Текст книги "Большая алия. Сборник рассказов о репатриации в Израиль"

Одна из старух, с короткими ручками и ножками, похожая на раздутый пуфик, была какой-то важной чиновницей в министерстве здравоохранения, хотя в свое время закончила сельскохозяйственый институт где-то в Средней Азии.

Гости много рассказывали о себе и о том, как нужно жить в Израиле и по их сытым, лоснящимся от жира лицам было видно, что они верят во все то, что говорят. Буквально через каждые несколько фраз они объяснялись в любви к Израилю и заявляли, что высшим счастьем для них является жить среди евреев. На хозяев они смотрели так, будто это были пленные солдаты поверженной армии, или голодные беженцы из стран третьего мира.

При этом гости с удовольствием отпускали шуточки в адрес «русских» и «покойного» Союза.

Было видно, что эта тема нравится гостям.

А Яков смотрел на гостей и не мог отделаться от странного чувства, будто гости напоминают ему индюков. В них действительно было много индюшачего: Жирные шеи и щеки находились в явной дисгармонии с маленькими, заплывшими глазками. Маленькие головы и огромные животы и короткие тоненькие ноги, при всей их напыщенности, создавали ощущение гротескности происходящего. Яков невольно думал о том, чем вызванно такие ощущения и терялся в догадках. Может быть из-за их пристрастия к индюшатине? Яков вдруг поймал себя на мысли, что эти люди ему глубоко антипатичны.

Веселье гостей нарушил Виктор, заметив на одну из фраз гостей о Союзе, что был директором предприятия, которое по своей площади превосходило весь Израиль.

После этого веселье гостей сошло на нет и вскоре они засобирались.

Когда Ирина напомнила Мордехаю про мужа, он поморщился: – «Сегодня Шабат, давайте среди недели, ближе к концу».

На приготовленные Ириной справки и резюме ни он, ни его спутники, даже не взглянули.

Прошел следующий Шабат и еще Шабат. Потом начался Песах– еврейская Пасха.

И тут Мордехай вдруг неожиданно обьявился, позвонив по телефону и пригласил всю семью Якова к себе на вилллу – отмечать праздник.

Положение семьи между тем становилось все более отчаянным. Здоровье Виктора не улучшилось, комиссии пока не вынесли никакого решения, а завод, на котором работал Виктор, не торопился выплатить ему компенсацию.

За помощью обращаться тоже было не к кому.

Единственным их родственником в Израиле был Мордехай. И они поехали.

На вилле у Мордехая собрались его дети и внуки.

Здесь и встретились в первый раз дети и внуки обоих братьев.

По еврейскому обычаю, в богатых семьях на большой праздник принято приглашать бедных родственников. На это раз, подобная роль была отведена семье Якова.

Дочь с зятем, внук Якова и сам Яков сидели в углу и чувствовали себя именно бедными родственнниками. С ними никто не общался и вообще казалось, что их не замечают. В конце концов, дочь вызвала такси и вместе с мужем и сыном уехала домой

Эта встреча окончательно определила её отношение к Израилю и она решила, что ни за что не останется здесь.

А Яков подумал тогда: – «Что толку ломиться в наглухо закрытую дверь?» Война давно закончилась, но ненависть и вражда остались. И победитель в этой войне не он, а Мордка. Так думал старик. Все эти годы, когда рушилась привычная жизнь, одним из строителей которой был он сам, Яков чувствовал себя солдатом, которого предали его командиры. Дети Якова и он вместе с ними выпорхнули из разоренного гнезда. Тогда казалось, что навстречу новой жизни.

Но эта новая жизнь оказалась мерзкой старухой из нищего еврейского местечка.

Он вспомнил вдруг рассказы отца о жизни в еврейском местечке, которые пересказывала ему мать. О хедере, с его полуграмотным, злопамятным ребе, многодетной, голодной семье в затхлой избе, о матери, валявшейся в ногах у самодовольного, лоснящегося от жира раввина с просьбами о детях.

Мать рассказывала ему ещё, что его отец ненавидел местечко всем сердцем. Оно было для отца символом нищеты, унижений и безысходности, и вся жизнь отца была войной против той, старой жизни.

Сколько сил, сколько жизней было положено, чтобы вырваться из гетто и вот теперь, на старости лет, он снова оказался в гетто. Что ждет здесь его детей, его внуков? Перед ним вдруг снова возникла ухмыляющаяся физиономия Мордке.

И тогда Яков чётко для себя решил, что его дети не станут здесь жить.

Прошло 4-е года. Практически каждый день Израиль содрагался от взрывов. Хмель самодовольства от ощущения себя империей улетучился и вместо него наступило тяжкое похмелье. Уже практически никто не вспоминал о совсем недавнем величии начало которому было положено в67-м.

Яков по-стариковски коротал вечера у телевизора, который сообщал подробности очередного взрыва.

В это время, зазвенел телефон. Вместо голоса, Яков услышал отчаянные рыдания. Это был Мордехай. Яков пытался успокоить брата и одновременно понять, что же произошло.

Наконец, до него дошел страшный смысл обрывочных фраз брата – его внучка погибла сегодня, во время взрыва в каком-то тель-авивском кафе.

Рассказав дочери о случившемся, Яков, как бы извиняясь, добавил: «Нужно бы поехать к нему».

Пока Яков говорил, на лице дочери не дрогнул ни один мускул. -«Я останусь с Витей, он болеет» – наконец, ответила дочь.

– «Все же он мой брат, да и все эти взрывы – наша общая беда», будто извиняясь говорил Яков.

Вдруг лицо дочери покрылось красными пятнами от гнева. – «Почему же тогда, когда я их умоляла со слезами, чуть ли не на коленях, когда я была в отчаянии и Виктор не мог встать с кровати, почему тогда они даже не посочувствовали нам?! А теперь ты хочешь ехать их утешать?! Вспомни хотя бы как они смотрели тогда на нас, там, на вилле у Мордке, и здесь, у нас дома!», – крикнула дочь.

– «Всё-таки я поеду " – твёрдо сказал Яков.

Поскольку автобус не ходил в район вилл, Яков взял такси и поехал к брату.

Когда он вошёл, Мордке неподвижно сидел на полу, а его жена рвала на себе волосы и даже не выла, а как-то зловеще рычала. Сын Мотки с окаменевшим белым лицом, на котором не осталось и следа вечного загара, обнимал свою жену – безутешную мать погибшей девочки.

В углу сидели заплаканные, притихшие дети.

Яков сел возле брата. Так он просидел минут двадцать возле него, но всё не находил слов для брата. Перед ним сидел высохший, лысый старик с воспаленными глазами, шептавший себе под нос какие-то непонятные слова.

Яков сидел возле него не находя нужных слов и всё не решался положить руку на плечо брата.

Бродячий агент

Чёрт меня угораздил ответить ему на приветствие. Обычно я прохожу мимо этих несчастных – рядовых рыночной войны, отчаянно пытающихся заработать свою копейку завлекая прохожих. А тут… Стоило мне ответить ему, и бродячий агент вцепился в меня мертвой хваткой.

– Откуда мне знакомо ваше лицо?

– Понятия не имею. Извините, я спешу-опаздываю на работу.

– Понимаю. Кстати, я тоже тороплюсь. Но нам по дороге. Отсюда ведь одна дорога. Так устроен наш город и вообще этот мир: одна дорога для всех. Никто не пройдет за нас наш путь. И никого не интересует можешь ты идти или нет: здоровый ли, больной, а раз уж пришел в этот мир – иди пока можешь, выбора у тебя нет.

Да, дорога у всех нас одна, а вот мечта, мечта у каждого она своя. И вот каждый стремится по этой общей дороге к своей цели. А вот что там в конце: воплощение мечты или разочарование– это уж кому как повезет. Впрочем, в одном ли только везении дело? Неужели от нас самих ничего не зависит?

Я не собирался ему подыгрывать и поэтому молчал. Но он не унывал и не оставлял свои попытки разговорить меня.

– Вот у вас, есть мечта? А если есть, можете ли вы ее осуществить? У меня глаз наметанный, я психолог – сразу людей вижу. Вот вы сейчас думаете: «чего он ко мне пристал? Не для меня всё это, ведь я уже не молод, куда мне?» Поверьте, я тоже так думал… Он говорил очень быстро, не давая мне вставить слова.

Меня это раздражало и я уже не сдерживаясь прервал его:

– Послушайте, я сейчас не расположен к философии и кроме того, вы задаете слишком много вопросов.

– Извините, прижал он руку к груди, -Но я ведь не просто так с вами заговорил. У меня чутьё на людей. Есть в вас что-то этакое… Вы наверное врач или учитель, а может быть ученый? Я угадал?

– Нет, не угадали, я давно уже не связан ни с наукой, ни с образованием, а врачом никогда не был. Пролетарий я. Работник физического труда.

– Понимаю. Я и сам двадцать лет где только ни проработал! И на стройке, и на заводе… Но годы берут свое, здоровье уже не то да и кто меня возьмет на работу в мои-то годы? Но все, что ни делается – к лучшему. Я ведь раньше не задумывался о том, чего хочу от жизни. У меня просто не было на это времени. И вот тогда только, когда у меня не было уже ни сил, ни здоровья, я впервые задумался: кто я? Зачем? Есть ли у меня мечта?

Ну и как, нашли свою мечту? – Спросил я.

– Нашел, – ответил он.

Мой навязчивый собеседник ждал, что я спрошу его какая у него мечта, но я молчал и думал только о том, как бы поскорее от него отвязаться.

Но он не расстерялся и не дождавшись ответа, продолжал как ни в чем ни бывало.

– Я не просто нашел свою мечту– я ее осуществил! – Бодро сказал он, заполняя как яму бетоном наметившуюся пропасть между нами.

– Вот как, – усмехнулся я.

– Да, -уверенно подтвердил мой собеседник.

– То есть все свои проблемы вы решили и теперь помогаете другим. -Я уже не скрывал своего сарказма.

– А как иначе? – Он развел руками. – Как можно сделать свободными других, если сам ты– раб?

– Значит вы помогаете людям освободиться от рабства, я вас правильно понял?

– Именно так! -Радостно воскликнул он. -Вот вы, например, работаете на своего хозяина, отдаете ему свои силы, время и в конечном счете жизнь. Ради чего? Что вы получаете взамен? Деньги? Но помогут ли эти деньги вам осуществить свою мечту? Работая на кого-то вы никогда не будете иметь то, о чем мечтаете!

Он сделал короткую паузу и спросил:

– А она у вас вообще есть, мечта? -Этот бродячий агент по всей видимости расчитывал на особый эффект именно от этой фразы.

Я же решил, что это самый подходящий момент для того, чтобы от него избавиться.

– Есть. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

Он посмотрел на меня с недоумением:

– Разве это мечта?

– У каждого свои представления о мечте.

На секунду он задумался и затем сказал:

– Покой бывает только на кладбище.

– Покой– это и есть свобода о которой вы так печетесь.

– Покой… – пытался он переварить в уме мои слова. – А как же мечта?

– У меня все есть. Мне ничего не нужно. А чужие мечты– тем более.

– Человек без мечты– хуже нищего, – изрек он. – Так говорят философы, -добавил агент, чувствуя уязвимость своих утверждений.

– Какие философы? – спросил я.

Крыть ему было нечем.

Судя по виду, он бывший борец-широкоплечий, с мощной шеей. Взгляд цепкий, реакция быстрая как у змеи. И повадки как у борца-«вольника» -бросок, молниеносный захват, мертвая хватка. Главное– быстрее подмять противника под себя. Нахраписрый как спортсмен, но едва ли он вообще имеет понятие о философии, да и не нужно ему это…

На работу с работы я хожу пешком. Так и для здоровья лучше, и для кармана, да и просто хочется побыть одному. Откуда он взялся на мою голову? Я был раздосадован и теперь вымещал на нём свою досаду.

– Я раб, а вы хотите мне помочь? Скажите лучше что вы продаете, -перешел я в контр-атаку.

Я ничего не продаю, я помогаю людям стать свободными и избавиться от рабства.

И как же вы это делаете?

– Я ждал этого вопроса! – обрадовался он. – Единственный путь к свободе– это бизнес, свой собственный, разумеется. Я поэтому и заговорил с вами– сразу заметил, что вы человек с головой. Для бизнеса это самое главное: иметь голову и желание.

– Для бизнеса нужны деньги, хорошие деньги, -отрезал я. И если у вас их нет вам, нужно их украсть или обмануть кого-то или и то, и другое. Деньги для бизнеса добываются именно так.

Странные у вас представления о бизнесе, – с обидой сказал он.

– Лучше скажите прямо, что вы хотите мне продать?

– Я ничего не продаю, с достоинством сказал он. – Я помогаю людям открыть свой бизнес и стать свободными.

– И что же это за бизнес? Герболайф? Или какая-нибудь тибетская диковинка? – Говорите прямо!

Зря вы так, -вдруг с укором сказал он. -Когда жена умерла, я и сам хотел умереть. От тоски, от одиночества, от бессилия что-либо изменить… А герболайф вернул меня к жизни. За день я общаюсь с самыми разными людьми. Кто-то отмахивается от меня, кто-то отшучивается. Да и я не со всеми готов говорить. Есть люди, с которыми и говорить не стоит. Они меня не поймут. Просто не захотят услышать. Может и выслушают, но не услышат. А тем более-не поймут.

А вам я благодарен. Вы терпеливо меня слушали, хоть и не согласны со мной. И… Не судите строго. Ведь есть люди, которые нашли в этом деле пускай не мечту, но хотя бы надежду, как я.

После его слов я уже не стал спрашивать его сколько из тех, кому он указал путь разбогатели на герболайфе и обрели свободу от необходимости работать на кого-то.

Не стал я спрашивать его и о том, на что расчитывает он сам, пытаясь так вот наивно заставить кого-то работать на себя. Пока он надеется, что найдет простаков или перехитрит умников, вроде меня-умных в одном и ничего не смыслящих, в соответствии с его представлениями, в жизни.

Вероятнее всего, что в конце-концов он останется с тем же с чем и был: ни с чем. Но ничего этого я не стал ему говорить.

– Извините, я не хотел вас обидеть, – сказал я.

– Ну что вы, я рад был с вами пообщаться.

Он больше не стал мне ничего говорить. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Он шел обратно в город, пытаясь расправить свои широкие плечи, а я и правда уже торопился на работу.

Бурьян и манна

Этот город посреди пустыни был создан для того, чтобы закрепить в пустыне еврейское присутствие и вытеснить отсюда бедуинов, считавших эту землю своею.

В первые годы после образования государства здесь селили иммигрантов из Северной Африки. Чуть позже поселили иммигрантов из Индии.

Но жившим здесь городок не нравился и при первой же возможности они отсюда уезжали либо в центр, либо прост в более крупные города.

Построенные здесь клуб, торговый центр, представлявший собой огромный квадрат посреди города, усеянный лавками и небольшими магазинами, не добавили городу привлекательности и граждане по-прежнему не желали здесь жить.

Потенциальных горожан отпугивало отсутствие работы и удаленность от центра и жили здесь в основном старики и те, кого принято относить к неблагополучным, или как их политкорректно называют– слабым слоям населения.

И тогда возник этот амбициозный проект, призванный коренным образом изменить ситуацию. Здесь решено было построить новый район города, который планировался как образцовый и элитный. Его население должны были составить люди исключительно с высшим образованием– инженеры, ученые, деятели искусств– в общем, интеллектуальная элита.

Скорее всего, подобная мысль об элитном районе пришла в голову какому-нибудь сионистскому деятелю хрущевского разлива, поскольку очень напоминала идею академгородка в Новосибирске.

По замыслу авторов, проект должен был стать гордостью всей страны и чем-то вроде «нигде в мире такого нет..»

Проект предусматривал шикарный парк, современные жилые дома, учреждения культуры и много чего еще.

Парк был разбит, дома украшены палисадниками, но потом что-то видно не заладилось, и район сначала незаметно, а потом все более явно стал терять свою привлекательность.

То ли для заселения района не хватило достаточно образованных, то ли еще по какой-то причине, но очень скоро он стал приобретать черты, не запланированные в проекте.

Главной проблемой являлось неучтенное авторами проекта века нежелание интеллектуалов менять свое уютное и комфортное жилье в элитных районах Тель-Авива на романтику пустыни.

Те же из интеллектуалов кто все-таки решились, в большинстве своем быстро разочаровались и поспешили обратно.

Дабы спасти проект, решено было использовать новый район для приобщения к высокой культуре новых иммигрантов, которые начали прибывать в страну ежедневно тысячами, а иногда и десятками тысяч.

Первыми в новые дома вселились иммигранты из Эфиопии.

Сразу после своего вселения их дети последовательно и терпеливо стали разбирать, точнее выковыривать камни из декоративных, каменных оград, окаймлявших палисадники, а те, что постарше, развлекались тем, что прикармливали бездомных собак и потом травили ими кошек.

Вслед за эфиопами приехали «русские».

С приездом «русских», стены подъездов покрылись недвусмысленными рисунками и надписями. Одновременно с росписью стен в подъездах, были разобраны интеркомы, а палисадники преврашены приехавшими детьми в футбольные поля.

Пока дети новых иммигрантов самозабвенно вытаптывали траву возле домов, их родители зарабатывали на жизнь и обустраивали собственные берлоги.

По выходным они.. оснастившись мангалами и огромными сумками со жратвой всей семьей важно шествовали в парк поблизости, где до вечера под музыку жарили мясо.

Этот понравившийся обычай они переняли у выходцев из Северной Африки, которые по выходным, а многие и без выходных, жарили и ели мясо здесь же.

Таким образом происходило сближение культур. Свидетельством этого сближения были мешки с мусором, а зачастую и мусор без мешков, разбросанные по всему парку, черные круги от костров и угля и все увеличивающиеся размеры залысин на месте искуственной травы.

Похоже что превращенные в пустырь полисадники, повсеместно раскиданные пакеты с мусором, изуродованные двери и стены домов никого беспокоили.

Разнообразили культурную жизнь городка и так называемые «русские магазины», которые с приездом «русских», стали рости как грибы после дождя и успешно конкурировавшие с ларьками выходцев из Северной Африки.

В «русских магазинах» продавались деликатесы из всех республик бывшего Союза, спиртное всех видов и этикеток и легкая закуска к нему.

И все было по-русски.

Очень быстро, эти магазины превратились в своего рода клубы, где люди зрелые любили собираться, чтобы в компании выпить пива и пообщаться.

Спустя какое-то время, к ним присоединились эфиопы, любившие пиво не меньше «русских» и всех других народов земли и культурной интеграции был дан новый, мощный толчок.

Здесь же по утрам собирались старики, приходившие за колбасой, варенниками и прочими деликатесами из прежней жизни. Местные продукты казались им невкусными и дорогими.

В процессе покупок они общались и попутно набирали бесплатные рекламные листки и газеты, которые днем прочитывали, а вечером застилали ими скамейки на которых часами вели светские беседы.

Утром эти газеты в перемешку со своими ивритскими аналогами устилали вытоптанные просторы палисадников и парков.

По мере того как район все больше и больше превращался в огромный, грязный пустырь он все больше походил на нечто среднее, между африканской и российской глубинкой, без ее полей лесов и рек.

Никому не мешало запустение, но кому-то мешали неуклюжие бетонные скамейки – наверное, из-за их недостаточной эстетичности. Поэтому их перевернули вверх дном.

Затем перевернули и сожгли киоск.

Кругом валялись кульки с мусором, посреди которого бегали никогда не умолкающие замурзанные дети.

Наркоманы, которым постоянно нужна вода порезали все оросительные трубы.

В результате, кустарники и вся зелень которая уцелела до сих пор высохли и выгорели и весь район превратился в огромный пустырь на котором рос лишь бурьян – такой же наглый, никчемный, и неистребимый как хамство и убожество вокруг него.

Летом стояла такая духота, что с наступлением вечера, все, кто хоть как-то могли двигаться выползали на улицу и тогда все обитатели района превращаясь в однообразную массу, прогуливались вокруг пустырей, которые как гигантская лысина, поглотили все пространство. Эта масса изнемогала от жары и праздности и лишь бурьяну все было безразлично. Ему было абсолютно безразлично происхождение воды, которую он находил в земле, была ли то вода с небес или из канализации. Он безразлично относился к солнцу если его было слишком много и не жалел о нем если его вовсе не было.

Он был из тех, кто не ломается, а лишь гнется если его пытаются затоптать, но жестоко мстит, когда его пытаются вырвать из земли, оставляя на руках обидчика занозы и глубокие раны.

Он вобще безразличен ко всему на свете: и к солнцу, и к публике его окружающей..

В принципе, только так здесь и можно выжить. Нежной зеленой траве здесь не место. Земля здесь лишена материнских чувств, и от нее не дождешься ни воды, ни злаков.

И люди живущие на этой земле казались частью ее плоти: безразличные и самовлюбленные, они хорошо уживались и с пустырем и с бурьяном

царившим повсюду.

Из прежних обитателей района осталась лишь одна странная пара. Все остальные кто мог -бежали подальше. Они как -то резко выделялись на фоне общей картины: странно одевались– мужчина всегда появлялся на улице в тройке, белой рубашке и галстуке. Он носил аккуратную рыжую бородку и такого же цвета усы. На публике он всегда появлялся в соломенной, неширокой шляпе. Женщина всегда была одета в небросские, длинные платья и всегда покрывала голову платком. Держались они скромно, а ее глаза постоянно лучились каким – то особым светом.

Почему они остались здесь никто не знал.

Говорили, что на местном кладбище похоронен их сын и они остались, чтобы быть поближе к нему.

Их палисадник был единственным выжившим из всех и они защищались от назойливой действительности как могли: цветами на окнах, двойными дверьми и книгами и Молитвой.

Новые обитатели района смотрели на них с недоумением, как на инопланетян, или путешественников из далекого прошлого.

От их дома струилось магическое тепло, запах ладана и воска свечей. Этот могучий дух будто окутывал дом странной пары.

По вечерам, когда женщина покрыв голову платком читала молитву, дом лучился теплым, мягким светом.

Странный дом как магнит притягивал зевак. Смотрели на них недоброжелательно, хотя и не трогали. Поговаривали что они состоят в какой-то религиозной секте.

Иногда, проходя мимо их дома некоторые с неприязнью говорили,: «Что они здесь забыли среди евреев?!»

Их доброжелательность ко всему что их окружало была непонятна соседу– непримиримому борцу с гнусной действительностью.

«Я в жизни себе не мог представить, что буду жить среди этого сброда», возмущался молодой человек с копной черных, кучерявых волос. «Что вы здесь нашли?!» патетически спрашивал он хозяев уцелевшего палисадника.

«Это Святая Земля» – загадочно произносили они в ответ но при этом их взгляды говорили о многом.

Они смотрели на юношу как на ребенка, который многого еще просто не в силах понять.

Впрочем, не только юноша никак не мог понять, что держит здесь эту странную пару. Этот вопрос себе и друг другу задавали многие, теряясь в догадках.

Им было непонятно, что они искали на этой земле.

И вот однажды произошло чудо.

В начале весны, после обильных дождей, прямо посреди пустыря пробился едва видимый глазу росток. Он стремительно рос и покрывался белым как снег цветом. Росток вырос за одну ночь и превратился в огромный куст, весь укутанный белоснежными хлопьями.

Это происшествие всколыхнуло всю местную публику, которая окружила белоснежный куст плотным кольцом и с любопытством глазела на непонятное чудо.

Они глазели на это чудо посреди бурьяна открыв рты и не в силах оторвать взгляды.

Впервые за много лет, стало так тихо, что была слышна даже молитва, которую читала та странная женщина перед образами и казалосоь, что все в этот миг слушали притихнув ее молитвы

Наконец кто-то из детей решился и дотронулся до белых хлопьев и даже поднес кор рту.

Белоснежные хлопья оказались мягкими ароматными и сладкими как мед.

Дети бережно собирали хлопья и ели их, забыв про футбол, велосипеды и про все на свете.

Теперь все свое свободное время, они бережно лелеяли и поливали этот куст – и «русские» и «эфиопы» и «индусы» и «мароканцы».

А куст все цвел и никто не мог найти этому чуду объяснения.

Но главное чудо произошло на пустыре: вытоптанный пустырь весь зацвел манной, и все вокруг стало белым как снег. На фоне этой белизны угрюмо чернел бурьян, недовольный тем, что его диктатура закончилась.

Поглядеть на это чудо пришли все: и дети и взрослые и даже немощные старики.

Все вместе они молча смотрели на произошедшее чудо, не в силах оторваться от величественной картины.

Из обывателей, они превратились в свидетелей чуда и теперь не уставали любоваться этим прекрасным зрелищем.

Но вот пригрело солнце, становясь все беспощаднее и цветы манны поникли, затем скукожились и превратились в черные, обуглившиеся головешки.

Пустырь снова стал серым, будто и не было чуда.

«Вот и все», уныло сказали старики.

Дети же быстро забыли о чудесных ростках и как ни в чем не бывало, продолжали играть в футбол на том самом месте, где еще совсем недавно цвели кусты манны.

И лишь сосед странной пары увидев гибель чуда расплакался как дитя.

«Не расстраивайтесь», сказала женщина «Манна не умерла. Она лишь спряталась глубоко в земле, чтобы снова зацвести с новой силой». Ее спутник лишь загадочно посмотрел на юношу, будто подтверждая слова женщины..

Им можно было верить. Они то твердо знали, что с первыми дождями, которые смоют все наносное и все нечистоты земля вокруг снова станет белой от Манны. Ведь Эта не простая земля.