке и вглядывался в окно, чувствуя, как сон незаметно окутывает мои мысли в то время, как два спальных места в нашем купе по-прежнему оставались пустыми…

Путешествие. Второй день на Украине.

Когда я снова взглянул в заиндевевшее окно, подумал, что это очередной сон. Сквозь причудливые узоры инея на стекле, открывался чудесный вид: в розовой дымке тумана, заботливо укутавшего холмы, поросшие лесом, вставало солнце. Яркий свет от верхнего его сегмента, ничем не сдерживаемый, заливал наше купе, поглощая немногочисленные тени, оставшиеся от тёмной украинской ночи. Я зажмурился, но свет сквозь веки розовой пеленой распространялся по сетчатке, словно желая сказать: «Хватит спать! Смотри, какая красота!» Красота наступала каждую секунду, едва солнечный луч преломлялся в мириадах ледяных кристалликов, ярко выделив в тумане среди серебристо-зелёной травы застывшие за ночь озерки и лужи. Я понял, что так ярко и чётко я сейчас всё это вижу отдохнувшим здоровым правым глазом. Зажмурив его, убедился: картинка, видимая левым, была по-прежнему размытая, как если бы смотрел через мокрое матовое стекло. Верный данному Маше обещанию ежедневно тренировать «ленивый» глаз, я с некоторым сожалением притупил восприятие красок природы атропином и надел ставшие уже привычными очки. Переполнявший меня восторг требовал выхода, и соседи сквозь сон, наверное, услышали мои возгласы, но не придали им должного значения, закутавшись в свои одеяла и продолжая спать. В купе было прохладно. Видимо, наша гостеприимная проводница, устав заботиться о нас ночь напролёт, тоже заснула под утро, и котёл стал остывать. Как мог, тихо прикрыв дверь, я проследовал по пустому раскачивающемуся из стороны в сторону коридору в туалет, где окончательно проснулся от забортного потока морозного воздуха, проникавшего в заботливо оставленную кем-то щель неплотно прикрытого окна. Почему-то подумал на владельца «Кэмела», смятую пачку которого заметил в мусорном ведре. Умывшись и почистив зубы, почувствовал себя снова бодрым, полным сил и готовым к новым открытиям. В пустом (?) купе проводницы на столике я скомплектовал себе из пары кубиков сахара и пакетика заварки набор для изготовления чая, который залил добытым из «Титана» кипятком. Сколько ни готовил напиток дома, ни разу даже отдалённо не получался такой вкус, как у «вагонного» чая. Наверное, здесь подмешивают в воду какой-то загадочный ингредиент железной дороги, чтобы пассажиры, однажды попробовав, хотели снова и снова поехать куда-нибудь поездом, чтобы ещё раз насладиться вкусом обжигающего напитка из гранёного стакана в жестяном ажурном подстаканнике. Моё одиночество в покачивающемся коридоре вскоре нарушила Танита. Одетая в лосины и спортивную курточку невероятной расцветки (что-то вроде разноцветных лучей солнца, отражающихся от разводов масляного пятна на поверхности лужи) она осторожно выскользнула из предпоследнего купе и, не замечая меня, стала потягиваться, грациозно повторяя движения пантеры из мультика про Маугли. Движения рук и тела становились всё более стремительными и хаотичными, словно она пожелала превратиться прямо здесь в вагоне в обезьянку. При этом я не услышал ни звука, несмотря на то, что девушка стала перемещаться вправо и влево, постепенно расширяя диапазон своего обитания в мою сторону. Я заворожено смотрел, как она плавно и быстро приближается ко мне. Причём, двигались только её полусогнутые ноги. Тело и руки, сомкнутые изящными пальцами над головой, оставались неподвижными, а взгляд устремлён прямо перед собой, словно мулатка хотела быстро сравнить, какой из пейзажей в длинной веренице окон вагона ей больше понравится. Мелькнула ассоциация со стремительно передвигающимся боком крабом, так диссонирующая с симпатичным образом новой знакомой. Остановившись в метре от меня, она, наконец, снова стала темнокожей девушкой, трогательно улыбнулась и громко прошептала:

– Доброе утро! Я тут не сильно шумела?

– Не сильно, – откликнулся я, всё ещё находясь под впечатлением трёх животных, которых только что видел. – Особенно тихой показалась обезьяна, словно за стеклом в зоопарке.

Я осёкся, поняв двусмысленность своих слов. Как и вчера, подумал, что незаслуженно обидел Таниту и тревожно посмотрел ей в огромные смеющиеся глаза.

– Значит, получилось! – ответила она, как ни в чём не бывало, снова продемонстрировав оба ряда своих ослепительно белых ровных зубов и отсутствие каких-либо комплексов из-за своей внешности. – Это элементы национальной гимнастики одного из племён Танзании. Смысл, как ты, верно, заметил, в том, чтобы изобразить движения различных животных в природе, повторить их плавность и динамику. Ты не представляешь, как быстро все мышцы приходят в тонус после сна! Такая лёгкость во всем теле! Хочешь попробовать? Вот, к примеру, смог бы слона изобразить?

– Запросто, – откликнулся я, приготовившись, как следует протопать вдоль пустого коридора.

Поискав место, куда бы можно было пристроить свой стакан с чаем, я, наконец, предложил его девушке. – Хочешь? Горячий ещё.

– Спасибо! – с готовностью взяв обеими руками подстаканник, она сделала осторожный глоток и замерла.

– Тань..! Танита! Ты здесь? – забеспокоился я, осторожно тронув её за руку, когда спустя несколько минут, она продолжала стоять, не шелохнувшись и не меняя выражение лица.

– …а? Да-да, я снова здесь! – словно очнувшись, сказала девушка. – Просто, это такое наслаждение, выпить глоток горячего чая, проснувшись. Словно во сне, улетаешь в другую страну, и не хочется шевелиться, чтобы случайно не оборвать интересный образ.

Увидев мою недоумевающую физиономию, она заразительно рассмеялась, заставив меня тоже захохотать.

– Тише, спит ещё народ! Кстати, будешь идти слоном, помни, что это одно из самых бесшумно передвигающихся животных. Топать не нужно. Он почти параллельно земле переносит ступню, чтобы сделать шаг и мягко ставит её, плавно расширяя пятно контакта, чтобы перенести свой вес.

Я, заинтересовавшись объяснением девушки, попробовал сделать шаг слоном.

– Да, ещё, – заметила она, отпивая чай. – Слоны – не прямоходящие животные и не имеют ничего общего с приматами.

Немного помедлив, я опустился на четвереньки и, тщательно соблюдая только что услышанные инструкции, побрёл в направлении туалета, с удивлением обнаружив, что чувствую себя более устойчиво в движущемся поезде. Вспомнив ещё один индийский фильм «Слоны – мои друзья», я попробовал повторить плавные покачивания хоботов и обширных задов слоних и тут же услышал звонкий смех моей «наставницы». В конце коридора я снова стал прямоходящим приматом и на обратном пути попробовал изобразить кондора, плавно размахивая руками. Оказавшись рядом с девушкой, я бесцеремонно завладел своим стаканом и допил остатки чая, с неудовольствием отметив, что с трудом восстанавливаю дыхание, после своего «путешествия по воображаемым джунглям». Мулатка захлопала в ладоши, оценив мою смелость, в то время как я мысленно благодарил Небо за то, что во время моих упражнений никто из знакомых случайно не вышел из купе и не усомнился в моей психической полноценности. Мы с Танитой продолжали беседовать в пустом коридоре, вглядываясь в мелькающие мимо холмы, покрытые лесами, озерки, подёрнутые туманом наступающего утра. Она рассказывала о своих увлечениях и между делом могла задать неожиданный и немножко наивный вопрос, отвечая на который я невольно открывался ей сам, что было, в общем-то справедливо. Я смастерил ещё чаю и угостил собеседницу горячим напитком, едва заметив, что она озябла в своём расписном трико. Время летело незаметно, и постепенно наши попутчики просыпались, о чём красноречиво свидетельствовала очередь в туалет, выросшая до середины вагона. Инга Стéфановна с непривычно распущенными волосами упорядочила цепочку ожидающих по принципу «девочки – направо, мальчики– налево», от чего коридор не стал свободнее. Нашей беседе стали мешать суета и случайные слушатели. Я с сожалением проводил Таниту в её купе.

Поезд медленно подошёл к перрону вокзала, когда Солнце выглянуло из-за туч, высветив лаконичное, без помпезных изысков жёлтое двухэтажное здание, озаглавленное неоновой вывеской «Вiнниця» на крыше. Высыпав на платформу, мы привычно собрались в кружок, предоставив толпе пассажиров «обтекать» нас на пути к своим вагонам. Наша экскурсовод-вожатая громко объясняла, куда мы сейчас организованной группой проследуем, чтобы достичь своего автобуса. Выйдя из здания вокзала, в центральной своей части высокого с балкончиками с резными балюстрадами и розой ветров, выложенной разноцветной мозаикой на каменном полу в центре зала, мы попали на широкую, покрытую грязным снегом привокзальную площадь, заполненную машинами, автобусами, троллейбусами и «Рафиками» маршрутных такси. Наш автобус притаился у старых двухэтажных домиков справа от привокзальной площади среди близнецов Львовского автобусного завода, отличающихся только оттенками полос на бортах. Причём, таблички «Экскурсия» стояли за лобовым стеклом каждого из них. Снова наши сумки и чемоданы поселились в багажном отсеке, а мы заняли места в тёплом, слегка ароматизированном бензином салоне. Оксана на этот раз выбрала первый ряд кресел сразу за кабиной водителя. Нам с фотоаппаратом открывались увлекательные виды через лобовое стекло и боковые окна. Девушка обняла меня двумя руками, доверчиво положив голову на плечо, пока вся наша делегация загружалась в автобус. Водитель, одетый в кожаную куртку и кепку, был похож на комиссара из фильма «Место встречи изменить нельзя», если бы не длинные казацкие усы, спускающиеся по углам рта и ниже, обрамляя бритый подбородок. Он внимательно оглядывал входящих, словно пересчитывал про себя и старался запомнить в лицо, чтобы не потерять случайно во время экскурсии. Чуть дольше задержал он взгляд на высокой фигуре Инги Стéфановны, замыкавшей процессию сегодняшних пассажиров. Повернув рукоятку на длинной хромированной трубе, протянувшейся от щитка приборов к передней створке двери, он побудил всю её закрыться с переливчатым скрипом, характерным исключительно для автобусов этой марки. Размашистым движением наш казак-комиссар качнул метровый рычаг коробки передач назад, вызвав таинственный гул и громкий треск входящих в зацепление шестерен откуда-то из-под пола салона, а затем плавное поступательное движение всего нашего экипажа вперёд. Проверив тормозную систему перед неожиданно близко промелькнувшим поперёк нашего курса голубым боком троллейбуса, водитель наклонился вперед и движениями борца «сумо», разминающегося перед схваткой, стал проворачивать вправо рулевое колесо того же диаметра, что и длина только что убранного назад, наверное чтобы не мешал, рычага КПП. Потом такими же телодвижениями он вернул рулю первоначальную ориентацию, и наш автобус устремился по широкому, обсаженному деревьями проспекту мимо двух-, трёх– и пятиэтажных жилых домов. Орудуя палкой рычага, словно кормчий, стоящий на палубе челна Стеньки Разина, водитель придал автобусу желаемую скорость движения, и, отерев пот со лба, снял кепку, обнажив на бритом черепе настоящий «оселедец» – небольшой хвостик длинных волос, перехваченный простой (из тех, что вырезали раньше из камер велосипедов) резинкой. Мы с Оксаной весело переглянулись. Нам показалось, что комиссар гораздо моложе персонажа Владимира Высоцкого, с которым я его изначально чуть не спутал.

Инга Стéфановна, в четвёртый раз пересчитав нас всех по головам, заняла откидное кресло экскурсовода и, включив микрофон, повела рассказ о старинном католическом монастыре, построенном в 16 веке на правом берегу реки Южный Буг, через который мы как раз начали проезжать по широкому каменному мосту, втиснувшись между самосвалом КрАЗ и голубыми вагонами трамвая неведомой мне до сих пор марки. Невысокий длинный трамвайчик резво двигался по рельсам с необычно узкой (не шире, чем у детской железной дороги в Ростовском парке) колеёй. Слева открылся живописный вид на поросший лесом небольшой остров, разделивший русло реки на два протока. Вдоль пологого берега, застроенного одноэтажными домиками с частными подворьями, теснились рыбацкие лодки и катера, пришвартованные к пристани на зиму. Течение реки, немногим более быстрое, чем в Дону, можно было определить по опавшим листьям, мусору и уткам, лениво плавающим на тёмно-зелёной воде. «…Еще в начале века в черте поселения Винница русло реки, заваленное гниющими стволами деревьев, принесенных из лесов, через которые протекает река Буг, терялось в топях болот. Первый деревянный мост, наведенный от Винницких хуторов на правый берег сносился каждую весну ледоходом», – вещал между тем голос учительницы. Мы с Оксаной и впереди сидящие близнецы имели возможность слышать рассказ, не искажаемый хрипловатым усилителем. Я уже несколько раз вставал в проход, чтобы сделать снимки куполов храма, в который наш проспект, казалось, вот-вот упрётся, пока не получил замечание от водителя, скорее звучавшее, как просьба крепче держаться. Инга Стéфановна что-то рассказывала об истории строительства Покровского Собора, который и оказался этим самым храмом, когда мы повернули на автостоянку и осторожно заняли место среди других туристических автобусов, среди которых раскрашенные незнакомыми логотипами «Икарус» и «Мерседес» имели польские номерные знаки. Наша первая остановка как, оказалось, имела целью не только посещение достопримечательностей исторического центра города, но и деревянного ресторана, стилизованного под казачий курень. Завтрак был весьма кстати, тем более, что в его составе оказались очень вкусными уха, вареники с картошкой и салом, прочие салаты с зеленью, огурцами и овечьим сыром-брынзой. Во всяком случае, после него нам показалось, что на улице значительно потеплело. Мы бродили по ландшафтному парку среди остатков стен древней крепости, называемых странным словом «Муры», иезуитского монастыря XVII века, старинных зданий, построенных польскими князьями, череда титулов и фамилий которых объединялась в один термин: Кориатовичи. За пределами музейной зоны старинные двухэтажные домики винничан также несли свою историю из дореволюционных времен, благополучно миновав разруху Великой Отечественной войны. Во время нашей прогулки я заметил, что Оксана избегает приближаться к Семёну, стремясь держаться в толпе через несколько одноклассников от него. Улучшив момент, когда мы блуждали по коридорам краеведческого музея, я затащил его за большой фрагмент скелета мамонта, найденного археологами в каком-то году, где-то неподалёку, и в ходе негромкого разговора спросил: